Командировка в Индию

Три дня до выхода в море

Аванти упорно не отвечала на телефонные звонки, а дни шли. Размеренные рабочие будни с неспешностью индусов, непредвиденными обстоятельствами и постоянной угрозой срыва сроков были напичканы мелкими происшествиями, как батон пересушенным изюмом с косточками.

Еще одна платформа была готова к погрузке на корабль. Вот она, подвешенная к крану, поехала по воздуху, минуя стоящую посреди цеха огромную сетчатую антенну радара, огибая офисные постройки, и уже почти приземлилась на платформу прицепа, но антенна мешает, и платформу никак не поставить ровно. Собралась целая толпа советчиков. Говорили, что надо убрать эту дурацкую антенну, но если ее, как выяснилось, убрать невозможно, то тягач надо подать … и тут мнения разделились: слесари, пришедшие из соседнего цеха, считали, что вперед, а работники со смежных участков уверяли, что подать надо назад, только назад. Но никто никуда не ехал. Внизу, вокруг огромного тягача, с подъемным краном и прицепом, нарастал тихий ропот.

– В чем дело? – высунулся Томилин из окна своей стеклянной будки.

– Они говорят, что ключа нет, – крикнула Лиза Томилину, – ключа от зажигания.

– А где водитель? – спросил Томилин.

– Он пошел искать ключ, – пересказывала ему Лиза разговоры в толпе. – Вчера, когда загнали тягач, он его куда-то положил, а теперь найти не может.

– Удивительно, – хмыкнул, ругаясь про себя, Томилин, – они тут вроде не пьют, а разгильдяи почище наших.

Пока искали ключ, пришла команда не грузить. Потому что с пирса кран не достанет до корабля, который стоит вторым к причальной стенке. Индийцы ухмылялись – все, что не делается, делается к лучшему. И 15-тонная конструкция поехала по той же сложной траектории на старое место. Суреша отправили на причал, узнать, когда корабли перегруппируются. Теперь уж до обеда ничего не изменится.

После обеда, встречая автобус у проходной, Суреш первым делом доложил, что на погрузку дано добро, корабль стоит непосредственно у стенки. В цехе дым и смрад от работающего тягача – ключ от зажигания нашли. Идет подготовка к погрузке, а водитель пока вышел в сад.

– Лизавета, – снова кричит Томилин из каптерки, – скажи им, пусть заглушат двигатель, а когда погрузят, заведут. Весь цех в дыму.

В саду рядом с курящими восседал на лавке Прабхат, тут же крутились водитель и еще два индуса. Прабхат принес Томилину сварные детали, но его опять повело на рассуждения о жертвенности:

– Жизнь каждого человека, – завел он старую пластинку, – это ритуал искупления, и мы все участвуем в этом ритуале. Отдавать и отказываться – такова индийская философия. Нищий должен отказаться от куска хлеба, а богатый от чистопородного скакуна или автомобиля последней модели.

Индусы понимающе кивали. Прабхат все-таки умеет завладеть аудиторией. Лиза поймала себя на том, что она тоже его слушает и почти автоматически переводит для русских.

– Прабхат, – перебила его Лиза, – скажи мне, где у вас учат проповедовать?

– Сложно ответить, – вздохнул недовольный оратор, – это идет с детства, из семьи и от учителя.

Около Прабхата никто долго не задерживался, его слушали как радио, заходя в сад, чтобы проветриться в тени или покурить. Водитель тягача тоже немного постоял рядом и пошел дальше, сбивать камнем кокосы с пальмы. И вдруг раздался душераздирающий крик. Лиза вздрогнула и оглянулась на крик, прибежали испуганные слесари. В саду под пальмой корчился водитель. Все понеслись к жертве, и впереди всех Прабхат.

– Он упал, как подстреленный, я видел, – объяснял всем Прабхат. – Но это другой кокос, а не тот, который он сбивал. Хорошо, что не на голову.

– Некому глушить тягач, и ехать теперь тоже некому, – повернулась Лиза к спустившемуся из каптерки Томилину, – водителя кокосом зашибло.

