Рваные судьбы

Лиза, наконец, смогла вдохнуть, дыхание восстановилось. Она закашлялась, отплевываясь кровью, которая продолжала струиться из разбитых губ и носа. Лиза повернулась на бок, встала на четвереньки, всё ещё кашляя, и поползла к умывальнику. Там она со стоном поднялась на ноги и умыла лицо. Лиза вспомнила бедную Нюрочку. Как она страдала, живя с этим нелюдем!

Лиза привела себя в порядок и вышла во двор. В глубине двора сидели кучкой девчата. Лиза поспешила к ним.

– Ну что, как ваш козлёнок? – спросила она.

– Плохо, – сказала Верочка, плача. – Мы ему ухо резали, ему больно было, он жалобно кричал. А ничего не помогает.

– Может, ещё полегчает? – сказала Лиза.

– Ой, мамочка, а что это у вас? – спросила Шура, посмотрев на мать.

– Ничего, пустяки, – отмахнулась Лиза. – Вы слушайте, что я вам скажу. От Матвея держитесь подальше. Если меня нет дома, то не попадайтесь ему на глаза, держитесь вместе, и вообще, лучше уходите из дому – на улицу, или к бабушке Поле. Поняли?

– Да, понятно, – ответила Рая за всех. И после паузы спросила:

– Мама, это он вас «так»?

– Нет, не выдумывай, – нахмурилась Лиза, – это я ударилась об дверь.

Рая больше не спрашивала, но она поняла, что это Матвей так отделал их мать. Она люто ненавидела Матвея и желала ему смерти. Она мечтала, что, когда Матвея не станет, мама, наконец, будет только с ними. Рая мечтала, как они тогда вчетвером счастливо и спокойно заживут.

8.

Козлёнок Зорька так и не поправился и в тот же вечер умер. Это было большое горе для сестёр. Они долго и горько плакали, затем с почестями похоронили его за двором.

Матвей вернулся поздно вечером. Девочки, измученные горем, уже спали. Лиза накормила мужа и стала собирать со стола посуду. Матвей, не сказавший за весь ужин ни слова, закурил папиросу и посмотрел на Лизу. Та молча мыла в тазу посуду, нахмурив брови и плотно сжав губы. Левый уголок рта был кроваво-синего цвета и припухший.

– Прости за сегодняшнее, – сказал Матвей. – Я не должен был…

Лиза молчала. Матвей затушил папиросу, встал и подошёл к Лизе. Он протянул руку к её лицу.

– Болит? – спросил он.

– Уже прошло, – буркнула Лиза, отстранив лицо от руки Матвея. – Я уже закончила с посудой. Пошли в спальню.

Лиза расстелила постель, разделась и в одной сорочке легла в кровать. Матвей стоял в стороне и не спешил ложиться. Тогда Лиза окликнула его:

– Ты идёшь или нет? Я устала и спать хочу. Давай быстрее уже.

Матвей подошёл и сел на край кровати.

– Ну, зачем ты так?

– Зачем?! – переспросила Лиза. – Зачем я «так»? А затем, что у меня до сих пор голова разваливается от твоих сегодняшних «нежностей», и в животе болит. Так что давай поскорее уже делай, что там тебе надо, и дай мне, наконец, покой.

– «Делай, что надо», – передразнил Матвей. – Да что я тебе, собака, что ли?!

Он резко встал с кровати и вышел за двери. Лиза с облегчением вздохнула.

На следующий день Матвей крепко запил. Домой стал являться поздно, а то и вообще под утро. Гулял, кутил с приятелями дни и ночи напролёт. Лиза его почти и не видела.

9.

Случилось это неожиданно, в самый обычный день. Девочки игрались за двором, учили подросшего козлёнка Борьку перепрыгивать через палочку. Лиза была в огороде. Как вдруг она услышала, что её кто-то зовёт. Лиза подняла голову и увидела, как в их переулок вбегает соседка и ещё издалека кричит:

– Лиза, скорее! Лиза!

– Что случилось?

– Скорее, Лиза. Беда, – женщина перевела дух. – Твой Матвей, да с другими мужиками пили-пили, и допились. Мало им самогонки стало, а идти за добавкой поленились. Так они решили спирту выпить. А вместо спирта денатурата хватили, и отравились все. Скорее бежим. За доктором уже послали.

