Loe raamatut: «Cемьи любят петли»

Глава 1

– Осталось всего пять минут до конца урока! – проговорила так громко Вероника Александровна, чтобы ее смогли услышать и сидящие на последние партах ученики, а именно Каченцов и Романов, которые безуспешно пытались списать ответы у соседних парт с такими же подходами в решении задач, что и у них самих.

– Кто уже расписал решение и записал ответ, могут сдать свои тетрадки и спокойно дожидаться звонка, – продолжила Вероника Александровна, периодически поглядывая на наручные часы.

«Будто она может его остановить или изменить. Зачем так часто смотреть на время, если ничего нельзя поделать с ним? Когда я стану взрослой, то ни за что не стану такой занудой», – промелькнула быстро мысль у меня в голове, пока я аккуратно выводила цифры в ответе.

В задаче нужно было выяснить, какое расстояние пройдет теплоход в каждый из двух дней, если он шел с одинаковой скоростью. В учебнике было написано только общее расстояние за два дня и сколько времени проходил теплоход в каждый из этих дней. Все оказалось несложно, если подставлять значения в формулы, придуманные великими математиками много лет назад. Правда, все же зря они, наверно, так старались для будущего поколения. Каченцов с Романовым со своим аналитическим складом ума придумали собственный подход к решению всех математических задач – списывать готовый ответ у соседа по парте.

Раздался школьный звонок.

– Урок окончен! – крикнула Вероника Александровна, освобождаясь от зависимости следить за временем. – Пожалуйста, сдайте ваши тетради на учительский стол и можете идти домой. На сегодня хватит с вас задач, – закончила она со вздохом.

В классе началась суматоха. Многие уже складывали свои вещи в рюкзак, одновременно перешептываясь друг с другом и делясь правильными ответами. Это было самое удачное время для списывания, когда отличникам уже ничего не мешало при решении задач и они могли спокойно похвастаться своим преимуществом перед одноклассниками, не такими умными, как они сами.

Я быстренько запихнула книги и пенал в свой большой красивый рюкзак. Держа тетрадь по математике в руках, я поднялась со второй по счету от учительского стола парты в первом ряду.

– До свидания, Вероника Александровна, – проговорила я, кладя тетрадь поверх уже образовавшейся стопки на ее столе.

– До завтра, Алиса. Не забудь дополнительно позаниматься с задачами дома, если хочешь получить пятерку в четверти, – произнесла она с напутствием.

– Хорошо, я буду стараться, Вероника Александровна, – ответила я, поправляя тяжелый рюкзак за спиной.

Уголки ее губ слегка приподнялись в подобие улыбки, прежде чем отвернуться к подошедшей к ней Лилии. Здесь уже она не скрывала своего счастья при виде отличницы нашего четвертого класса. Нет, Вероника Александровна была не плохим учителем, и лично мне она нравилась. Она часто шутит и не так часто кричит, как другие учителя, но, к сожалению, ее сердце была занято только пятерками. Я была сильна в делениях и умножениях чисел между собой, а также прочих действиях, связанных с числами. И мне никогда не составляло особого труда получить пять у доски по этой теме. Но вот с задачами, к сожалению, у меня складывалось не всё так удачно. Были и четверки, и даже тройки. Поэтому от Вероники Александровны я никогда не дожидалась похвалы, даже когда получала несколько пятерок подряд. Если есть четверка или, не дай бог, тройка, можешь распрощаться с ее одобрением. Самое большее, на что можно рассчитывать, это приподнятые уголки учительских губ в молчании. Взрослые порою такие непонятные, как задачи в учебнике. Делить цифры куда понятнее.

– Алис, ты идешь домой? – спросила София, остановившись около меня.

Я отвернулась от улыбающейся Вероники Александровны.

– А тебя с сестрой разве папа не заберёт сегодня из школы? – спросила я, выходя из кабинета.

– Нееет, – протянула София, – они с мамой сегодня поздно будут. Вот, – она достала свой телефон из кармана, – написали СМС, что не успевают забрать меня. Работа и всё такое… А Лариса собиралась куда-то со своими взрослыми подругами после школы. Со мной и с родителями ей больше не интересно. Так что сегодня мы с тобой вместе идем домой.

