На все Твоя воля. Исторические новеллы

© Татьяна Гаврилина, 2018

ISBN 978-5-4490-7808-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЕЛЕНА ВОЛОШАНКА

История правления великого московского князя Ивана III Васильевича – «собирателя земли русской» не только охватывает значительный период времени (он правил сорок три года), но и полна многих занимательных и интригующих событий. Любопытно в ней и то, что доминирующую роль в этих событиях играли две женщины. Но если имя одной из них – Софья Палеолог на слуху, особенно у тех, кто интересуется историей, то имя другой – Елена Волошанка обходится глубоким молчанием.

Точная дата рождения Елены Стефановны неизвестна, но можно предположить, что она родилась не ранее 1458 года.

И вот почему.

В первый раз Иван III женился на тверской княжне Марии Борисовне очень рано. Ему не было и восемнадцати лет, когда в 1458 году он впервые стал отцом. Первенца от этого брака назвали Иваном. Однако вскоре великий князь овдовел, а его сын – тринадцатилетний княжич Иван, прозванный для большей ясности Молодым, начиная с 1471 года, стал соправителем отца. С этого времени на монетах, отчеканенных в Московском княжестве, указывались имена обоих правителей – отца и сына.

Считалось, что брак Ивана III Васильевича и Марии Борисовны был заключен по политическим мотивам, с целью удержать земли Тверского княжества под юрисдикцией Москвы, но потому как долго после смерти Марии великий князь вдовел, можно предположить, что молодые испытывали друг к другу глубокие чувства.

Ивану Молодому исполнилось двадцать четыре года, когда родитель надумал его женить на дочери молдавского господаря Стефана III Великого – Елене Cтефановне. В традициях тех лет невеста должна была быть намного моложе своего будущего супруга. Вот и получается, что родилась Елена никак не раньше 1458 года!

Дружеские отношения Ивана III Великого и Стефана III Великого были давними и прочными, а укреплялись они посредством совместных усилий, направленных против опасности нападения со стороны их общих врагов – татар и турок, рвущихся на Балканы и дальше, к самому сердцу православного мира. Намерения закрепить политический союз Москвы и Валахии (Молдавии) еще и родственными связями имелись как у одного, так и у другого правителя.

В 1480 году Стефан III направил в Москву посла, уведомляя московского князя о том, что его дочь выросла и что он готов отдать ее в жены молодому княжичу. И поскольку известие оказалось давно ожидаемым, а дело давно обговоренным, то в 1481 году «в Волохи» с ответным визитом отбыли княжеские сваты, которые и доставили в следующем 1482 году в Москву суженую Ивана Молодого – Елену Стефановну, прозванную, едва ли не с первых минут, Волошанкой.

Волошанка, значит родом с Балкан, с Волох или Валахии.

В январе 1483 года молодые шумно и весело отгуляли свадьбу, а уже осенью подарили Ивану III первого внука, названного Дмитрием. Казалось, что жизнь в княжеской семье течет складно, да ладно. Ан, нет! Случалось в большом семействе великого князя всякое. Причем, страсти между родственниками порой разгорались нешуточные. А все почему? Да потому, что «полешки» в костер семейных битв то и дело подбрасывала вторая супруга Ивана III – Софья Фоминична Палеолог.

***

Жизненный путь Софьи (Зои) – племянницы последнего византийского императора Константина ХI начался где-то между 1443—1449 годами (точная дата ее рождения неизвестна). Рано осиротев, девочка воспитывалась вместе с братьями при дворе римского Папы. Это немаловажное обстоятельство и предопределило дальнейшую судьбу бедной изгнанницы, представительницы некогда могущественной, но угасающей династии, утратившей и свое высокое положение, и все принадлежащие ей прежде владения, и богатства.

В поисках путей усиления влияния на православную Русь, Папа Павел II обратил внимание на овдовевшего в 1467 году московского князя Ивана III. Союз Москвы и Рима был давней мечтой Павла II. Более чем удачным, представлялся этот союз и для Зои.

Переговоры о слиянии двух древних династий – Рюриковичей и Палеолог, начавшиеся в 1469 году, затянулись на три года. Не одобрял и всячески противился этому браку митрополит Филипп, который нисколько не сомневался в том, что женитьба великого князя на гречанке, воспитанной при дворе главы римско-католической церкви есть прямая угроза русскому вероисповеданию.

