Рваные судьбы

Глава 7.

1.

Вечером после работы Матвей заехал к Лизе. Ужин уже был готов. Лиза наварила картошки, нарезала сало, испекла серый хлеб. Среди царящего кругом голода это был настоящий пир. Лиза чувствовала лёгкую гордость, накрывая сейчас на стол.

Матвей вымыл руки, умылся, прошёл в комнату. Девочки уже сидели за столом. Верочку Лиза тоже перенесла и усадила на стульчик со спинкой, – его ещё Гриша смастерил. Лиза хотела, чтобы все сейчас были за столом. Они праздновали выздоровление Верочки.

После ужина Лиза принесла кипяток и заварила чай. Она представляла себя богатой хозяйкой, угощающей своих домашних ароматным сладким чаем с печеньями. Правда, печенья не было, да и чай был не очень ароматный. Зато это был настоящий горячий чай с сахаром. Девочки, как кошечки, урчали от удовольствия.

Чаепитие затянулось надолго. Матвей смешил девочек, рассказывал им разные истории. Лиза млела от счастья. В их доме снова звучали смех и веселье.

В десятом часу Матвей стал собираться домой.

– Всё, девчата, пора мне, – сказал он в ответ на детские уговоры. – Поздно уже. Вам завтра в школу, а мне на работу. И матери вашей покой нужен.

– Дядя Матвей, останься ещё, – просили Шура с Верой. – Ты так весело смешишь.

– Да, дядя Матвей, останьтесь, – просила в свою очередь Рая, – вы столько интересного рассказываете.

– Всё, на сегодня уже хватит, – сказал Матвей, вставая из-за стола. – Завтра ещё расскажу. Спасибо за вкусный ужин.

– Мама, ну скажите ему, – просили девочки, – пусть побудет ещё немного.

Матвей уже шёл к выходу. Лиза позвала его:

– Матвей, постой.

Он обернулся. Она ещё секунду помедлила, но потом решилась:

– Останься.

Девочки закричали от радости:

– Ура!!!

– А вы марш бегом спать, – повернулась Лиза к дочерям. – Быстро умываться и – в постели. Веселье уже будет завтра. А на сегодня хватит.

– Лиза… – начал Матвей.

– Помоги мне перенести Верочку в кровать, – перебила она его.

Девочки улеглись. Лиза задёрнула штору перед их кроватью, и стала собирать со стола посуду и переносить её в кухню, чтобы помыть. Матвей перешёл в кухню вместе с ней.

– Лиза, – снова начал он, нарушив тишину, – ты пойми, я…

Лиза опять его перебила:

– Я всё понимаю, – она повернулась к Матвею, – ты не можешь вечно кормить чужих детей просто так.

– Лиза, ты всё неправильно поняла.

– Молчи, дай договорить, – сказала она. – Ты спас мою семью, накормил моих детей. Я понимаю, ты это делал не за «спасибо». Поэтому я и говорю тебе: оставайся со мной.

– Лиза, ты меня совсем неправильно поняла. Я и правда делал всё это не спроста. А потому что ты дорога мне. Я люблю тебя и всегда любил. Даже в разлуке с тобой, когда мы не виделись несколько лет. Я избегал встреч с тобой, потому что зарёкся забыть тебя и перестать любить. Но легче заставить сердце перестать биться, чем заставить его не любить. Мне было тяжело особенно в те годы. Я хотел возненавидеть тебя за те страдания, которые ты мне причиняла. Возненавидеть тебя так же сильно, как ты ненавидела меня. Но от этого становилось только хуже. Потому что я знал, что ты продолжаешь презирать меня, в то время как я не мог победить свою любовь. Я готов идти пешком на другой край Земли, если бы только ты позвала. Я готов на всё ради тебя, и ничего не требую взамен. Просто разреши мне заботиться о тебе и твоей семье.

Лиза оставила посуду в тазу и повернулась к Матвею. Всё это время она молча слушала, продолжая полоскаться в воде. Сейчас она обтёрла руки, сняла фартук и подошла к Матвею вплотную. С минуту смотрела ему прямо в глаза, затем взяла обеими руками его лицо и притянула к своим губам. Лиза ощутила дрожь, прокатившуюся по телу Матвея. Но он ещё держал себя в руках. Он сказал хриплым голосом:

– Я не хочу, чтобы ты была со мной из чувства долга или только из благодарности. Ты мне ничего не должна.

