Loe raamatut: «Звёздный час»

Огромный мир вселенной вечен.

Но мы живем на свете только раз.

И в трудной нашей жизни, и в беспечной

У каждого свой звёздный час.

Удивительное, бездонной глубины космическое пространство расстилалось повсюду, куда ни падал взгляд. И сзади, и спереди густая чернота стеной стояла на обзорных экранах. Только маленькие точки звёзд, особенно яркие на таком фоне, неподвижно висели вокруг. Лишь мощнейший локатор отмечал их едва уловимое передвижение.

Космический корабль класса "Зодиак" вот уже несколько недель мчался среди этой черноты к далёкой, но уже знакомой на Земле, нежно голубой звезде Алансолярий.

Звезду открыли не так давно и она сразу привлекла к себе внимание не только ученых, но и всех жителей Земли, постоянно наблюдавших за ходом исследования её планет, на одной из которых была обнаружена несколько необычная форма разумной жизни.

И вот совсем недавно стал возможен контакт с инопланетной цивилизацией. Гость с неё более месяца находился в земном сальватории. Были предприняты все пути подхода к нему, работало очень много специалистов контактеров. Особенно интересовались способностью жителей этой планеты Алансолярия приспосабливаться к любым окружающим условиям, чтобы не погибнуть.

Гостя доставил на Землю космический корабль, который летал в районе звезды и на планете Фелла обнаружил признаки разумной жизни. Теперь этот же корабль вез его обратно на Феллу.

Огромный красавец звездолёт бороздил бескрайние просторы океана вселенной. Длинный сигарообразный его корпус казался лёгким и невесомым, каким-то даже неуловимым, воплощением невероятной скорости. Внешние линии корабля так причудливо изгибались, будто волны, гонимые стремительным ветром, застыли, окаменев на бортах. Носовая часть корпуса гигантским конусом уходила вперёд и искрилась необычным светом среди непроницаемой мглы космоса. На нем большими буквами выделялось название корабля – "КЛЁН".

Звездолёты класса "Зодиак" было принято называть чисто земными понятиями, заключающими в себе дух родной землянам природы: "Родник", "Тополь", "Кипарис". Особенно астронавты любили названия деревьев. Они как будто увозили с собой в мёртвый звёздный мир частицу своей родины.

"Клён" был транспортником. Он мотался между звёзд и туманностей, выполняя самую обыденную работу. Перевозил грузы, партии исследователей на станции, находящиеся на планетах и искусственно созданных летающих площадках, доставлял образцы внеземных структур в лаборатории.

Недавно "Клёну" повезло. Он столкнулся на Фелле с разумной жизнью, которая очень заинтересовала ученых. И вот теперь на его борту необычный пассажир возвращался к себе домой. Для жилья ему отвели отсек, где поддерживались специальные условия. Но пассажир уже акклиматизировался и неплохо чувствовал себя в атмосфере космического корабля. Он общался со всеми членами экипажа транспортника. Астронавты с трудом понимали, как ему удалось приспособиться к земным условиям. Специалист по контактам Вира Дельмонг пыталась что-то объяснить своим товарищам, но ни командир корабля, ни астронавигатор так ни в чем толком и не разобрались.

Житель Феллы, действительно, имел немыслимый вид. Его тело представляло собой правильный цилиндр, лежащий на боку. Оно составлялось из набора концентрических тонких колец, находящихся друг от друга на небольшом расстоянии. Абсолютно непостижимо было, как они не разваливаются, потому что между ними отсутствовала всякая связь. Кольца, казалось, существовали сами по себе, и какая сила удерживала их вместе, являлось загадкой. Тем не менее, ни одно кольцо не смещалось и не выскакивало со своего положенного места. Странным выглядело и то, что кольца могли перемещаться, увеличивая расстояние между собой, а невидимая связь при этом оставалась такой же прочной. Цилиндр, в результате, удлинялся и мог вырасти до невероятных размеров или, наоборот, сжимался в тончайшую пластинку, в зависимости от места нахождения. Он неизменно занимал собой в ширину всё пространство, по которому передвигался. Перемещаясь по коридорам и отсекам корабля, он вытягивался обычно от стенки до стенки. Так жители Феллы ориентировались в окружающем пространстве. Никакого намека на органы зрения у них не существовало. Впрочем, затем выяснилось, что фелляне все же как-то видят. Не могут только оценивать расстояния, делают это на ощупь.

