Тетрадь шестьдесят вторая
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Как всегда, весной достаточно одного по-настоящему солнечного дня, чтобы всё зазеленело. И по дороге едешь, как по зелёному коридору. И погода отличная, как на заказ, лучше и не придумать.
Чак вёл грузовик играючи, рисуясь своим мастерством, хотя пассажиры у него сегодня такие, что ничего в этом не понимают и потому оценить не могут. И что? А ничего! Всё обошлось, всё хорошо, хотя страху тогда хлебанул… и не в полиции, нет, конечно, он перетрусил, чего самому себе врать, и выболтал всё, что мог, лишь бы от него отвязались, но настоящий страх был потом…
…Закончив последний переезд, отнеся ящики в указанное место и получив положенные чаевые, он уже не спеша спокойно шёл к машине. Сейчас в гараж, как всегда всё подготовить на завтра и домой, обедать, да нет, к чёрту обед, просто закрыть за собой дверь и лечь, и никого и ничего не видеть, а обед, душ и всё остальное – потом. Он достал пачку сигарет, она оказалась пустой. Он скомкал её, швырнул в урну и свернул к маленькому киоску. Старый, весь сморщенный однорукий продавец продал ему пачку с таким равнодушным лицом, будто не видел ничего. На ходу закуривая, он подошёл к машине и в последнюю секунду, уже берясь за ручку, увидел на переднем сиденье Фредди. Страх сразу обдал ледяной волной. Но отступать поздно и некуда. Он открыл дверцу и сел за руль.
– Прямо.
– Слушаюсь, сэр. Прямо.
Короткие чёткие приказы. На втором повороте он понял: машина идёт за город. Но ослушаться не посмел. И на выезде из Колумбии новый приказ:
– Налево и второй направо.
– Слушаюсь, сэр, – шевельнул он онемевшими, как после сильного удара, губами.
Брошенный патронный завод. Не так разбомблённый, как разграбленный, пустые коробки цехов и складов, всё остальное вывезли и растащили. Здесь и конец?
– Останови.
Он послушно затормозил посреди пустого в каких-то мелких обломках двора.
– Здесь не помешают, – ему почудилась в голосе Фредди насмешка. – Рассказывай.
– Что, сэр?
– Всё, – короткий и предельно ясный ответ.
И он рассказал всё. Как его арестовали, о чём спрашивали, что он отвечал, как выглядели те, кто допрашивал. Он говорил, а Фредди молча слушал, не поворачивая головы, с неподвижным равнодушным лицом. Он говорил и ждал пули. Но выстрела всё не было. И струйки пота на лице и спине. А потом он замолчал, и потянулись бесконечные секунды ожидания.
– В город.
Он вздрогнул.
– Сэр?
– Я сказал: в город.
– Да, сэр, слушаюсь, сэр.
Он дал газ, резко развернул машину и выехал так, будто удирал от погони…
…Чак достал сигарету и закурил, не отпуская руля.
– Закуришь? – предложил он сидевшему рядом Ларри.
– Нет, спасибо, – Ларри улыбнулся, смягчая отказ.
– Дыхалку бережёшь? – усмехнулся Чак.
Сидевший на коленях у Ларри Марк покосился на Чака, блеснув белками, и снова уставился вперёд.
– Нет, – просто ответил Ларри. – Я и раньше не курил.
– Хозяин не позволял, – понимающе кивнул Чак.
– Он и сам не курил.
То, как Ларри говорил о своём хозяине, задевало Чака. Он нахмурился.
– Тоскуешь ты по нему, что ли?
Ларри пожал плечами.
– Он научил меня всему, что я знаю и умею. И его убили.
– В заваруху, что ли?
– Нет, ещё раньше. СБ.
Чак быстро искоса посмотрел на него. Однако, просто он об этом говорит. Но… у Ларри свои проблемы, а у него свои.
Ларри впервые ехал в машине – не в кузове, а вот так, на мягком сиденье – и наслаждался дорогой. Марк сидел у него на коленях, удобно прислонившись к нему спиной, и тоже наслаждался. В кузове все их вещи: два мешках и корзина с инструментом. Они едут в большой город, в Колумбию, будут теперь там жить. Да, конечно, было бы разумней поехать сначала одному, устроиться, а потом забирать Марка, но, когда Фредди говорил с ним о переезде и предложил именно этот вариант, он покачал головой.
– Сэр, я обещал Марку, что мы не расстанемся. И уедем только вместе.