– Молчи, и пойдём, – сказала Лиза, взяла его за руку и увела к своей постели.

Дети уже давно спали.

Лиза, стоя возле кровати, сняла блузку, затем расстегнула застёжку на юбке, и та скользнула на пол. Лиза осталась в одной рубашке.

– Иди ко мне, – сказала она шёпотом.

Матвей больше не мог сдерживать себя. Он рванулся к полуобнажённой Лизе, крепко обнял и прильнул к ней всем своим разгорячённым телом. Он целовал её губы, шею, грудь, не веря своему счастью и боясь, что всё это происходит с ним не наяву. Он боялся, что сейчас откроет глаза и проснётся. Неужели это происходит с ним на самом деле?! Он, наконец, обладает женщиной, которую так жаждал целых пятнадцать лет.

А Лиза, отдаваясь и подчиняясь ненавистному ей мужчине, погубившему её лучшую подругу и мужа, испытывала совсем иные чувства. Она не хотела этого, она никогда не переступила бы через себя, если бы её не вынудили такие страшные обстоятельства. Лиза никогда не перестанет ненавидеть Матвея, она это знала, но жизнь складывалась так, что тот, кто погубил её мужа и оставил детей без отца, именно он сейчас спасает их от неминуемой гибели. Лиза покорялась судьбе, не в силах больше с ней бороться.

2.

Как-то к Лизе в гости зашла мать. Девочки были в школе, Матвей на работе. Лиза была вдвоём с Верочкой. Вера сидела за столом возле окна, что-то рисовала в Шурином альбоме, а Лиза стирала бельё в кухне. Она была очень рада видеть мать. Усадила её за стол, подала хлеб, заварила чай.

– У тебя даже чай есть? – удивилась Поля.

Лиза уловила в интонации матери упрёк. Она спокойно ответила:

– Да, девочки его очень любят.

– И откуда это он у тебя, интересно?

Лиза села рядом с матерью и налила себе немного чаю.

– Это Матвей принёс, – сказала она. – Да вы пейте. Вкусно ведь, правда?

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – Поля сощурила глаза. – Люди всё видят, им глаза не замажешь. Говорят, Матвей от тебя по утрам выходит.

– Да, это так, – сказала Лиза, как и прежде, спокойно. – А им какое дело? Больше глядеть не на кого? Своих забот мало, что ли?

– Да ты не горячись. Просто, получается, ты приняла у себя врага. Ты же помнишь, что по Осиновке говорили? Что это Матвей твоего Гришку угробил. Да ты и сама так думала. Или уже простила?

– Нет, не простила, – ответила Лиза, посерьёзнев. – Такое нельзя простить. И я бы никогда… если бы…

Она запнулась.

– Моя Верочка чуть не умерла, – продолжала она после паузы. – Она из-за голода до сих пор ещё не ходит. И остальные были ненамного лучше. А он накормил их. Понимаете? Они больше не плачут, у них не болят пустые животы. Они снова улыбаются. Я не видела их довольных улыбок целую вечность. Я истосковалась по их радостным личикам. И раз уж нам не суждено было умереть от голода, то какая мне разница, кто дал хлеб моим детям. А ещё, мне каждую ночь продолжают сниться кошмары, что у нас опять нечего есть, что девочки голодные. И мне очень страшно. А когда просыпаюсь, понимаю, что это был только сон, страшный сон. И вспоминаю, что у нас есть еда, что мы уже не голодаем, что мои девочки не умирают. И это всё благодаря Матвею. Да, моя ненависть не остыла, но я благодарна ему за то, что он спас моих детей. И он кормит мою семью. Он! Понимаете? Он, а не кто-то другой, не те, кто болтают своими языками. И мне всё равно, что они об этом думают и говорят. Пока Матвей будет заботиться о моей семье, я буду с ним. Если бы речь шла только обо мне, то я бы лучше умерла, чем… Но он спас моих детей.

Мать молчала.

– Вы меня осуждаете? – спросила Лиза.

– Нет, – вздохнула Поля. – Я не вправе судить. Ты переступаешь через себя ради детей. Наверное, это непросто. И это правильно. Кто же ещё позаботится о них, как не ты? А каким уже способом – не столь важно.