Цилиндр двигался, перекатываясь по полу, совершенно бесшумно. Внутри он был полый. То есть ничего не препятствовало прониканию сквозь него любых предметов. Удавалось даже свободно просунуть руку.

На первый взгляд, цилиндр казался неорганического происхождения. Он имел чуть голубоватый матовый блеск. Создавалось впечатление, что тут какой-то металл. Но нет, этот набор колец жил, дышал, даже питался непонятным способом. И на ощупь он был ничуть не холодный, а абсолютно гладкая с виду поверхность – шершавой.

То, что цилиндр дышал, не вызывало сомнения. При этом цвет колец становился красноватым и пульсировал. Только потребность в дыхании у него была не постоянной, а через длительные промежутки времени, причем, разные по продолжительности. Атмосфера планеты Фелла совсем не походила на земную – какая-то концентрация пока ещё не известных на Земле газов. Но её житель сравнительно легко перестроился на земной воздух. В этом вопросе предстояло ещё много и много разбираться.

Вот так выглядел пассажир "Клёна".

Не сразу, но нашлись и способы общения с "цилиндром". Оказалось, что эти существа разговаривают и способны даже переводить свою речь на язык землян более или менее понятно, что очень облегчило контакт. Многое удалось узнать из уст самого представителя.

При "разговоре" цилиндр издавал негромкие, нежные, звенящие звуки. Впервые услышав их на Фелле, астронавты "Клёна" поразились красоте звучащей мелодии. "Лёли-лёли-лей" – первое, что донеслось до них при появлении инопланетянина около их корабля.

– Слышите, поёт! Лёли-лёли-лей, – повторила Вира.

При этом бледно-голубые кольца инопланетянина ярко заалели.

– Он понял меня! Я его окликнула и он отозвался! – закричала она. – Лёлий, Лёлий! – более энергично позвала девушка.

Звучание слова всем понравилось и с тех пор нового знакомого так и стали звать на "Клёне" – Лёлий. И даже более по-дружески – Лёлик.

Лёлик и не сопротивлялся, когда его позвали с собой неизвестные ему пришельцы. Видимо он был чрезвычайно любопытен или преследовал какую-то иную, свою, цель. Он быстро освоился с экипажем, и с ним оказалось приятно общаться. Он где-то даже обладал земным остроумием.

Более всего Лёлий привязался к контактёру Вирии Дельмонг. Вирия была очень добрым, мягким, душевным человеком. Все окружающие её люди чувствовали себя с ней очень легко. Эти качества, как считали её друзья, являлись немаловажными в её работе по контактам с представителями других миров.

– Берегись, Вира, вдруг влюбится в тебя абориген какой-нибудь планеты и заберет с собой. Придётся тебе навсегда покинуть родную Землю и переселиться туда, – шутил навигатор Александр Лоре.

Вира имела не только замечательные качества души, она была и красива. Длинные светло-каштановые волосы вились вдоль маленького приятного личика, опускались на плечи. Лётный комбинезон придавал её невысокой, хрупкой, стройной фигурке какую-то особую лёгкость. Она и в институт космоса пошла из-за детской симпатии к форме астролетчиков. Но теперь, получив специальность контактёра, не представляла себе жизни вне космоса и с ужасом думала о том, что было бы, избери она другую профессию. Изучение внеземных цивилизаций составляло теперь цель её жизни.

У Вирии были необычные, чистой синевы глаза, такие синие, какие вряд ли у кого еще можно встретить. Шурик Лоре не уставал восторгаться ими. Он даже написал такие строки:

Не сравнится море, не сравнится небо,

Не сравнится вешняя краса.

Такого цвета в целом мире нету

Как нашей Виры чудные глаза.