И Фредди понял и согласился. Удивительно, как Фредди всё понимает.
В Колумбии его ждёт работа ювелира. Фредди говорил – магазин-салон с мастерской. В основном, работа на заказ. Что ж, это он может. Ларри невольно улыбнулся воспоминанию…
…Миссис Кренкшоу – так ему назвали эту леди Фредди и Джонатан – рассматривает браслет. Переплетённые стебли плюща, на некоторых листьях росинки бриллиантов. Не на всех – это было бы уже вульгарно, бриллианты небольшие, но безукоризненные.
– Да, – кивает миссис Кренкшоу, – это достойно Левине.
И он благодарно улыбается её похвале…
…Да, Хозяин был бы доволен. Вещь получилась настоящая. И заплатили хорошо. Конечно, камни не его, их дал Джонатан, перерасчёт оказался непростым, остаток золота пошёл на плату за камни, а за работу заплатили уже лично ему. На первое время и скромное обзаведение им хватит. И есть ещё заказы. Правда, контракт не переписали, но это, наверное, не столь важно. Фредди обещал, что с жильём проблем не будет. Уже легче.
Чак покосился на улыбающегося Ларри. Ишь, как всем доволен, хотя, конечно, ювелир – дело выгодное. Но и рисковое. А ему и своего риска хватает. У каждого свои проблемы. И всё же… всё же хорошо, что Ларри будет жить в тех же меблирашках. Всё-таки они оба на одного хозяина работают, и, если что… подмоги от Ларри никакой, конечно, хоть и силён мужик, да к силе ещё готовность бить нужна, а этого у Ларри и близко нет, как такого слабака в бараке не задавили… но всё-таки, хоть сзади себя поставить, чтоб спину прикрыть, можно будет, мало ли что. Нет, конечно, против Фредди Ларри не пойдёт и даже не подумает о таком, но… Нет, надо отношения наладить, не дружбу, конечно, друг тебя всегда первым и предаст, и выдаст, а чтоб врагом не был, и хватит.
– Ты ведь у Май жить будешь? Ну, в её меблирашках.
– Да, – кивнул Ларри. – А ты? Тоже там?
– Ну да. Лучшее заведение на весь Цветной. Чисто и тихо. Что ещё надо?
– Да, – согласился Ларри. – Слушай, меблирашки – это, значит, мебель есть?
– Самое простое, – стал рассказывать Чак. – Посуду тоже можно, но я себе свою купил. Бельё постельное тоже. Можешь её, а можешь своё. И насчёт уборки удобно. Раз в неделю приходят. Честно, ничего не пропадает, – и усмехнулся. – Проверено.
Ларри задумчиво кивал, слушая его. Вот, значит, о каком жилье говорил Фредди. Что ж, это его устраивает. Если и плата окажется посильной…
– Ты много платишь?
– Пятьдесят в месяц. Зато никаких проблем. Даже, – Чак снова усмехнулся, – даже телефон есть.
Он исправно платил за телефон, хотя ни разу ещё им не пользовался, так только для проверки пару раз позвонил в справочную службу. Да и кому и зачем ему звонить? В контору в случае болезни? Так здоровья у него теперь… На квартиру Бредли? Незачем, и лучше бы такой нужды не было. И тоже, в случае чего, Полу Эйлифу, адвокату из фирмы Гроунса? Нет, лучше, без таких случаев. Хотя все три номера он помнит наизусть. И… да, вон за тем поворотом можно остановиться на ленч. И размяться немного. Земля здесь федеральная, съезд с дороги свободный.
– Сейчас остановимся, перекусим. И вообще, – Чак ухмыльнулся. – Разомнёмся.
– Да, – ответно улыбнулся Ларри. – Не помешает.
Марк радостно просиял широкой улыбкой. Ему давно уже кое-чего хотелось, но он мужественно терпел. Чак мягко съехал с дороги и остановил грузовик за кустами, помог Ларри справиться с дверцей. Марк с такой скоростью выпрыгнул из машины и рванул в заросли, что мужчины рассмеялись и тоже вышли.
Кусты прикрывали их с дороги, пологий склон с журчащим внизу по промоине ручейком, свисты и щёлканье птиц, бабочки… ну, до чего же хорошо! Чак достал термос с кофе, а Ларри флягу с молоком. Мамми ему специально перекипятила, чтобы не скисло. У обоих сэндвичи, у Ларри ещё конфеты и печенье для Марка. Поглядев, как Чак сноровисто накрывает походный стол, Ларри спросил:
– Часто в дороге ешь?
