Loe raamatut: ««Я люблю Побережье, и мой долг – сделать его цветущим!..» Южный берег русской аристократии. Из истории освоения крымского Южнобережья 1820-1830 гг. в неопубликованных письмах княгини А. С. Голициной Александру I, М. С. Воронцову и другим лицам»

© Фадеева Т.М., 2016

© Орлова И.В., оформление, 2016

© Прогресс-Традиция, 2016

* * *

«Я люблю Побережье, и мой долг – сделать его цветущим!..»

(Из письма Голицыной Воронцову)

Введение

Я хочу, чтобы вы были мне обязаны привлечением на Побережье благородных владельцев всех национальностей, всякого ранга и всех сословий.

Из письма кн. Голицыной гр. Воронцову

С портрета, недавно обнаруженного нами в ГИМе и публикуемого впервые, смотрит на нас немолодая, но еще красивая дама с благородным породистым лицом, в котором читается энергичный и волевой характер. Подлинный ее портрет, который сменит, наконец, ошибочно приписываемый ей¹, более всяких слов являет нам образ предводительницы переселения целой колонии, приступившей к освоению пустынного и дикого крымского побережья. Трудно представить себе, что в отсутствие этого портрета ее называли «мужеподобной старухой», основываясь, вероятно, лишь на упоминаниях о том, что она ездила верхом в мужском костюме и сама подписывалась в письмах «старуха в скалах», хотя в момент переселения ей было 45 лет.

После включения Крымского полуострова в состав России его посетило немало путешественников, отечественных и зарубежных, оставивших описания, ученые или романтические, но, как правило, восхищенные. Однако заселение шло медленно. Поворотным моментом в решении этой проблемы стало назначение 7 мая 1823 г. графа М.С. Воронцова на пост генерал-губернатора Новороссии и полномочного наместника Бессарабской области. К тому времени он был хорошо осведомлен о Крыме, обсуждал его с отцом, русским послом в Англии, и уже приобрел первые земли на полуострове. Он занялся дорогами и в качестве личного примера избрал своей летней резиденцией усеянный камнями и скалами берег Алупки.

Голицына Анна Сергеевна, княгиня, урожд. Всеволожская. Худ. П.Ф. Соколов, грав. Погонкин. 1820-е гг. ИЗО ГИМ, Москва

Бездорожье, отсутствие привычных благ цивилизации создали в те времена Крыму дурную славу. Слухи об «ужасном» климате Южного берега, в которые трудно сегодня поверить, широко распространялись в обеих столицах. Михаил Воронцов прекрасно сознавал, что изменить предвзятое отношение можно лишь привлекая в Крым авторитетных представителей аристократии, располагающих средствами. При этом, воспитанный в Англии, он справедливо полагал, что «никакое государство, сколь бы деспотичным оно ни было», не могло бы заставить дворян переселиться на новые берега. Помог очередной политический поворот, которых немало в русской истории.

В 1822 г. император Александр I неожиданно запретил тайные общества мистического толка, к которым прежде был весьма расположен. Наиболее ярким фигурам, в их числе баронессе Варваре-Юлиане Крюденер и княгине Анне Голицыной, предписывалось вовсе воздерживаться от собраний в столице. Это означало запрет на участие во всякой придворной и светской жизни. Снести подобный удар безропотно они не могли и предпочли своего рода эмиграцию. Выбор пал на Южный берег Крыма, о котором доходили слухи как о земном рае – богатой стране, но глухой и необжитой, к тому же населенной татарами-мусульманами. Край этот, как казалось, вполне подходил для их миссионерских целей: в обществе считали, что они отправились «проповедовать Евангелие татарам».

Крым, присоединенный еще в 1783 г., несмотря на заманчивые описания его красот путешественниками, и спустя 40 лет оставался практически незаселенным. И эта проблема особенно беспокоила нового генерал-губернатора – Михаила Воронцова. Его внимание не могли не привлечь сборы баронессы Крюденер и княгини А.С. Голицыной, собиравшейся потратить свои немалые средства на обустройство целой колонии, состоявшей, выражаясь современным языком, из «специалистов» в своем деле (виноградарство, виноделие, маслоделие и т. д.), столь нужных в Крыму. Он постарался убедить княгиню, оказавшуюся в опале вместе с Крюденер и их друзьями – участниками благочестивых собраний, в государственной важности освоения Южного берега, и ему это удалось, о чем она сама написала императору. Надо представить себе ее настроения: обожание государя, который до последнего времени был их единомышленником, и вдруг резкий поворот и осознание, что она в этом качестве ему не нужна. Но чем еще она может послужить царю и отечеству? – удалиться от света, избрав самую глухую окраину и самое трудное поприще, возделывая землю.