Лиза бросилась вслед за соседкой. В голове крутилась одна страшная мысль: «Хоть бы всё закончилось…»

Они прибежали к сараям, где обычно пьянствовал Матвей. Вокруг собралось много народу. Врач тоже был уже здесь. Лиза остановилась в дверях и с ужасом смотрела, как трое мужиков корчились и кричали на земле, а между ними суетился врач.

– Этих срочно в госпиталь, – сказал он, – сделаем промывание, может, ещё успеем спасти хоть кого-то. А этому, – и он указал на лежащее в стороне тело, – уже ничем не помочь. Готов.

Лиза посмотрела в ту сторону, куда указал врач, и в неподвижно застывшем теле узнала Матвея. Он лежал на спине, с полузакрытыми глазами и с пеной у рта. Жёлто-синее лицо было перекошено смертельной судорогой.

Лиза закрыла глаза и прислонилась к стене.

«Слава тебе, господи», – подумала она про себя. И вслух добавила:

– Прости, господи, душу мою грешную, за такие слова.

Из-под ресниц её текли слёзы. Люди сочувственно смотрели на Лизу, качали головами, высказывали соболезнования, старались утешить. И никто даже не догадывался, что слёзы на её глазах были на самом деле слезами облегчения. Лиза, наконец, была свободна.

Глава 8.

1.

Прошло время. Шла зима 1936 года. Нюра, сестра Лизы, уже год была замужем за Михаилом, и уже имела приличный животик – к концу весны ожидалось первое пополнение в их семье. Жизнь у них складывалась неплохо. Михаил, как оказалось, был очень добрый и терпеливый человек. К тому же, он без памяти любил Нюру. Поэтому терпел её своенравный непростой характер. От людей он слышал историю о том, что Нюра так и не дождалась любимого из армии, и что очень страдала все эти годы. И, возможно, страдает до сих пор. Миша не хотел думать, что Нюра вышла за него из отчаяния или назло не вернувшемуся жениху. Миша верил, что разбитое сердце Нюры смогло услышать и понять его любящее сердце, что Нюра сумела разглядеть и оценить чувства Миши, и надеялся, что сможет завоевать любовь своей норовистой молодой жены.

Иногда он заставал её в глубокой задумчивости, и смешанные чувства любви и боли, нежности и страдания читались на её лице. В эти минуты мыслями Нюра была где-то далеко, с кем-то другим… с тем самым… с ним. Мишу захлёстывала волна ревности, но он не смел ни о чём спросить, чтобы не потревожить чувства жены, а может, боялся услышать подтверждение своих опасений и догадок. Он мягко обходил эту тему. Нюра же, выведенная из задумчивости, злилась на мужа и не скрывала своего раздражения. Но Миша всё списывал на беременность жены, и ещё больше жалел её, и любил.

Нюра постепенно смирилась со своим положением. Да и поздно уже было что-то менять. Она – замужняя женщина, скоро у неё родится ребёнок. Казалось, все были счастливы. Близкие надеялись, что Нюра смогла забыть свою несчастную первую любовь и найти успокоение и счастье со своим мужем.

Но всё было совсем не так. Нюра никому не рассказывала, что она чувствует на самом деле. Только Лиза знала, что Нюра так и не освободилась от этой пагубной любви. Она продолжала любить призрак, память о том счастливом времени, когда была невестой Андрея. Прошло уже пять лет со времени их разлуки, а Нюра так и не знала, что же произошло на самом деле. Время разбавило остроту её горя, и тупая боль разлилась по всему телу, как наркоз, от которого Нюра вся словно занемела. В каждой клеточке её молодого тела навсегда поселилось чувство одиночества и несчастья.

2.

Стоял апрель. Весна в этом году была ранняя, снег давно сошёл, потеплело. Солнце пригревало почти как летом. Нюра во дворе развешивала постиранное бельё. Ей было уже тяжело двигаться. Большой живот мешал ходить, наклоняться, поворачиваться. Нюра думала: «Скорее бы уже родить. А то неповоротливая, как корова. И опухла, будто пчёлами покусанная».

Нюра поглядела через забор на дорогу, не идёт ли муж домой на обед. Далеко на дороге она увидела силуэт идущего человека. Он показался ей знакомым, но был ещё слишком далеко, чтобы как следует рассмотреть. Нюра, не мигая, всматривалась вдаль. Что-то знакомое, родное почудилось ей в походке приближающегося мужчины. Нет, не может быть… Неужто?.. И вдруг, словно молния пронзила все её тело. Сердце бешено застучало, кровь прилила к голове, зашумело в ушах. Она едва не потеряла сознание. В бодро шагающем солдате Нюра узнала своего Андрея. Она схватилась за калитку, чтобы не упасть.