– Спасибо вам, мама, – Лиза обняла мать и прижалась лбом к её щеке.

– Всё будет хорошо, моя девочка, – сказала Поля и поцеловала дочь в висок.

– Ну, а как там дома? Как малыши? – спросила Лиза.

– Да у нас всё более-менее нормально. Люба работает, Нюра тоже. Витя с Ксенией дружно живут. Успокоился, слава богу. И вообще, всё спокойно. Вот только Нюра не в себе. Страдает очень сильно. Ты бы поговорила с ней, что ли.

– Что, так и не пишет ей Андрей?

– Нет, – ответила Поля. – Ни ей, ни родителям. Как в воду канул. А ей уж за двадцать перевалило. Сколько можно ждать неизвестно чего? Вон, все подруги её уже за мужьями. Одна она выжидает. Досидится – останется, как Любка: той тридцать уже, а всё одна, никому не сгодилась. Поговори с ней. Она только тебя и послушается.

– Ладно, обязательно поговорю, – сказала Лиза. – А это возьмите домой.

Лиза отсыпала в бумажный пакетик горсть чая и протянула матери.

– Зачем это? – возразила Поля. – Оставь себе. У вас и так мало.

– Ничего, хватит всем. А ваших тоже надо побаловать немного. Скажете, Лиза передала. Пусть попьют чайку, всё ж не голый кипяток хлебать. А нам Матвей ещё принесёт. Он возит продукты на пайки военным. А там всё есть. Так что не возражайте, берите.

– Ну, спасибо, дочка, – сказала Поля. – Ты у меня очень хорошая. И заслуживаешь большого счастья.

– А я уже счастлива, – ответила Лиза.

– Да, это пока. А пройдёт время… С нелюбимым-то жить – ой, как несладко, – вздохнула Поля.

– Знаю, мама. Ой, знаю.

3.

Прошло уже около месяца с тех пор, как снова появился Матвей в жизни Лизы. На дворе была в разгаре весна. Потеплело. Сошёл весь снег, растаял лёд на реке. Разлился Донец, предвещая сочные густые травы на заливных лугах. Правда, выгонять пастись на те луга было некого. Скотины в округе почти не осталось.

Люди продолжали массово умирать от голода. Лиза с ужасом вспоминала, как совсем ещё недавно она со своими дочерьми тоже стояла у черты, была на волосок от смерти. Теперь же она с облегчением ощущала себя как будто стоящей в стороне от страшных событий, продолжающихся вокруг. Теперь её семье гибель не грозила. Матвей выхватил её на краю пропасти, в которую она почти уже падала. И Лиза согласилась с ним жить. Она решилась на этот непростой шаг, потому что не могла больше смотреть, как медленно и мучительно умирают её дети, она хотела спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. А Матвей, каким бы он ни был, такую уверенность ей давал. Лиза чувствовала себя с ним надёжно и защищённо. Она знала, что Матвей сделает для неё всё, и пойдет на всё. И это вселяло в неё спокойствие. Лиза стала понемногу привыкать к нему. Его горячая, страстная любовь согревала её, она больше не чувствовала себя одинокой. Вот только одно омрачало и отравляло ей жизнь: необходимость ложиться в постель с нелюбимым мужчиной. Он был ей противен. Лиза помнила, как он издевался над покойной Нюрочкой, как избивал её; помнила, что это он виновен в смерти и Нюры, и Гриши. Лиза всё помнила и не могла побороть неприязнь, заглушить обиду, боль и ненависть в своей душе.

И Матвей, конечно же, всё видел и понимал. Да, Лиза оставалась ему верной женой, он это знал; они жили под одной крышей, спали в одной постели, но Матвей чувствовал отчуждение со стороны Лизы. А главное, он знал, что Лиза его по-прежнему не любит и никогда не полюбит, что она с ним только из благодарности и из страха опять остаться одной без средств существования. Конечно, он готов был содержать её и дочерей до конца дней своих. Но, всё же, ему хотелось видеть хоть немного нежности с её стороны.

И ещё, ко всему прочему, его угнетала и раздражала теснота, в которой они жили. Он как-то предложил Лизе перебраться в его дом, но Лиза наотрез отказалась. Матвей решил ещё раз попытать счастья. Всё-таки уже месяц они вместе, может, всё изменилось, и Лиза согласится.