Но та настойчивость, с которой Рим добивался этого брака, со временем возымела свое действие, и в начале 1472 года послы Ивана III отправились за море за невестой. Обоз византийской царевны, продвигаясь в Москву с юга на север, пересек всю Европу и везде, во всех городах в честь высокой гости устраивались роскошные приемы и рыцарские турниры. Почти полгода добиралась Зоя в сопровождении огромной свиты до суровой, пронизанной холодными зимними ветрами московской земли, где ей предстояло жить и княжить всю оставшуюся жизнь.

Впрочем, не смотря на общее благоприятное впечатление от встречи с жителями этой земли, въезд в саму северную столицу был несколько омрачен. И причиной тому было то, что папский представитель Антонио Бонумбре вез в голове обоза большой католический крест. Но как только весть об этом публичном демарше наглого римлянина дошла до Москвы, так в среде духовенства разразился небывалый скандал. Митрополит Филипп, со всей присущей ему категоричностью, заявил, что если католический крест ввезут в город, то он немедленно покинет Москву. Попытка папского нунция открыто продемонстрировать символ католической веры не могла ни обеспокоить и великого князя. Русские летописи, которые умели при описании щекотливых ситуаций находить обтекаемые формулировки, на этот раз не стеснялись в выражениях. Все борзописцы, как один, отметили, что высланный Иваном III навстречу процессии боярин Федор Давыдович Хромой, исполняя поручение князя, просто-напросто, силой отнял у папского священника ненавистный «крыж», и только после этого обоз невесты проследовал в столицу.

В этот же день 12 ноября 1472 года, еще не обрусевшая и не понимающая по-русски ни слова, Софья была повенчана с Иваном III. Так в русскую историю вошла византийская принцесса – гречанка по происхождению, католичка по воспитанию Зоя Палеолог, ставшая великой русской княгиней Софьей Фоминичной, как стали называть ее при дворе.

Но, вопреки ожиданиям Павла II, устроившего этот династический брак, он не принес Риму никаких ощутимых результатов ни в решении религиозных вопросов, ни в планировании военных программ. Иван III и в новых для себя обстоятельствах проигнорировал его предложение к объединению и созданию единого фронта для борьбы с турецкой опасностью.

Проводя вполне самостоятельную политику как внутри государства, так и вне его, Иван III извлек, тем не менее, из этого брака свою выгоду. Он активно привлекал в Москву лучших умельцев и ученых, сведущих в различных областях знаний. Все пять посольств, которые великий князь отправил в Италию в конце XV века, возвратились в Москву в сопровождении архитекторов, врачей, ювелиров, мастеров-чеканщиков, специалистов в области оружия и крепостного дела. Косяком потянулась в Москву на сытные хлеба и вольные просторы охочая до легкой наживы греко-итальянская знать. Как более просвещенная и изощренная в искусстве плести интриги и устраивать разные пакости, она успешно демонстрировала свои способности на поприще дипломатии.

***

В целом, появление этой благовоспитанной и образованной на западноевропейский манер женщины в патриархальной Москве оказалось весьма полезным. Не без влияния великой княгини-гречанки и ее греко-итальянского окружения Иван III принял решение о грандиозной перестройке своей резиденции. Более того, в конце XV – начале XVI века по проектам приглашенных итальянских зодчих был реконструирован Кремль, возведены Успенский и Архангельский соборы, отстроены Грановитая палата и Казенный двор в Кремле, заложены первый каменный великокняжеский дворец, монастыри и храмы в Москве. Многие из этих построек дожили до наших дней в первозданном виде и выглядят такими, какими они были при жизни Софьи Палеолог.

Нельзя не упомянуть и тот факт, что Софья привезла на Русь щедрое приданое – ту самую легендарную «либерию», которая больше известна, как библиотека Ивана IV Васильевича, прозванного Грозным, внука Ивана III. Коллекция книг, которую византийской царевне не только удалось собрать, но и тайно вывезти из-под самого носа Папы, едва умещалась на семидесяти подводах. Она включала в себя греческие пергаменты, латинские хронографы, древневосточные манускрипты, среди которых были неизвестные нам поэмы Гомера, сочинения Аристотеля и Платона и даже уцелевшие книги из знаменитой Александрийской библиотеки.