Орех приземлился на плечо пострадавшего и наверняка что-то вывихнул или сломал.

– Жизнь – это страдания, – подвел итог Прабхат с видом «я же говорил».

Все стояли молча, боясь тронуть жертву. Кто-то уже позвонил в санчасть, вот и носилки уже несут. Русские наперебой высчитывают массу кокосового ореха и силу удара. А индусы молятся и благодарят небеса за то, что не на голову свалился. Понятно, что погрузка опять откладывается.

По дороге домой Лиза решила зайти к Аванти. Дверь ей открыла молодая женщина. В первый момент они обе от неожиданности растерялись. Потом Лиза сообразила, что это, вероятно, дочь Аванти.

– Я полагаю, что Аванти – это ваша мама, – сказала она. – Я звонила ей по телефону, но она не отвечает.

Лиза представилась, а прибежавшая болонка Зоро подтвердила знакомство своим поведением. Дочь Аванти улыбнулась и пригласила ее войти. Лиза прошла в гостиную и сразу заметила, что какая-то невидимая паутина покрыла все предметы в комнате, как будто они замерли, не чувствуя теплой руки хозяйки.

– Что случилось? – спросила она.

– Я вам чаю налью, – сказала девушка, видя Лизино смятение.

Она тоже присела и рассказала, что отец ушел странствовать как саньясин¹⁸, и мать его сопровождает.

– У нас некоторые люди, когда они чувствуют, что в жизни выполнили все свои обязательства, уходят из дома, – сказала девушка. – Но мои родители просто совершают паломничество в Варанаси, где отец хочет умереть, потому что болезнь его совсем поглотила.

Сердце Лизы сжалось: Вайбхав и Аванти, как простые дервиши, ушли, все бросив, на берега Ганги с чашей для подаяний. И будут спать на берегу или на асфальте, а когда Вайбхав умрет, Аванти купит дров, чтобы сжечь тело мужа на костре. И она вспомнила слова Аванти: «Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и прошлом».

– Не переживайте так, – грустно улыбнулась дочь Аванти. – У них есть сбережения, и они могут снять комнату в Варанаси, там много таких домов, где дешево сдаются комнаты тем, кто приходит умирать.

Но с другой стороны, Лиза слышала, что пока паломники идут, они продолжают бороться за жизнь, настолько велико стремление умереть на берегу Великой реки. Это не доживание и не умирание в больничной палате, а путь познания, новых открытий, душевных переживаний, моментов просветления и даже радости. Гармония с миром, завершение движения духа, прежде угнетаемого суетной жизнью, а теперь свободного.

И бродяг нигде не гонят, их принимают как данность, как неотъемлемую часть общества. Индийский мир – очень цельный.

– Вы не пугайтесь, – говорила молодая хозяйка, – это удивительно одухотворенное место, там нет печали, а есть благость и счастье освобождения от кармы. Я была там. Вечером в разных местах на набережной появляются огоньки – это зажигают погребальные костры. Туристы и местные узкими улочками спускаются к местам совершения обрядов. Костры разгораются, люди молятся, напутствуют умерших; и на этом необычном променаде царит дух свободы, и лица у людей там особенные, потому что это бесконечный праздник.

Лиза вышла на улицу и пошла по теневой стороне под сенью раскидистых деревьев. «Ничего себе праздник», – думала она про Варанаси. Она и раньше слышала, что это зрелище похоже на фестиваль. Но, к сожалению, не все могут купить дрова для погребального костра. И тогда… тела кидают в Гангу.