Мы с Софией вышли в просторный школьный коридор, переполненный толпой учеников в строгой зеленой форме и с радостными лицами из-за окончания последнего урока. Кроме, конечно, старшеклассников. Они переходили из одного кабинета в другой для следующего урока. С каждым годом они становились все серьезнее, переступая двери учительских кабинетов, о которых мы даже еще и не знали. Мы только знали, как выглядит лишь пара-тройка кабинетов из всей школы. Чему их там учили, было мне непонятно, потому что со временем лица старшеклассников постепенно менялись. Они всё так же веселились и дурачились в коридоре на каждой перемене, как и все ученики в этой школе, но с какой-то проскальзывающей странной злостью на своём лице, кидаясь обидными шутками всё больше и больше. Чем старше они становились, тем злее были.

– Везет тебе, – произнесла я слегка с грустью.

– С чего это ты взяла? – воскликнула София в удивлении, убирая телефон в боковой карман своего рюкзака.

Я глубоко вздохнула.

– У тебя хотя бы есть перспективы того, что отец будет забирать тебя из школы. Пускай не сегодня, так завтра или послезавтра. У меня же это не случится НИКОГДА.

София, конечно же, знала, что мои родители развелись, когда мне было четыре годика. Единственный раз, когда папа посещал школу, была линейка в первом классе. С тех пор он не переступал порог школы, где я училась. Двум моим старшим братьям, закончившим школу несколько лет назад, повезло больше, чем мне. Они родились вовремя.

– Да брось, Алис! – воскликнула София, прищурив глаза. – Зачем из-за этого расстраиваться? У Коробеевой родители тоже разведены, как и у Ламаева с Романовым, и они совсем не думают об этом.

– Потому что они привыкли к этому. Ты же не удивляешься каждый раз, когда видишь перед собой вилку на столе. Не говоришь: «О боже! Что это за прелестное создание лежит тут на столе?! Не могу не говорить о ней каждый раз, когда вижу ее перед собой», – проговорила я смешным басистым голосом.

– Нет, конечно! – засмеялась София в ответ, прикрывая рот рукой.

Она немного стеснялась тоненькой проволоки, проходящей по всем верхним зубам, которая должна была исправить неправильный прикус Софи. После того как стоматолог ей поставил пластинку, она практически не разговаривала ни с кем. Софи повторяла, что чувствует, как зубы шевелятся и двигаются у нее во рту из-за этой пластинки, оттого ей и было ужасно больно. Первое время она часто плакала, выбрасывая пластинку под кровать, пока родители не видели. Поначалу я не верила подруге, считая, что Софи выдумывает боль, лишь бы просто не носить эту металлическую проволоку на зубах. Но потом я заметила изменения в ее улыбке. Когда боль утихла, она показала мне свои зубы, что неизменно становились правильными, по мнению ее родителей, т. е. как у меня и многих других ребят. Я и не думала, что это плохо, когда твои зубы выглядят неровными, как у Софи, пока на это мне не указали.

– Алис, смотри, – проговорила она шепотом, указывая на кого-то пальцем в толпе.

Я проследила за ее любопытным взглядом. София смотрела на девочку со светлыми волосами и зелеными глазами, что была младше меня на три года. Ее звали Кристина. Она тоже была дочерью моего отца, но только другой мамы.

– Это разве не твоя сестра? – спросила удивленно Софи, не отрываясь смотря на Кристину.

В этот момент Кристина повернула голову в нашу сторону, словно почувствовала, что за ней наблюдают, и задержала свой взгляд на мне.

– Нет, – ответила я, резко отвернувшись, – мама говорит, что она мне не сестра.

Отвернувшись, София промолчала, ничего на это не сказав. С родителями не спорят.

Медленно продвигаясь сквозь толпившийся у школьных дверей народ, мы наконец-то вышли на улицу. Теплое солнце, стоявшее в безоблачном небе, заставило нас снять темно-зеленые пиджаки, в которых становилось нестерпимо жарко под его лучами. Не снимая рюкзак с плеч, я расстегнула молнию, намереваясь убрать внутрь пиджак, чтобы не нести его всю дорогу в руках. Обернувшись, я встретилась вновь взглядом с Кристиной, следовавшей позади нас с Софией.

На самом деле я заметила Кристину еще три дня назад в нашей школе. Я не понимала, почему ее перевели, пока прошлой ночью случайно не подслушала разговор мамы с Гришей, сидевших на кухне допоздна. Они говорили о папе и обсуждали его переезд в новый дом, что был неподалеку от нашего собственного. Мама была очень зла из-за этого. Я тоже не была в восторге, ведь теперь мне придется избегать его общества нарочно, в отличие от того времени, когда мы виделись сравнительно редко.