– Приходится, – кивнул Чак. – График держать надо. По минутам маршрут рассчитан.
Ларри уважительно покивал. Конечно, работа у Чака не из простых, что и говорить.
– Вот до места тебя довезу и дальше по маршруту.
Уважение Ларри льстило Чаку. Работу ювелира он немного представлял, и что Ларри у Фредди с Джонатаном не на последнем месте, тоже видел, так что…
Марк, поев, убежал к ручейку искать тритона или ещё кто там в воде живёт, а мужчины ещё немного посидели. Ларри расспрашивал о жизни в Колумбии, и Чак его посвящал во всякие хозяйственные и житейские мелочи. В чьей лавке мясо лучше, у кого можно купить одежду – в рабском в городе ходить зазорно, а что в имении праздничной одеждой было, так в Колумбии такое уже будничное, расхожее. Кабаки Ларри не интересовали, а про школы Чак ничего не знал.
– Ладно, – Чак встал, отряхивая штаны. – Поехали, а то из графика выбьемся.
Ларри кивнул и тоже встал.
– Марк! Ты где?
– Здеся! – вынырнул из кустов Марк.
– Здесь, а не здеся, – поправил его Ларри, собирая остатки ленча. – Мусор из волос выбери.
Рукава рубашки Марка были мокры до локтей, а в волосах запуталась веточка.
– Я тритона чуть-чуть не поймал, – сообщил Марк, выдирая из кудряшек ветку.
– А может, это он тебя ловил? – заржал Чак. – В проточной воде тритоны не живут.
Марк обиженно надул губы, но промолчал. Чака он, как и остальные малыши в имении, побаивался. Правда, отец рядом, большой и сильный, всё на свете знает и умеет, с ним ничего не страшно.
Снова сели в машину, и Чак выехал на дорогу.
– Ну, всего ничего осталось.
Серая лента шоссе, зелёные деревья и поля по сторонам. Всё чаще встречные и обгоняющие их машины, мимо маленькие то ли последние городки, то ли первые пригороды. Чак свернул на боковую со старым выщербленным покрытием дорогу.
– Сразу в Цветной въедем, не хочу в центре лишнее светиться.
Ларри понимающе кивнул. Конечно, Чаку виднее, как лучше ехать, он-то сам здесь в первый раз, не знает ничего.
Окраина Цветного квартала напоминала Цветной в Краунвилле, но попадались дома покрепче и понаряднее, на одном из перекрёстков они увидели темнокожего полицейского в форме, а потом Чак вдруг свернул со словами:
– Не по маршруту, но покажу.
Целая улица недостроенных, но уже видно, что крепких двухэтажных домиков, каждый со своим газончиком или лужайкой впереди и хозяйственным двором с садиком сзади.
– Муниципалитет строит. В долгосрочную аренду, – Чак насмешливо хмыкнул. – Кто побогаче может и купить. В собственность.
Ларри задумчиво кивнул и уточнил, не спрашивая:
– В рассрочку конечно.
– Это как? – не выдержал Марк.
Чак пренебрежительно повёл плечом.
– Мне и так хорошо, – и вывернул грузовик на поперечную улицу.
Здесь двух-, а то и трёхэтажные дома сливались в сплошную улицу, магазины, бары, кафе, какие-то… конторы, что ли, кино? – вертел головой Марк.
– Да, кино, – кивнул Чак и наконец остановился у длинного трёхэтажного дома, уходившего от улицы в глубину сада и с дверью в торцовой стене. – Приехали.
Над дверью выгнутая полукругом вывеска: «Майэлла. Меблированные квартиры».
У двери на жёстком стуле из гнутых металлических трубок сидел плечистый негр с сединой в курчавых волосах и в тёмной, но не рабской, а городской одежде. Оглядев вылезающих из машины Чака, Ларри и Марка, он крикнул в приоткрытую дверь.
– Эй, Май, девочка, это к тебе.
– Привет, – кивнул ему Чак, вынимая из кузова и передавая Ларри корзину и туго набитые вещевые мешки.
– Привет, парень! – охотно отозвался негр. – Ну же, Май!
– Ты чего это расшумелся? – спросил властный, но не злой грудной голос.
Из глубины дома появилась «девочка Май» – темнокожая женщина лет тридцати с небольшим в туго обтягивающем её ядовито-зелёном костюме. Быстро, но очень внимательно оглядев Ларри, она улыбнулась.
– Лоуренс Левине?
