Ей хотелось расспросить Тима, как он сходил, как устроился, но она помнила усвоенное с детства: мужика сначала накормить, всё остальное – потом.
– Дима, Катя, руки мыть, живо. Найдёте, найдёте ванную, не заплутаете, – Зина рассмеялась и кивнула Тиму. – Представляешь, забежали на тот конец и кричат. Мама, где мы? – пропищала она тоненьким голосом.
Тим невольно рассмеялся, прислушался к детскому визгу в ванной и покачал головой.
– Пойду разберусь.
И наконец сели за стол. Зина разлила суп, положила нарезанный хлеб.
– Вкусно как, – заявил Дим, облизывая ложку.
– Ну так домашнее же, – гордо улыбнулась Зина.
Тим кивнул.
– Да, вкусно.
Сам он не мог бы сказать, нравится ли ему, вкусно ли, но дети довольны, суп сытный, горячий… конечно, хорошо. Он ел и чувствовал, как медленно выходит из него холод. Он, оказывается, здорово замёрз и даже не заметил за беготнёй.
– Тима, ещё?
Он покачал головой.
– Нет, сыт.
– Пап, а ты чего купил? – вклинился Дим.
– Дай поесть отцу, – строго сказала Зина, мимоходом погладив Дима по голове. – Сейчас чаю попьём, – и, поглядев на Тима, спросила: – Ну, как всё? Хорошо сходил?
– Да, – Тим улыбнулся. – С работой всё в порядке. В четверг уже выхожу. В Комитете я всё оформил. Ссуду нам дали. Безвозвратную.
Зина сидела напротив него и смотрела. Смотрела так… Тим не знал, как это назвать. Не было в его жизни ещё такого, вот и слов для названия нет.
– Сегодня на полу спать придётся. Завтра пойдём, купим, постели, кровати, посуду…
Зина кивала и поддакивала.
После чая он показал Зине покупки. Она ахала, расставляла, раскладывала…
– Я… – он запнулся, не зная, стоит ли называть Эркина его индейским именем, в лагере, как он помнил, его называли только Морозом, наверное, и здесь лучше так. – Я Мороза встретил.
– Это Женькин муж? – живо спросила Зина.
– Дядя Эрик, да? – немедленно влез с уточнением Дим.
– Да, – кивнул Тим. – Они тоже здесь живут. В семьдесят седьмой.
– И Алиска здесь? – обрадовался Дим. – Во весело будет!
– Сугроб будете измерять? – улыбнулся Тим.
И тут позвонили в дверь. Зина удивлённо посмотрела на Тима. Почему-то Тим сразу решил, что это Эркин. И спокойно пошёл открывать. Даже не спросив, кто там, щёлкнул замком и распахнул дверь. И замер. Перед ним стоял белый в форме. Не армейской, но… Полиция?! Зачем?!
– Участковый инспектор старший лейтенант Фёдоров, – и чётко привычный взмах руки под козырёк. – Могу я войти?
Тим попятился, впуская странного гостя в квартиру.
Обо всех новых пассажирах «Беженского Корабля» Фёдоров получал информацию трижды. От Мани с Нюрой, коменданта Ванина и под конец по сопроводилке из Комитета. И, подшивая официальный лист в официальную папку, он уже знал, чего и сколько новичок купил в магазине, в какой квартире живёт и ещё массу всяких интересных мелочей, которых в бумагах просто не бывает.
Вот и сегодня, когда он шёл по своему обычному «вторничному» маршруту, его окликнули:
– Родион Макарыч!
Нюра в белом халате и накинутом на голову платке махала ему с заднего – оно же грузовое – крыльца магазина. И, когда он подошёл, зачастила:
– Вы уж зайдите, мы же ж тут совсем без вас…
– И чего тут у вас стряслось? – спросил он, заходя в маленькую подсобку.
– Ты как хочешь, участковый, – с ходу встретила его Маня, – а я так не могу. Мне ещё жить, а тут…
И обе наперебой стали выкладывать участковому, какого страха натерпелись, когда, ну, как раз перед обедом, ввалился к ним, чёрный, страшный, ну да, ну, такой страшный…
– Ну уж и страшный? – усомнился Фёдоров, усаживаясь за стол, служивший Мане сейфом, столовой, бухгалтерией, косметическим салоном и… много чего ещё на этом столе делалось. – Ты, я помню, и на Мороза баллоны катила.
– Да сравнил! Мороз что, индей вот только, а так ничего, даже красивый. А этот… ну, страшо́н, ну… Ты пост хоть мне поставь, а то я одна…
– Чего тебе поставить? – удивился Фёдоров.
