Loe raamatut: «Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи», lehekülg 25

Женя свернулась калачиком и по старой детской привычке подсунула угол одеялом под щёку. Вздохнула уже совсем сонно. И всё хорошо. И если бы она только могла кому-то рассказать, как ей хорошо…

Эркин проснулся от голода и ломоты во всём теле. И спросонья никак не мог понять, что его разбудило и где он. Даже показалось, что опять на скотной, только запахи почему-то другие. Но проморгался, протёр кулаками глаза и встал. Нет, всё нормально. Скотная осталась в прошлом. А что тело ломит, так это поправимо. Надо размяться хорошенько, разогреть мышцы, и всё пройдёт.

Он не сразу заметил чашку с чаем на столе. На секунду задумался, решил всё-таки сначала выпить чаю и сел к столу. Холодная горьковатая жидкость приятно прокатывалась по горлу. Он с сожалением поставил слишком быстро опустевшую чашку на стол и встал. Сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь. Кухня, конечно, не зал в Паласе, обязательно что-нибудь, да заденешь. Шторы Женя, видно, ложась спать, открыла, не мылся же он при открытых окнах, и кухню уже заливал серый предутренний свет.

Эркин не спеша, преодолевая тягучую внутреннюю боль, разминал, растягивал и собирал мышцы, разрабатывал суставы, и боль отступала, уходила. За окном уже шумели птицы.

– Я думала, ты неделю будешь пластом лежать! – тихо засмеялась у него за спиной Женя.

Эркин резко обернулся. И улыбнулся.

– Куда мне столько? – он опустил руки и потряс ими, расслабляя плечи. – Нет, если лежишь, хуже. Суставы задубеют, – стал он объяснять, перемешивая английские и русские слова, – потом долго разрабатывать надо. Одна ночь в самый раз.

Женя подошла к нему, провела ладонью по его шее, плечу. Глаза её стали озорными, и он невольно насторожился.

– Ну-ка, ложись.

– Здесь?

– Да. Я тебя помну немного. Нет, на живот. Пол не холодный?

– Нет, – мотнул он головой, начиная догадываться о её намерениях, и лёг, положив подбородок на руки.

– Ну, держись.

Неумелый массаж был неожиданно и странно приятен. Пальцы Жени мяли, теребили ему мышцы, ощупывали позвонки. Он вытянул руки и уткнулся лбом в приятно прохладные доски пола.

– Ну, как? Легче?

– Ага, – он легко перекатился на спину, улыбнулся ей. – Откуда ты это знаешь?

– Массаж? – она села рядом с ним на пол, положив руку ему на грудь. – Видела в госпитале.

– Да-а? – искренне удивился он. – Там он зачем?

– А ты… – она запнулась.

Эркин легко подхватил невысказанный вопрос.

– Разогревались перед сменой. Чтобы легче было.

Женя провела пальцем по ложбине, разделявшей грудные мышцы. Он полуприкрыл глаза и замер… И получил звонкий шлепок по животу, от которого подскочил и сел, чуть не столкнувшись с Женей лбами.

– Всё в порядке? – преувеличенно заботливо спросила Женя и встала.

Эркин, тихо смеясь, кивнул.

– Тогда вставай и одевайся. Мне скоро Алиску будить.

Он снова кивнул и встал.

– Сейчас я воду принесу. И дрова.

– На сегодня хватит, – Женя окинула взглядом кучку поленьев у плиты. – Меня весь день не будет. А плиту я на Алису не оставлю.

– Понятно.

Вроде, она ещё говорила, а он уже оделся и только громыхнул вёдрами, сбегая по лестнице. А когда он закончил утреннюю работу, Женя уже сделала завтрак и подняла Алису. С утра она как-то меньше опасалась соседей, и завтракали они при открытых шторах.

– Ну как, хорошо вчера кормили? – смеясь одними глазами, Женя подвинула ему тарелку с творогом. – Хлеб бери.

Он улыбнулся было, хотел отшутиться, но повертел ломоть чёрного хлеба и свёл брови.

– Женя, а… такой хлеб… едят только русские?