В этот момент к нам подбежала Наташа, тяжело дыша от бега.

– Эй! Вы что, обо мне забыли? – воскликнула она с обидой, переводя взгляд от меня к Софии.

Она встала посередине между нами, выравнивая ритм своих шагов параллельно с нашими.

– Мы не стали мешать тебе списывать у Лилии. Между прочим, в последнее время ты всё больше общаешься с ней и с ее компанией, – заметила София, затягивая туже хвост на голове.

Наташа закатила глаза от ее слов.

– А ты как думаешь, Софи, списывать у отличниц? Нужно с ними дружить, чтобы списывать. Даже моя мама говорит: «Найди себе такую подругу, чтобы списывать ее пятерки».

– Это… звучит просто ужасно… – произнесла я, брезгливо сморщив нос.

– Моя мама очень умная. Она живет дольше, чем я, поэтому и знает больше, – продолжила Наташа хвастаться.

– Это твои слова или твоей умной мамы? – спросила Софи с улыбкой.

В ответ Наташа лишь показала ей язык, что, несомненно, вызвало подражательство и со стороны Софии.

– Хватит вам обеим! – крикнула я на них, включая взрослый голос. – Ведете себя как дети!

– Ты слышала, София? – проговорила Наташа, смеясь. – Алиса у нас оставила позади детские годы. Проверим ее серьезность нашим любимым тестом?

Мы с Софией догадались о ее планах.

– Правила всё те же, – продолжила Наташа, – каждый по очереди говорит слово «Я», и так до тех пор, пока кто-нибудь не сдастся и не засмеется, – она повернулась к Софии. – Ну что, играем?

– Я за! – ответила София.

Кивнув удовлетворенно ее ответом, Наташа с вызовом повернулась ко мне.

– А ты что скажешь?

– Это глупая игра, – пробубнила я в ответ, также согласившись, понимая, что у меня просто нет выбора.

– Хорошо, – ответила она, улыбнувшись. – Я первая начинаю, затем Софи, а затем ты. Я! – воскликнула Наташа.

– Я! – повторила следом Софи, уже пытаясь сдержать улыбку, рвущуюся наружу.

– Я! – повторила и я тоже, как попугай, за ними, предвкушая уже надвигающееся веселье, несмотря на всю свою напускную серьезность перед подругами.

– Я… – открыла вновь круг Наташа, стараясь внятно его выговорить.

С каждым произнесенным вслух «я» наши голоса становились всё более неуверенными и сдавленными от пробегавшего смеха в тот момент, когда подходила твоя очередь говорить. Непонятно, как и почему, но это работало. Не выдержав и четвертого круга, я громко рассмеялась, так и не сумев больше ничего вымолвить. За мной последовала София, а за ней Наташа. Ну что я могла сказать в свое оправдание? Взрослой быть скучно. Может, нам было смешно оттого, что это было ужасно глупо? Видеть, как кто-то тупо повторяет твои слова или действия? Да… Это просто ужасно тупо.

Я смеялась намного громче, чем мне хотелось на самом деле. Мой спектакль был направлен на слушателя, что шел позади нас троих, – Кристину. Пусть знает, что у меня и так всё хорошо без потенциальной сестры, несмотря на моё любопытство к кровным узам с нею. Интересно, каково это – иметь сестру? Маме бы такие мысли, конечно, не понравились…

Глава 2

Ходьба от школы до дома занимала примерно пятнадцать минут. София с Наташей жили еще дальше меня, но не настолько, чтобы мы не виделись вне школьных занятий. Мы дружили втроем с самого первого класса, правда, они с Софией знали друг друга еще с «малого детства», как любит выражать свои умные мысли Наташа. Одна улица, одна дорога и несколько разделяющих их жилых домов – и вот они друзья с тех пор, когда даже себя еще не помнят. Я же называю эту огромную дыру в памяти «младенческим детством».

Наташа рассказывала, что это она подошла ко мне поздороваться в наш первый совместный урок три года назад. Я жутко застеснялась, когда она обратилась ко мне, спрашивая мое имя. По крайней мере, так пересказывает она сама. Я тот день вообще не помню. Это довольно странно… Как можно жить и не помнить этого? Ведь не помнить что-то – всё равно что не жить.