Вира Дельмонг родилась на берегу Средиземного моря, когда её мать работала там в экспедиции. Отец, эпидемиолог по специальности, очень решительный и энергичный человек, не дав опомниться молодой практикантке, приехавшей с севера, уговорил выйти за себя замуж. Он занимался исследованиями в области неизвестных болезней, весьма интересовался возможными инфекциями на планетах других звёздных систем. Вира увлекалась его работами и это оказалось небесполезным для её будущей профессии. Характером же она походила на мать: спокойная, ласковая, безгранично верящая людям.

Вира давно не видела своих родителей, очень скучала и с нетерпением каждый раз ждала Звёздного Часа, чтобы поговорить с ними по межгалактической связи.

Космическими службами для всех кораблей были установлены определённые часы связи с Землёй, в течение которых сообщались наиболее важные, заслуживающие внимания, сведения и астронавтам давалась возможность свидания с родными и друзьями. Это время называлось Звёздным Часом. "Клёну" на него отводился период с 20.00 до 21.00.

С коренными изменениями в области дальних космических полётов люди давно научились уравнивать земное время с временем на борту звездолётов, несущихся со скоростями, уже намного превышающими и скорость света.

Для Вирии этот Звёздный Час был единственным мостиком к семье. Уже несколько лет она летала на транспортниках и на Земле почти не бывала.

На "Клён" Вира попала недавно. Но теперь, после нескольких рейсов, он стал для неё родным домом. И она уже не мыслила себя без этого красавца звездолёта и его командира Германа Далинского. Приняв Виру в качестве знающего специалиста, командир очень помог ей первое время, когда было особенно трудно осваиваться с новыми обязанностями. Вира умела быть благодарной людям, крепко привязывалась к друзьям и теперь очень радовалась, что вместе с Далинским ей придётся работать на "Клёне" может быть всю свою жизнь.

Но "Клён" ей нравился ещё и потому, что командовал им этот человек. Только совсем недавно Вирия поняла, что она любит Германа Далинского. Любит очень сильно, как ей казалось. Это была её первая настоящая любовь. Она не могла еще полностью разобраться во всех своих чувствах и боялась признаться в этом даже самой себе.

Командир представлялся девушке очень смелым, мужественным человеком, благородным и сильным, на плечах которого лежала вся ответственность за корабль, за членов экипажа, за неё, Виру, и за выполнение поставленных задач; который умел находить выходы из, казалось бы, самых безвыходных ситуаций. Всегда немногословен, молчалив, часто задумчив, он редко улыбался. Но у него была обворожительная улыбка. Вообще, командир внешне немало привлекал Виру: высокий рост, бледное, с чёткими правильными чертами лицо, чёрные густые волосы с седыми прядями на висках, чёрные прямые брови и огромные выразительные тёмно-карие глаза. Вира всякий раз не могла оторваться от этих глаз. Невероятной глубины, они так пронизывали всё её существо, что ей становилось не по себе. Но за тяжёлыми веками с длинными чёрными ресницами в них чаще всего можно было прочесть грусть.

Вира знала, что Герману Далинскому около сорока лет, что он имел семью: жену и сына, и что жена оставила его недавно. Герман вместе с ней работал на исследовательском звездолёте. Они занимались изучением новых, только что открытых галактик. Однажды, при анализе образцов, взятых на одной из планет, были допущены грубейшие ошибки, из-за которых сорвалось на длительный срок освоение. Виноватых ждало суровое наказание. В их число входила и жена Германа.

Далинский, чтобы как-то помочь ей, принял вину на себя. Жена не стала возражать и даже вроде обрадовалась этому. Она не огорчилась и когда мужу пришлось оставить исследовательские полёты, и, вроде бы, в самом деле поверила, что Герман виноват в их неудачах.

Далинский перевёлся на транспортник, редко стал бывать на Земле. Связаться с домом случалось нечасто. Жена избегала встреч с ним, видимо, они были ей неприятны. А потом, во время одного из Звёздных Часов, она сообщила Герману, что уходит от него. Он молча выслушал, не сказал ни слова. С тех пор они больше не виделись.