– Лиза, поехали жить ко мне, – начал он без предисловий.

Лиза в этот момент наливала ему в миску борщ, который она сварила к обеду. Она поставила перед ним полную до краев миску, подала ложку, хлеб.

– Нет, – сказала она.

– Почему «нет»? – спросил Матвей, откусывая хлеб.

– Я не хочу уходить из своего дома.

– Но нам здесь тесно, – возразил Матвей.

– Нам – нет. Мы привыкли и не замечаем тесноты. Девочки любят свой дом. Да и нечего нам межедворить.

– И всё-таки, – настаивал Матвей, – мой дом просторнее. Там у девчат будет своя комната, а у нас своя.

– Твой дом? – усмехнулась Лиза. – А я думала, что твой дом теперь здесь. А ты, значит, вон как, временно? Пока не надоест, да?

– Что ты несёшь? – разозлился Матвей. – Зачем ты так? Я к тебе по-людски, со всей душой, а ты… Я же как лучше хотел.

– А мне не надо как лучше, – сказала Лиза, – мне уже хорошо. Здесь хорошо. Это мой дом, нравится тебе это или нет, и я здесь хозяйка. А в твой дом я не пойду. И не уговаривай. Мне там делать нечего, в твоём доме.

Матвей побледнел от гнева. Он сжал ложку в кулаке, потом швырнул её на стол, встал и вышел, так и не доев борщ. Лиза молча убрала со стола, и стала заново накрывать к обеду: скоро должны были вернуться из школы Рая с Шурой.

Вскоре они и пришли. Рая спросила у матери:

– Чего это Матвей мчал, как ошпаренный? Чуть не задавил нас, еле разминулись в переулке.

– Дурак потому что, – ответила в сердцах Лиза.

– Дурак, – захихикала Шура.

– Ладно там, не повторяй всякие глупости, – погрозила Лиза Шуре. – А вообще, чёрт с ним. Давайте обедать. Раздевайтесь и мойте руки, а я пока Верочку принесу.

Девочки принялись мыть руки, а Лиза повернулась, чтобы идти за Верочкой, и замерла, не веря своим глазам: Вера стояла на ногах, держась руками за кровать, и улыбалась. Лиза не могла вымолвить ни слова. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, и протянула руку в сторону дочери. Вера сделала маленький несмелый шаг. Лиза охнула и села на лавку.

– Рая, Шура, скорей идите сюда, – позвала она, наконец. – Верочка встала на ноги.

Наконец-то Верочка полностью выздоровела. Лиза плакала от счастья. Её переполняла радость, и ей хотелось поделиться ею с кем-нибудь. Она с нетерпением ждала вечером возвращения Матвея. Но он не приехал ночевать. На следующий день в обед его тоже не было. Лиза уже заволновалась.

«Вот упёртый чёрт, – думала она. – На ровном месте истерику устроил, как баба. А мне теперь думай, переживай. Девочки только-только отъелись немного, в себя пришли. А он сгинул. Сволочь!»

К вечеру Лиза уже всерьёз забеспокоилась. Но, слава богу, Матвей вернулся. Он был хмурый, как туча. Со лба меж бровей не сходила глубокая складка. Лиза со вздохом облегчения бросилась к нему навстречу.

– Матвей, ты пришёл. Как хорошо, – сказала она, обнимая его за шею. – У нас такая радость: Верочка на ноги встала! Она здорова. Слышишь?

Лиза смотрела снизу-вверх ему в глаза. Матвей посмотрел на неё, на её счастливое лицо, на её улыбающиеся губы, такие родные и желанные, и вздохнул.

– Очень хорошо, – ответил он и обнял Лизу.

– Садись, ужинать будем. Девчата уже спят. Я тебя накормлю.

– Я не голоден, – сказал Матвей.

Лиза снова подняла на него взгляд. Его суровое лицо было напряжено. Тогда она провела рукой по лбу, как будто разглаживая складки, потом запустила пальцы в его густые волосы и притянула за голову к себе.

– Не сердись, Матвей. Я же с тобой. Я твоя. Что тебе ещё надо? Иди ко мне, – шептала она.