С трудом передвигая ослабевшие, словно ватные, ноги, Нюра вышла за двор, навстречу своему потерянному любимому. Андрей тоже её узнал. Он прибавил шаг и помахал рукой. Нюра побежала навстречу, глотая слёзы. Андрей тоже побежал, раскрыв объятия, но потом резко остановился. Счастливая улыбка на его лице сменилась выражением растерянности и страшного предчувствия.

Нюра продолжала бежать, плача навзрыд. Андрей снова бросился ей навстречу. Они обнялись и упали на колени в дорожную пыль, плача на груди друг у друга. Соседи выходили из своих дворов и наблюдали за происходящим. Бабы прикрывали рты руками, сообразив, что здесь произошло. Охали, вздыхали, но никто не решался приблизиться или окликнуть их.

Сквозь рыдания слышались отдельные слова: «Прости меня…», «Прости, родная…», «Слава богу, ты живой». Долго они так стояли на коленях, не разжимая объятий. Нюра была безутешна, понимая, какую страшную ошибку она совершила, изменив себе, своей любви, поддавшись слабости и сомнениям. Андрей проклинал злую судьбу, что так подшутила над ними, над их любовью. Они оба понимали, что ничего уже нельзя изменить. Андрей поднялся с земли, помог встать Нюре, и они сели на лавку. Нюра подняла на любимого заплаканные глаза, полные страдания, неизбежности и бесконечной любви.

– Где же ты был столько времени? – только и смогла она вымолвить.

Андрей провёл рукой по её мягким волосам, жадно всматриваясь в черты любимого лица.

– Все эти годы я служил. Я был в разведке. Потому не мог никому писать, нельзя было. Я всё ждал, что дадут отпуск, но оттуда не отпускают на побывки. Я и сейчас не должен ничего тебе рассказывать.

– Тогда молчи, не говори, – ласково прервала его Нюра, – чтобы не было тебе худо. Ты ни в чём не виноват. Я одна виновата. Я одна!

– Не говори так, не надо, милая. Ты ни в чём не виновата. Пять лет – слишком большой срок. Я всё понимаю.

– Нет, нет! Всё не так! – снова перебила его Нюра. – Мне никто не нужен, кроме тебя. Я не люблю своего мужа, и никогда не любила.

– Зачем же тогда ты вышла за него? – спросил Андрей.

– Не знаю, – Нюра заламывала руки. – От обиды, от отчаяния. Я думала, ты меня забыл.

Андрей взглянул на неё с любовью и болью.

– Милая моя, как же ты настрадалась за эти годы.

– Что же нам теперь делать? – спросила Нюра. – Я не смогу продолжать жить со своим мужем, – сказала она. – Я не хочу с ним жить. Забери меня отсюда, увези с собой куда угодно, мне всё равно. Лишь бы с тобой.

Андрей молчал.

– Почему ты молчишь? – спросила Нюра. – Или ты уже не хочешь быть со мной?

– Хочу, Нюра. Больше всего на свете я хочу этого, – ответил он. – Я мчался к тебе, как только меня отпустили. Я даже дома ещё не был. Я только о тебе думал все эти годы. Но всё изменилось, всё не так просто. Уже поздно что-то менять. Ты замужем, скоро родится ребёнок. Нехорошо это – на чужом несчастье пытаться своё счастье построить. Ты о муже своём подумала? Что будет с ним, если ты от него уйдёшь?

– О, меня это вообще не волнует, – сказала в сердцах Нюра. – Причём тут он вообще?! Ты вернулся, и это главное.

– А что скажут люди? – продолжал Андрей. – Нам ведь среди людей жить, в глаза соседям смотреть.

– Андрей, ты не о том говоришь, – испуганно проговорила Нюра. – Это всё такая ерунда. Оставшись с Михаилом, я сделаю несчастными тебя, себя и его тоже. А если я уйду от него, то пострадает только он, зато два человека, наконец, будут счастливы – мы с тобой.

Андрей упрямо мотал головой.

– Не могу я так, Нюра, – сказал он, – не будет нам счастья. Да и ты со временем станешь винить и упрекать меня, что я не удержал тебя от этого шага, что дал совершить такую ошибку, опозорить твою семью. Да, да, именно так и будет, – настаивал Андрей, видя, что Нюра упрямо мотает головой. – Это ты сейчас готова опрометчиво всё поломать. Но через время, очень скоро тебе станет невыносимо презрение и осуждение соседей, упрёки родни и ненависть семьи твоего мужа. – Он вздохнул. – Видно, не судилось.