Сын Далинского работал монтажником на спутнике Юпитера. Он все время находился в недрах космического тела, и отец почти не мог общаться с ним. Поэтому в Звёздные Часы Герману устраивать свидания было не с кем. Он кратко сообщал все важные сведения, получал очередные задания и покидал узел связи, уходил в командный отсек или к себе, в помещение для отдыха.

На станциях Далинского считали опытным звездолётчиком и надёжным человеком. Знали, если летит Далинский, груз будет доставлен в срок и наилучшим образом. Только один раз он опоздал из-за поломки в корабле, которую пришлось устранять в полёте. Этот рейс чуть не оказался для него последним, но об этом так никто и не узнал.

Если было нужно, Герман без лишних слов выручал исследователей. Случись необходимость, в любую минуту мог помочь человеку. Но к людям он относился по-разному. Для друзей всегда находил нужные, добрые слова. Друзья его оставались друзьями на всю жизнь. Он не понимал дружбы периодами – сначала с одним, потом с другим. Слабость в людях Далинский умел прощать. У него самого бывали такие минуты, когда он срывался. Но Герману удавалось скрывать это от людей. Если же человек оказывался пустым и мелочным, способным предать во благо своей драгоценной шкуры, Герман замолкал, не пытаясь что-то говорить, объяснять ему. Он не мог найти слов для общения с такими людьми и просто уходил в сторону.

Вира и Александр радовались, что во время Звёздного Часа командир давал им полную свободу, как говорится, не стоял над душой. При нём они бы смущались, чувствовали себя скованно. Александр же изощрялся как только мог в рассказах о своей лётной жизни, болтал без умолку, часто сильно приукрашивая события. Он слыл мастером на анекдоты и всякого рода шуточки.

Астронавигатор Александр Лоре был третьим членом экипажа "Клёна". Он только что закончил школу звездолётчиков и начал летать на этом корабле. Шурик с детства мечтал о космосе, о неизведанных галактических просторах, об открытиях новых миров, подвигах и опасностях. Он даже огорчился, попав на транспортник. Ему представились однообразные, нудные прогулки между давно изученными и освоенными звёздами. Никаких тебе приключений и неожиданностей.

Александр имел лёгкую, мечтательную натуру, постоянно придумывал разные истории и удивительные ситуации, главным участником которых был он сам. Шурик мнил себя героем-первооткрывателем, командиром отважного звездолёта-первопроходца, несущегося к неизвестным далёким мирам, и что в него влюблены все женщины экипажа, а на земле его ждёт самая прекрасная девушка вселенной. Но, естественно, о своих мечтаниях он никому не рассказывал.

Только когда "Клён" обнаружил Феллу с её невиданной доселе жизнью, Шурик успокоился, и работа не стала выглядеть для него в таком мрачном свете. Тем более, что командир совсем не казался ему безразличным сухарём, интересующимся только банальными заботами об очередном рейсе и грузе. Лоре чувствовал в нём стремление к чему-то другому, более значительному. Что-то привлекало его в командире, в его задумчивости и уверенности в себе.

С появлением этого навигатора, на звездолёте сразу установилась атмосфера шуток и смеха. Он умел смеяться даже в самых серьёзных ситуациях.

У Александра были русые волосы и светло-серые с хитринкой глаза. Ещё Александр писал стихи. Он не знал, откуда у него эта способность. Она появилась недавно и стала потребностью и помощницей в его мечтах. Лоре сочинял стихи обо всём и по любому поводу. Щедро посвящал и дарил их своим друзьям. Но сочинял только для себя и для них, ни о чём более серьёзном даже не задумывался. Его стихи были открытые, порывистые, даже шальные, не всегда правильные. Он писал их почти за один присест и рассказывал в них о своих чувствах ко всему окружающему, раскрывал всю широту своей немного наивной и восторженной души. Только в стихах иногда можно было угадать, о чём он мечтает.

Став летать на "Клёне", Александр много стихов посвятил Вирии. Восторгался ею как отважной звездолётчицей и обаятельным человеком. С юмором относился к её профессии контактёра.