Его обдавало её горячим дыханием. Её губы были так близко. От этой близости у него кругом шла голова. Лиза встала на цыпочки и потянулась. Их губы сомкнулись…

4.

Матвей полностью оттаял. Он понял, что Лизу ничем ни взять, ни сломить. Он плюнул и решил: будь, как будет. Главное, чтобы она была рядом. Поэтому через день он привёз стройматериалов и на выходных начал строительство дома – небольшого, но просторнее и выше, чем эта маленькая низенькая хатёнка, в которой они сейчас жили.

К лету строительство было окончено, и вся семья перебралась в новое жилище. Дом располагался здесь же на участке, а хатёнка теперь служила летней кухней и сараем.

Летом пошли первые урожаи. Всё вокруг оживало. Голод отступал. Выжившие, уцелевшие люди понемногу приходили в себя. Первые фрукты и овощи спасали жизнь оставшимся жителям. И полки в магазинах снова были заполнены продуктами, как раньше. Люди начинали выходить на работу, улицы вновь оживились: снова стали раздаваться со всех сторон разговоры и перекликания соседей, шум и гомон детворы. Ушла мёртвая давящая тишина, царившая кругом почти год, и нарушаемая только стонами и плачем.

Отступал ледяной ужас, сковывавший сердца людей всё это время. Впереди забрезжил свет надежды. Люди снова стали улыбаться, впервые за столько времени.

В семье Лизы Суботиной только чудом все уцелели. Но всеобщее горе и перенесенные страдания, ежедневные мучения и страх оставили глубокий след в душе Лизы, и отразились на её ещё довольно молодом лице. Уголки её губ опустились, и глубокие морщины легли вокруг рта. Еще одна складка прорезала лоб между бровей. Теперь выражение сосредоточенности и напряжения, казалось, не сходило с её лица. Но, главное, это были её глаза. Они потухли и ничего не выражали. В них навсегда остался отпечаток страха, боли и безысходности, как у человека, который смертельно болен и знает о своей болезни. Голубые глаза, в юности горевшие диким огнём, сейчас потускнели и старили Лизу.

Особенно угнетала Лизу вынужденная необходимость жить с ненавистным Матвеем. Хоть она постепенно и смирилась со своим положением, и уже не плакала каждую ночь, как поначалу, а всё равно тяжело ей было побороть свою неприязнь к нему, никак не могла привыкнуть к своему новому мужу.

Матвей понимал всё, и такое положение не делало его счастливым. Совсем не об этом он мечтал, не такого желал. Столько лет он напрасно надеялся, что Лиза полюбит его, и они заживут счастливо. Матвей представлял себе, как будет спешить с работы домой, где его ждёт любящая, нежная и такая горячая жена. А вместо этого рядом с ним была чужая семья, чужая женщина. Всё та же Лиза, но абсолютно чужая: уставшая, надломленная, смирившаяся и потухшая.

Матвей всё чаще стал задерживаться на работе, напивался с приятелями. А в пьяном угаре срывался на Лизу, а иногда и девчатам доставалось. Матвей, когда-то покоривший девочек своими шутками и весельем, теперь раздражался на них по всякому поводу. Девочки тоже быстро остыли к нему и поменяли своё отношение. К тому же, они видели, что их мать не любит Матвея и страдает, живя с ним. Поэтому все трое чувствовали неприязнь к этому человеку. Рая, которой этой осенью исполнялось двенадцать, была уже совсем взрослой и понимала больше своих сестёр – так она откровенно презирала Матвея.

5.

Осень 33-го года была немногим легче прошлой осени. Урожай на огородах собирать было не с чего – весной ничего не было посажено. Лиза так натерпелась за последний год, что теперь экономила каждую копейку. Из тех денег, которые Матвей выделял ей на продукты, Лиза умудрялась тратить только половину, а остальное откладывала на «чёрный день». Матвей часто ругался и был недоволен, когда обнаруживал, что Лиза вместо того, чтобы купить три литра молока, покупала только литр и разбавляла его кипяченой водой; или, когда видел мелкие несвежие овощи, купленные подешевле, вместо нормальных и свежих. Но Лиза пропускала мимо ушей все ругательства Матвея. Она молча сносила упрёки и обиды, а сама делала по-своему.