– Андрей, не говори так, – Нюра плакала. В глубине души она понимала, что Андрей, скорее всего, прав, но не хотела с этим соглашаться. – Я люблю тебя, только тебя. И я не хочу терять тебя во второй раз. Я прошу тебя, не оставляй меня здесь.

– Прости, любимая. Мне пора.

Андрей поднялся, чтобы уходить. Нюра ухватила его за руку. Он наклонился к ней и крепко поцеловал в губы. Затем высвободил свою руку из Нюрыной и ушёл. Нюра долго смотрела ему вслед сквозь пелену слёз, пока он не скрылся за поворотом дальней улицы. Она проклинала злую судьбу за испытание, себя за малодушие и больше всего Михаила, что так настойчиво добивался её, пока не сдалась. Нюра злилась на себя, что не послушала своего сердца, которое все эти годы подсказывало, что она любима, что надо ждать. Верила кому угодно, только не себе, дала себя уговорить и оттолкнула своё счастье.

3.

После смерти Матвея в семью Лизы снова пришла нужда. Лиза опять вышла на работу, но тех копеек, которые ей платили, едва хватало, чтобы прокормиться. Девочки выросли, повзрослели, им приходилось донашивать платья, пока рукава не уползали до самых локтей. Вера с Шурой носили одну пару обуви на двоих. Приходит, бывало, в дождливую погоду Верочка с первой смены, отдаёт ботинки Шуре – идти в школу на вторую смену. А ботинки мокрые насквозь. И напрасно старается учительница в классе просушить детскую обувь возле печки – она только и успеет, что распариться. И приходится Шуре обувать после уроков тёплые, но мокрые ботинки, и топать целый час домой в чавкающей обуви.

Всю зиму сёстры нянчили по очереди своего двоюродного братца, Нюрыного первенца Виталика. А за это тётка подкармливала их, делилась продуктами, которые сами не успевали доедать – то остатки борща или каши, то овощей подкинет.

Весной Вера с Шурой стали коз соседских пасти, а им за это молоко наливали, а иногда и деньги платили. Всё же помощь матери. Пасли по очереди. Пока Вера в школе, Шура – на лугу. Как Вера из школы вернётся, мать поднимает над домом белый флажок на палке – значит, пришла подмена.

Не любили девчата это дело. Скукота одной на лугу среди коз сидеть. Бывает, сидит Шура на склоне оврага, смотрит вдаль, не завиднеется ли белый флаг над домом – глаза все просмотрит, пока не начнут слезиться от напряжения. А его всё нет и нет, время будто бы остановилось. Ждёт, не дождётся Шура, пока вернётся сестра да сменит её, чтобы смогла она наконец умчаться в школу. А там подружки, беготня на переменках, а главное, заветный кусок хлеба с чаем в столовой.

Раечку сильно работой не загружали. Лиза возлагала на неё большие надежды, особенно сейчас, оставшись опять без кормильца. Лиза всё надеялась, что Рая окончит школу и уедет учиться в Харьков. А может быть, и работу там сразу найдёт. А со временем станет большой учёной, и будет Лиза гордиться своей дочерью, и вся Осиновка будет гордиться. Поэтому Раечка продолжала усиленно учиться, целыми днями не вставала из-за стола. Она, конечно, помогала матери, ходила и к Нюре нянчить братика, но ни на минуту не выпускала книжки из рук. Она готовилась к экзаменам, чтобы, окончив Осиновскую семилетку, перейти в Чугуевскую школу и доучиться там оставшиеся два года.

Летом Рая сдала все экзамены на «отлично», и внезапно слегла от неизвестной болезни. Её осматривали врачи, обследовали в больнице – и все только разводили руками. Никаких причин её недомогания установить не могли. А тем временем Раечка таяла на глазах – худела и слабела с каждым днём. И всё больше лежала – её донимала головная боль. И только один врач, местный фельдшер, первый и единственный предположил, что причиной всему могло стать нервное перенапряжение и большие умственные нагрузки в течение продолжительного времени. Нервная система не выдержала и дала сбой. И теперь Рае нужен полный покой надолго, и ни о какой дальнейшей учёбе не может быть и речи.

Для Раи эта новость стала настоящим ударом. Она очень медленно выздоравливала. Главный стимул её жизни был утрачен. Ей было очень обидно. Она отдавала учебе всё своё время, все силы, она жила учёбой – а та её чуть было не убила.