Он влюбился в Виру с первого совместного полёта. Но он также знал о её любви к командиру и не претендовал ни на что, наоборот, помогал ей, сочувствовал, утешал. Она часто обращалась к нему за советами. Александр хотел только одного, чтобы Вире было хорошо.

С Лёликом у него сразу установились дружеские, даже панибратские отношения. Робость при общении с жителем другой цивилизации быстро исчезла из общительной души навигатора. Он считал, что, каким бы ни был инопланетянин, какой бы внешний вид не имел, всё равно в итоге это должно сводиться к понятию "ЧЕЛОВЕК" с большим разнообразием его отличительных черт.

– Все мы – жители вселенной, – объяснял он. – Во всех нас пересыпается одна и та же космическая пыль. Скоро мы все перемешаемся в галактических пространствах, как давно перемешались люди на нашем земном шарике.

"Клён" был уже далеко от родной солнечной системы. Каждый член экипажа ежедневно нёс свою службу: занимался повседневными делами, наблюдая за медленным изменением расположения созвездий.

Первое время полёта Лёлию категорически запрещалось покидать свой отсек, как это было в полёте с Феллы к Земле. Но сейчас вскоре ему разрешили выходить. И теперь он мог уже свободно разгуливать по всему звездолёту, немало мешая передвижению астронавтов. Так как, где появлялся Лёлий, там пройти становилось затруднительно. А сидеть на одном месте ему не нравилось. Это оказался на удивление общительный пассажир, которого всё время тянуло к людям. Где был экипаж, там был и Лёлий.

Вот и сейчас он растянулся вдоль всего экрана переднего обзора и поблёскивал голубоватым светом в неярком освещении отсека отдыха. Можно было подумать, что Лёлик наблюдает за звёздным пространством.

– Посмотри сюда, Вира, – Александр показал на экран. – Видишь едва заметную неясную точку в правой стороне? Это Алансолярий.

– Скоро будем на месте. А то наш Лёлик, наверное, очень скучает по родине.

– Ещё несколько дней, и мы увидим свои старые следы в зелёной пыли Феллы. Интересно, узнала бы ты их? Я бы наверняка! Я отлично помню как топтался около того дурацкого камня, когда Лёлик загородил мне дорогу.

– Правда! Ты тогда здорово испугался, боялся даже близко подойти к нему. Но ты ещё был в лучшем положении, всё же предполагал встретить что-то необычное. А бедный Лёлик! Каково было ему, когда он увидел тебя на своей родной матушке-планете. Наверное, чуть с ума не сошёл. Правда, Лёлик?

Лёлик перекатился на середину комнаты и занял всё пространство от стены до стены.

– Не обольщайтесь, – раздалась мелодичная музыка. – В первый момент я вас вообще не воспринял как разумных существ и не обратил на вас никакого внимания. На нашей планете их появление было в принципе невозможно. А ваших следов на Фелле давным давно и след простыл. У нас бывают очень сильные бури, сметающие все начисто и перетряхивающие планету, как старый грязный половик.

– Ишь ты! Ничего, скоро мы оставим там много следов. В результате обмена дружескими визитами!

Свет в отсеке вспыхнул ярче, а экраны сначала потускнели, а затем совсем погасли. Вместо чёрных провалов появились стены комнаты.

В отсеке для отдыха было очень уютно. Кругом домашняя, привычная на Земле, обстановка. У входа висела картина с морским пейзажем. Лучи заходящего солнца заливали своим золотым светом берег моря. Эту картину повесила здесь Вира.

– Это место на Земле самое красивое? – спросил её Лёлий.

– Наверное нет, Лёлик, но это моя родина, и я сейчас от неё, как и ты от своей, очень далеко.

– Вира, а ты могла бы навсегда остаться здесь, в космосе, не возвращаться совсем на Землю? – Александр посмотрел на морской пейзаж. – Я бы смог. По-моему, нет ничего прекраснее и таинственнее этого звёздного пространства, даже наша маленькая планета, на которой давно всё изучено. Скоро мы не будем считать своей Родиной какой-то клочок земли. Ею для нас станет вся вселенная.