Невозможно привыкнуть к этой стране. Не зря Моти говорит: «Если живешь на реке, подружись с крокодилом». Но сейчас ее одолевала усталость, хотелось есть, и она ускорила шаг, чтобы поскорее добраться до отеля. Теперь она уже не сомневалась, что поселившееся в ней существо меняет ее вкусы и привычки, ставит на чистом листе затейливые кляксы новых правил, из которых вырастет стебель с неизвестно каким цветком. И было ощущение, что ее жизнь начинается сначала – совершенно другая жизнь, с другой кармой. Вместе с изменившимися пристрастиями в еде изменились и взгляды на окружающий мир. Он словно отодвинулся, расширив пространство для кокона, в котором она пребывала вместе с этим существом. Все прежнее не имело особого значения, и текучка тоже быстро отошла на второй план. И когда она мысленно заглядывала внутрь себя, всегда извлекала из глубины спокойствие и уверенность.

На следующий день завершили погрузку, и бригада переместилась из цеха на палубу. Работать на корабле, если держаться в тени, было вполне терпимо, к тому же аюрведические таблетки помогли Лизе, и, к счастью, никто по соседству ничего не красил, причал был почти пуст. Как хорошо, когда корабли уходят в море. В соседней гавани стояли десятки яхт на приколе. И если не глядеть вниз на воду, то можно было представить, что ты где-то на курорте. Но в этом городе невозможно без ложки дегтя, на единственном корабле, который находился неподалеку, таскали якорную лебедку – то с одного борта, то с другого, и лебедка эта со всеми прочими механизмами скрипела так, как будто на ржавой цепи вытягивали ведро из сверхглубокой скважины.

За три дня до начала испытаний приехали Роман и Геныч, и на разных палубах все дружно включились в ударный труд в поте лица, а точнее, в поте с головы до ног. И наконец, настал день, когда в предрассветных сумерках сдаточная бригада во главе с Романом поднялась на борт и быстро исчезла в трюме. В кубрике сразу поставили чайник и стали разворачивать гостиничные ланч-пакеты с завтраком. На корабле было полно людей, но он выглядел пустынным, только дежурные у трапа и по бортам. Потом с берега прибежал вестовой, и на мостике почувствовалось оживление. Швартовы отдали без всякого шума и плавно отчалили. Матросы работали слаженно и быстро – кому посчастливилось попасть на военную службу, контракты заключали минимум на десять лет.

Пока шли на полигон, постоянно меняли скорость, то стопорили ход, то выполняли крутую циркуляцию на скорости. Уж эти кидания корабля да еще в качку, как их любят молодые индийские офицеры, но придраться было не к чему, все двигатели работали отлично. Только вот у Лизы циркуляция вызывала тошноту. Она вышла на вертолетную площадку подышать свежим воздухом и сразу напоролась на боцмана. Он был так ошарашен, увидев женщину на корабле, да еще белую, что стал заикаться.

– Ухожу, ухожу, – махала на него руками Лиза, – еще один глоток воздуха и ухожу.

Обедали в кубрике, ординарец принес индийский суп и жареную курицу, специально приготовленную для русских. Потом мужики долго возились на палубе и в посту управления.

Стрельбы начались утром. Палубу очистили от людей, приемочная комиссия, которую возглавлял все тот же коммандер Ачари, расположилась на мостике, а бригада распределилась по постам. Когда стрельбы были закончены, все столпились в носовой части, и Лиза настороженно оглядывала офицеров, ища глазами Вихана. Но его не было.

Роман остался доволен испытаниями. Они с Гришей вышли на верхнюю палубу, а вокруг них уже собралась толпа индийцев, младшие инспекторы и примазавшиеся к ним добровольные наблюдатели. Тут и началась основная Лизина работа – обсуждение, то есть препирательства с толпой. Офицеры глядели с мостика и наверняка одобряли активность своих подчиненных. Роман с Гришей, сохраняя полное спокойствие, отбивались от вопросов. Матросы докапывались до всяких мелочей, высказывали собственную точку зрения на законы физики – и ни за что не хотели уступать доводам противной стороны, ударяясь в казуистику. Спорили уже не ради истины, а ради самоутверждения. Хлебом их не корми, только дай поспорить. Но когда матрос в старшинских погонах заявил о якобы слишком кривой траектории снаряда, Лизе хотелось сказать ему: «Ты про закон Ньютона слыхал?» – но ее дело маленькое, повторяй, что тебе говорят. Препирательства продолжались около часа, пока не явился коммандер Ачари с сообщением о том, что высокая комиссия вынесла свой вердикт – отлично.