– Да ну тебя, – отмахнулась Маня. – Я о деле, а у тебя одно на уме.
– И денег у него много, – сказала Нюра. – И набрал всего, как роту кормить, и с сотенной сдачу набирали.
– Ну да, пачка сотенных, – подхватила Маня. – А ссуду комитетскую ещё не мог получить.
Фёдоров задумчиво кивнул, но сказал:
– Ну и что? И вот, тот же Мороз, ты же сама мне говорила, с деньгами был.
– Не пьёт парень, вот деньги и водятся, – отрезала Маня. – А этот не иначе, как ограбил кого. Ты бы, Родя, увидел его, так… да ему за одну морду статью вешать можно.
– А твоя… на сколько статей потянет, – встал он. И когда Маня с Нюрой отсмеялись, сказал серьёзно: – Ладно, всё утрясётся.
Прямо от них он, тоже как всегда в такие дни, пошёл к Ванину. Комендант сидел в своём кабинете, приводя бумаги в порядок.
– Как к тебе ни зайду, так ты в бумагах.
– Так для тебя ж и делаю, у милиции бумаги всегда на первом месте, – ответил, не поднимая головы, Ванин. – Надо ж новоприбывших оформить.
– Много въехало?
– Одна семья. Но сто́ят… многих.
– Большая семья?
Фёдоров плотно, для долгой беседы, уселся у стола коменданта.
– Муж с женой, да двое детей, – комендант улыбнулся. – Мальчишка там… ушлый. Пока мал, конечно, а потом… отцу хлопот много будет, а лет так через десять и тебе может.
– Десять лет ещё прожить надо, – хмыкнул Фёдоров.
– А отец? – комендант начал отвечать на непрозвучавший вопрос и пожал плечами. – А что отец? Вроде, мужик с головой. Он уже про тебя спрашивал.
– Про меня? – очень удивился Фёдоров.
– Про отделение. Он оружие привёз, ну, и хочет разрешение зарегистрировать.
– Разрешение ещё получить надо.
– У него есть, – комендант дописал строчку, показал страницу Фёдорову и захлопнул книгу учёта жилого фонда.
– Пять комнат, значит, – кивнул Фёдоров. – Запасливый.
– В пределах нормы, а бо́льших у меня и нет. Но по жене судя, на вырост взял.
– Бывает. Так ты говоришь, мальцом через десять лет заниматься придётся, – встал Фёдоров. – Ну, тогда я пошёл.
– С богом, участковый, – проводил его комендант.
К новым жильцам – Черновым – Фёдоров пошёл вечером, когда дома нет только работающих во вторую смену.
Он не ждал, что ему так легко, ни о чём не спрашивая, откроют. И не ждал, что страх Мани сразу получит такое наглядное подтверждение. Да, от одного вида высокого широкоплечего негра не по себе делается. И в руках ничего, и одет по-домашнему, а пробирает. Как ещё Маня прямо за прилавком в обморок не грохнулась? Не иначе, за выручку испугалась.
Представился он по-русски, но дальше разговор повёл по-английски, чтобы ссылок на незнание языка не было.
– Ваши документы, пожалуйста.
– Да, сэр, – так же по-английски ответил негр.
Зина сгребла, прижала к себе детей. Катя сразу уткнулась в её юбку, спряталась, а Дим подсматривал, но стоял тихо. Тим покосился на них через плечо, и Зина, сразу поняв, ушла с детьми в кухню. Тим перевёл дыхание. Все их вещи были сложены в прихожей прямо на полу в углу, и его сумка там же. Тим взял её, открыл и достал документы, протянул всю пачку.
– Пожалуйста, сэр.
Но приём – сразу дать просимое и тем одновременно освободить свои руки и связать руки противника – не прошёл сработал. Фёдоров брал по одной бумажке, просматривал и возвращал. Руки оказались связанными у Тима.
Разрешение на оружие Фёдоров просмотрел особо внимательно.
– А где само оружие?
– Да, сэр, – кивнул Тим, убирая остальные бумаги обратно в сумку.
Теперь, когда стало понятно, зачем пришёл этот полицейский – нет, здесь же милиция, милицейский, нет, милиционер, правильно – он почти успокоился. Бросив сумку к вещам, Тим вошёл в уборную и через несколько секунд вернулся со свёртком.
– Вот, сэр.
Фёдоров сверил марки, номера, вытащил из ножен холодно блестящий кинжал, осторожно, но умело попробовал заточенное с двух сторон лезвие.
– Малец не доберётся? – спросил он по-русски.
– Нет, – так же по-русски ответил Тим. – Надёжно.