«Сегодня есть Матвей, – думала она, – а завтра – это неизвестно. Должен быть какой-нибудь запас, хоть на первое время».

6.

Верочка, наконец, пошла в школу. Она совсем поправилась после перенесенной болезни, хотя и была ещё очень худа. Она очень радовалась, что идёт в школу, как и её сестры. Она, значит, тоже уже взрослая. Мама пошила ей новый белый передник, и, несмотря на то, что сама форма не была новой – её уже относили Рая и Шура, всё равно Верочка была счастлива и горда – ведь она теперь тоже школьница. Матвей дал денег, и Лиза купила дочери портфель, новую чернильницу, перо и даже цветные карандаши.

Первого сентября Лиза нарядила всех своих дочек в белые передники, вплела им в косички белые ленты, дала портфели в руки – и отправилась с ними в школу. Верочка впервые шла этим путём, и всё для неё было ново и интересно сейчас. Дорога в школу была дальняя. Сначала она выходила к железнодорожным путям и резко уходила влево; затем петляла широкими Осиновскими улицами и выходила к реке. Потом долго тянулась вдоль реки, по самому её берегу, мимо домика Репина. И затем снова уходила влево от реки, чтобы привести, наконец, к школе.

Идти надо было почти целый час, но Верочку не утомила дорога. Для неё всё было как в сказке: широкие улицы и узкие переулки, резко сменяющие друг друга, близость путей и грохот поездов на мосту. И берег реки, поросший ивами – молодыми гибкими деревцами, качавшимися от малейшего дуновения ветерка, и уже старыми вековыми красавицами с толстыми широченными стволами и длинными тонкими ветвями, спускающимися с огромной высоты к самой воде. Несмотря на почтенный возраст самого дерева с необъятным, казалось, окаменевшим стволом, густые длинные ветви хранили молодость и саму жизнь: они всё так же шелестели листвой и раскачивались на ветру, вместе с молодыми стройными соседками.

Всё это уже видано было Верочкой, и не раз, но сейчас представало перед нею по-другому. Каждый поворот и каждый вид, открывающийся взору, заставлял чаще биться её сердечко.

И вот, наконец, показалась долгожданная школа. Верочка полюбила её с первой встречи. Именно здесь, в этом райском уголке и должны были пройти лучшие годы её жизни.

Школьный двор представлял собой совокупность небольших одноэтажных строений. Справа была старшая школа – здание с просторными коридорами и высокими потолками. Здесь легко дышалось и было очень светло и уютно. Слева было здание поменьше – младшая школа. Здесь же располагалась учительская и примыкала школьная столовая. А посередине школьного двора стояла небольшая церквушка – вершина человеческой мысли и труда – сложена из дерева без единого гвоздя. Она украшала и озаряла и без того светлый школьный двор.

В глубине двора располагались уборная и сараи. А задний двор школы выходил на реку – тропинка резко спускалась по крутому склону к воде.

Верочка была очарована. Она всё время дергала Лизу за руку и говорила:

– Мама, посмотрите. Ой, смотрите, там. А вот здесь, видите?

Лиза улыбалась восторгу дочери. Рая была более сдержанна. Ведь она перешла в пятый класс – она теперь будет ходить в старшую школу. Её распирала гордость, но она старалась не показывать виду. Тем более что она давным-давно уже знала и сто раз видела всё то, чем сейчас впервые восторгалась её младшая сестра. Сейчас она с высоты своего возраста и положения старшеклассницы-отличницы так небрежно и снисходительно откликалась на призывы Верочки «посмотреть сюда» или «заглянуть туда», и иногда что-то ей показывала и разъясняла, как взрослая и опытная старшеклассница.

Шурочка же вообще не разделяла восторг младшей сестры и гордость старшей. Она со скучающим видом смотрела по сторонам. Её занимал один вопрос: скорее бы обед. Первые два урока всегда были для неё наполнены мучительным ожиданием. Казалось, этот звонок никогда не прозвенит. Урок был бесконечно длинный. Зато, когда, наконец, звенел звонок, это была самая лучшая в мире музыка – она означала большую перемену и поход в столовую, а там – долгожданный кусок хлеба с чаем.