– Да, здравствуйте, – обращение «мэм» Ларри опустил, но его тон и лёгкий полупоклон были безукоризненно вежливы.
Чак кивнул, прощаясь сразу со всеми, сел в кабину и уехал.
– Идёмте, – Май легко повернулась, приглашая Ларри за собой. – Уладим с бумагами.
– Хорошо, – Ларри взял корзину и мешок, второй подхватил Марк.
Мимо приветливо кивнувшего им негра они прошли в просторный холл с диваном, креслами и даже пальмой в кадке.
– Подожди меня здесь, сынок, – сказал Ларри.
Марк, зачарованно глядя на пальму, послушно сел на жёсткий деревянный диван. Ларри положил рядом с ним мешки и поставил на пол корзину. Май терпеливо ждала его у двери в свой кабинет. Маленький, безукоризненно чистый, как и холл. Стол с телефоном и неплохим письменным прибором, шкаф, несколько стульев. У стола Май обернулась к Ларри и улыбнулась.
– Садись, – достала из лежащей на столе папки и протянула ему лист бумаги. – Читай. Грамотный ведь.
Она не спрашивала, но Ларри кивнул и взял лист. И пока он читал, Май разглядывала его. Надо же, Бредли за него ручается, а по виду так ничего особенного. Ну, высок, силён, надо думать, но для подобного Бредли Чака держит под шофёрской крышей, а этот явно не для таких дел, но зачем-то он Бредли нужен. А раз нужен, то… не дура она, чтоб с Бредли связываться. От Чака ни беспокойства, ни задержек с деньгами, и с этим, надо думать, так же будет. Она, когда своё дело заводила, для того и плату до потолка подняла. Чтоб солидные люди жили.
– Да, я согласен, – Ларри взял с её стола ручку и подписал контракт.
Май кивнула, и убрала лист в уже другую папку в шкафу, достала связку ключей.
– Тебя как, Лоуренс?
– Можно Ларри.
– Пойдёт, меня Май. Держи, твоя на втором этаже, номер двадцать пять, убирают раз в неделю, Дядюшке Пинки скажешь, в какой день чтоб к тебе приходили. И если ещё что нужно, к нему же.
– Спасибо, – Ларри взял ключи.
– Стирка, – она снова быстро оглядела Ларри, – готовка, обо всём договориться можно. За отдельную плату, конечно.
Ларри понимающе кивнул, но разговора не поддержал.
В холле Марк по-прежнему разглядывал пальму и даже не сразу заметил, как отец подошёл к нему.
– Идём, сынок.
Ларри легко взвалил себе на плечо оба мешка, взял корзину. Май проводила их до дверей, вошла с ними, быстро показала, где что и как, и если и удивилась тому, что Ларри знаком и с душем в ванной, и с газовой плитой на кухне, то виду не подала, пожелала счастливого отдыха с дороги и ушла, оставив их обживаться.
Спустившись вниз, Май подошла к Дядюшке Пинки, встала рядом, небрежно облокотившись на дверной косяк.
– Ну, как они тебе?
– Ну, пацан так пацан и есть. А он… – Дядюшка Пинки говорил негромко и словно посмеиваясь, непонятно только над кем, – так-то он тихий, но лезть не стоит.
– Я не дура, за ним Бредли.
Дядюшка Пинки кивнул.
– Контракт надолго?
– Пока на месяц. Возобновление за неделю.
– Тоже неплохо.
Май улыбнулась: сколько бы этот Левине не прожил – всё доход.
– К кому его отправить, Май?
– Со стиркой? Очередь Гвен, но ему больше подойдёт Марика.
– А Гвен?
– Ей из тридцатого, тот холостяк, пусть побалуется девчонка. А с готовкой… там посмотрим.
Май ещё раз оглядела оживлённую улицу, отвечая улыбчивыми кивками на приветствия знакомых, и ушла в свой кабинет.
Когда разложили и развесили все вещи, шкафы и комоды остались полупустыми. Марк, знавший, что они не беднее, а то и побогаче остальных в имении, был этим так уязвлён, что чуть не заплакал.
– Ничего, Марк, – рассмеялся Ларри, – всё у нас будет. А сейчас надень чистую рубашку и пойдём в город.
– И кроссовки?! – замирающим от предвкушения голосом спросил Марк.
– Конечно. В сапогах по городу не ходят.