Фёдоров вернул ему разрешение и оружие.
– На регистрацию в понедельник придёшь, в отделение. Где это, знаешь? – Тим кивнул. – В четвёртый кабинет.
– Когда в понедельник? – спросил Тим.
– У тебя какая смена?
– Я ещё не знаю. Сказали, что график скользящий, и в четверг во вторую, – обстоятельно ответил Тим.
Фёдоров кивнул. А неплохо по-русски говорит, и понимает вполне. И разрешение выдавала контора… известная.
– Это где, в стройуправлении?
– Нет, – Тим улыбнулся нехитрой ловушке. – На автокомбинате.
– Вот в свободное время и зайдёшь. С оружием и документами.
Тим кивнул. И тут из кухни осторожно выглянула Зина. Из-за её бока сразу высунулась мордашка Дима. Фёдоров улыбнулся им. Козырнул.
– Извините за беспокойство. До свидания.
– До свидания, – ответил за всех Тим.
Зина только беззвучно шевельнула губами, а Дим хотел что-то сказать, но Зина закрыла ему рот ладонью.
Тим, ловко удерживая в одной руке свёрток и документы, проводил милиционера до двери, вежливо из-за его спины открыл её перед ним и, когда Фёдоров вышел, без стука захлопнул и быстро дважды повернул оба замка. Вывернувшись из-за Зины, Дим кинулся к нему, но Тим взглядом остановил его и пошёл в уборную. Вышел он оттуда почти сразу же уже без свёртка, в два шага пересёк прихожую, взял свою сумку и спрятал туда разрешение. И, только положив сумку на место, повернулся к стоящим в дверях кухни Зине с детьми и улыбнулся им. Зина сразу засмеялась и заплакала, а Дим с Катей кинулись к нему.
Тим почувствовал, что Катя дрожит, и взял её на руки. Катя обняла его, уткнувшись лицом в его шею.
– Пап, – дёрнул его снизу за рубашку Дим. – Пап, ты совсем-совсем не испугался?
Тим улыбнулся.
– Бояться можно, Дим. Нельзя показывать страх.
– Всегда-всегда?
– Иногда можно и показать, – продолжал улыбаться Тим, глядя куда-то в пустоту над головой Зины.
– А когда можно? Ну, пап?!
– Когда это нужно, Дим.
Зина подошла и обняла Тима вместе с Катей. Дим, цепляясь по-обезьяньи, полез по Тиму наверх. Тим помог ему и встал так, чтобы их головы были вместе.
Наконец Катя перестала дрожать, а Зина плакать.
– Ну вот, – Зина вытерла глаза и улыбнулась. – Поздно-то уже как, ночь совсем. Спать пора.
– Да, – Тим опустил детей на пол. – Пора.
– Тима, – захлопотала Зина, – спать на кухне, может, будем. Там, вроде, потеплее. И обжили уже.
– На первую ночь сойдёт, – согласился Тим.
Два одеяла, простыни, его и Зинина куртки, ещё всякие вещи… Ладно, бывало и хуже. Но завтра же надо купить и постели, и кровати, и вообще… Ремонт делать не надо, так что они могут сразу обставлять квартиру. Всё это Тим сказал Зине, пока они сооружали на кухне постель.
– Ну да, ну да, – кивала Зина, заворачивая их обувь в какие-то тряпки, чтобы сделать изголовье. – Сегодня уж по-беженски, конечно.
– Сначала… сначала с утра пойдём в Старый город. Мне про один магазин рассказали. К Филиппычу. Там всякую мелочь хозяйственную и купим. И постели. Привезём и тогда в мебельный, – говорил Тим.
– Тима, а с одеждой-то?..
– В четверг с утра, – сразу решил он. – Мне во вторую, успеем. Ну вот. Спать только в одежде будем.
– Я рейтузики на них надену, – сказала Зина. – Прямо на голое. И свитерки. Не замерзнут.
Наконец улеглись. Дети в серёдке, они с Зиной с боков. И тихая темнота, наполненная сонным дыханием детей. И, как прошлой зимой, тёплое тельце Дима рядом, и прямые тонкие волосы Дима, колышущиеся возле лица. Но нет, он слышит дыхание ещё двоих. Совсем тихое, даже сейчас испуганное Кати, и ровное приятное тепло дыхания Зины. Да, это последняя ночь, когда они спят вот так, в одежде, вповалку, как в рабском бараке. Больше такого не будет. Это его дом, и он будет не хуже тех домов. И… и Зина права: будет лучше. Это его семья, его дом. Как говорили в лагере? Если выжили, то и проживём. Да, всё так. И… и спасибо Старому Сержу, что сделал это для него и Дима. Здесь жить можно. И он будет здесь жить. Раньше, когда они с Димом вот так спали, он обнимал сына, прижимая его к себе. И сейчас Тим вытянул руку, накрыл ею и Дима с Катей, и Зину. Вот так. Он всё сделает, чтобы защитить их. Они доверились ему, и он их не предаст.