– Нет, Шурик, человека всё равно всегда потянет к тому месту, где он появился на свет, где осталась его семья, куда он постоянно возвращается в своих воспоминаниях. Ты слышал что-нибудь о ностальгии… Но, ты знаешь, я бы осталась на всю жизнь в космосе. Я бы могла быть где угодно, лишь бы вместе с вами.

– Лишь бы вместе с Далинским, – хитро уточнил Александр.

– Да.

– Счастливый он человек. Его любит самая лучшая девушка Земли. Ах, если бы меня так любили! Я бы, кажется, горы свернул… я бы ночь в день превратил… я бы новую звезду зажег…

– Шурочка, милый, он мне дороже всех. Я бы не смогла теперь дня прожить на Земле, если его там нет. Без Германа мне Земля кажется какой-то пустой. Я бы жизнь отдала за него, не задумываясь. А тебя, Шурик, полюбит самая лучшая девушка, я тебе обещаю.

– Не обещай. Не полюбит.

– Навигатора Лоре в командный отсек, – раздалось в динамике внутренней связи.

– Командир вызывает, – Александр выбежал из комнаты.

Командный отсек располагался в носу звездолёта и представлял собой сложнейшую систему автоматики. Пульт управления, состоящий из всевозможных дисплеев с цифрами и диаграммами, тянулся вдоль всех стен, абсолютно прозрачных для находящихся внутри корабля и абсолютно глухих для наружного наблюдателя. Около пульта стояли удобные кресла. Перед стеной центрального обзора на командирском месте сидел Герман Далинский. На первый взгляд, он выглядел здесь совсем ненужным, лишним, потому что весь огромный пульт управления кораблём жил своей самостоятельной жизнью и выполнял, казалось, то, что сам считал необходимым.

Когда Александр вошёл, Герман сосредоточенно изучал навигационную карту, иногда внимательно вглядываясь в пространство космоса на пути "Клёна", где слабо мерцал Алансолярий.

– Вызывали, Герман Мстиславович?

– Шурик, дай мне, пожалуйста, навигационные расчёты и чертежи. Звёздочка Лёлика уже сияет на горизонте, – кивнул на экран Далинский.

– Приближаемся.

– Давай проверим ещё раз маршрут и схемы посадки.

Они склонились над электронными графиками и картами.

– Как там Лёлик? – спросил Герман. – На время снижения его надо будет, на всякий случай, отправить в консервационный отсек. Кто знает, как будет проходить посадка и что мы встретим на сей раз на их планете.

– С ним Вира. Он не отходит от неё ни на шаг. Она проводит с Лёликом больше времени, чем с нами. Я начинаю уже ревновать, – притворился возмутившимся Александр.

– Он среди нас, как ребёнок, Шурик. К тому же наш гость, – говоря, командир приготовил графики для сверки с картой. – Хороший Вира контактёр. Я мечтал о таком.

– Я тоже, – Александр включил дисплей со схемой.

Передвигая дисплей поближе, Далинский взглянул на навигатора. В глубине его бездонных карих глаз вспыхнули искорки улыбки.

– Ты, кажется, написал о ней стихи? – спросил он.

– Это ещё после первого полёта. Хотите, прочту? – Шурик откинулся в кресле.

Есть среди звёзд бесконечных и разных,

Светящих в холодном бездушном пространстве,

Одна с настоящей горячей душой.

И эта звезда постоянно со мной.

Она, как маяк, в этом космосе вечном,

Как светоч, во времени столь быстротечном -

Лихой астронавт среди звёздного мира,

Прекрасная девушка с именем Вира.

Добрые руки, отважное сердце.

Мечтая о космосе с раннего детства,

"Летать мне на звёзды", – она так сказала.

И вот контактёром та девушка стала.

Разумную жизнь на планетах встречает.

Любовью на ласку ей там отвечают.

Летает на "Клёне" средь станций межзвёздных.

Товарищ надёжный в работе серьёзной.

Как вы б ни искали на всём белом свете,

Но лучше её никого вам не встретить.

Я счастлив, что с нею работаю рядом,

Мы связаны вместе единым отрядом.