По преданию, нашлось в обозе Софьи место и для подарка будущему мужу. Им оказался «костяной трон», деревянный остов которого был весь покрыт пластинами из слоновой и моржовой кости, с вырезанными на них сюжетами на библейские темы. Этот трон так же известен нам, как трон Ивана Грозного.

С именем Софьи связано и появление на Руси нескольких православных икон, в том числе и такой редкой, как икона Божией Матери «Благодатное Небо». Известно и то, что Софья Палеолог привезла с собой в Москву и образ Спаса Нерукотворного, которым ее отец благословил на брак с князем.

И уже в XIX веке, во время раскопок в Кремле, дотошными археологами была обнаружена чаша со старинными античными монетами, предположительно отчеканенными в период правления римского императора Тиберия. По мнению ученых, эти монеты прибыли в Москву вместе с кем-то из многочисленной свиты Софьи Палеолог, в которой встречались уроженцы и Рима, и Константинополя, и других итальянских городов. Так, например, в свите царевны, следующей на Русь, прибыл некто А. Чичери, который в последствие, как считают прагматичные исследователи, оказался предком бабушки А. С. Пушкина, Ольги Васильевны Чичериной.

С появлением Софьи связаны и «великие нестроения» – перемены в деловой жизни Москвы. Великая княгиня вмешивалась буквально во все внешнеполитические дела. По ее настоянию Иван III, виданное ли дело, отказался платить дань ордынскому хану. Стараниями Софьи дворцовый этикет стал во многом напоминать византийский. Более того, великий князь сделал жене «подарок»: он разрешил Софье иметь собственную «думу» из членов свиты и устраивать «дипломатические приемы» на своей половине

Но для Руси, а, вернее, для менталитета русских женщин, такой уклад жизни был совершенно несвойственен, вот и задевали Софьины новшества одинаково всех: и высокородных благородных господ, и домовитых почтенных дам! Понятно, что «грекиню» вместе со всеми заведенными ею порядками тут же невзлюбили в Москве, а вскоре и вовсе стали поговаривать, что она портит князя.

Однако, несмотря на все то огромное влияние, которое Софья Фоминична оказывала на своего супруга, ей так и не удалось подчинить его своей воле настолько, чтобы он слепо исполнял все ее желания. Иноземка в чужой стране, которая всем своим видом, манерой держаться в обществе и образом мыслей разительно отличалась от русской женщины, не пользовалась ни особым доверием, ни симпатиями окружающих ее лиц как в среде служилых людей, так и в среде духовенства

Предметом особой заботы Софьи, с самого первого дня ее замужества, стала борьба за отстаивание главенствующего положения в доме супруга. И если по началу ей совсем неплохо удавалась роль примерной мачехи в отношении пасынка – княжича Ивана Молодого, то с рождением в 1479 году собственного сына, названного Василием, она более не утруждала себя подобной игрой. С этого времени и до последнего часа своей жизни она последовательно добивалась для своего любимого чада престола и власти.

***

Но вопреки ожиданиям, князь хоть и был несказанно рад появлению еще одного мальчика в семье, которого он ожидал семь долгих лет, но ничего и слышать не хотел о нем, как о наследнике.

По праву первородства престол принадлежал старшему сыну в семье, каковым и являлся Иван Иванович Молодой. К слову сказать, княжич весьма серьезно относился к своему высокому званию соправителя, и в 1477 году успешно замещал Ивана III в Москве во время его похода на Новгород. Как истинный правитель повел он себя и в 1480 году вовремя, так называемого, «стояния» на Угре, возглавляя русскую рать вместе со своим дядей Андреем Васильевичем Меньшим. И в то время, как его отец отступил от реки, не осмелившись ввязываться в сражение, Иван Молодой не дрогнул. Что в таком случае говорить про мачеху молодого княжича, которая в страхе за свою жизнь покинула Москву и укрылась от татар на Белоозере.

Нерешительные действия Ивана III, склонного к переговорам с татарами, заставили архиепископа Ростовского Вассиана Рыло направить великому князю послание, в котором он не только пристыдил его, но и напомнил о том, что православный государь обязан защищать веру народа и бороться за независимость своей страны. Подобного рода послание Иван III получил и от митрополита Московского Геронтия.

Бегать от врага – не соответствовало традиции русского народа.