4.

Наступила сень 1936-го года. Из других городов приехали «шабашники». Как-то пришла к Лизе соседка Лариса и говорит:

– Там двое мужичков к нам на станцию устроились работать. Так надо поселить их. Одного я устрою. А второго возьми ты к себе. Мне одной если двоих забрать – тесновато будет, да и неудобно как-то. А по одному – в самый раз. А? Что скажешь? А они и по дому, если что, помогут.

Лиза не стала возражать.

– Да ладно, приводи. Вон хатёнка пустует. Пусть занимает.

– Вот спасибо, – обрадовалась Лариса. – А то они вместе приехали, так хотели, чтоб непременно и жить рядом. Ну, знаешь там, в чужом городе всё ж веселее да уютнее, когда есть рядом знакомая душа. А иначе бы не согласились – ушли бы оба. А мне тот высокий, который Пётр, приглянулся. Ты только молчи об этом, никому.

– Ах, вот оно что, – улыбнулась Лиза. – Ну как же не выручить соседку по дружбе? Давай, приводи.

Так поселился у Лизы Мирон, родом из Воронежа – работящий, непьющий, серьёзный и спокойный. Он устроился работать на станции коноводом. В свободное время помогал Лизе по дому, по хозяйству – где починить что, или дров наколоть, воды натаскать. С девчатами подружился, и сам не заметил, как привязался к этой семье, прикипел всем сердцем к этому гостеприимному, такому тёплому дому, к этой сильной, и в тоже время такой беззащитной женщине. Лиза тоже привыкла к его присутствию.

Прошла зима, наступила весна. Зазвенели капели, растаял снег – оттаяла и душа у Лизы. Впустила она в своё сердце любовь, впервые в жизни. Почувствовала себя любимой женщиной, любящей в ответ.

Вскоре Мирон переселился из хатёнки в дом, и принёс туда покой и счастье. Девочки полюбили его, как родного. А Лиза не помнила себя от любви. Она не ходила по улице, а порхала. И все прошедшие годы бед и трудностей будто стёрлись из её жизни. Лиза наконец-то была счастлива, в награду за все перенесенные несчастья.

Друг Мирона, Пётр тоже женился на Ларисе, у которой поначалу квартировался.

5.

Прошло два года. Много воды утекло за это время. В семье Нюры и Михаила родился второй сын Славик. Нюра, поначалу смирившаяся со своей участью, теперь снова стала нетерпимой, раздражительной, особенно после той памятной встречи с Андреем. С тех пор она больше ни разу не виделась со своим бывшим любимым. Как она узнала позже, Андрей почти сразу уехал обратно к себе в часть, поступил на постоянную службу.

Нюра продолжала жить воспоминаниями и сожалениями, особенно теперь, когда она знала, что все эти годы он думал только о ней, и любил только её, и лишь она одна виновата в том, что они не вместе. От этого в ней копились и закипали боль и обида. А выливалось это всё на голову Михаила потоком гнева и брани. Он всё терпел, сам не зная, на сколько ещё хватит его сил, терпел ради любви к Нюре и к детям. Надеялся, что появление второго ребёнка как-то усмирит и успокоит его нервную жену. Но стало ещё хуже. Только с маленькими сыновьями Нюра была мягка и ласкова, только им она отдавала всю свою нерастраченную любовь и нежность. Михаилу же доставалось за всё, по поводу и без повода. Нюра его ненавидела и презирала, и просто уничтожала. В минуты просветления понимала, что нельзя так, что незаслуженно обижает ни в чём не повинного человека. Но ничего не могла с собою поделать. Не могла смириться со своей горькой долей.

В конце концов, она перебесилась, успокоилась и оставила мужа в покое. Они стали жить относительно спокойно, только не как муж и жена, а скорее, как соседи по дому. Нюра больше не допускала Михаила в свою спальню.

В семье Лизы Суботиной царили мир и счастье. Мирон работал, Лиза вела хозяйство, обрабатывала огород. Раечка хозяйничала в доме, младшие сёстры помогали ей. Лиза жила, как во сне. Она не могла поверить, что всё это происходит с ней, что рядом любящий, надёжный муж, которого она горячо любила; что нет голода и нужды, и ради этого ей не приходится отдаваться ненавистному человеку.

Лиза впервые по-настоящему была счастлива и не верила своему счастью. Она очень боялась, что однажды проснётся и обнаружит, что сон закончился. Боялась потерять всё это благополучие. Откуда-то она знала, что так не будет длиться вечно. Знала, что у неё отнимут её счастье, идиллия и счастливый мир её будут разрушены в одночасье.