Тетрадь пятьдесят третья
Россия
Ижорский Пояс
Загорье
За свою жизнь Эркин пьяным был дважды, по-настоящему пьяным. Когда Джонатан напоил его и Андрея коньяком и когда они вдвоём уже сами напились на Равнине и еле добрели до своего костра. И каково ему было наутро, он хорошо помнил. И сейчас похоже… похоже, то же самое. Тяжёлая – не поднимешь – голова, тяжесть во всём теле, рот и горло горят, и… и, ну, ничего он не соображает. И глаз не открыть, и всё, как будто, не его. Эркин попытался разлепить веки. В получившуюся щёлочку неприятно ударил свет, и он опять зарылся лицом в подушку. Да, в подушку. Значит… значит, он где? Постепенно он не так сообразил, как ощутил, что лежит на животе, обхватив руками подушку, на спине и плечах приятная тяжесть одеяла, от подушки еле ощутимо пахнет руками Жени. Женя… А Женя где? Рядом никого нет. С третьей попытки ему удалось приоткрыть глаза. И увидеть знакомую наволочку и пол. Отмытый выскобленный и натёртый паркет. Да, точно, пахнет мастикой, а ещё… ещё краской и… обойным клеем. Эркин начал вспоминать, что же такое вчера было? Новоселье. Беженское новоселье. С утра и до… допоздна, до ночи. И светло как. Проспал?! Он рывком сел, отбросив одеяло и тут вспомнил, что сегодня выходной, да, чёрт, воскресенье. И… и вроде голоса где-то.
– Эрик! Ты уже встал?
Охнув, он нырнул обратно под одеяло, но Алиса уже вошла и села на корточки рядом с ним.
– Мама, он моргает! – звонко оповестила она мир. – Эрик, а мама блинчики делает. Ты любишь блинчики?
Для удобства разговора Алиса села ему на грудь, а потом, скинув тапочки, решила залезть под одеяло. Положение Эркина было безвыходным, но, на его счастье, пришла Женя, велела Алисе отстать от Эркина и ловко подсунула ему под одеяло чистые трусы.
– Алиса, ну, куда ты? Проснулся, милый? – и легко скользнувший по коже поцелуй в висок. – Тогда вставай, завтракать будем.
Она ещё раз поцеловала его, уже в щёку, встала и вышла, уводя Алису. Эркин под одеялом натянул трусы, откинул одеяло и встал, потянулся, сцепив руки на затылке. Одеваться не хотелось, всё тело гудело, будто он вчера… чем он, чёрт возьми, вчера занимался? Всё как не его, надо хоть немного потянуться, суставы размять. Сейчас, даже если и увидит кто с улицы, не страшно. Он в трусах, всё прикрыто и… и шторы есть! Сине-белые, собранные с двух сторон от окна. Ну да, они же вчера и шторы повесили, и – Эркин задрал голову, проверяя себя – и люстру. И обои поклеили. Во всех комнатах. Ну и денёк был вчера…
…Встали по будильнику, как в будни. На этот раз Женя подняла и Алису. Наскоро позавтракали и стали готовиться. Свернули в рулоны постели, снова связали в узлы одежду, Алиса собрала все свои игрушки в рюкзачок. И еле успели, как взорвался первый звонок. Пришли Виктор и Антон с жёнами. И началось…
…Эркин потряс головой. Ну вот, вроде размялся.
– Эри-ик! – снова влетела Алиса. – А блинчики уже стынут.
– Мг-мм, – язык всё ещё плохо ворочался, и потому он ограничился мычанием.
Он взял свои рабские штаны, жёсткие от пятен лака, клея, а здесь он что, трубу задел? Бирюзовая полоса точно поперёк задницы. Эркин бросил штаны обратно на пол и с наслаждением зашлёпал по чистому полу на кухню.
– Ага, встал, – улыбнулась ему Женя. – Умывайся и завтракать будем.
– Мг-м, – согласился Эркин.