Так М.С. Воронцов приобрел в лице А.С. Голицыной важного соратника. Преодолев множество трудностей путешествия, княгиня, во главе колонии поселенцев из примерно ста человек, поселяется в Кореизе, по соседству с Алупкой – крымской резиденцией М.С. Воронцова. Так складывается картина своеобразного «разделения труда»: граф имеет постоянную резиденцию в Одессе, много времени проводит в поездках по вверенному ему краю, а также за границей, бывая в Крыму и в Алупке наездами; княгиня живет в Кореизе постоянно, посвящая все свое время и силы руководству работами, подбору земель для желающих поселиться на побережье, наблюдая за строительством усадеб и устройством парков и виноградников в Алупке, Гаспре, Кореизе.

Поселившись в Кореизе, деревне из трех десятков домиков, княгиня принялась за постройку усадебного дома, а затем церкви (первую на Южном берегу со времени турецкого завоевания, 1475 г.), винного погреба в виде замка (памятник архитектуры, сохранился) и множества хозяйственных построек. Одновременно высаживался виноградник, сад и проч. Кроме того, под ее руководством создавался дворец и парк в Гаспре для князя А.Н. Голицына, а также имение Верхняя Ореанда для И.О. Витта и К.А. Собаньской. Об этом периоде раннего освоения Крыма можно было почерпнуть краткие сведения из старых путеводителей, из мемуаристики; однако в годы советской власти Кореиз стал госдачей, там имела местопребывание советская делегация во время Ялтинской конференции 1945 г. Поэтому о нем не велось специальных исследований, как о других Южнобережных имениях – Ливадия, Ореанда, Алупка. Новые архивные материалы позволяют осветить этот важный период освоения Крыма и яркую фигуру его владелицы. Настоящим открытием являются обнаруженные в архиве РГАДА письма А.С. Голицыной к М.С. Воронцову, генерал-губернатору Новороссии и Крыма, написанные в Кореизе с 1825 по 1837 г., и ряд ее писем другим лицам (впервые в нашем переводе с французского). Важным дополнением является большой блок переписки кн. Голицыной и баронессы Беркгейм, дочери Крюденер, во 2-м томе «Архива Раевских», 1909 г., (редкое издание), также в нашем переводе с французского.

Новые материалы позволяют избавиться от ошибок, неточностей и прямых искажений, растиражированных в имеющейся литературе о Кореизе, одном из первых крупных имений Южнобережья, и его владелице. О княгине А.С. Голицыной все еще преобладают сведения несколько анекдотического характера – чудаковатая и сумасбродная «старуха в скалах», «религиозная фанатичка», наводящая страх не только на слуг, но и на окрестное начальство. Из публикуемой переписки возникает образ образованнейшей женщины своего времени, друга и соратника графа М.С. Воронцова в благородном деле – заселить крымское побережье, привлечь сюда людей со средствами и с желанием принести пользу отечеству. Ей это удается, и так возникает ее окружение: видные представители русской аристократии, близкие ко двору, покидают столицу и вкладывают немало сил и средств в эту пустынную окраину Российской империи. В книге представлена целая галерея этих лиц. Это баронесса Крюденер, приятельница Александра I, ее дочь баронесса Беркгейм с мужем; кн. Софья Сергеевна Мещерская, родная сестра кн. Голицыной, и друг императора Александра, и ее дети – племянники княгини; князь Александр Николаевич Голицын, министр просвещения, обер-прокурор Синода, друг двух императоров; князь Василий Сергеевич Голицын, внучатый племянник Г.А. Потемкина; Татьяна Борисовна Потемкина, известная благотворительница и друг царской семьи, и другие. Что же движет этими людьми? Религиозные настроения той эпохи, разделявшиеся самим императором, Александром I, объединяли людей, давали им энергию и силы, необходимые для подвижничества. К известным сведениям многое добавит и разъяснит переписка.