– Ты чего такая грустная? – прервала мои раздумья Наташа.

– Да так… ничего интересного, – ответила я, не желая делиться мыслями вслух.

– Она расстроилась из-за отца и его дочери, – прошепелявила тихо София над ухом Наташи.

– Ааа… – протянула та, будто понимая меня. – А я-то думаю, где видела эту светловолосую девочку, что сверлила вам спины, пока вы не видели.

– Вовсе не из-за этого! – возразила я, злясь немного на болтливость Софии.

Впереди приближался поворот, где я могла спастись от Наташиных вопросов.

– Ладно, пока. Увидимся в школе завтра, – кинула я девчонкам через плечо, стараясь как можно быстрее от них скрыться за пушистыми деревьями.

– До завтра! – крикнули они в ответ, не попадая в один голос.

В нашем квартале в основном всегда было тихо и спокойно, поэтому я еще слышала некоторое время доносившийся смех подруг на другой стороне дороги, что уводила их в противоположную от моего дома сторону.

Я с нетерпением ждала предстоящих летних каникул, что наступят через два с половиной месяца. Хочется не столько перестать делать уроки и вставать рано по утрам, сколько просто быть освобожденной от всех детских обязанностей, что накладывают учителя и мама. Когда их ожидания оставляют меня в покое, я могу наслаждаться дарованной мне свободой по своему усмотрению! Вставать, когда захочу, идти гулять с подругами на нашу речку и многое другое, чего стоит захотеть. Здорово, когда от тебя ничего не ждут.

За пробегающим ходом мыслей время прошло быстро, когда я поняла, что уже оказалась около родного дома. Правда, если разобраться, у нас было два дома в одном дворе. Один по площади был больше, в нем жил старший брат Гриша со своей женой и маленьким ребенком, и мы с мамой в доме напротив, поменьше. В общем, жили вместе по отдельности. Мой еще один старший – средний – брат Никита жил на другом конце города. Так сказать, если жить отдельно от семьи, то уже наверняка.

Закрыв с грохотом калитку, я оповестила таким образом маму о том, что вернулась домой. В большом окне, выходившем во внутренний двор, промелькнуло мамино лицо.

Я открыла входную дверь. Запах вкусного маминого гуляша отрезал меня от всех прочих мыслей. Больше ни о чем не думая, кроме голода, я бросила рюкзак на стоящую рядом тумбочку в коридоре и бросилась бегом на кухню к столу.

– Привет, мам, – крикнула я, не успев еще войти в кухню.

Мама еще не успела мне ничего ответить, как я уже сидела за столом, держа вилку в руке.

– А-а-а, – воскликнула она, останавливая меня, – ничего не забыла?

На моем лице появилась хитрая улыбка.

– Я очень люблю тебя и… твой вкусный гуляш, – проговорила я, спрятав руки под стол.

Упрек на мамином лице сменился теплой улыбкой. Я знала, что это сработает. Если говорить человеку, что любишь его, он становится добрее.

– Это всё равно не спасет тебя от мытья рук, – проговорила мама уже не таким строгим голосом, как минуту назад. – Быстро сходи в ванную и затем возвращайся к столу.

Со вздохом я поднялась из-за стола и направилась по указанному мне направлению. Что тут скажешь, маму надо слушать. Как там говорила Наташа или мама Наташи? Ведь мама уже живет очень много на этой земле, дольше меня или моих друзей, а значит, знает гораздо больше, чем собственный ребенок. Так и моя мама частенько сама повторяет, гордясь наработанным опытом по выживанию.

– Совсем забыла тебе сказать! – крикнула вдруг она с кухни, пока я боролась со скользким мылом в раковине.

Тут же после ее голоса послышалось громкое скворчание сковородки, видимо, от упавших капель воды. Раздался мамин крик:

– Да что же это такое за наказание мне! – воскликнула она резко, заставив меня вздрогнуть, пока я ополаскивала руки.

Выключив кран, я выбежала в испуге из ванной. Меня охватил непонятный страх за маму или больше за себя. Я боялась, что не смогу ей помочь, когда это нужно, и боялась ужасно этой беспомощности. На кухне около холодильника я увидела маму с искривленным от боли лицом, что старается приложить лед к вытянутой перед собой правой руке. На ее запястье появилось красное пятно, похожее на сильный ожог. Приложив холодный пакет со льдом, черты ее лица немного расслабились.