Ладно, посидит он в одних трусах, ничего. Он узнавал и не узнавал квартиру. В прихожей новенькие золотисто-жёлтые «солнечные» обои, большая нарядная вешалка красновато-коричневого дерева, с зеркалом, ящичками, подставкой для обуви и полкой для шапок. И даже со стулом-тумбочкой, чтобы обуваться, сидя, а не… Это… это тоже им кто-то принёс, разобранную, и они её собирали и монтировали. В уборной на полу пушистый бело-розово-голубой коврик, а на стене ящичек с держалкой для рулона. И в ванной на полу у душа, у ванны и раковины коврики, и занавеси у душа и ванны, и шкафчики все повешены, и полочки. Эркин вымыл руки и, кладя мыло на место, увидел себя в зеркале. Ага, точно с высотой подгадали. А ничего, морда не такая уж опухшая. Эркин ещё раз ополоснул лицо холодной водой, сдёрнул с вешалки у раковины новенькое красное с розами мохнатое полотенце, вытерся и повесил его, аккуратно расправив. Тоже подарили. Оглядел ванную. А здоровско как получилось. И совсем на Палас не похоже. И защёлка на двери теперь другая, красивая. Да она особо и не нужна с такими занавесями.
– А вот и Эрик! – встретила его Алиса. – Мама, Эрик пришёл, давай блинчики. Эрик, а спорим, я больше съем!
– Алиса, не шуми, а то ничего не получишь, – строго сказала Женя. – Эркин, ты со сметаной или с вареньем хочешь?
– Мм, – неопределённо промычал Эркин.
Рот у него был уже набит, и его – в общем и в принципе – устраивали оба варианта. Женя поняла это и рассмеялась.
– Ешь на здоровье, – и погладила его по взлохмаченной голове.
И Эркин счастливо улыбнулся ей.
К концу первого десятка блинчиков он ощутил, что язык его слушается, и вздохнул.
– Женя, – виновато начал он, – я здорово вчера перебрал?
– Да нет, – пожала плечами Женя, подвигая Алисе чашку с чаем. – Не больше остальных.
Эркин снова вздохнул.
– Я… я языком много трепал?
– Тоже нет, – улыбнулась Женя. – Что с тобой, Эркин?
– Не помню, чтобы пил, а как пьяный, – ответил Эркин.
Женя ласково улыбнулась ему.
– Такой уж был день, Эркин.
Алиса допила чай, взглядом, вздохнув, проводила конфету, которую Эркин рассеянно вертел в руках, и решительно слезла со стула.
– Я играть пойду.
– Иди, конечно, – кивнула Женя.
Эркин сунул конфету за щеку и стал крутить из фантика жгут.
– Женя… что вчера было?
– Ты что? – изумилась Женя. – Забыл?! – но, видя его несчастное лицо, стала рассказывать: – Ну, с утра мы всё подготовили. Потом пришли Виктор с Клавдией и Антон с Татьяной.
– Это я помню, – кивнул Эркин. – Мы дальнюю комнату делать стали.
– Ну вот. Потом стали приходить из твоей бригады.
Эркин снова кивнул.
– Да, это я помню…
…Квартира наполнена шумом и толкотнёй. В прихожей прямо на пол свалены полушубки и пальто, гора валенок, бурок, тёплых сапог. Обдираются старые обои, отскабливается паркет, из комнаты в комнату таскают три стремянки – откуда их столько? – и белят потолки, красятся трубы, на кухне кипят чайники и ведро картошки, клеятся обои…
…Женя с улыбкой продолжала:
– Потом пришли из машбюро, – она хихикнула. – Люба стала поздравлять тебя с новосельем и целовать. Ты поглядел на неё дикими глазами, – Женя снова хихикнула, – и удрал в кладовку.
– Угу, – Эркин вздохнул. – Мы там стеллаж как раз вымеряли. Но это я помню. Потом ещё этот, белёсый, пришёл. Гуго, да? Я на него тоже дикими глазами глядел?
– Не то слово, – Женя улыбкой прикрыла смущение. Этого она никак не ждала и даже растерялась. Как и в первый раз…
…Она шла по коридору, когда за её спиной прозвучало странное здесь, мучительно знакомое обращение:
– Мисс Малик?! – и сразу ещё более неожиданное: – Фройляйн Женни?
Она обернулась и увидела. И сразу узнала.
– Гуго? – удивилась она. – Это вы?!
– Да, – он счастливо улыбался., – Майн готт mein Gott, какое счастье, что вы здесь! Вы здесь, где вы?
– В машбюро, – улыбнулась она. – А вы?
– В конструкторском отделе. Но… но как же я вас раньше не встречал?
– Я только с понедельника работаю.
– Женни, фройляйн Женни, вы не поверите, но я ни на минуту не забывал вас.
Его радость невольно тронула её. Всё-таки… но надо, надо сказать сразу.
– Спасибо, Гуго, поверьте, я тронута. Но… но я уже не мисс Малик.