– Получается так, – засмеялась Женя. – Я очень по нему скучала, когда из дома уехала. И когда после… – она улыбнулась какой-то грустной улыбкой, – после победы русских его стали продавать, я и беру теперь всегда.

– Значит… значит ничего, что все знают, что ты русская? – он напряжённо думал о чём-то своём.

– Я этого никогда и не скрывала, – пожала плечами Женя. И лукаво добавила. – Если спрашивали.

– Понял, – кивнул он.

Алиса ещё ковырялась, а он быстро доел, залпом выпил чашку чая и встал, привычно держась подальше от окон.

– Я побежал.

– Удачи тебе, – пожелала ему вдогонку Женя, но за ним уже закрылась дверь.

Тетрадь девятая

Тяжелая жара придавливала город. Днём пустели улицы, умолкали птицы.

В больничном саду, как и везде, жарко и душно. Но тень давала иллюзию прохлады. И на ленч врачи расположились в саду. Хотя до ближайшего бара менее двадцати шагов, но эти шаги надо сделать, надо пройти по солнцепёку. Проще позвонить в бар и заказать всё необходимое. Наценка за доставку неизмеримо меньше страданий при ходьбе.

Против обыкновения ленч проходил в молчании. Жара не располагала к разговорам, даже профессиональным. Они перекидывались редкими репликами, не глядя на собеседников.

– Я ожидал большего наплыва.

– Цветные избегают врачей. Тянут до последнего.

– Да, пока он ходит, он считает себя здоровым. А ведь чего только у такого «здорового» нет.

– Полный букет.

– Ну, о хрониках я не говорю. Те вообще…

– Ну, так все цветные «вааще»…

– Но и живучи они невероятно.

– Да, помните ту драку на станции…

– Расскажите, Невилл, вы ведь там были.

Невилл усмехнулся, покачал стаканом с полурастаявшими кубиками льда.

– Так ведь не о чём рассказывать, коллеги. Я дежурил в полиции и выехал с нарядом. Осмотрел двух раненых… кого остальные не успели утащить и где-то спрятать. Станционный сержант клянётся, что раненых и убитых было не меньше десятка. Но всех унесли. А этих двух не успели.

– И что там было?

– Ножевые проникающие. У одного брюшная наизнанку. У другого грудная снизу. Печень, лёгкие… – Невилл махнул рукой. – Их надо было успеть допросить. Я им закатил по лошадиной дозе анальгетика. Так пока я возился со вторым, первый встал и попытался удрать.

Все расхохотались.

– Его перехватил полицейский, – продолжал Невилл. – И не нашёл ничего умнее, как двинуть прикладом. В живот. Я там только кое-как уложил всё и стянул. Ну и повязку лёгкую. Чтоб после допроса уже в стационаре… А тут такой удар. И всё. Было двое, стал один.

– А второй? – после недолгой паузы спросил кто-то.

– Не знаю, – пожал плечами Невилл. – Его увезли в полицию, у них свой врач.

– Да, доктор Форбс.

– Да, я передал ему записку, но не знаю…

Помолчали.

– Ого, – тихо сказал кто-то.

Все обернулись.

– Смотрите, кто пришёл, – усмехнулся Невилл. – Что тебе нужно, индеец?

В десятке шагов от них стоял молодой высокий индеец и смотрел. На них и сразу как бы сквозь них.

– Вход для цветных там, – доктор Моран взмахнул рукой со стаканом, показывая направление. – Иди и жди там. Кто там сегодня дежурит, коллеги?

– Ох, кажется, я, – томно простонал Роджер. – Что там у него?

Индеец попятился, но не ушёл. Его глаза по-прежнему не отрывались от врачей. Доктор Рудерман поймал этот взгляд и встал.

– Ты ко мне?

– Да, сэр, – кивнул индеец.

– Это безобразие! – возмутился Моран. – У нас перерыв. Пусть подождёт, и Роджер им займётся.

– В самом деле, на умирающего он не похож, – усмехнулся Невилл.

Но доктор Рудерман уже подошёл к индейцу.

– Что случилось?

За столом притихли, прислушиваясь.

– Там одному… нашему плохо. Совсем плохо, сэр.