– Почему мне так не везет, господи… Даже чертовы сковороды настроены против меня, заставляя страдать от боли! – не переставала она причитать.

Мама опустилась на стул, спрятав свое лицо в ладони здоровой руки. Она тяжело и глубоко дышала, пряча глаза, пока не послышалось тихое всхлипывание. Теперь я боялась, что она заплачет. По ночам я часто слышала, как плачет мама в соседней комнате, уткнувшись в свою подушку. И я всегда ее поддерживала, хоть она и не подозревала об этом, то есть всегда плакала вместе с ней.

Мне казалось, что и теперь дело не совсем в ожоге. Я подошла к ней на цыпочках и обняла со спины.

Когда взрослым плохо, они обнимают друг друга и говорят различные слова, от которых им становится легче. Я не знала, что именно нужно говорить, чтоб успокоить маму. Наверно, потому что для меня взрослые проблемы кажутся детскими и слишком трудными. Для того чтобы знать подходящие слова, нужно быть взрослым. Взрослый всегда поймет другого взрослого. Поэтому я могла только обнять и заплакать вместе с ней. Почувствовав мои прикосновения, она перестала шмыгать носом, вытирая быстро глаза, будто вспоминая, что здесь она не одна.

– Спасибо, мое солнышко, – проговорила она тихо. – Я в порядке! – попыталась она произнести как можно веселее, легонько похлопав меня по рукам.

– Мам… – начала я неуверенно. – Это всё из-за папы, да? Из-за него ты обожглась? – спросила я, вытирая набежавшие слёзы.

Мы редко говорили о нем. Даже слово «папа» звучало каким-то диким и чужим в этом доме.

– Нет, Алиса, – ответила она ровным голосом, – он здесь ни при чём. Я плачу из-за того, что болит рука. От любой боли хочется плакать.

Мама никогда не позволяла себе расстраиваться из-за папы, даже от его упоминания.

Приободрившись после последних слов, она окончательно перестала беспокоиться из-за ожога на своей руке. Встав со стула, она отложила лёд в сторону и как ни в чем не бывало продолжила готовку на плите. Мама всегда начинала чем-нибудь заниматься после разговоров о моем отце. Даже не знаю… она делала это назло себе или ему…

– Садись, – проговорила она, ставя передо мной полную тарелку, – кушай и потом ступай делать уроки. Не затягивай с ними до вечера.

– Хорошо, – ответила я, обрадовавшись, что больше не нужно плакать.

Мамино пюре с гуляшом как всегда было то, что нужно. Еда всегда была вкуснее после слез.

– Ох, господи! Я снова забыла, – воскликнула она разочарованно, выдвинув ящик в кухонном столе. – Вот, – она подняла вверх какой-то белый конверт, – это принес сегодня почтальон. Письмо тебе от Никиты.

Моей радости не было предела, как только я увидела конверт в маминых руках. Я принялась со всепоглощающим чувством поедать свой обед. Мне хотелось как можно быстрее взять конверт в свои руки, вскрыть его содержимое. Что же в этот раз написал мне другой старший брат? Пришлось даже подавиться картошкой от восторга, что я получила письмо.

– Тише, Алиса, не спеши ты так! Оно никуда не денется, пока ты ешь, – проговорила недовольно мама, наливая мне стакан воды.

Мама не могла меня понять. Это же так здорово – получить письмо! Не сообщение в телефоне, не электронное письмо по интернету, а настоящее живое письмо! Которые разносят почтальоны по домам. Это как запечатанный подарок, когда приятен не столько подарок, сколько его наличие.

Расправившись с едой за две минуты, я выскочила из-за стола так быстро, что мамин голос не успел еще добраться до моих ушей, твердя что-то про несделанные уроки. Всё, что сейчас мне было нужно, это аккуратно запечатанный конверт, который я успела схватить со стола, прежде чем выбежать из кухни.

Закрывшись в своей комнате, я ощутила себя в безопасности. Мне, конечно, вовсе ничто не угрожало, но здесь веяло моим собственным миром, где был признан только мой порядок или беспорядок. Я помню тот день, когда привезли мебель для моей отдельной комнаты… Как старательно я расставляла по полкам книги и школьные тетрадки вместе с висящим плакатом над кроватью, на котором была подпись циркового дирижёра. Не знаю, зачем я сохранила этот старый плакат, но если человек раздавал свои автографы, значит, он знаменит, пускай даже я его и не помню. Он же уделил мне время, когда ставил свою подпись на поднесенном мною плакате. А это тоже нужно уважать.