– Mein Gott Майн готт, какие пустяки. Меня здесь называют, – он рассмеялся и старательно выговорил: – Георгий Карлович, а вы, фройляйн Женни…
– Да, – перебила она его, – да дело не в имени, но я больше не мисс, и не фройляйн. Я замужем, Гуго.
И показала ему свою руку с кольцом. Его лицо сразу стало серьёзным. Он медленно взял её за запястье и, не глядя на кольцо, поцеловал в тыльную сторону.
– Вы знаете о моём отношении к вам… – он сделал выразительную паузу.
– По-русски Женя, – пришла она ему на помощь.
Из двери машбюро выглянула и тут же скрылась Вера. Гуго это тоже заметил.
– Да, конечно, Женя. Я всё понимаю. Надеюсь, вы мне позволите проводить вас, – и улыбнулся. – Как когда-то.
Она кивнула, они вполне корректно попрощались, и, уже сидя за своим столом под перекрёстными взглядами остальных, она вспомнила, что сегодня Эркин специально придёт её встречать с санками, они же сегодня собирались купить обои на всю квартиру. И вот тут ей стало страшно. В Джексонвилле Эркин едва не убил Рассела, преследовал Гуго, а здесь…
…Женя налила Эркину ещё чаю и улыбнулась. Слава богу, обошлось. Эркин её, конечно, ждал на улице. А Гуго шёл с ней от внутренней проходной. И всё машбюро так и шло за ними. Она представила Гуго и Эркина друг другу. К разочарованию девочек – Женя улыбнулась воспоминанию – ничего не произошло. Гуго вежливо приподнял шляпу. Эркин не менее вежливо кивнул. И они разошлись. Девочкам она сказала, что знакома с Гуго ещё по Алабаме, вместе работали. А назавтра об этом знал уже весь завод. Во всяком случае, когда назавтра она пришла к Лыткарину за очередным заданием, там опять сидел его приятель – Олег Рыков – и прямо-таки изнывал от любопытства. Вот тоже человеку делать нечего! Но пришлось и им обоим рассказать про Гуго и их работу в Джексонвилле. Но что Гуго придёт на беженское новоселье, она никак не ожидала. Гуго принёс очень красивую картинку, пейзаж, потом они повесят её в гостиной, поздравил её и Эркина, и… как все, сбросил пальто и пиджак, закатал рукава рубашки и стал заниматься проводкой. Это он сделал в кладовке разметку под розетки, верхний и боковой свет. Как хорошо, что они купили сразу десяток розеток, вот и хватило на все комнаты.
– Гуго нам очень помог.
– Угу, – кивнул Эркин. – А потом? Потом ещё приходили, так?
– Да. Тим с Зиной пришли.
Эркин кивнул. Их он никак не ждал…
…На очередной звонок в дверь побежала, путаясь в слишком длинном фартуке, Алиса. И её звонкий голос перекрыл шум разговоров и стук молотков.
– Дядя Тим, тётя Зина, здравствуйте! Э-эри-ик, ещё пришли!
Он вынырнул из кладовки, увидел Тима и Зину, вернее, Зинину спину. Та уже обнималась и целовалась с Женей. Тим мрачно оглядел его и камерным шёпотом сказал:
– Так если бы Дим не проболтался, я бы и не знал, так?
– А я не думал, что тебе отдельное приглашение нужно, – ответил он, пожимая плечами.
– Поганцем ты был, поганцем и остался, – констатировал Тим, снимая куртку.
– От сволочи слышу.
Но тут его стала целовать Зина, а Женя пожимать руку Тиму, и тут же вертелась Алиса, спрашивая, почему не пришли Димка с Катей. Словом, они на этом с Тимом закончили…
…Женя улыбнулась.
– А Тим как хорошо тоже в проводке разбирается, правда?
– Ага, – кивнул Эркин и не удержался: – по току он специалист.
Женя удивлённо посмотрела на него, и он поспешил продолжить:
– Ну, это я всё помню, я ещё не пил. А потом?
– Потом, когда всё сделали, сели за стол. Кто остался.
– Ага, помню. Но… но стола не было. Я что, был уже?..
Женя рассмеялась.
– Нет, всё правильно. В большой комнате постелили самую большую скатерть, и все сели вокруг на пол. Алисе очень понравилось. И ты сказал замечательную речь.
– Я?! – изумился Эркин. И решил уточнить: – И сколько я до этого выпил?
– Выпил ты после речи. Как все. Полстакана.
Эркин потёр лицо ладонями.
– Это я тоже помню. Но… Женя, не говорил я никаких речей.