Доктор Рудерман кивнул.

– Он ранен?

– Нет, сэр. Ему плохо, сэр.

– Ну, так тащите его сюда, – вмешался Роджер. – Положите в приёмной и ждите.

– Где он? – доктор Рудерман словно не слышал реплики Роджера.

– На станции, сэр.

– Хорошо. Подожди меня здесь, я сейчас.

– Да, сэр, я буду ждать, сэр.

Рудерман быстро ушёл в дом, а индеец остался стоять. Теперь он стоял, потупившись и словно не видя, и не слыша врачей.

– Нет, это хамство! – кипятился Моран. – По такой жаре тащиться через весь город из-за какого-то черномазого!

– Им что, до больницы его тяжело дотащить? Лентяи!

– Просто обнаглели.

– Спорим, ничего там серьёзного нет.

– Стукнули в драке, скорей всего.

– Эй, парень, почему вы так дерётесь?

Индеец никак не отреагировал на вопрос. Он стоял, заложив руки за спину и опустив голову. Губы плотно сжаты, лицо неподвижно, и только ещё ходившая ходуном грудь и блестящая от пота кожа выдавали, что к больнице он бежал.

– Однако, коллеги, – Невилл отхлебнул из стакана и усмехнулся. – Всё-таки прогресс. По-моему, врач им понадобился впервые.

– Вы правы, – Моран, отдуваясь, плеснул себе в стакан воды. – Я думаю, Роджер, вам следует сходить туда и посмотреть. Ведь вы сегодня дежурите по цветным.

Роджер со стоном закатил глаза.

– Может, они его всё-таки принесут сюда… Слушай, индеец, принесите его.

– Он не слышит, – констатировал Невилл. – Не трудитесь, Роджер. Индейцы славятся своим упрямством. Он пришёл за Айзеком, а вы ему не нужны.

– Эта скотина ещё выбирает! – немедленно возмутился Роджер.

– Но я вам советую пойти, – Невилл тоже умел не слышать ненужное. – У старого Айзека есть чему поучиться.

– Два врача?! Слишком много чести черномазым. И зачем это Айзеку? Грязь, вонь, и я уверен, что от платы они увильнут.

– Айзек никому не отказывает, блюдёт заповеди Гиппократа, – Моран подмигнул Невиллу. – А вы должны быть ему благодарны, что он берёт на себя ваши обязанности, доктор Роджер.

Роджер не успел ответить. Доктор Рудерман уже со своим чемоданчиком быстро подошёл к столу.

– Коллеги, прошу прощения, вот моя доля. Доктор Роджер, не беспокойтесь, я всё сделаю сам. – Он выложил деньги за коктейль и сэндвич и кивнул индейцу. – Идём.

– По такой жаре… – Моран сокрушённо покачал головой и налил себе ещё воды.

– Иногда, – красный от злости Роджер перестал владеть собой, – профессиональное рвение неуместно, док.

– Возможно, коллега, вполне возможно, – Рудерман приподнял, прощаясь, шляпу и пошёл к выходу.

Индеец последовал за ним.

На улице доктор Рудерман обернулся к индейцу и жестом попросил его идти поближе.

– Так что случилось?

– Ему плохо, сэр.

– Ушибся, ударили?

– Нет, сэр. Он… ему нечем дышать, сэр.

– Так, – доктор оглядел залитую солнцем улицу. – Есть короткая дорога?

– Да, сэр.

– Веди. И ещё, все зовут меня доктором. Доктор Айзек. Понял?

– Да, сэр. Хорошо, доктор Айзек. Вот сюда…

Они свернули в проулок.

Когда эти белые стали говорить, что должен идти другой, белоглазый, Эркин испугался. Он сам вызвался сбегать за врачом, и всё поначалу было удачно. У входа для цветных он встретил Дашу, а может, и Машу – разбираться было некогда, – и она ему показала, где сидят на ленче врачи. И доктора Айзека он узнал и смог вызвать. А потом… Эркин даже оглянулся пару раз, проверяя, не идёт ли белоглазый следом.