Шурочка вообще ходила в школу исключительно ради обедов. Ну и ещё, может быть, из-за подружек. На уроках же она в большей степени скучала. Зато Рая была круглой отличницей. Для неё учеба была важна как воздух. Она целыми днями читала, учила, зубрила. Ей не нужно было прогулок, игр, посиделок – без всего этого Рая могла обойтись. У неё была одна страсть – это учёба. Учителя хвалили её, классная руководитель благодарила Лизу за такую прилежную, усердную дочь, говорила, что Раечка – гордость школы, и что ей обязательно надо учиться дальше.

– Вашей дочери надо поступать в техникум, – говорила классная учительница. – Она подаёт большие надежды. Не отказывайтесь от светлого будущего вашей дочери. А мы с учителями со следующего года начнем её готовить для поступления. Вы не против?

– Да я и не отказываюсь, – отвечала Лиза. – Пусть учится. Тем более что для неё самой это очень важно. Она не может без своих книжек, сама всё зубрит.

7.

Верочка заявила, что тоже будет хорошо учиться, что будет, как Рая – учёной. Учёба давалась ей легко, Верочке нравилось заниматься.

На переменках она встречала в коридоре Шуру – та носилась с одноклассниками в догонялки. Шум стоял неимоверный, все вокруг кричали и визжали. Вдруг из-за двери класса выглянет какой-то мальчишка и позовёт: «Машка – деревяшка, Шурка – штыкан!». Ой, что тут тогда начинается! Девчонки забегают вслед за мальчишкой в класс и гоняются за ним, пытаясь достать и стукнуть чем-нибудь по голове, чтоб не дразнился. Так они гоняют, пока кто-то в конце концов не разревётся, или, ещё хуже, зайдёт на шум какой-нибудь учитель и сделает строгое замечание. Это было самое страшное наказание для детей, поскольку учителей боялись и уважали.

Уже к середине первого класса восторг Верочки был омрачён одним досадным случаем. Как-то на уроке письма учительница задала писать предложение: «Маша ела кашу». Надо было написать целую страницу. Вера очень старалась, не сделала ни единого исправления или помарочки, и первая принесла свою тетрадь учительнице на проверку. Учительница посмотрела в тетрадь, потом на Веру и сказала:

– Верочка, ты всё сделала очень чисто и аккуратно, и быстрее всех. Но посмотри, дорогая, что ты написала.

Вера глянула в тетрадь и ужаснулась. Всю страницу она старательно исписала: «Маша ела кшу». От досады и обиды она не могла вымолвить ни слова. Надо же – так старалась, и так опозорилась.

После уроков Шура ждала Веру, и они вместе шли домой. Так велела мама – ей некогда было ходить в школу за первоклассницей Верой, у неё хватало забот по дому.

Так дни сменяли друг друга. Прошла осень, за ней зима. И снова наступила весна. Лиза засеяла огород. А ближе к лету Матвей принёс домой двух маленьких козлят. Всё лето девчата с ними нянчились, носились, как с драгоценностью какой-то. Дали им имена: Борька и Зорька. Правда, позже выяснилось, что Зорька тоже мужского пола, но переименовывать уже не стали. Девочки очень к ним привязались, и даже слышать не хотели, что, когда козлята подрастут, их придется зарезать и съесть.

Однажды Зорька заболел. У него вздулся живот – видно, съел что-то не то. Он очень мучился. Девочки плакали, не знали, как помочь. Кто-то из соседей подсказал им, что нужно ему пустить кровь, а для этого надрезать ушко. Что делать? Нужен нож. Матери дома не было, ушла на базар. Дома был Матвей. Он как раз приехал на обед и сидел за столом перед тарелкой щей. На столе перед ним стояла стопка с самогоном, лежал хлеб и кухонный нож. Девочки вошли в дом и встали у дверей: Рая впереди, а чуть за ней, по бокам – Шура с Верой.

– Матвей, дай нам нож, – сказала Рая.

Матвей поднял на неё затуманенные алкоголем глаза.

– Зачем тебе? – спросил он и продолжил хлебать щи.

– Надо нам. Дай, пожалуйста.

– А тебе разве не говорили, что детям ножом нельзя баловаться? – ехидно улыбнулся Матвей.

– Я уже не ребёнок, – Рая оставалась спокойной. – А нож нам очень нужен.

– Зачем? – повторил свой вопрос Матвей.