Новенькие, пахнущие кожей кроссовки Марку купили в Краунвилле. Узнав о переезде в Колумбию, Ларри несколько вечеров расспрашивал Стефа о городской жизни, а потом в субботу поехал вместе с Ролом на фургоне в Краунвилль, и пока Рол закупал, что нужно для имения, купил и себе, и Марку «городской» одежды. В дорогу, правда, оделся и Марка одел в рабское: всё-таки в грузовике и… вообще. Но теперь-то…
Оглядев Марка в джинсах, кроссовках и ковбойке, Ларри велел ему ещё раз расчесать волосы и стал одеваться сам. Они были в спальне Ларри. Ларри одевался, а Марк сидел на кровати и смотрел на него. Ларри как раз надел ковбойку и заправлял её в джинсы, когда в гостиной зазвонил телефон.
Ларри удивлённо посмотрел на Марка, будто это он звонил, и пошёл к телефону. Марк побежал за ним.
Ларри взял трубку и осторожно, как горячую, приложил к уху.
– Алло?
– Ларри, ты?
Ларри с трудом, но узнал голос Бредли и улыбнулся.
– Да, сэр, я слушаю, сэр.
– Молодец, что приехал. Пока обживайся, а в понедельник к девяти часам приходи в контору. Фирма «Октава», – и чёткий адрес. – Запомнил?
– Да, сэр, – и Ларри повторил адрес и время.
– Отлично, Ларри. Удачи!
– Да, сэр, спасибо, сэр, – Ларри бережно опустил трубку на рычаг.
– Па-ап… – потрясённо прошептал Марк.
– Это звонил сэр Джонатан, – объяснил Ларри. – Марк, без меня телефон не трогай. Потом я научу тебя, что надо с ним делать. А теперь пойдём.
Ларри закончил одеваться, проверил купленный по совету Стефа бумажник. Конечно, всех денег носить с собой нельзя, но надо заплатить за квартиру, поесть, купить кое-что из мелочей, ещё еды на вечер и на утро. Готовить он будет сам, помнит ещё науку старой Энни, светлая ей память, а насчёт стирки стоит поговорить прямо сейчас.
– Надень ветровку, Марк, ещё не лето.
Новенькие светлые куртки-ветровки Ларри тоже купил в Краунвилле и, пока они ехали по Колумбии, убедился, что угадал: многие в таких ходят.
– Готов, Марк? Тогда идём. Сначала зайдём к Май.
– Ага, – кивнул Марк.
– Надо говорить «да», – поправил его Ларри. – Или «хорошо».
Выйдя из квартиры, Ларри запер дверь, спрятал ключи, и они пошли по длинному коридору с одинаковыми дверями по обеим сторонам. Перед каждой дверью маленький ярко-зелёный коврик, как кусочек газона. Марк, потрясённый настолько, что уже ничему не удивлялся, шёл рядом с отцом, крепко держась за его руку. Так, вместе, они и зашли в контору, где Ларри заплатил сразу за месяц.
Потом постояли у входа рядом с Дядюшкой Пинки. Тот рассказал им, в каком ближайшем кафе они смогут поесть, вполне приличное заведение, ни драк, ни чего другого, на нашей улице вообще швали нет, здесь все люди солидные, с деньгами, и насчёт стирки без проблем, есть у него на примете одна, Марикой зовут, аккуратная, чистёха, а уж крахмал у неё наилучший.
Шум, грохот, мелькание людей… Только ладошка Марка в его руке позволяла Ларри сохранять спокойствие хотя бы внешне. После тихой размеренной жизни в имении, им, конечно, будет тяжело, но здесь он сможет работать по-настоящему. Марк пойдёт в школу, и вообще… заживут по-человечески.
Американская Федерация
Атланта
Сейлемские казармы
Центр репатриации
Тишины в бараке не бывает. Он это ещё когда понял и запомнил. Тихо только там, где все мертвы. Даже в отходнике, куда сваливали умирающих, хрипели, стонали, булькали льющейся из рта кровью. Тихо было во рву. И потом, когда он шёл по снегу, не чувствуя ни голода, ни боли, там тоже было тихо. А здесь…
Андрей лежал на своей койке и слушал. Обычный барачный шум, ночной и живой. Что ж, всё он сделал как надо. Умных людей надо слушать. И следовать их советам…
…Гунявый шмыгает носом.
– Баба язык на привязи никогда не держит. Ты только спроси по-умному. Так, чтоб ей самой поболтать захотелось. И подзадорь, чтоб заспорила. В споре баба такое ляпнет, чего и под пыткой не скажет. Понял, малец?