Рудерман искоса поглядывал на индейца. Ну что ж, шрам уже не так выделяется, асимметричность прошла. Выцветшая тенниска аккуратно зашита и заправлена в джинсы. Чистый, даже пахнет от него чистотой. Женя следит за ним. Всё-таки очень красив. Понятно, что Женя не устояла. Будем надеяться, что он ценит эту заботу. Хотя… у Жени вид счастливой, любимой и любящей женщины. Значит, всё в порядке? Понимают ли эти дети, как они рискуют? Ведь если что и не дай Бог… его же просто убьют. А с ним и Женю, и девочку.

Рудерман переложил чемоданчик из руки в руку.

– Я помогу, сэр?

– Спасибо, он не тяжёлый. Так как это случилось?

– Мы грузили, сэр, извините, доктор. Он вдруг захрипел и упал. Мы отвалили мешок, но ему всё равно… он… ну, будто его душат. И холодный стал. Мы его в тень хотели перенести, но его как тронешь, ему хуже… Ну, мы и подумали… ну, я побежал в больницу… Я работал там и знаю где что.

– Да, я помню тебя. Ты делал стеллажи. И вас было двое, так?

– Да, сэр. Мы работаем вместе, сэр.

Эркин вёл проулками, придерживаясь теневой стороны. Шёл доктор быстро, но Эркин всё время сдерживал шаг. Да ещё заборы обходить. Он-то бежал напрямик. И всё равно, короче дороги нет.

– А как у тебя со здоровьем?

Помимо воли Эркин вздрогнул и сделал шаг в сторону, увеличив расстояние между собой и врачом.

– Я здоров, сэр.

Быстрый, автоматически чёткий ответ. Возможно, судя по его виду и движениям, это и правда. Но какой панический, неконтролируемый страх в этом кратком ответе и рывке в сторону. Как они все боятся врачей. Приходят на приём, когда действительно уже ничего нельзя сделать, потому что тянут до последнего. И не принимают лекарств, сбегают от уколов… Заставить их лечиться невозможно. И этот… ведь всё же пришёл, сам, его послали… к врачу, которому доверяют – Рудерман мысленно улыбнулся – и всё равно, боится.

– Вот здесь, сэр.

Через пролом в заборе они прошли на станцию. Какие-то штабеля, склады, пути. Впереди гул голосов. Доктор прибавил шаг. Он уже видел лежащего прямо на земле негра и толпу. И полицейского, размахивающего дубинкой.

– Убирайте к чёрту эту падаль!

Полицейский кричал и ругался, но нападать впрямую не решался – цветных было много. Уворачиваясь от ударов, они не подпускали полицейского к лежащему.

Так, в первую очередь убрать полицейского.

– Я врач. Можете идти, сержант.

Приосанившись от такого повышения в чине, полицейский отдал ему честь.

– Добрый день, доктор Айзек. Эти скоты вас потревожили?

– Нет, я шёл мимо и услышал шум.

Эркин невольно посмотрел на старого доктора с уважением – так естественно у того это получилось.

– Вы можете идти, сержант. Я всё улажу.

– Ну, как хотите, док. И охота вам об это дерьмо пачкаться.

Полицейский вытянул дубинкой зазевавшегося подростка и величественно удалился.

Доктор наклонился над лежащим, взял левое запястье. Сердце? Да, похоже, сердце. Глубокий обморок. Он не обратил внимания на тихий переливчатый свист, которым обменялись его спутник и толпящиеся вокруг цветные. Но толпа сразу и заметно растаяла. Остались трое. И с ними приведший его индеец. Стоя поодаль, они наблюдали, переговариваясь так тихо, что уже в шаге не подслушаешь.

– Уверен в нём?

– Плохого о нём не говорят.

– Легко пошёл?

– Сразу.

– Тебя прикрыли, свою долю получишь.

– Спасибо. Жив ещё?

– Вроде, да.

– Чего это он?

– Это не опасно. Слушает.

– Лишь бы не колол.

– А если будет?

– Не помешаешь.

– Сами звали.

Негр задышал, задвигался, мотнул головой.

– Лежи, – доктор надавил ему рукой на плечо, достал из кармана и ловко засунул ему в рот таблетку. – Держи под языком и соси.