Уже ночью бесшумно пришвартовались к спящим кораблям четвертым по счету, и приставленный к бригаде ординарец, вывел всех в полутьме через спящие корабли. На причале их ждал автобус. В автобусе и кемарили до рассвета, потому что без Ракеша с его ворохом бумаг на въезд и выезд из доков не выпускали. Как объяснить охранникам-сикхам, что люди не с неба упали. Никто не удосужился позаботиться о разрешении на выход. Водитель с кем-то связывался по телефону, перезванивал, ему тоже звонили. И наконец, какой-то начальник, разбуженный среди ночи, дал приказ охране – пропустить.

Добравшись до отеля, уставшая Лиза плюхнулась в постель, но долго не могла уснуть. Она была уверена, что Вихан присутствовал в рубке, она просто чувствовала его взгляд, наверняка он видел ее. Но, как сказал Прабхат, индийская философия – это отдавать и отказываться, и, наверное, здесь многие исповедуют ее, поэтому и любят болливудские фильмы с хэппи-эндом. И ей тоже пора выйти из индийского колеса сансары – отдать, освободить душу от лишнего груза. Короче – пора спуститься на землю.

Не разжимай объятий

В воскресенье все собрались ехать на Элефанту – и Рома, и Геныч, и Леня с Саньком, и Лиза. Когда они заканчивали завтрак за круглым столом, в сумке у Лизы зазвонил телефон. Это был Вихан, которого она уже почти вычеркнула из своей жизни.

– Чандрани, – сказал он, как ни в чем не бывало, – я соскучился по тебе. Очень хочу тебя видеть.

– Нет-нет, – ответила растерявшаяся Лиза, – мы едем на Элефанту.

– Но тогда я зайду вечером, – настаивал Вихан.

– Ну ладно, – вежливо согласилась она.

Когда Лиза закончила разговор и вернулась к своему кофе с нежнейшим индийским тирамису, она увидела несколько растерянные лица мужиков.

– Едем на Элефанту! – сказала она весело. – Собирайтесь, а то будет много народу.

Собрались быстро и на такси доехали до Ворот в Индию. Отстояв очередь, сначала в кассу за билетами, а потом на посадку, погрузились на небольшой прогулочный кораблик. Час путешествия по Аравийскому морю, и вот она – Элефанта, остров с древними храмами, которые в базальтовых скалах монахи высекали вручную в течение нескольких столетий, и все храмы посвящены богу Шиве. А огромного базальтового слона, в честь которого назван остров, здесь давно нет, он стоит, как и положено слону, около входа в зоопарк, по соседству с Музеем Виктории и Альберта. Подниматься пришлось по тропам и высоким каменным ступеням. На площадках отдыха шла торговля едой и безделушками, и лениво разгуливали священные коровы, роста они были такого, что на них можно было облокотиться. Но никому такая идея в голову не приходила, наоборот – их отгоняли, потому что в надежде поживиться они совали свои рогатые морды чуть ли не туристам в сумки.

Все храмы располагались в пещерах, некоторые из них тянулись далеко вглубь, и приходилось пользоваться фонариком, чтобы разглядеть высеченные на стенах изображения. Величие храмов, изобилие и красота скульптурных сцен поражали. Эти сцены отображали житие и подвиги многоликого Шивы, а в центральном храме в венке из цветов, как объект особого поклонения, красовался огромный лингам Шивы.

Потом спустились на смотровую площадку, откуда собирались совершить подъем на вершину горы, где находилась главная достопримечательность, ради которой мужики и приехали, – старинная английская пушка. На площадке было полно обезьян разного калибра и возраста. Приматы позволяли наблюдать за собой, даже скорее они сами наблюдали за туристами, чтобы не упустить очередную возможность полакомиться. Лиза решила разделить банан на несколько частей, чтобы кормить сразу несколько детенышей.