Он кивает…
…Сволочь, конечно, был Гунявый, но баб знал, как никто. Ведь как по писаному прошло. Неделю с лишним убил на эту канцеляристочку, но зато и результат что надо…
…Светлая прилипшая ко лбу чёлка, выщипанные и подведённые брови. Он обнимает её и несильно, с мягкой властностью прижимает к себе.
– А ты странный.
– А я весь необыкновенный, – смеётся он в ответ. – И фамилии такой второй нет.
– А вот и врёшь, – смеётся и она. – Пруд пруди таких.
– Морозовых может быть, а Мороз, – он говорит это нарочито строго, – Мороз один разъединственный.
– А вот и врёшь! Был такой. Мороз. У него ещё имя чудно́е. На «э» как-то…
– На «э»? – задумчиво переспрашивает он между поцелуями. – Нет такого имени, чтоб на «э». А! – он хлопает себя по лбу. – Эдуард. Ну да, Эдик, ну, Моргач же! Слушай, а его ты помнишь?
– Да не было никакого Эдуарда Моргача! – начинает она сердиться. – А вот Мороз, вспомнила, Эркин его звали, такой был, ещё до Нового года уехал.
– Такого имени… – он снова целует её, – не бывает. А вот Эдьку ты наверняка запомнила, видный такой парень, с усами.
Она растерянно и сердито смотрит на него.
– Да что ты меня путаешь? Я ж вас всех помню. Я ж на картотеке сижу.
– Сиди где хочешь, – смеётся он. – Я разве спорю?
– Да ну тебя! – она отворачивается от его поцелуя.
Он недоумевающе смотрит на неё.
– Ты что? Обиделась? Да плюнь. Ну, не помнишь Эдьку, так и фиг с ним, всех всё равно не упомнишь.
– Не было никакого Эдьки! – кричит она. – А Мороз был! Эркин Мороз! Я помню!
– Фиг и с ним тоже, – он снова притягивает её, усаживая к себе на колени.
Она ещё немного дуется, но всё охотнее отвечает на его поцелуи…
…Андрей улыбнулся воспоминанию. А всё-таки классно сделал: и узнал, и хвост подчистил. А дурёха завелась не на шутку. Зацепил он её за живое. Как же, чтоб она кого-то да не помнила, спутала. Ведь он больше об этом не поминал, думая, что узнал всё. Эркин был, уехал до Нового года. А куда? Запрос он подать не может: слишком большой риск засветиться самому, да ещё и брата за собой потянуть. Ему надо тише воды, ниже травы, чтоб незаметным стать. Нет лучшего укрытия, чем толпа, единичное в множестве хорошо прячется. Дня два, а может и три он с ней не встречался, но и не избегал: а то ещё придумает чего-нибудь и в свою же выдумку поверит. С бабами это сплошь и рядом бывает. Она сама к нему подошла…
…– Приходи вечером.
– Ладно, – не стал он спорить. – К тебе?
– Нет, – она говорила насмешливо, будто знала про него что-то такое, – к канцелярии.
Он нахмурился. И её следующие слова не успокоили.
– Покажу тебе кое-чего.
– Ладно, – отказываться нельзя, не поймёт и начнёт думать. – А когда?
– К девяти. Там уж никого не будет.
И ушла. К девяти так к девяти. Спорить с бабой – себе дороже. Да и не из-за чего. Отбрехаться он всегда отбрешется…
…Но всё-таки он тогда попсиховал немного…
…После ужина постоял, как всегда, в мужской курилке у пожарки, потрепался, и когда стали расходиться, незаметно отстал и свернул к административному корпусу. Фонари по периметру, фонари над дверями… Правда, и гулять запрета нет, хоть всю ночь по лагерю шляйся. Но на всякий случай он шёл осторожно, не прячась, но придерживаясь теней, уже по-летнему чёрных. Вот и крыльцо канцелярии, а вон и она. Он ещё раз огляделся и вышел на освещённое место.
– Ага! Пришёл, – лёгкое злорадство в её голосе, предвкушение победы. – Пошли.
У неё были свои ключи. Она по-хозяйски уверенно отперла дверь. Он молча последовал за ней. С бабой вот из-за такого и рискованно связываться: никогда не знаешь, на чём и когда взбрыкнёт. Тусклый ночной свет в коридоре. Ей-то бояться нечего: служба, а его если обход застукает… хотя и ей не поздоровится, что постороннего, да ещё не в дозволенное время привела, так что если это не подстава с самого начала, то должно обойтись.