Княгиня (ее титул зачастую употребляется в переписке того времени вместо имени и с прописной буквы) приобрела статус своего рода старейшины не только среди колонистов, но и местных татар. Выбрав место для постройки дома под скалой, на крутом склоне, она сама придумала себе прозвище Старуха скалы, La vieillie du rocher, в духе романтизма начала века, и так называла себя в письмах Воронцову. Удивляло и ее одеяние: она постоянно носила мужскую шинель и длинный сюртук, а также брюки, в которых удобно было ездить верхом по крымскому бездорожью. За поясом у нее была нагайка или хлыст, необходимая принадлежность для верховой езды, но вокруг него у мемуаристов XIX столетия сложились целые легенды, согласно которым княгиня нередко пускала его в ход, наказывая прислугу, домашних, исправника и тем якобы «держала в страхе всю округу».

В самом деле она явно не соответствовала вкусам той эпохи, хотя в чем-то опережала их: вместо изящной «амазонки» и бокового седла княгиня предпочитала мужской костюм, позволявший удобно сидеть в седле, что было весьма благоразумно в условиях крымского бездорожья, как и нагайка за поясом. Все сказанное – отнюдь не повод считать ее «мужеподобной старухой», как пишут некоторые. В Крыму она поселилась в возрасте 45 лет; те, кто видел ее в то время, подчеркивают благородство ее облика, энергию, образованность и вкус. Немного странным может показаться лишь сочетание чепца и одеяния типа редингот, приталенного двубортного пальто с отворотами, в то время исключительно мужского, которое со временем войдет в моду и у женщин.

«Внутренняя религиозность», «христианская философия», по выражению брата А.С. Голицыной Н. Всеволожского, были предназначены для круга близких людей. В отношении к ним мы увидим много нежности, готовности прийти на помощь, немного замаскированной добродушной насмешливостью и самоиронией. Княгиня в юности путешествовала по Европе, вела обширную переписку, была широко и разносторонне образованной женщиной. В ее доме в Кореизе была собрана большая библиотека, регулярно приходили газеты и журналы, и всем этим могли пользоваться ее соседи.

Письма позволяют судить о характере княгини, крутом и властном; вместе с тем в них нет и следа «религиозного фанатизма, мистицизма, миссионерства и т. п.», из чего сложился «миф княгини Голицыной», якобы чуть ли не насильственно обращавшей татар в христианство. В мемуарах и записках нередки утверждения, согласно которым княгиня Голицына в сопровождении спутников совершала миссионерские поездки по татарским селениям, пытаясь обращать мусульман-татар в христианскую веру. Никаких упоминаний о чем-либо подобном в письмах не встречается. Похоже, что такая легенда сложилась еще в Петербурге и впоследствии повторялась, обрастая «подробностями» как снежный ком. В самом деле трудно было объяснить «добровольно-принудительный» отъезд лиц из близкого окружения самого государя, причем не куда-нибудь в свои поместья, а в такую далекую неизведанную страну – Крым, вдобавок населенную татарами-мусульманами! Зная их религиозные пристрастия, нетрудно было предположить, что они «уехали проповедовать Евангелие татарам».

Текст сопровождают иллюстрации, живопись и графика, воспроизводящие облик Южнобережья 1830-х г. XIX в. Мы видим пустынный берег, с едва заметными скоплениями домиков на местах, где сегодня Ялта, Ливадия, Алупка… Кореиз, селение в 30 домов, спустя 5–8 лет на изображениях 1830–1834 гг. уже выглядит как имение с церковью, домом княгини, винподвалом, парком и виноградниками. Вдали виден замок князя Александра Николаевича Голицына, в свое время обер-прокурора Синода, затем министра просвещения, а впоследствии – воспитателя царских детей. Этот замок был построен под руководством княгини Голицыной, силами крымских архитекторов и согласно пожеланиям князя в письмах из Санкт-Петербурга, адресованных княгине Голицыной. Сохранившийся замок в Гаспре можно считать творением княгини, не зря ее вкус ценили и А.Н. Голицын, и М.С. Воронцов. Из писем известно, что она строила поместье для генерала И.О. Витта и Каролины Собаньской в Верхней Ореанде. Находясь в постоянном контакте со знаменитым Кебахом, создателем парка в Алупке, и со Стевеном, директором Никитского ботанического сада, Голицына принимала участие в закладке виноградников и парков в разных имениях Южнобережья. Их владельцы были связаны между собой родством, перепиской, взаимными посещениями, обменом семенами и саженцами для сада, а также книгами и газетами. Наконец, все они являлись знакомыми или близкими друзьями Пушкина; именно сюда пришли письма о его дуэли и гибели, которые будут, наконец, опубликованы в нашем переводе.