– Снимайте меня на видео! – кричала она.

Но тут один детеныш, оскалившись, вырвал у нее зажатый в руке кусок, она достала еще один банан, и пока она делила его на части, прибежали еще две обезьяны.

– Не жмоться, отдай им все сразу! – кричал Санек, – они тебя исцарапают. Бросай бананы немедленно!

Спасаясь от цепких лап обнаглевших обезьян, Лиза бросила бананы, и тут раздался вопль стоящей рядом американки, которая скормила уже все фрукты животным. Самая большая обезьяна, до этого спокойно наблюдающая за кормлением со стороны, прыжком приблизилась к туристке, зло сверкнула глазами и выхватила у женщины пластиковый пакет. Она мигом сиганула на дерево вместе с пакетом, уселась на ветке и запустила внутрь свою руку, но не найдя ничего съестного, стала все вытряхивать. Сначала на землю плюхнулась бутылка с водой, которую подбежавшие обезьяны открыли довольно быстро, и принялись пить, а потом под вопли обладательницы пакета грохнулась камера. Толпа затаила дыхание. Камера была разбита.

– Я же говорил, – обернулся к Лизе Санек, – эти чудовища на все способны.

Лиза остолбенела, ужасное сравнение пришло ей в голову – что-то неуловимо похожее было в повадках этих животных и несчастных людей, которые постоянно недоедают, по крайней мере, тот же дикий и голодный взгляд.

– Лучше идем смотреть пушку, – сказал Геныч

Подниматься еще на одну гору Лизе не хотелось, но не уважить интерес мужчин к старинному оружию она не могла. Истинное эстетическое чувство у них проснулось именно здесь, на горе, откуда открывался отличный вид для обстрела всех гаваней острова.

Вернувшись с экскурсии, Лиза на всякий случай привела себя в порядок, кто его знает, может и вправду Вихан дозрел до решительного шага, а все это время было ему необходимо для улаживания семейных проблем. Он пришел вечером, с бутылкой французского шампанского и коробкой пирожных. Все это он молча поставил на чайный комод и немного помедлил, тревожно поглядел на Лизу, как бы ожидая ее реакции. Нет, она не могла броситься ему в объятия, слишком много обид. Она подошла к окну и встала к нему спиной. Он приблизился и обнял ее так, как будто они не расставались, а просто произошла размолвка или какое-то глупое недоразумение.

– Ты так много для меня значишь, – сказал он, привлекая ее к себе.

Он похудел, большие серые глаза на бледном лице были глубоки и печальны, давно не стриженные волосы спадали на уши, придавая его облику утонченность, свойственную поэтическим натурам. Он не сказал ни слова в оправдание своего отсутствия, наверное, считал, что она все понимает – как будто он вернулся домой, после спуска по неспокойной и порожистой реке. Лизу охватило прежнее волнение, Вихан ей был родной. Она знала каждую его морщинку, чувствовала биение сердца и без слов понимала оттенки его настроения. Только огромное расстояние, умноженное на время, сможет… нет, не забыть его, а смазать краски, оставить часть переживаний за пыльной занавесью мумбайского неба.

И, когда его руки скользнули по ее телу, захотелось оказаться в невесомости и замереть на миг, освободившись от всех обид. Ведь она его ждала каждый день, каждую минуту. Ее длинный домашний халат с затейливой вышивкой, купленный в магазине «Ле Милл» вблизи Форта, струясь шелковым полотном, предательски упал на пол.

Лиза была на грани совершенно незнакомого прежде возбуждения. Словно птица с расправленными крыльями, она ощутила струю восходящего течения и божественный солнечный поток, когда можно потерять голову или наоборот – найти в себе новые силы, встать, наконец, на крыло и насладиться чувством полета, как, например, альпинист, покоривший вершину. Только теперь в ней пробудилась настоящая женщина, готовая отдаться любви и готовая отказаться от возлюбленного, если этого потребуют обстоятельства.