Женя ласково покачала головой.
– Это была замечательная речь. Вспомни.
Эркин недоверчиво посмотрел на неё. Да, это он помнил…
…Белая скатерть на полу, тарелки и миски с дымящейся картошкой, винегретом, нарезанным салом, толстыми ломтями хлеба, огурцами, грибами, ещё чем-то, стаканы, чашки, жестяные кружки. Лица людей, знакомые и незнакомые сразу. Медведев и Лютыч разливают водку. Смех, шутки, сидят прямо на полу, как у ковбойского костра. Женя, Баба Фима, Зина, Клавдия и ещё какие-то женщины расставляют тарелки.
– Ну, Мороз, – кивает ему Медведев, – Давай.
– Чего? – не понимает он.
– Хозяину слово, – веско говорит Саныч.
– Речь давай, – смеётся Колька.
– Давай-давай, – кивает Антон.
И насмешливый взгляд Тима, и внимательный Гуго… и Женя, её глаза… Он берёт свой стакан и видит, как все тоже поднимают стаканы, чашки, кружки.
– Люди… Спасибо вам, люди…
Горло ему перехватывает судорога, и, спасаясь от неё, чувствуя, что заплачет, он залпом пьёт водку, не ощущая вкуса, и Баба Фима подсовывает ему огурец и хлеб с салом.
– Ты, милок, закусывай, главное, закусывай.
– Во! – Колька, выпив, крутит головой. – Душевно сказал.
– Главное – по делу, – кивает Лютыч…
…Эркин вздохнул.
– Ничего не понимаю. Всё помню, а… а будто напился.
Женя рассмеялась.
– Ты просто устал. Шутка ли – такой день. Может, пойдёшь ещё поспишь?
Эркин задумчиво оглядел свою пустую чашку, но ответить не успел. Потому что позвонили в дверь, и Алиса бросилась в прихожую с радостным воплем:
– Опять гости! Я открою! – и после щелчка замка: – Баба Фима пришла! Здрасьте!
– Здравствуй, здравствуй.
Баба Фима в своём неизменном платке вплыла в кухню.
– Чаёвничаете? Ну, чай да сахар вам. Возьми-ка, Женя.
Она выпростала из-под платка руки с цветочным горшком.
– Ой, – удивилась Женя. – Фиалка?
– Она и есть, – кивнула Баба Фима, усаживаясь за стол. – Ты её на окно поставь и до завтра не поливай, пусть привыкает, – и с улыбкой посмотрела на Эркина. – С похмелья никак?
Ласковая насмешка в её голосе не обидела его. Он снова потёр лицо ладонями и, кивая, улыбнулся. Да, всё он вспомнил и, что делать, знает.
– Ну, так ты, Женя, – она снова улыбнулась, – ему не чаю, а рассолу бы огуречного налила.
– Спасибо, Баба Фима, – Эркин с улыбкой покачал головой. – Похмелье тем лечат, от чего опьянел, так?
– Ну, так, – кивнула Баба Фима.
– Ну, так я ж не рассолом вчера напился, – Эркин встал из-за стола. – Спасибо, Женя. Я, – и озорно улыбнулся: – я похмеляться пойду, – и вышел из кухни.
Женя, только сейчас сообразив, что Эркин так и сидел за столом в одних трусах, смущённо покраснела. Но Баба Фима успокаивающе кивнула ей.
– Ничего, Женя, это всё ничего.
В спальне Эркин надел рабские штаны, затянул узел и огляделся в поисках тенниски. Ах да, он же её вчера ещё с утра порвал, вернее, она буквально лопнула на нём и расползлась, когда он помогал ребятам из бригады затаскивать брусья и доски для стеллажа – подарок от бригады на новоселье. Да, правильно, он тогда снял, содрал с себя эти остатки и куда-то бросил. И уже до конца оставался только в штанах, даже штанины до колен засучил. Ну, так и сегодня сойдёт.
Он прошёл в кладовку, щёлкнул выключателем. Под потолком вспыхнула лампочка. Надо будет и сюда абажур купить. Он теперь знает, как это делать. И на боковые лампы, как их, да, бра над верстаком. Ох, какой же стеллаж вчера сделали! Во всю кладовку, с верстаком… Вот он сейчас все доски и загладит рубанком. Тогда можно будет вещи разложить, пока шкафы не купят. Вчера, когда размечали и укладывали доски, так и решили. Всё разметить и подогнать, а загладит и закрепит их он сам. Вот так. И вот так.
На кухне Баба Фима, прислушавшись к звуку рубанка, покачала головой.
– Это он так опохмеляется?
Женя, улыбнувшись, кивнула.