Роль княгини А.С. Голицыной кратко и емко подытожена в обращенных к ней словах графа М.С. Воронцова, называющего себя «человеком, которое вас уважает, вами дорожит, и собственно вами, и всем тем добром, которое вы сделали для этой прекрасной части России, которую сорок лет забвения предали запустению и которую никакая власть, сколь бы деспотичной она ни была, не подняла бы еще долгое время, если бы счастливая звезда не привела вас на ее берега»².

Глава I
Основательница первой колонии на Крымском побережье – княгиня А.С. Голицына

Религиозные настроения в кругах аристократии эпохи Александра I. Княгиня А.С. Голицына, урожд. Всеволожская – происхождение, личность, сближение с баронессой Крюденер. Указ 1822 г., опала и переселение из Петербурга в Крым. А.С. Голицына о роли М.С. Воронцова в письме императору Александру I. Александр I – гость Кореиза. Имение Кореиз кн. Голициной А.С. в 1824–1838 гг.: опыт реконструкции. Восхваление Южнобережья и привлечение новых владельцев. Жизнь в Кореизе: «труды и дни» в письмах М.С. Воронцову. Ссора с М.С. Воронцовым и примирение.

Религиозные настроения в кругах аристократии эпохи Александра I

Об основательнице Кореиза – самого первого крупного имения Южнобережья, княгине А.С. Голицыной все еще преобладают сведения несколько анекдотического характера – чудаковатая и сумасбродная «старуха в скалах» – выражение, переделанное острословами в «старый демон». В самом деле она явно не соответствовала вкусам той эпохи, хотя в чем-то опережала их: вместо изящной «амазонки» и бокового седла (активная езда в котором была небезопасной, а то и попросту невозможной) княгиня носила мужской костюм, позволявший удобно сидеть в седле, что было весьма благоразумно в условиях крымского бездорожья, как и нагайка за поясом. Эти и подобные им «странности» в поздних мемуарах обросли легендами, в которых мы постараемся разобраться. Однако основательница огромного – в 44 десятины – имения на целинных землях крутого крымского побережья, сумевшая увлечь и организовать целую колонию переселенцев, заслуживает достаточно серьезного и вдумчивого отношения. Да и не она одна, но и ее окружение – видные представители русской аристократии, близкие ко двору, покидают столицу и вкладывают немало сил и средств в эту пустынную окраину Российской империи. Что же движет этими людьми?

Здесь приходится предпослать дальнейшему повествованию небольшое предисловие о некоем этапе развития духовной жизни русской аристократии религиозно-мистического характера, характерном для второй половины царствования Александра I. Перед нами пройдет галерея лиц, принадлежащих к высшей аристократии и посвятивших свои усилия – как это ни странно звучит для уха читателя, получившего образование в советских учебных заведениях, – решению социального вопроса. Но в отличие от декабристов они искали это решение не на путях брато- и цареубийственной революции, а на путях милосердия и благотворительности. Труды на ниве служения ближнему – вот что облагораживает души, а это – конечная цель любых трудов. За истекшие десятилетия много было сделано, чтобы опорочить саму идею благотворительности и личных усилий, которым противопоставлялась идея государственных служб соцобеспечения. Неудивительно, что люди, движимые энергией духовно-религиозного возрождения, забыты. Но благодаря тому, что в приливе этой энергии они посвятили часть своих усилий обустройству и украшению крымского побережья парками, дворцами, садами и виноградниками, которые радуют нас и сегодня, мы вспоминаем эти имена.

В духовном развитии начавшей формироваться при Петре новой культурной элиты России с середины XVIII по середину XIX в. прослеживается два этапа. К середине XVIII в. ее представители осознали недостаточность этатизма для русской культурной перспективы. Во второй половине XVIII в. элита отходит от первоначального культа всепроницающего государственного механизма, для которого индивид, – лишь винтик, и открывает масонство, с его пантеистической метафизикой и религиозным восприятием космоса. Ориентированное на внутреннее самоусовершенствование, оно оказало решающее влияние на формирование интеллектуальной элиты России.

Эпоха царствования Александра I – другой важный этап российского историко-культурного становления. Русское образованное общество всецело охватывается влиянием немецкого пиетизма (благочестия. – Прим. авт.), который возводится на уровень чуть ли не государственной идеологии.