Доктор выпрямился и огляделся, нашёл взглядом эту четвёрку. Они поняли и подошли ближе.

– Перенесите его в тень, и пусть полежит. А потом… кто-нибудь поможет ему добраться до дома?

Доктору ответили кивками.

– Ну и отлично, – доктор повернулся к лежащему, тот пытался улыбаться непослушными губами. – Недельку полежи. И на солнце тебе нельзя работать.

– Я могу работать, – захрипел негр.

– Можешь, – кивнул доктор. – Но пойми, следующий приступ станет последним. Понимаешь?

Доктор достал из чемодана пакетик, вложил туда таблетки, присел над лежащим.

– Ну, как, легче? – тот слабо кивнул. – Смотри, здесь таблетки. Как станет плохо или заболит здесь, – доктор, показывая, коснулся его груди, – здесь сердце, так, когда заболит, возьмёшь одну под язык как сейчас и полежишь, пока не пройдёт. Носи их всегда с собой. Понял?

– Да, масса.

– Я доктор, – серьёзно, но не строго поправил его Рудерман.

Эркин, прищурившись, глядел, как доктор кладёт пакетик в руку лежащего и зажимает его пальцы в кулак. Эти пакетики он помнит. Те таблетки его подняли…

– Ну, вот и всё.

Доктор Рудерман убрал стетоскоп и выпрямился. Индеец подошел к нему. Хочет проводить?

– Не надо, я уйду через главные ворота. Помогите ему.

– Да, масса.

– Сделаем, масса.

Доктор Рудерман вежливо приподнял шляпу и пошёл к зданию конторы. Оглянувшись, он бы увидел, что за его спиной идет яростный, но почти беззвучный спор, к которому присоединяются подбегающие со всех сторон цветные.

Доктор уже почти дошёл до ворот, когда его окликнули.

– Доктор, доктор Айзек…

Он остановился и оглянулся. Его нагоняли двое. Индеец и один из стоявших всё время рядом негров.

– Кому-то еще плохо?

– Нет, доктор, – индеец перевёл дыхание. – Вот, возьмите. Здесь мало, но мы собрали. И… спасибо вам, доктор.

Индеец протянул доктору несколько радужных кредиток и повторил.

– Возьмите.

Он улыбнулся им.

– Не надо.

– Нет, – в почтительном голосе индейца звенела твёрдая нота. – Мы работаем… Возьмите.

Он внимательно осмотрел их напряжённые лица и кивнул.

– Хорошо. Пойдёт на лекарства.

– Спасибо, доктор.

Индеец улыбнулся, и от этой улыбки, мгновенно изменившей его лицо, у доктора ёкнуло сердце: таким беззащитно мальчишеским, детским, оно стало.

– Спасибо, масса, – повторил, улыбаясь до ушей, негр.

И они мгновенно исчезли в станционной суматохе. Рудерман покачал им вслед головой и, не считая, сунул деньги в карман. Гордые. А может, просто хотят, чтобы у них всё было как у белых.

А в воротах он столкнулся с тем самым полицейским.

– Уже закончили, док?

– Да.

– Не стоят они ваших стараний. Были скоты и остались скотами, – полицейский махнул рукой. – Из-за таких по жаре вам теперь тащиться… Счастливо, док.

Доктор Рудерман молча приподнял шляпу, покидая станцию.

Эркин подбежал к Андрею, перехватил мешок.

– Ну?

– Порядок. Посмотрел, лекарство дал. Вроде, оклемался мужик.

– Тогда порядок, – кивнул Андрей.

– Здесь как?

– Не заметили. Да и по фигу им, сколько нас работает. Было бы сделано.

Эркин виновато кивнул. Андрей всё это время ворочал за двоих. Он так рьяно взялся навёрстывать, что Андрей засмеялся.

– Смотри, сам не свались.

Эркин сбавил темп, втягиваясь в привычный ритм. Откуда-то из-под вагонов вывернулся оборванный темнолицый подросток, подбежал к ним.

– Ну?

– Сам ушёл. Длинный и Серый с ним.