Но тем солнечным августовским днём у неё не было никаких дурных предчувствий. Разве что лёгкое беспокойство с самого утра и холодок где-то в области желудка отвлекали от работы. Но Лиза не придала этому значения.

И только, когда после обеда увидела соседок, бегущих в её сторону и кричащих что-то наперебой, она почувствовала, как утреннее беспокойство возросло, усилилось многократно и застучало в ушах, а холодок из области желудка теперь разлился по всему телу тяжёлым свинцом в предчувствии беды.

– Лиза, беда! – запыхавшись, прокричала Лариса, добежав первая.

– Кто? – глухо спросила Лиза, боясь услышать ответ.

– Мирон … – Лариса заплакала.

Лиза закрыла лицо руками.

– Несчастный случай на работе, – подоспели другие бабы. – Он помогал разгружать вагоны с брёвнами. А тут поезд чего-то дёрнулся. Мирон твой в тот момент как раз меж вагонов был. Одно бревно съехало с прицепа, да как раз навстречу другому бревну с соседнего прицепа. Мирону бы не разгибаться, а он поднялся посмотреть, услыхав грохот за спиной. Ну, ему голову-то и…

Бабы перекрестились. Лиза схватилась рукой за горло. Рыдания тесным кольцом сдавили грудь, не давая дышать.

– Когда это случилось? – прохрипела Лиза.

– Да вот, минут десять назад, мы сразу за тобой…

Лиза рванула со всех ног бежать на станцию, бабы за ней следом. Лиза бежала, повторяя вслух:

– Нет. Этого не может быть. Нет. Так не должно быть. Это какая-то ошибка. Это кто-то другой, не Мирон. Нет.

Лиза задыхалась от быстрого бега, уже через пять минут она была возле железнодорожной станции. Лиза остановилась, чтобы перевести дыхание, в горле пересохло, грудь горела. Ещё издали она увидела в окружении толпы людей злополучные прицепы, а между ними висящее тело с окровавленной головой, вернее, тем, что от неё осталось. Сердце Лизы подпрыгнуло от призрачной надежды: она не узнала одежду на покойном.

– Лариса, это не Мирон, – радостно закричала Лиза подбежавшей Ларисе. – Мирон уходил из дому в других штанах, и рубаха была светлая. А этот весь в синем.

Но зародившаяся, было, надежда бесследно таяла. По мере приближения Лиза узнавала фигуру мужа.

– Нет, Лиза, это он. Просто он в рабочей одежде, – тихо сказала Лариса. – Мой Петя в такой же точно.

Лиза закрыла уши руками. Лариса снова запричитала.

Лиза опустила руки и медленно пошла к прицепам. Люди расступались перед ней, крестились и качали головами. Сквозь пелену слёз Лиза видела родные сильные руки, безвольно висевшие сейчас вдоль тела; широкую грудь, на которой она так сладко засыпала столько ночей, а сейчас застывшую в мёртвой неподвижности; широкую могучую шею, а над ней… Господи, почему никто не накрыл голову?! Невыносимо было видеть вместо любимого лица месиво из крови, мозгов и вылезших из глазниц глаз. Лиза упала на колени и обхватила руками ноги мужа.

6.

Лиза снова овдовела, уже в третий раз. Какой-то рок преследовал её.

«Значит, не судилось, – думала Лиза. – Не дано мне счастливой женской доли. Только и побыла счастлива с Мироном, да и то, всего каких-то два года. Надышаться вволю не успела. Всё, хватит, – решила она, – отлюбила, отгуляла на своём веку. Хватит».

Тяжко Лиза переживала смерть Мирона. Первое время плакала каждый день – слёзы жгли глаза, боль рвала грудь. Долго не заживала рана в её душе, не давала ни есть, ни спать, ни дышать свободно. Не хватало Лизе её любимого мужа, его тепла, его любви, его присутствия рядом. Никак не могла она смириться с тем, что никогда уже не увидит его, не обнимет, не прикоснётся к его шершавой, такой родной щеке, не услышит его голос.

Горе состарило Лизу. Складки у её губ стали ещё глубже. Лоб прорезали глубокие морщины. Слёзы иссушили её когда-то прекрасные глаза – они стали бесцветными и тусклыми, и, заново ожившие с появлением в её жизни Мирона, теперь потухли навсегда. В свои сорок с небольшим лет Лиза выглядела ненамного моложе своей матери.