Квиетизм, пиетизм, гернгутеры³, сочинения таких авторов, как И.Г. Юнг-Штиллинг, В.Ю. Крюденер, – таковы были наиболее яркие черты движения религиозного обновления в Европе, напрямую отразившиеся в российской жизни. Александр I разделял центральные идеи европейского религиозного возрождения и пытался внедрять их в России. Император встречался с гернгутерами, И.Г. Юнгом-Штиллингом, В.Ю. Крюденер, которая в особенности обратила его внимание на идеи квиетизма и пиетизма. Они привлекали Александра I тем, что это была серьезная альтернатива рационализму, романтизму и просветительской философии. При этом идеи духовного объединения христиан, стирание посредством религиозного просвещения сословных границ вполне отвечали либеральным воззрениям императора. Наконец, лозунг христианского единства использовался Александром I и во внешней политике.

Религиозно-философские взгляды Александра I с трудом поддаются реконструкции. «Северным сфинксом» императора называли не напрасно. И хотя Канцлер Австрии князь Меттерних называл Александра I политиком, легко подчинявшимся велению обстоятельств, он прекрасно отдавал себе отчет, что русский император проводит достаточно последовательный внешнеполитический курс, часто маскируя его религиозными идеями.

Источники формирования религиозного мировоззрения Александра I были те же, что и у большинства представителей высшего света начала XIX в. Пиетизм – религиозно-мистическое течение (от лат. pietas – благочестие), придававшее большее значение внутреннему религиозному чувству, личному переживанию общения с Богом и самостоятельному изучению Писания, чем соблюдению обрядов. И читать Библию самому полезнее, чем слушать проповедника.

Рационализму Просвещения пиетизм противопоставлял культ религиозного чувства. Пиэтисты придавали большее значение внутреннему благочестию, деятельной любви, нравственному усовершенствованию и искреннему раскаянию, чем неуклонному соблюдению церковных правил и предписаний. Акцент был сделан на нравственной стороне христианства, при этом вопросы вероучения, догматики, обрядности отошли на второй план. Пиэтисты продолжали числиться членами своих церквей, но собирались на отдельные собрания, состоявшие в чтении Библии и взаимном нравственном назидании. Последователи течения порицали любые развлечения, смех и яркие одежды, напоминая в этом английских пуритан.

Христианин должен утверждать Христа всей повседневной нравственной жизнью, личной святостью, чуткостью к нуждам других. Вера понималась как глубоко личное дело каждого, богослужение – как эмоциональное переживание. Религиозные чувства ставились выше всех богословских догматов, интеллектуальных построений, религиозных авторитетов, символов веры, церковной традиции.

В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем, в частности «правительственного либерализма» в начале царствования Александра I, характер его социальной политики. В литературе весьма разноречивы оценки его позиции в «польском», «финляндском» и «греческом» вопросах. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судебного преследования, выявленного по доносам, декабристского тайного общества «Союз благоденствия» и решение не обнародовать такой важный документ, как манифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Константина. Биографами так и не объяснены причины «душевной депрессии» Александра в последние годы его царствования. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного исследования.

Развитие мистицизма, характерная черта общественного настроения второй половины царствования Александра, во многом связано с душевным настроением самого императора. После 1812 г. в его сознании происходит сильный перелом. Прежние либеральные и великодушные идеи и стремления постепенно вытесняются новыми влияниями, мистическими и религиозными. Неудивительно, что личные взгляды императора Александра, который оказывал внимание знаменитому мистику Юнгу-Штиллингу, подпадал под влияние пиетистки-мечтательницы г-жи Крюденер, проповедовавшей нечто вроде возвращения к первоначалам христианства, любви к ближнему и филантропии, – производили сильное действие на умы. Изменения в характере Александра были предметом интереса западных историков, более свободно высказывавших свои наблюдения. Александр получил воспитание в духе XVIII в. Историк Шницлер так передает слова, сказанные императором в 1818 г. епископу Эйлерту: «Императрица Екатерина была великой женщиной, и память о ней навсегда останется в истории России. Но что касается той части воспитания, которое развивает истинное благочестие сердца, то в то время при петербургском дворе оно было таким же, как и повсюду: много слов, но мало смысла; много внешней обрядности, но святая сущность христианства оставалась скрытой от глаз. Я чувствовал пустоту в душе, и смутное предчувствие сопровождало меня, в то время как я много разъезжал, предавался развлечениям. В конце концов, пожар Москвы просветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях битвы наполнил мое сердце жаром веры, какого оно раньше не знало. С этого момента я осознал Бога таким, каким открыло Его нам Святое Писание; с тех пор я научился понимать и отныне понимаю Его волю и закон, и решимость посвятить только Ему и славе Его мое царствование и меня самого, зрела и укреплялась во мне. С этого времени я стал другим человеком…»⁴