– Хорош, – Андрей на бегу сбросил в его ладонь сигарету.

Оборвыш радостно ухмыльнулся и исчез. Эркин и Андрей перекидали последние мешки и присели передохнуть тут же у колёс.

– Так и пахал один?

– Нет, подбегали двое. Да малы больно, гнутся под мешками. Куда им, малолеткам.

Эркин кивнул, переводя дыхание. Тяжело всё-таки в жару.

– Идёт, – толкнул его локтем в бок Андрей и встал.

К ним вразвалку подходил белый в полувоенной форме. Эркин встал. Белый, пренебрежительно оттопыривая губу, расплатился с ними, выбирая самые грязные и засаленные бумажки. У Андрея озорно заблестели глаза, но белый ничего не сказал, и заготовленная шутка пропала даром.

Они прошли к закоулку с краном, умылись и сели в тени от штабеля старых шпал. Собирались и остальные, закончившие работу. По рукам пошли сигареты. Бутылку пустить не рискнули: из конторы всё ж видно.

– А хреново с работой, парни.

– В городе, считай, нет.

– Работа есть, – хмуро отозвался Андрей. – Да не про нашу честь.

Все сразу загалдели, перебирая последние дни. Выходило одно. Им оставалась разгрузка с погрузкой, дрова и кое-что по мелочам. Всё, что хоть чуть почище и получше, уходило белым.

– Пленных навалило.

– Да? И берут они дороже, и что, лучше работают? Ни хрена же! А дают им.

– А шакальё кто на работяг натравливает?

– А полицию чуть что зовут…

– Хреново, парни, – Андрей затянулся и пустил сигарету дальше.

– Так дальше пойдёт, хоть обратно просись.

– Чего?! – привстал Эркин.

На мгновение стало тихо. Невысокий мулат съёжился под остановившимися на нём взглядами.

– Ты что?

– Что несёшь?!

– Как это «обратно»?

– Ну, так… – забормотал мулат, – ну, сболтнулось, ну…

– Сболтнулось, говоришь, – широкоплечий негр сгрёб мулата огромными расплющенными ладонями. – Ты откуда эту хреновину принёс?!

Все повскакали на ноги, окружили побледневшего мулата плотным кольцом…

Андрей пронзительно свистнул, и, вторя ему, подал сигнал тревоги Эркин. Все бросились врассыпную, ныряя под вагоны и прячась за штабеля.

– Заметили, – Мервин Спайз с сожалением опустил фотоаппарат. – Жаль, были бы неплохие кадры.

– Ещё успеем с этим, – Норман собрал бумаги. – Да, белого этого постарайся взять поподробнее.

– Зачем? Он и так приметен.

– Хочу навести справки. Странная личность.

– Не любишь странностей?

– Не люблю, – спокойно кивнул Норман. – Посуди сам. Белый согласен считаться цветным. Зачем? И почему?

– Да, любой «недоказанный» на всё пойдёт, лишь бы свою белизну показать, а этот…

– Вот-вот. Сделай его почётче.

– Это он в паре с краснорожим?

– Этого оставь. С ним всё ясно. Сумеем оформить за посягательство на честь – хорошо, нет – пойдёт в общем порядке.

– На подстрекателя не потянет?

– Возни много.

Норман оглядел кабинет, не забыто ли что. Не стоит подводить Ринни, пускающую их сюда для наблюдения за цветными и другой работы.

– Да, что будем делать с доктором?

– Айзеком? – Норман негромко засмеялся. – Старый дурак влипнет и без нас.

– Он ведь еврей, не так ли?

– Он один, не обыграешь.

– Да, на погром мало.

– Всё, всё. Пошли.

Выходя из конторы, они огляделись. Ни одного цветного не видно. Спугнули.

Андрей осторожно огляделся и совсем тихо присвистнул.

– Лезьте. Никого.

В старом товарном вагоне они смогли отдышаться.

– А чего там было, Белёсый? – Джейми откашлялся и сплюнул в щель между досками.

– Снимали нас. Из конторы, – неохотно ответил Андрей.

– Куда снимали?

– Ты что, фотоаппарата не знаешь? – удивился Андрей.