Впрочем, «стояние» русских и татарских войск на Угре, завершилось самым неожиданным образом. Оба войска почти одновременно отступили от реки, так и не начав сражения. Кстати, до рождения у Ивана Молодого сына Дмитрия, Софья, учитывая большую разницу в возрасте между пасынком и своим первенцем, которая составляла двадцать один год, относилась к наследнику вполне терпимо. Она понимала, что впереди у нее еще есть время, за которое с Иваном Молодым всякое могло случиться.

Но настроение Софьи решительно изменилось, когда первенец Елены тоже оказался мальчиком. Теперь если бы даже Иван Молодой и не пережил отца, то права наследования, по установившейся традиции, все равно перешли бы к его сыну Дмитрию. Но согласиться с подобной практикой престолонаследования Софья, как мать, не могла. Она категорически настаивала на пересмотре устаревшей традиции и, досаждая князю, превращала свои настойчивые просьбы на эту тему в семейные ссоры. Особенной остроты скандалы достигли и переросли в откровенный конфликт в 1483 году во время празднеств, устроенных князем в честь рождения внука. И связан он был с, так называемыми, «саженьями».

Первое время по приезду в Москву Софья Фоминична, поддерживая тесные связи со своей семьей, охотно приглашала родственников в гости. Дважды в составе посольской миссии в Россию приезжал ее брат Андреас или Андрей, как называют его русские летописи. Конечно, прежде всего, все они были движимы одной тайной мечтой – поправить свое материальное положение. И некоторым это даже удалось! Так в 1480 году ее брат Андреас выгодно выдал свою дочь Марию замуж за князя Василия Верейского, племянника Ивана III. Внесла существенный вклад в фундамент семейного счастья племянницы и Софья, подарив ей, без согласования с мужем, княжескую фамильную драгоценность – «саженья», которые раньше принадлежали первой жене великого князя Марии Тверской.

Не ведая ни сном, ни духом о самоуправстве жены, Иван III, собираясь отблагодарить свою невестку Елену за внука, пообещал ей в подарок эти самые «саженья», но, не обнаружив дорогого украшения в царской казне, заподозрил неладное и приказал казначеям провести тщательную ревизию с составлением подробной описи всей недостающей наличности. Тут-то и выяснилось, что Софья «истеряла казны великого князя» немеряно, щедро одаривая княжескими драгоценностями заморскую родню. Разгневанный Иван III потребовал от Василия Верейского вернуть украденное Софьей сокровище, но тот, вместо этого, сбежал вместе с женой в Литву.

Так что, семейный скандал 1483 года завершился для Софьи большими неприятностями. Она была удалена от двора, заключена на женской половине дворца под домашний арест и отношения между супругами надолго разладились. Косо поглядывали на грекиню и все те, кто, считая ее униаткой, не доверяли ей и стояли на стороне Ивана Молодого и его жены Елены Волошанки. История с «саженьями» стала крупным поражением Софьи в ее поединке с Еленой за влияние на Ивана III.

Проигрывала Софья Фоминична Елене Волошанке и как женщина.

Будучи моложе княгини более чем на полный десяток лет, Елена счастливо соединяла в себе притягательную женскую красоту и глубокий пытливый ум. Редко кто из представителей сильной половины человечества мог пройти мимо княжны и не восхититься совершенством всех ее женских прелестей. Но еще в большей степени, чем все вместе взятые добродетели, на авторитет княжны работал и тот факт, что рожденная дочерью православного молдавского господаря, она была единой веры с русскими.

К сожалению, Софья Фоминична, в отличие от своей соперницы, не могла похвастаться ни статной фигурой, ни особыми внешними данными. Среднего роста, тучная, с редкими усиками над верхней губой она замечала не только ехидные усмешки в глазах ненавидящих ее царедворцев, но и улавливала обращенные в ее адрес их едкие и произносимые в полголоса колкости.

Зато в хитростях и коварстве Софья не знала себе равных. Как верно заметил один из иностранных гостей, удостоившийся чести общаться с великой княгиней, она не только «имела самый тонкий ум, но и самую широкую талию в Европе».

Не трудно себе представить, какая из этих двух важных и властных особ пользовалась большим доверием и симпатиями двора. По-особому тепло относился к своей невестке и Иван III, демонстрируя кстати и не кстати свою отеческую заботу о ней. Но проницательная Софья сердцем чувствовала, что князь лукавит и что только семейное родство мешает ему обнаружить истинную природу своей душевной привязанности к снохе.