Перехватившее дыхание от уединения в запертой комнате заставило меня подождать еще некоторое время, прежде чем распаковать конверт. Он был так красиво запечатан, что мне стало жаль его портить.

Я взглянула на старательный почерк брата, заполнявшего адрес на лицевой части конверта.

Больше всего мне нравилось здесь то, что напротив строчки «Кому» было указано мое имя. Так здорово, когда что-то делается только для тебя… На планете более семи миллиардов людей, а ты вошел в список тех счастливчиков, у которых есть на тебя время. Глубоко вздохнув, я распечатала письмо. Внутри был один исписанный листок, сложенный пополам. Забыв обо всем на свете, я погрузилась в написанные истории брата, что случились с ним за последнее время. Из письма я узнала, что он нашел новую работу, и намного лучше, чем прежняя, потому что здесь теперь он работает только на себя.

«Хм… неужели работать с кем-то так действительно плохо? Разве быть одному не ужасно скучно?»

Но, махнув головой, я вернулась к чтению. Еще он рассказывает о своей новой девушке – Полине. Что она хорошая, милая и всё такое… Я бегло пробежала глазами по восторженным отзывам своего брата. Мне стало немного обидно, что он заполнил столько строк в моем письме, адресованных некой Полине. Разговоры о ней заняли целых четыре предложения! Что ж… Она мне уже не нравится, раз таким наглым образом вошла в нашу переписку. Вот так я и напишу в ответном письме ему, решила я, продолжая читать дальше. Поведав еще несколько забавных случаев из своей далекой от нашего дома жизни, он как всегда в конце письма передавал теплые приветы родным, не обделяя никого своими шутками, что невольно заставило меня смеяться, позабыв о возникшей внезапно вражде к его идеальной девушке. Когда я улыбаюсь, я не могу ни на кого злиться. В этом весь Никита. Он всегда говорит что-то смешное, даже когда этого и не планировал, заставляя всех нас улыбаться и чувствовать себя в этот момент семьей. Когда он приезжает в гости, то словно поднимает со дна полного стакана осевший сахар, который мама с Гришей не в силах сами поднять. Гриша не был похож на Никиту, скорее, девяносто процентов серьезности у него от мамы. Он не любил много болтать. Мама же, наоборот, всегда успевала поговорить со всеми, но по большой части это походило на грустные высказывания, нежели на обычную беседу. Они, конечно же, тоже пытаются шутить, но их шутки не вызывают такого единения семьи за кухонным столом. Шутить могут все, а вызвать в ответ улыбку, забывающую обо всем, – лишь немногие.

«Ну всё, сестренка, писать больше нечего мне пока. Я и так уже растягивал буквы на три клетки, чтобы целый лист оказался исписанный. (Не вздумай так проделывать, когда будешь писать сочинения в школе (нарисованная улыбка).).

Скучаю по тебе и маме с Гришей. Обнимаю вас крепко.

Ох, совсем забыл!

Спроси у Гриши насчет той суммы, что он мне недавно перечислил. Когда ему нужно вернуть ее обратно? Если что, я и вовсе могу не отдавать (снова рисунок улыбки).»

Я отложила письмо в сторону. Не люблю, когда написанное заканчивается, будь то книга или короткое письмо от брата. Как-то становится грустно и неуютно внутри меня. Конец, какой бы он ни был – счастливый или плохой, всегда означает конец чего-то важного или интересного. Я уронила голову на сложенные перед собой руки на столе. В последний раз Никита приезжал домой месяца два назад. Это очень много для меня, словно мы не виделись несколько сотен лет. Но так бывает, когда ты сильно скучаешь по определенным людям. Несмотря на то что мы находимся в одном городе, он всё равно не может бывать часто дома, потому что теперь Никита приезжает к нам исключительно в гости. Здесь его семья, но дом его там, где он живет собственной жизнью.

Я включала и выключала лампочку в настольном светильнике, так и не подняв головы, ожидая, пока пройдет беспокоившая меня грусть после прочтения. Знаю, что нужно лишь немного подождать – и эта странная тоска пройдет. Всё со временем проходит, если подождать.