– Заходи.
Комната без окон, небольшая из-за шкафов с ящиками по стенам, трёх канцелярских столов и барьера-прилавка у двери. Картотека – сразу понял он. Она зашла за барьер.
– А ты здесь подожди.
– Чего? – рискнул он съязвить.
– Сейчас увидишь.
Она быстро вытащила один из ящиков, перебрала карточки.
– Вот. Мороз Эркин Фёдорович, девяносто шестого года рождения, ну, и дальше о нём. Поступил… ага, сюда девятнадцатого ноября, выехал первого декабря, маршрутный лист номер… на Ижорский Пояс, город Загорье. Убедился? Ничего я не путаю!
Он слушал её, явно скучая и оглядываясь по сторонам.
– Ну и что? Ну, был, ну… Слушай, – оживился он, – а что, тут на каждого есть? И на меня?
– На тебя в другом месте. Здесь архив, – она сунула карточку обратно в ящик и со стуком задвинула его на место.
– Слушай, – его голос стал просительным, – посмотри Моргача, Эдуард Моргач, ну, такой парень, куда он попал? Понимаешь, дружок мой, ха-ароший парень…
Под его скороговорку она выдвинула уже другой ящик, перебрала карточки, выдвинула соседний, покопалась и в нём.
– Нету никакого Моргача. Моргунов есть, Иван, – она хихикнула. – Ой, помню я его, телок телком, с собакой, собака у него здоровенная была, помню. Тоже уехал, ага, точно. Из-за собаки его прямо в Центральный военный питомник и отправили. В распоряжение кинологической службы, – прочитала она и сунула карточку в ящик. – А Моргача нет, и не дури меня, понял?
– Так что? – огорчение его было искренним. – Не доехал Эдька, что ли? Жаль, я думал, вместе будем.
Она со стуком задвинула ящик.
– Дался тебе этот Эдька.
– Ну и хрен с ним. И со всеми остальными, – он потянулся к ней через барьер. – Иди сюда.
– Прямо здесь? С ума сошёл, – отмахнулась она, но подошла, дала себя обнять и поцеловать…
…Андрей улыбнулся. Оттуда они пошли к ней, а дальше уже всё как обычно. А ещё через пару дней она ещё с кем-то крутила. Ему так и говорили про неё, что легка на ногу: как пришла, не спрашиваясь, так и уйдёт, не попрощавшись. Само собой, всё у них и кончилось. Что ему надо, он теперь знает, а она… да таких пучок за пятачок на любом базаре.
Итак, Ижорский Пояс, Загорье. Время он переждал, теперь можно потихоньку библиотеку к себе приучать. Чтобы, когда до выбора места дойдёт, знать, как повернуть и куда вывернуть да так, чтоб тебе самому это предложили. Одно дело – ты просишь, и другое – соглашаешься с предложенным. Это и дураку понятно. А дурак он для других, а не для себя. Ладно, заговариваться уже стал. Того и гляди ненужное, да вслух выскочит.
Андрей потянулся под одеялом, повернулся на другой бок и привычно свернулся, закутавшись так, чтоб только макушка слегка торчала. Ничего, браток, скоро увидимся, гульнём – небу жарко станет. Загорье. Надо думать, Эркин тоже не с кондачка туда рванул, там, значит, и жильё, и работа… Мама, всё у меня хорошо, всё пока получается, как задумано, и вас я не забываю, слышишь, мама?
Он по-прежнему, боясь опять всё забыть, перед сном перебирал прошлое, мысленно разговаривая с матерью и сёстрами, вспоминал дом, школу, и с радостью убеждался – помнит. С этим и засыпал.
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Дни шли ровной привычной чередой, складываясь в недели и месяцы. Работа, школа, в субботу танцы, в воскресенье церковь. Найджелу эта монотонность даже нравилась. Работа не стыдная и не сложная, и на себя работаешь. В школе, в общем, тоже всё получается, в церкви они трое – уважаемые люди, с ними, а особенно с Робертом, считаются, на танцах общее веселье и он на уровне. И дома у них всё хорошо. Купили большой красивый шкаф для одежды. Пока поставили его к Роберту, и там они все хранят своё праздничное, в чём ходят в церковь, а ещё у каждого в комнате что-то вроде комода для белья и вешалка-стеллаж для расхожего, и на топчанах теперь матрацы и хорошие простыни, миски с кружками заменили фарфоровой посудой. А уж о кремах и лосьонах и говорить нечего. И едят они нормально. И всё у них хорошо.