– Ну да. Он вчера от работы опьянел. Я его впервые таким видела, – и тут же поправилась: – Ой, нет, конечно, я же видела, как он с Андреем, это брат его, работают. Он… он в работе себя не жалеет.
Баба Фима вздохнула.
– Сто тысяч по трамвайному билету, а не парень. Он ведь и выпивки не любит, и к куреву спокойный, – Женя снова кивнула, и Баба Фима задумчиво продолжала: – Индеи, говорят, во всём такие. Ни в чём удержу не знают. Ни в любви, ни во вражде. А дружок его, ну, этот, высокий, чёрный, Тимой, вроде зовут, он, похоже, тоже… хара́ктерный. Ему, когда, в ту субботу делать будем?
– Да, наверное, – кивнула Женя.
Они уже говорили об этом вчера. Зина было засмущалась, стала отнекиваться, что у них-то квартира хорошая, ремонта никакого не нужно, но на неё прикрикнули, что нечего обычай ломать. Ко всем сначала присматриваются, что за люди, а если видят, что сто́ящие, то уж надо помочь.
– Я к ней зайду сегодня, – сказала Женя, расставляя тарелки на сушке. – Посмотрим, обговорим всё.
– Зайди-зайди, – покивала Баба Фима.
– А может, – улыбнулась Женя, – может, сейчас и пойдём?
– А чего ж и нет, день на дворе, ежели и спали, – лицо Бабы Фимы было добродушно лукавым, – то уж встали наверняка.
Женя налила и поставила перед ней чашку с чаем.
– Попейте чаю, Баба Фима, пока мы соберёмся.
– И тоже дело, – одобрила Баба Фима.
– Мы в гости пойдём? – всунулась в кухню Алиса. – К Димке с Катькой, да? И я с вами, да? Ну, мам?!
– Ну, куда же без тебя, – засмеялась Баба Фима. – Садись вот. Пока мамка с папкой одеваются, посиди со мной.
– А чего мне делать? – спросила Алиса, залезая на стул.
– Потчевать меня, разговором занимать. Ты – хозяйка, а я – гостья, вот и давай, своё дело хозяйское сполняй.
– Ага-ага, – кивнула Алиса.
Женя быстро прошла в кладовку.
– Эркин, – он сразу обернулся к ней. – Переодевайся. Сейчас к Тиму пойдём. Ему в ту субботу беженское новоселье делаем, надо посмотреть, что и как.
Женя с улыбкой, любуясь им, смотрела, как он отложил рубанок, вставил доску на место в стеллаже и подбил её молотком, выбил из рубанка стружки, смёл их щёткой с верстака и быстро подмёл пол, у него теперь здесь было своё ведро для мусора с совком и веником.
– Женя, – Эркин встал перед ней, обтирая ладони о штаны, – я думаю, клеёнки купить, застелить полки. Оклеивать их, думаю, не стоит, а застелить… пойдёт, а?
– Пойдёт, – кивнула Женя.
– Я умоюсь ещё только.
Выходя из кладовки, Эркин уже привычно щёлкнул выключателем и закрыл дверь на задвижку.
Баба Фима как раз заканчивала свою чашку под светский разговор о погоде и преимуществах варенья перед конфетами, когда Женя вошла в кухню уже в платье и черевичках.
– Алиса, если хочешь идти, то давай, одевайся.
– Как для коридора, да? – слезла со стула Алиса. – Мам, а где теперь всё?
Женя, извиняясь, улыбнулась.
– А конечно, – кивнула Баба Фима. – Я подожду.
И наконец – Алиса в ботиках, пальто и фетровой шапочке, Женя в черевичках и платье с платком на плечах, Эркин в джинсах, тёплой рубашке и сапогах, а во главе процессии Баба Фима – все они пошли к Тиму. По коридору к лестнице, перешли в центральную башню, поднялись на четвёртый этаж, и вот двести сорок седьмая квартира. Эркин позвонил. И детский голос спросил из-за двери:
– Кто там?
Опередив взрослых, ответила Алиса:
– Димка, это мы!
– Мам! Пап! – раздался ликующий вопль вперемешку с щёлканьем замка. – У нас тоже гости!
Сам бы Дим, конечно, не справился бы с замком. Открыл Тим. Быстро оглядел пришедших и отступил, впуская в квартиру. Зина из-за его спины заговорщицки кивнула Жене и Бабе Фиме и стала шумно здороваться. Пока женщины ахали и целовались, Тим и Эркин осмотрели друг друга. Тим был по-домашнему: в рабских штанах и рубашке, и новых кожаных тапочках на босу ногу.