Я б песню о ней непременно сложил

И лишь для неё во вселенной бы жил…

– Неужели бы ты обо мне песню сложил, Шурик? – в дверях командного отсека появилась Вира. Следом за ней протиснулся Лёлик, подкатился к пульту и, забравшись в кресло, по-хозяйски расположился в нём.

– Хорош гусь, мог бы даме место уступить, – проворчал Александр.

– Ну что ты, Шурик, пусть сидит, как тебе не стыдно, – поспешно оборвала его Вира.

Она отошла от кресла и села прямо на столик соседнего пульта, рядом с командиром. Губы её непроизвольно расползались в улыбке. Вира всегда улыбалась, когда мыслями обращалась к чему-нибудь приятному. Здесь, на звездолёте, её часто можно было заметить улыбающейся, так как она постоянно думала о Германе. Находясь рядом с ним, она была счастлива просто потому, что видит его. И сейчас, когда огромные глаза командира были так близко перед ней, никак не могла сдержать улыбку на своих непослушных губах.

– Что такое "гусь"? – невозмутимо прозвенел Лёлик.

– Ну… это такая земная птица… с перьями, – попытался объяснить навигатор.

– Но на мне же нет ваших перьев? – искренне недоумевал житель Феллы.

– Не слушай ты его, Лёлик, – примирительно произнесла Вира. – Он любого может назвать всем, чем угодно. Он у нас с приветом.

– А где у него этот привет? – заёрзал в кресле совсем сбитый с толку Лёлий.

У Виры сделалось такое растерянное лицо, что все дружно захохотали.

– Да, Александр, поэт ты хороший, а вот Лёлика от гуся отличить не можешь. Как же это ты так? – смеясь, проговорил командир. – И привет свой прячешь от всех. Ну, а стихи, в самом деле, замечательные. Правда, Вира? Прочти ей ещё раз, – обратился он к навигатору. – Сочини что-нибудь и об этом нашем путешествии, о Лёлике, о Фелле. Можешь вести летопись наших полётов в стихах, вроде дневника. А, Шурик? нам вместе теперь летать и летать, жить одной семьёй, работать и открывать новые тайны вселенной. Без нас ни одно исследование не обойдётся. Правда! Мы с вами столько дел наворотим, горы свернём. Честное слово, я рад, что вы оказались со мной, что именно вас направили на "Клён". О, – он взглянул на часы, – пойдёмте в узел связи. Время. Скоро начнётся Звёздный Час.

Первым в кресло для переговоров сел Далинский. За день накопилась масса сведений для передачи на Землю, кое-какие вопросы и справки. Нужно было сообщить о корректировке траектории движения к показавшемуся Алансолярию и условий посадки. Матовый экран, готовый вспыхнуть через несколько минут, притягивал к себе нетерпеливые взоры Виры и Александра, пристроившихся сзади кресла. На стене горело световое табло часов, которые начнут сейчас отсчёт такого желанного и такого короткого Звёздного Часа.

И вот на экране появился наземный Центр связи, с которым вёл свои переговоры "Клён". Экипаж внимательно, с интересом следил за тем, как командир проводил сеанс. Он конкретно и чётко докладывал суть дела, без лишних эмоций выслушивал все данные с Земли, почти сразу, тут же принимал необходимые решения и сообщал на Землю. Закончив, Далинский попрощался и встал с кресла, освобождая его для Вирии. Она от нетерпения чуть не бегом кинулась туда. Герман улыбнулся, наблюдая, как она поудобней устраивается в нём на свои двадцать минут свидания с домом, и тихонько вышел из отсека, направился к себе.

Командир вошёл в свою комнату и, почти не включая освещения, прилёг на диван. Он часто отдыхал вот так, лёжа в полутьме с открытыми глазами, расслабившись, не заставляя себя ни о чём думать. Над головой, свешиваясь с потолка, слегка раскачивался забавный чёртик, сделанный из какого-то недавно открытого материала, названия которого Герман и не знал. Эту игрушку подарила ему жена, ещё когда они летали вместе. Далинский хранил её, как талисман. Теперь он расстался с женой, а чёртик всё также болтался на ниточке в его комнате. Это была не память о жене, а просто Герман верил, сам не зная почему, в якобы существующую таинственную силу талисмана. С ним он не расставался ни в одном полёте.