***

Но, как бы там ни было, а в 1485 году гнетущая обстановка в великокняжеском доме разрядилась сама собой, чему предшествовали некие неожиданные события, произошедшие в Тверском княжестве.

В средние века Тверь, как и Москва, де-юре считалась отдельным и самостоятельным княжеством, но де-факто была связана с Москвой целым рядом долговых обязательств. Пытаясь вырваться из-под жесткого контроля Москвы, великий тверской князь Михаил Борисович, который, кстати, приходился Ивану Молодому родным дядей по матери, предусмотрительно списавшись с польским королем Казимиром IV, сбежал в Литву. Но сбежал не налегке и не на скорую руку, а прихватил с собой казну.

Нанеся тверичам несколько сокрушительных поражений и присоединив тверские земли к Москве, Иван III поручил заботу о них своему старшему сыну Ивану, который с той поры стал величаться князем Тверским. С приходом Ивана Молодого на княжение, в Твери начала чеканиться монета, на которой князь изображался героем, отрубающим гремучей змее хвост. В традициях древней Руси, такая символика трактовалась не иначе, как победа племянника над дядей, допустившим вероломное предательство в отношении Москвы.

Отъезд молодых в Тверь счастливо отразился на судьбе Софьи.

Будучи полноправной хозяйкой в семье, она умалила гневное сердце супруга и вскоре между ним воцарился мир. Но Софья не была бы коварной «византийкой», если бы отказалась от своих планов на будущее. Лелея честолюбивые мечты о престоле для сына, она верила, что сумеет поколебать неуступчивость мужа и склонить его на сторону Василия.

Успешно складывались дела и в семье Ивана Молодого. Выйдя из-под опеки грозного родителя, молодожены впервые за долгое время почувствовали себя по-настоящему свободными. Неплохо осведомленная во внешнеполитических делах Елена, в попытке установить связи с сопредельными государствами, даже позволила себе завести свой собственный двор, подражая в этом свекрови. Так истории доподлинно известно, что княжна не только вела активную переписку с польским королем Казимиром IV, но и предпринимала активные попытки наладить контакты с Сербией.

B это еще не все!

Существуют убедительные доказательства того, что Елена, в отличие от униатки Софьи, выросшей при папском дворе, немало времени уделяла и вопросам церковного домостроительства, связанными с борьбой русской православной церкви за автокефалию.

***

Но прошло пять лет и зимой 1490 года молодой, здоровый и полный жизненных сил князь Иван Молодой тяжело заболел. А поскольку проблемы со здоровьем у него случались и прежде, княжич хворал «камчугою в ногах» или, попросту говоря, подагрой, то лечили его, как и было заведено, свои доморощенные медики. Однако, вопреки обыкновению, ни одно из известных средств, применяемых докторами, на больного никакого целебного действия не оказывали, и тогда Иван III вынужден был обратиться за помощью к иностранным светилам.

И надо же было такому случиться, что примерно в это же самое время в Москву из Венеции по приглашению Софьи Фоминичны прибыли ее дальние родственники – братья Ралевы, которые привезли с собой затребованных княгиней для большого строительства зодчих, литейщиков, пушкарей, а заодно и знатного венецианского лекаря мистера Леона.

Похваляясь своей ученостью и обширными познаниями в искусстве врачевания, лекарь самонадеянно заявил великому князю, что если ему не удастся поставить молодого господина на ноги, то он готов за свое бахвальство поплатиться головой.

Наглость чужестранца произвела на Ивана III сильное впечатление. Cтороны ударили по рукам, и вскоре венецианский жид был допущен к больному. Но один день сменял другой, а в состоянии молодого князя заметных улучшений не наступало. И напрасно лекарь, прилагая еще больше стараний, пичкал несчастного горькими отварами и обкладывал его ноги горячими склянками, вылечить княжича ему не удалось.

В гневе на самозванца и в великой скорби по любимому сыну князь Иван Васильевич приказал отрубить хвастуну голову, тем более что лекарь сам назначил за жизнь своего пациента такую высокую цену.

А в это время по Москве стали, неизвестно кем, распространяться подозрительные слухи о том, что странная и неожиданная смерть молодого князя, не иначе, как дело рук ненавистной «грекини». Никто не мог поверить в то, что княжич, которому на ту пору едва исполнилось тридцать два года, умер от обыкновенной подагры. Москва была уверена, что только Софья, желая сжить своего пасынка со света, могла добавить ему в питье смертельный яд.