Когда он разжал объятия, Лиза надела халат и подошла к окну. Задумавшись, она смотрела на море, в вечерних сумерках, подсвеченное уходящим за горизонт солнцем, оно играло серо-бронзовой рябью.

– Чандрани, ты так похорошела, – Вихан не отрывал глаз от нее, – в тебе появилось что-то необычное.

– Я и сама знаю, что изменилась, – ответила Лиза и резко обернулась.

– Я не могу потерять тебя, – говорил Вихан, – я все продумал за это время. Мы найдем место, где создадим свой дом, уедем отсюда.

– Мечтатель брамин, – улыбнулась ему Лиза.

Он опять говорил про Сингапур, Филиппины и Малайзию. Но лучше всего Европа, считал он. А Лиза подумала, что в Германии или в Швеции он будет всего лишь индусом, без всяких каст, поэтому сказала:

– Лучше Европа.

– Только надо немного подождать, до окончания моего контракта осталось меньше года, – Вихан уговаривал, скорее всего, самого себя. – Я получу приличную премию и, кроме того, очередное звание. Смогу хорошо устроиться в любой стране. Но только все, что вложено в мое обучение, я обязан вернуть отцу.

Лиза смотрела на него, как на ребенка, который хочет быть пожарным. И кивала.

– А Рашми? – спросила она равнодушно, с интонацией, как говорят в сувенирном магазине: «Вон того слоника, покажите».

– Мы оформим развод, но я не могу ее принуждать. Она обязательно устроит свою судьбу. Понимаешь, она не может иметь статус разведенной женщины, будут говорить, что ее бросил муж. Она все понимает и, я уверен, подаст на развод первой.

Тень насмешки пробежала по Лизиному лицу, она вспомнила его сумасшедшую Рашми и покачала головой, как будто хотела сказать, что слоник ей не понравился. Вот оно как оказывается: статус разведенной женщины – это позор, а быть мистрис, то есть любовницей – это так и надо. И мать Вихана так же считает и воспринимает это как «ничего особенного», потому что мистрис в определенных ситуациях здесь вполне допускается, и безродная, по их понятиям, Лиза для этого вполне подходит. Она всего лишь атласная кобылица, а он неутомимый наездник, и их будущее неуловимо и призрачно.

Все-таки гармония недостижима, даже временное равновесие недостижимо. Стоит только ему разжать объятия, как мир разваливается на две половинки, и они как две звезды улетают к своим галактикам. И при этом Вихан считает себя по-европейски образованным человеком, смотрящим на мир широко. Недалеко он ушел от своих предков брахманов, которые, если им случалось пожать руку иноземке, потом усердно совершали процедуры очищения.

Но Лиза прощала Вихана, как прощают обожаемого ребенка, который скоро вырастет и улетит из гнезда. Хотя судьба уготовила ей сделать этот шаг – это она скоро улетит – разговоров о продлении визы больше не было.

На следующий день она договорилась встретиться с Моти на набережной во время прогулки с Балу. Ей надо было спросить про гинеколога. Но Моти опять понесло в древние культуры, он продолжил свой рассказ о племени людей, которые давным-давно поселились между Тигром и Евфратом, и о том, что их древнее вероучение, зороастризм, имеет много общего с индуизмом. Сдвинуть с темы Моти, который нашел в лице Лизы свою аудиторию, было непросто.

– Вы мне уже рассказывали про зороастрийцев, они жили там тысячелетиями, а потом бежали из мусульманского Ирана, – она старалась говорить как можно мягче, – очень интересно. Но все ваши, как индуистские, так и парсианские ограничения для вступления в брак придуманы только из-за денег, самая обычная жадность, чтобы никто чужой не завладел накопленным за века богатством.

– Ты еще молода, – вздохнул мудрый Моти, – не понимаешь, какую важную роль в жизни играют деньги. Особенно в Индии. Но не деньги главное, – он не спеша набивал трубку, раздумывал о своем.