– Видел. Да зачем им?

– Сходи и спроси, – Андрей устало сел у стены, вытянул ноги. – Не нравится мне это. Нутром чую…

– Тут и чуять нечего, – Эл длинно выругался. – С рынка нас выжали, выжмут и отсюда, тогда что? Воровать? Чем жить будем?

– Меченый проживёт, он на морду красивый, мордой заработает, – хохотнул Даг и поперхнулся, получив сильный удар в лицо.

– Понял или ещё объяснить? – спокойно спросил Эркин.

– Псих ты! – Даг ощупал зубы. – А ну выбил бы?

– В следующий раз выбью, – пообещал Эркин.

– Оба заткнитесь, – рявкнул Одноухий. – Со станции уходить нельзя.

– Некуда, – поправил его кто-то.

– Так что, глаза книзу?

– А что, можно по-другому?

– Не свора, так полиция, – вздохнул Джейми.

– Не скули, – оборвал его Одноухий. – Задарма кормить не будут, так что глаза книзу, парни.

– Куда денешься? – усмехнулся Андрей, вставая. – Пошли. Полдня прошло, может, и перехватим чего.

– А у крана не базарить, – Одноухий тоскливо выругался. – Мы там…

– Как на мишени, – закончил за него Андрей.

– Пошли, так пошли, – Эркин осторожно выглянул из вагона. – Чисто, – и спрыгнул вниз.

За ним попрыгали остальные.

Женя всё-таки купила себе платье. Скромное и достаточно открытое. В такую жару вполне можно носить и на работу. И недорого. Во всяком случае, серьёзного ущерба её бюджету эта покупка не нанесла. В обеих конторах платье имело шумный и вполне заслуженный успех. Правда, Эркину оно, похоже, не то, что не понравилось, нет, он тоже хвалил, восхищался, отпустил вполне достойный комплимент, но… но что-то было не так. Или он просто слишком устаёт? Уходит рано утром, возвращается в сумерках, возится ещё до темноты в сарае… но и раньше он уставал, а сразу после болезни его шатало ещё, и тогда он как-то иначе смотрел, а сейчас… Женя чувствовала, что с ним что-то творится, но не могла спросить, не знала, как это сделать…

И всё равно… Всё равно она счастлива. Эркин приходит усталый, ещё более потемневший от солнца, весь колючий, а поест, выпьет свою чашку, не спеша, окуная лицо в пахучий пар, и заметно смягчается, отходит, начинает улыбаться…

Женя шла по Мейн-стрит, разглядывая нарядные витрины. Нет, всё-таки как хорошо быть как все. Без клейма условности. Она может зайти в любой магазин, были бы деньги. И купить всё, что захочет. Из женских или детских вещей. Что бы такое найти для Эркина, чтобы она могла купить это, не вызвав подозрений? Но она ничего не могла придумать. Разве только что из еды. Как в тот раз…

…Оказывается, Невидимка дала им в обед мороженое. На следующий день он вечером всё-таки рассказал ей об обеде. Она объяснила, что кормили их тоже в складчину.

– О мороженом мы не договаривались, – она подкладывает ему творога. – Это уж она сама.

– Мг-м, – бурчит он с полным ртом и, прожевав, смеётся, – я чуть со стаканом не съел.

– Говоришь, сама делала?

– Она нам так сказала.

– Ну и как? – она поправляет Алису, чтобы та не вылила молочную реку из творожных берегов на стол. – Вкуснее покупного?

– Не знаю, – пожимает он плечами. – Я его в первый раз ел. А почему она… Невидимка?

– А её никто не видел. Мы с ней через дверь разговариваем.

– А… а как же она живёт? Продукты там, и всё такое?

– У неё служанка, старая негритянка. Она всё и делает. Вот только вас ещё наняли.

– Ага. Негритянку я видел, – он тщательно протирает тарелку куском хлеба.

– Ты б еще языком вылизал, – притворно сердится она. – Я ещё положу.

– Нет, спасибо, – мотает он головой.

Тогда она на следующий день купила мороженого. И до его прихода они с Алиской только и беспокоились, куда его положить, чтобы не потаяло. А когда он пришёл, Алиска не пустила его в сарай и заканючила, чтобы он сразу садился за мороженое.