– Надо Зорьке ухо резать, чтобы кровь пустить, – вмешалась Шура, – худо ему.

– Чего выдумали? – грубо сказал Матвей. – Небось, чего-то задумали? Думаете, я не знаю, как вы все тут меня ненавидите? И вы, и мать ваша. Что, решили прикончить меня, пока мамки рядом нет?

Рая была ошарашена. Шура с Верой испугались. Они не любили и боялись, когда Матвей был пьян.

– Нам просто нужен нож, – тихо повторила Рая.

– Дай нож, Матвей, дай нож, – заплакали Шура с Верой. Им было страшно, но ещё больше им было жалко бедного козлёнка.

Вдруг Матвей схватил нож и со злостью метнул в сторону плачущих детей.

– Да берите вы свой нож, чёрт бы вас побрал!

Нож со свистом рассёк воздух и глухо врезался остриём в стену. На минуту все смолкли. В этот момент вошла Лиза. Она в секунду оценила обстановку, глянув сначала на нетрезвого Матвея, затем на бледных перепуганных дочерей, и на торчащий в стене кухонный нож. Сердце в груди упало и бешено заколотилось о ребра.

– Что здесь произошло? – спросила Лиза в гробовой тишине.

– Мы просили нож, – Рая показала на Матвея, – а он не хотел давать.

– Зачем вам нож? – спросила Лиза, не сводя глаз с Матвея.

– Зорьке ухо резать, – сказала Шура, – он животом мучается.

– Ладно, потом расскажете, – сказала Лиза. – Берите нож и идите.

Рая не без труда вытащила нож из стены, и все трое поспешно скрылись за дверью. Лиза продолжала смотреть на Матвея, а он доедал щи, наклонившись над тарелкой. Лиза медленно подошла к столу и тихо произнесла:

– Ты что творишь, сволочь?!

Матвей глянул на неё исподлобья и снова уткнулся в тарелку. Дохлебал щи, обтёр усы и тогда сказал, как ни в чем не бывало:

– Ничего страшного. Целы будут.

Лиза сверкнула глазами.

– Ты что, гад, не понимаешь, что мог угробить кого-нибудь?! Совсем озверел?!

– А ты на меня не зыркай волком, Лизавета, и голос не поднимай. А лучше за девками своими гляди, чтобы не донимали меня и под руку не попадались. Думаешь, я не вижу, как вы меня ненавидите? Еле терпите. Но ты по своей воле сошлась со мной, тебя никто не принуждал.

– Никто не принуждал, говоришь? – Лиза стиснула зубы. – Да я бы никогда не пришла к тебе, если бы не голод. Я бы и шагу не сделала в твою сторону. Так и продолжала бы плевать на твой след, кабы не такое горе. Ты же не человек, ты зверь!

Глаза Матвея налились кровью, алкоголь и гнев бурлили в жилах гремучей смесью. А Лиза продолжала выкрикивать обидные и бранные слова. Её уже было не остановить. Матвей смотрел на её лицо, перекошенное ненавистью, и ему вдруг захотелось ударить Лизу, причинить ей боль, отплатить ей за свои страдания. Он сжал кулаки, с трудом себя сдерживая.

– Лиза, лучше замолчи, – прохрипел он.

Но Лиза не унималась. Тогда он размахнулся и со всего маха ударил Лизу по лицу тыльной стороной ладони. Лиза ахнула и отшатнулась назад, схватившись руками за лицо. Из-под ладоней потекла алая кровь. Нос и губы были разбиты. От неожиданности и боли Лиза на секунду задохнулась. Затем перевела дыхание и бросилась на Матвея с кулаками, как дикая кошка. Тогда Матвей с силой оттолкнул её, и Лиза, не удержав равновесие, упала на спину. Матвей наклонился к ней и ударил кулаком в живот. Лиза сложилась пополам, пытаясь вдохнуть, а он схватил её за окровавленное лицо, сдавил, так что кости затрещали, и хрипло сказал ей:

– Ты моя жена, и будешь слушать меня! Когда вечером я приду домой, ты накормишь меня и постелешь постель. Детей своих отправишь спать, и ляжешь со мной, как полагается жене. А если не сделаешь сама – силком заставлю!

Он отпустил подбородок, переступил через лежащую на полу Лизу и вышел из дома, хлопнув дверью.