В конце концов, Лизе удалось вклиниться в рассуждения Моти со своими неотложными проблемами. Она начала с того, что непривычный жаркий климат и пыльный воздух этого города действуют на нее ужасно, и здоровье ее под угрозой, даже женского врача она не посещала уже больше года. Моти посмотрел на нее с явно выраженным удивлением. Вероятно, не ожидал такой откровенности.

– С тобой все в порядке, кто-то там, – он показал на небо, – тебя хранит. Я в этом уверен. Но лучше, конечно, показаться врачу. Здоровье не купишь за деньги.

Он еще немного порассуждал, вспомнил свою жену и дочерей, которые жили в Лондоне, и по которым он сильно скучал.

– Вот уж где ужасный климат, – говорил Моти, сочувствуя своим близким, – густой туман у них там, как гороховый суп¹⁹.

И наконец, порывшись в кнопочном телефоне «Нокиа», Моти дал ей адрес врача, которого посещали женщины его семьи.

– Это не дешево, – заметил старик, понизив голос, – но врач хороший, и это женщина.

Лиза поблагодарила его и сразу перевела разговор в другое русло:

– Почему все говорят, что не любят англичан, а сами им подражают? И богатые стремятся жить в Лондоне, а то и в Америке.

– По разным причинам, – ухмыльнулся Моти.

Молодая женщина, которая несла в себе совершенно другой, незнакомый ему мир, определенно его развлекала; он глядел на нее немного снисходительно, изучал, удивлялся и немного подтрунивания над ней.

– А что тебе Лондон? – продолжил он. – Мы связаны с Британией пуповиной более двухсот лет. Для богатых заграница не фетиш – это и образование, и бизнес, и прогулки с шопингом. Они берут оттуда только то, что им нужно, и это всего лишь щепотка соли для индийской кухни. И для этого, между прочим, тоже нужны деньги.

За разговорами они дошли до дома Моти. Лиза потрепала Балу на прощанье и помахала старику рукой. Оставшись одна, она сразу же позвонила доктору и записалась на следующий день.

Докторша, приятная женщина в сари, с объемистым пучком волос, уложенным на затылке, терпеливо выслушала Лизу. Ее лицо с индийским загаром было миловидным и открытым, большие черные глаза подведены сурьмой, как у восточной красавицы. Она осмотрела Лизу, ловко и безболезненно, проверила ее состояние ультразвуком и вынесла свой вердикт, от которого Лиза оторопела. Она про такое даже не слышала, разве что у собак.

– Это ложная беременность, – сказала врач.

– Не может быть! – вспыхнула оторопевшая Лиза, – я чувствую …

– Бывает, бывает, – успокаивала она растерянную Лизу, сочувственно улыбаясь, – тем более смена климата, возможно, какие-то переживания.

Покинув кабинет и окунувшись в душный воздух прежде незнакомого района, первое, о чем Лиза подумала, как хорошо, что она ничего не сказала Вихану. Представить невозможно, ложная беременность. Это она в своих раздумьях и снах все сама придумала. Не пришел еще момент для зачатия, ни одна душа не захотела избрать ее чрево для своего появления на свет. Да и сам Вихан, который мечтал о ребенке, при теперешних обстоятельствах счел бы ее беременность несвоевременной. «В Индии просто так не залетают, – думала Лиза, – здесь свои кармические законы, а может даже космические».

Обратно она доехала на электричке до вокзала «Черчгейт» и дальше пошла пешком по Джамшеджи Тата Роуд. После часа пик эта улица становилась совершенно пустынной, разве что небольшая семья тротуарных, которая после окончания муссона, вернулась на прежнее место, разложила свои манатки под акацией; а глава семьи примостился к фундаменту дома, лежа нога на ногу и покуривая трубку с чарасом. Грел свою спину на теплом асфальте и балдел, покачивая ногой. Сразу вспомнился Крым, Новый Свет и горная гряда Караул-Оба. В студенчестве они тоже спали на теплых скалах.