Заподозрил неладное в смерти сына и великий князь Иван III. И хоть никаких нитей заговора и злого умысла третьих лиц сыщикам в этой истории обнаружить не удалось, но тень сомнения в душе князя осталась. Не мог он сбросить со счетов и те давние, неприязненные чувства, которые Софья на протяжении многих лет испытывала к Ивану и даже не считала нужным их ото всех скрывать. Подозрения Ивана III усилились еще больше, когда Софья, не дожидаясь окончания траура, потребовала объявить наследником их старшего сына Василия.

Но к каким бы уловкам и хитростям не прибегала Софья Фоминична, какими бы ласками не одаривала мужа, а в одном он оставался тверд – престол по закону принадлежит Дмитрию! Единственное, в чем он уступил жене, это отдал в кормление Василию Тверское княжество. Уступка была существенной! Но пошел на нее Иван III только потому, что после смерти супруга Ивана Молодого, Елена Волошанка – княжна Тверская, не пожелала княжить сама, а вернулась в Москву и осталась вместе с малолетним сыном Дмитрием в доме своего тестя – Ивана III Васильевича.

Смерть Ивана Молодого, если допустить, что Софья каким-то образом была к ней причастна, не принесла княгине никаких выгод, но послужила тем спусковым механизмом, который предопределил ход всех дальнейших трагических событий.

И как только Иван III объявил семилетнего внука Дмитрия своим соправителем, так все столичное общество тут же раскололось на две враждебные друг другу группировки. Одна, отстаивая законность прав прямого наследника, приняла сторону княжича Дмитрия, а вторая, симпатизируя Софье, княжича Василия. Само собой разумеется, что главные роли в этой борьбе не на жизнь, а на смерть принадлежали двум давним соперницам, двум музам одного мужчины – Елене Волошанке и Софье Палеолог.

***

Известно, что в эту пору в Москве в умах и сердцах многих прогрессивно мыслящих людей, происходили большие брожения. Да и как было такому ни случиться, если соседствующий с Москвой Запад переживал трудные времена, связанные с реформацией Церкви. Основной причиной недовольства отдельных слоев населения католической Церковью стало ее моральное разложение. Церковь в лице римского Папы и монастырей владела огромными богатствами, что противоречило учению Христа о вере.

Немало вопросов к Церкви появилось и в Русской земле.

Вот и объявился сначала в Новгороде, а позже и в Москве некий монах-скитник, паломник по святым местам – Нил Сорский. В 1490 году Нил, призывая в своих проповедях духовную братию к самосовершенствованию, предложил служителям церкви добровольно отказаться от всех материальных благ, включая и земельные угодья. Последователи Нила Сорского со временем стали называться «нестяжателями».

Однако, как того и следовало ожидать, многие архиереи, отстаивая законное право Церкви на нажитую веками движимую и недвижимую собственность, встретили воззвание новгородского гостя в штыки. И хоть в пылу полемики никто не погиб, но и самому Нилу, и его сторонникам досталось изрядно.

Но прошло совсем немного времени, и вдруг выяснилось, что идеи Нила не канули в неизвестность вместе с ним, а очень даже живы, популярны и нашли живейший отклик как в среде служителей культа, так и при дворе Великого князя. Особенно они пришлись по душе Ивану III и его невестке Елене Волошанке.

Еще бы!

Ослабление Церкви, способствовало укреплению самодержавия.

Дальше – больше!

Идеи Нила Сорского были взяты на заметку и поддержаны главой Древнерусской Православной церкви митрополитом Зосимой. Противостоять таким сильным противникам было непросто!

И все-таки нашелся в Новгороде один закоренелый ортодокс по имени Иосиф Волоцкий, который не побоялся и вступил с «нестяжателями» в открытую борьбу. Сторонники Иосифа, отстаивающие имущественные накопления Церкви, стали называться «иосифлянами». Сам по себе протест Волоцкого ни Ивана III, ни его окружение не задевал до тех пор, пока в нападках «иосифлян» ни прозвучал вполне прозрачный намек на то, что в самом сердце княжества завелась крамола и что крамольники, являясь членами некоего тайного кружка, проповедуют многие ереси.

Тень подозрения пала на членов великокняжеского семейства и его близкое окружение.