Как могла получится такая нелепая история в его жизни, думал Герман, наблюдая за чёртиком, медленно поворачивающимся в воздухе. Он уже не в первый раз задавал себе этот вопрос и никак не мог найти удовлетворяющего себя ответа. Как могло произойти то, что его жена, его друг, которую он знал, казалось бы, до мельчайшей чёрточки, с которой они так хорошо понимали друг друга, оказалась способной совершить подлость, предать дружбу, любовь, опуститься до малодушия? Неужели он, так хорошо разбирающийся в людях, за всю их совместную жизнь не смог разглядеть в ней этих качеств! Или они появились теперь? Но отчего? Герман во всём винил себя. Он считал, что сам виноват больше всего, потому что как-то не поговорил с женой, не удержал её. Им в то время полностью, беспредельно, овладела гордость.

"А может быть она всегда была такой? – он стал припоминать все подробности их жизни. – Я просто не замечал, не хотел ничего замечать, слишком любил её".

Герман снова и снова вспоминал всё, что было прожито. Но видеть жену он больше не хотел.

"Каким же вырастет наш сын? Он уже стал таким самостоятельным, работает. Как давно я его не видел."

Далинский с грустью подумал о том, что даже Звёздные Часы, способные подарить встречу с человеком, находящимся в любой точке Солнечной системы, не могут помочь ему повидаться с сыном. Он опять вспомнил, как по-детски Вира кинулась к экрану видеосвязи, на котором должны были появиться её родные. "Счастливая. Я уверен, она сейчас болтает о совершеннейших пустяках, а потом будет жалеть, что не поговорила о главном. Они с Александром совсем не умеют анализировать свои мысли, отбирать основное, полностью использовать отведённое им время на самое необходимое, укладываться в жёсткие временные рамки. Ничего. Со временем научатся. Им ещё многому придётся научиться, набраться опыта. Все-таки быть звездолётчиком – не цветочки разводить, хоть и летаешь ты всего-навсего на транспортнике. Каким несмышлёнышем пришла ко мне Вира, как трудно ей было первое время, меня она, кажется, даже немного побаивалась. Не сразу удалось приручить её. А сейчас она лучший мой друг и помощник… Неужели? По-моему, она в меня влюблена. Нет, я не ошибаюсь. Мне кажется, я читаю в её глазах нечто большее, чем просто привязанность товарища по работе… в её странных прозрачно-голубых глазах. Да, глаза её, действительно, необычные, прав Шурик. Бедняга! Вот он определённо её любит, а она как не замечает этого. Милая девушка, что она во мне нашла? Угрюмый, уже немолодой тип, которому и место-то нашлось только здесь, в пустом пространстве между тем и этим, и никто его не ждёт, у которого нет ни одной души на Земле, кто бы постоянно думал о нём. Куда мне до этого доброго весельчака Александра Лоре, до его молодости и энергии. И стихи я писать не умею. А Вира вот другая. Она ещё очень молода, но уже хорошо разбирается в жизни, в людях. Удивительная душа у этой девочки, открытая, чистая, нет ни тени затаённой мелочности, равнодушия. Моя жена могла хорошо относиться к человеку, а в душе таить какую-то горечь от старых, не совсем тактичных его поступков и при любом удобном случае, в дружеской беседе, язвительно напомнить небрежно брошенной фразой о какой-нибудь его неприятной черте, выражая этим всю свою злобу. Вира же глубоко дружески относится только к тем людям, которые ей во всём нравятся. Если человек чем-то не по душе, она ни за что не станет поддерживать с ним дружбы. Вира не таит, не копит в сердце злости. Она не станет делать из человека мишени, чтобы потом больно уколоть в самое сердце и выбросить из своей жизни за ненадобностью. Неужели Вира, действительно, меня любит? Как пусто и одиноко было на душе, а теперь она рядом, и снова появился интерес жить. Она внесла что-то особенное в окружающий меня мир. Всё-таки человеку очень важно знать, что он кому-нибудь нужен."