Лиза дошла до перекрестка с кольцевым движением Дешмук Човк и заметила там оживление. На фоне блекнувшего предзакатного неба выделялись ярко одетые женщины, за ними стояли мужчины в серых брюках и дешевых рубашках – все они скопились около туалета Сулабх и были возбуждены, что-то ели из пакетиков и шумно беседовали. Некоторые женщины пританцовывали, но заметив чужестранку, толпа, приглашенная на праздник к обитателям туалета, насторожилась. Лиза улыбнулась им, помахала рукой и зачем-то крикнула:

– Happy birthday!

Добравшись до своей комнаты, она заварила китайский ароматный чай и стала переключать программы телевизора. Впервые за все время она остановилась на канале «Россия 24». На русском языке здесь был всего один канал, и она обычно смотрела его в гостях, мужчины любили обсуждать события на родине.

Пока она принимала душ и сушила волосы, показывали какой-то передовой роддом, приглашая посетить его по случаю. И она снова с некоторым сожалением подумала о том, что существо, которое она уже считала своей собственностью, испарилось, улетело в свой призрачный мир. Но зато на смену ее постоянному беспокойству пришла безмятежность и даже лень – можно ни о ком не заботиться. Даже Вихана она теперь не ждала как прежде, хотя всегда радовалась его приходу. Она взяла книгу индийских сказок на английском языке, подаренную Виханом, и развалилась на диванных подушках.

Но тут послышался стук в дверь. Кто бы это мог быть в такой поздний час? Лиза отворила. На пороге стоял раскрасневшийся Леня, он был пьян, его трясло как в лихорадке, и он невнятно бормотал:

– Еще друзья называется, я только что вышел от Геныча, смотрю – труп у лифта, он ушел до меня, ну я обратно и стучу, а Геныч не открывает. И никто не открывает! Бесполезно стучать, – причитал Леня, роняя пьяную слезу. – Ни один не открыл! Друзья называется.

– Видела бы твоя мама, во что ты превратился, – со вздохом произнесла Лиза. – Геныч, наверное, закрыл дверь и тоже упал. А что отмечали?

– Пойдем, я тебе покажу труп, его надо в номер переправить, а ключа нету, – стонал Леня. – Отмечали? – вдруг он вспомнил Лизин вопрос, – У механика сын родился.

– А труп чей? – спросила Лиза, выходя из комнаты в шелковом халате.

– Наладчика Петрова, который недавно приехал. Он ключ от своей комнаты оставил у Геныча и упал.

В коридоре, к счастью, было пустынно. Они поднялись этажом выше, двери лифта отворились – и Лиза замерла: поперек лифта лежал наладчик Петров так, что пришлось через него переступать.

Хороша она будет, если понесется вниз на стойку, да еще в халате, просить, чтобы открыли дверь Петрова. Такие новости тут обсуждаются персоналом с большим удовольствием, тайно, конечно, но до Томилина наверняка дойдет (по секрету). И тут случилось чудо – открылись двери соседнего лифта, и из него вышел румбой. Лиза машинально схватила его за рукав.

– Стой. Я тебе денег дам, – сказала она.

Румбой оживился, и игриво поглядел на Лизу, повел глазами. Он глядел так, как будто готов был и без денег. Лиза немного смутилась, но все-таки преградила ему путь, подтолкнув к другому лифту.

– Ему плохо, – сказала она, указывая рукой на Петрова, – он ключ потерял. Сбегай вниз, попроси ключ, надо его спать уложить.

Коридорный обомлел еще больше. Ничего себе, упасть перед лифтом без сознания из-за того, что потерялся ключ. Но когда он вернулся с ключом, все оказалось гораздо серьезнее. Петров, мужчина лет сорока пяти и довольно грузный, на ноги вставать не желал. Лиза сбегала в номер, принесла графин с водой. Петрова окатили, сначала он спросил, оглядевшись: «Где я?», а потом всем сообщил: «Я уж тут как-нибудь». Коридорный позвал еще двоих, и они впятером потащили Петрова в номер по коридору, спать уложили на полу, и еще полчаса Лиза сидела с «больным», то измеряя ему пульс, то прислушиваясь к дыханию.

А утром на работу.