Найджел словно спорил с кем-то, доказывая, что всё хорошо, всё нормально. Чего ж ему не по себе как-то?
Уроки сделаны, деньги подсчитаны и убраны, ровный приятный белый свет заливает кухню, в фарфоровых кружках дымится кофе, в плетёной корзинке хрустящие хлебцы с изюмом. Тихий будничный вечер.
– О чём задумался, Найдж?
– Так, – вздрогнул Найджел. – Ни о чём особом. Просто думаю. Ведь… ведь у нас всё хорошо, так?
– Ну так, – Роберт оторвался от газеты, лежащей у его прибора. – И что, Найдж?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Ну…
– Это ты что, опять кино смотрел? – Метьюз фыркнул в свою кружку. – Там тоже, как всё хорошо, так какая-то чертовщина начинается. Помнишь, про вампиров смотрели?
– Точно, – засмеялся и Роберт. – Ну же, Найдж, разве не так?
Найджел кивнул. Да, действительно так. В Цветном теперь был свой кинотеатр, не надо как раньше ждать отдельного сеанса для цветных, так что они ходили в кино на каждый новый фильм, гогоча и ахая со всем залом. И там действительно так. Но ведь дело не в этом. Он не ждёт ничего плохого, неоткуда плохому взяться. Он повторил это вслух, и братья кивнули.
– Ну вот, сам всё понимаешь.
– Да, – Найджел встал и подошёл к плите, зачем-то переставил кофейник. – Но… но ведь перемены не всегда к худшему.
– Угу, – Роберт подвинул газету к Метьюзу. – Почитай вот это, Мет, про новую школу. Кончай себе проблемы выдумывать, Найдж, их и настоящих хватает. Не проси, а то напросишься, помнишь?
– Роб, да я просто…
– Просто давайте на боковую.
Метьюз отложил газету.
– Завтра дочитаю. Конечно, дело стоящее, Роб. Сколько сможем внести?
– На новую общедоступную? – живо спросил Найджел. – Дневной заработок, да, Роб?
– Размахался! – фыркнул Метьюз. – Так тебе Роб целый день и разрешит.
Метьюз дразнил Роберта, заводил шутливую перепалку, втягивал в неё Найджела. А то, когда парень задумывается, добром не кончается. Задумавшийся вылетал на первой же сортировке или просил подушку. Сейчас сортировок, конечно, нет, но всё равно…
Роб с удовольствием поддержал игру, видя, что Найджел снова стал прежним. Что каждый даёт на школу свой дневной заработок или доход, было решено на собрании в церкви, и весь этот спор так… для развлечения.
– Ну всё, уговорили! – Роберт шлёпнул ладонью по столу, завершая разговор, и встал. – Пора на боковую.
Они, разумеется, не стали спорить. В самом деле – пора.
У себя в комнате Найджел, уже лёжа в постели на приятно скользящей под телом крахмальной простыне и закрыв глаза, сразу, как всегда, увидел её. Она – белая, кожа у неё светлая, а глаза – ореховые, а волосы кажутся тёмными и вдруг отливают золотом, а губы чуть пухлые, как… да нет, глупости, она – белая. Хотя зачем тогда поселилась по соседству с Цветным и ходит на общие курсы?
Как раз их уроки начинаются через полчаса после тех лекций, и он приходит пораньше, сидит на ограде, читает учебник, пока с тех курсов расходятся, и она проходит, на него не глядит, а уж он-то глаз от книги не поднимает, и всё равно видит её. И на танцах, правда, давно, но видел. Тогда на Новый год устроили большой бал, вроде ковбойского, любой мог прийти. Он, конечно, знал своё место, держался в том зале, где как само собой собрались цветные, но перегородки ажурные, и он её видел, как она танцевала с каким-то парнем. Танцевал тот грубо, не держал, а лапал, и вообще… неприятный тип. Но ему-то что за дело до её парня? Странно, она – белая, а ему приятно на неё смотреть. И имя у неё красивое, он слышал, её называли Моной. Мона… Мона… Мона…
Он спал, лёжа в привычной с детства, с питомника позе, и улыбался, и во сне продолжая повторять её имя.
А с утра опять та же будничная круговерть. Завтрак, утренняя уборка, смена, помочь Мету с ленчем, уборка, ленч, вторая смена, обед и… и школа! Стоило Найджелу вспомнить об этом, как всё становилось другим.