Однако никому в Москве до этих ересей никакого дела не было! Москва 1492 год жила тревожным ожиданием нового апокалипсиса, нового конца света. Ведь, согласно древнерусскому летоисчислению, в 1492 году заканчивалась седьмая тысяча лет «от сотворения мира», а вместе с ней заканчивалась и сама жизнь на земле. Этим годом ограничивались и все расчеты церковных праздников («пасхалии»), потому как считалось, что далее они никому не понадобятся, не будут нужны, ибо мир навсегда погрузится в ужас, мор и мрак!

Но на следующий день – 1 сентября нового 1493 года, когда солнце снова взошло на небо и люди с радостью обнаружили, что они все еще живы, мир светел и ничего непоправимого не случилось, жизнь завертелась как обычно.

Первыми пришли в себя «иосифляне». Подогреваемые своим вождем Иосифом Волоцким, они развернули широкую компанию по искоренению в столице жидов и вероотступников. Но если для замаха на княжескую семью им не хватало пороха, то для митрополита Зосимы его оказалось в самый раз. Немало потрудились «иосифляне» и над сбором неоспоримых доказательств вины и недостойного служения архипастыря. Тем более, что в страшные времена средневековья обвинить человека в крамоле и ереси было делом обычным и никого особого труда не составляло.

В конце концов, избегая дальнейшего обострения борьбы с «иосифлянами», Иван III свел Зосиму с престола, сослав его сначала в Симонов монастырь, а потом и на Белоозеро – в духовную цитадель нестяжательства.

Но если бы докучливые «иосифляне» удовлетворились одной только этой жертвой! Так нет! Иосиф Волоцкий жаждал большой крови и искал еретиков повсюду, даже и в великокняжеской семье. Почувствовав в лице «иосифлян» ту единственную и необходимую поддержку, в которой она, развивая борьбу с Еленой, так давно нуждалась, Софья стала оказывать им посильное содействие.

Но сколько бы гонители еретиков не кружили вокруг Елены, а ничего существенного им выкружить не удалось. Все их обвинения сводились к одному, что Волошанка поддерживала знакомство с неким жидом по имени Схария, а значит, разделяла его еретическо – схоластические воззрения, которые получили распространение в обществе. Однако, обвинить княжну публично «иосифляне» не смели, понимая, что в таком случае в равной степени с ней виновным окажется и сам Великий князь Иван III. Как стало известно, он тоже неплохо знал Схарию, в течение многих лет вел с ним переписку и даже приглашал его к своему двору на службу.

***

Но был ли Схария на самом деле тем опасным еретиком и крамольником, каким его себе воображал Иосиф Волоцкий?

Многое из того, что сегодня известно о Схарии, свидетельствует о том, что он был по-своему выдающимся человеком своего времени. Сын знатного и богатого генуэзца Винченцо де Гизольфи Заккария-Схария пользовался большой известностью на Руси, но не только потому, что был генуэзцем. Так в своих письмах Иван III именует его всякий раз по-новому: то «фрязином» (то есть по-древнерусски итальянцем), то «черкасином» или «евреянином», то «жидовином» или «таманским князем».

И это не случайно!

Известно, например, что отец Заккарии, Винченцо, развивая торговые дела на Таманском полуострове, вступил в 1419 году в брак с черкесской княжной Бике-ханум, что и позволило их сыну, названному Заккарием, носить титул и занимать положение «князя Таманского».

Далее следы Заккария Гизольфи обнаруживаются уже в Константинополе, где судьба свела его с еврейским проповедником – раввином Коматяно, который и напичкал его голову всякой иудейской ересью.

Проведя в путешествиях по белу свету большую часть своей жизни, князь Таманский почерпнул немало разнообразных знаний как в Западной, так и в Восточной культуре. Так он приобрел славу всесторонне образованного человека. Существуют неопровержимые доказательства того, что Схария свободно владел несколькими языками: итальянским, черкесским, русским, латинским, татарским и еврейским.

На Русь в Великий Новгород Заккария прибыл в 1470 году вместе с литовским (ранее киевским) князем Михаилом Олельковичем, который, к слову сказать, был родным братом супруги Стефана Великого Молдавского, Евдокии Олельковны, а значит, родным дядей Елены Стефановны Волошанки. Можно с большой долей вероятности предположить, что, скорее всего, именно Стефан, «отрекомендовал» Заккарию своему будущему шурину Ивану III, как прелюбопытнейшего человека, и тот, в свою очередь, проявил к нему живейший интерес.