На христианских принципах любви к ближнему, мира и согласия между народами, по мысли Александра, должен основываться Священный союз. Но для этого Священное Писание должно стать доступным народам, причем на их собственном языке. Отсюда весьма естественной была его поддержка деятельности Библейского общества, поначалу весьма активная: «Следуетраспространить святые книги такими, какими они нам даны. Комментарии неудобны тему что в той или иной степени подменяют текст идеями самого интерпретатора. Каждый христианин, независимо от вероисповеданияу должен свободно воспринимать воздействие Священной книги, благотворное и стимулирующее...»⁵

Деятельность Российского библейского общества отчасти пришла в столкновение: 1) с мнениями образованных людей, которые видели в ней распространение обскурантизма и фанатизма и 2) со взглядами крайних консерваторов, а также и с воззрениями истинных ревнителей церкви, усмотревших в деятельности Общества угрозу основам православия.

Поначалу православное духовенство под влиянием императора живо откликнулось на просветительную деятельность Библейского общества, которая приобрела в его среде искренних и преданных сторонников. Но вскоре Библейское общество сделалось центром притяжения мистиков, в их проповеди какого-то нового Христова царства духовенство усмотрело опасность для православия, в особенности тревогу вызывало распространение мистической литературы, которая в то время чрезвычайно размножилась. Еще с самых первых годов царствования Александра непосредственный ученик Новикова – Лабзин предпринял ряд своих мистических изданий и в 1806 г. основал особый орган для распространения своих идей – «Сионский вестник». Журнал был, впрочем, скоро запрещен, но в 1817 г., вскоре после создания Библейского общества, возобновлен, причем Лабзин стал играть в нем активную роль.

Склонность к мистицизму самого императора и близкого к нему князя А.Н. Голицына, поставленного во главе духовных учреждений, поставила эту литературу в чрезвычайно выгодные условия. Книги мистического толка чрезвычайно размножились и усиленно распространялись; некоторые из них даже даром рассылались в библиотеки при училищах. «Вся эта литература, – замечает Пыпин, – большей частью была переводная и происхождения протестантско-мистического; в своих исканиях “внутренней” церкви она нередко нападала на то, что называла внешней или наружной церковью, осуждала ее недостатки и т. п., и хотя осуждения эти были, собственно, нападениями немецких мистиков на протестантскую ортодоксию, но их можно было истолковать как осуждение церкви православной. Все это возмущало ревнителей православия»⁶.

Вражда духовенства и Общества особенно усилилась после 1817 г., когда образовано было министерство духовных дел и народного просвещения, во главе которого поставлен был все тот же князь Голицын. Министерство это, в котором дела православные ведались наряду с делами католическими, протестантскими, наконец, магометанскими и иудаистскими, подавало повод говорить об унижении господствующей церкви, которая ставилась в один ряд с иноверными исповеданиями, даже нехристианскими. Главные места в двойном ведомстве кн. Голицына были отданы светским библейским деятелям, которые таким образом сделались начальством по отношению к духовенству, а это оскорбляло его сословный дух и приводило к столкновениям духовенства с библейскими деятелями. Министерство духовных дел было закрыто, дела иностранных исповеданий оставлены за министром народного просвещения, а дела по православному исповеданию отошли к синодальному обер-прокурору. Несмотря на письма митрополита Серафима к государю о вреде всеобщего обращения Библии, о союзе Библейских обществ с мистическими лжеучениями и необходимости закрытия их, о порче, проникшей не только в светские, но даже в духовные училища, они остались без ответа. Библейское общество было слишком близко императору Александру, и врагам Общества не удалось добиться формального его закрытия при жизни императора. Это сделал Николай I по вступлении своем на престол; уступая настояниям митрополитов Серафима и Евгения (Болховитинова), он издал указ от 12 апреля 1826 г., положивший конец Российскому Библейскому обществу. В последующее тридцатилетие (1826–1856) к самой идее перевода книг Священного Писания на современный русский язык относились враждебно. При этом распространение Священного Писания на языках иностранных среди лиц инославных исповеданий не встречало препятствий.