– Оно ж потает, – волновалась Алиска.

Было ещё светло, и он отказался идти в комнату. Она махнула на них рукой и выдала мороженое. И стоило ей на минуту отвернуться, как Алиска выцыганила у него половину. Когда она вернулась в кухню, он сидел на полу у окон, держа на коленях тарелку, а Алиска сидела рядом, страшно довольная таким новшеством, и, конечно же, тоже ела. Она, конечно же, отругала их и прогнала за стол…

– Ну, как? – спросила она. – Чьё лучше?

– Твоё, – сразу ответил он и так убеждённо, будто и впрямь сладкая расползающаяся масса ему больше понравилась…

…Но надо будет поговорить с ним, чтобы он перестал баловать Алиску. Женя вздохнула, предчувствуя, что разговор будет не из приятных. Но поговорить надо. И кажется, она знает, что сказать, чтобы до него дошло, чтобы он понял, в чём тут дело.

Женя завернула в кондитерскую.

– Джен, милочка! – защебетала мисс Лилли. – Наконец-то. Что-нибудь русское?

– Да, мисс Лилли, – улыбнулась Женя. – Хочу дочку побаловать.

На прилавке пряники, сушки, разноцветные фигурные конфеты… Женя набирает всего понемногу, только сушек взяла целую связку. Мисс Лилли щебетала, восхищалась Женей, её платьем, её умением вести хозяйство.

– И где глаза у мужчин?! – возмущалась мисс Лилли.

Женя охотно смеялась, рассказывала об Алисе. И вышла, как всегда, потратив все деньги, но очень довольная покупками. Сушки, правда, она одна и ест, но пряники должны им понравиться, а уж от фигурных леденцов Алиска будет в восторге.

Радужное настроение Жени ничто не могло поколебать. Да и всё вокруг было хорошо.

И на подработке опять прежняя дружеская атмосфера. Шутит и рассыпает комплименты Перри. Деловито спокоен Норман. Оживлены Мирта и Эллин. По-прежнему тих и малозаметен Рассел. Гуго трогательно ухаживает за ней, свято соблюдая данное слово. Печатая, Женя невольно вспоминала…

…Очередной весенний вечер.

– Вы позволите проводить вас, фройляйн Женни?

– Благодарю, – она приседает в шутливом книксене. – Но только до перекрёстка.

– Ваше слово закон для меня, фройляйн Женни.

Тёмные, приятно прохладные после дневной жары улицы. Небрежный, необязательный разговор ни о чём. И вдруг.

– Фройляйн Женни, вы не даёте мне ни малейшей надежды?

– Надежды? На что? – притворяется она непонимающей.

– Не надо, фройляйн Женни, вы отлично понимаете, – голос Гуго серьёзен, и она чувствует его искреннюю боль. – Поверьте, я не мальчик, чтобы разбрасываться словами. Но вы… вы понимаете и без слов. Если бы была надежда… Нет, не подумайте, я не могу и не хочу навязывать свою… своё чувство, принуждать вас к ответу. Но я хочу, чтобы вы знали. Я действительно… вы нравитесь мне, я хотел бы, чтобы вы были рядом. Я ни на чём не настаиваю, но позвольте тогда мне быть рядом с вами. Не лишайте меня надежды, фройляйн Женни, умоляю… Я не знаю, занято ваше сердце или нет, но мне сейчас в нём нет места, я согласен. Но позвольте мне ждать.

– Как я могу позволить вам что-то или запретить, – пожимает она плечами. – Вы свободный человек, и по какому праву я могу…

– По праву любви, – перебивает он её. – Моей любви к вам. Я обещаю вам, фройляйн Женни, клянусь, что не обеспокою, не скомпрометирую вас, что больше вы не услышите ни признания, ни мольбы. Но знайте, что я… что я рядом.

– Спасибо, Гуго…

…Тогда она быстро прекратила разговор и распрощалась. Гуго держит слово. Ухаживает, оказывает мелкие знаки внимания, говорит комплименты, но всё это строго в рамках приличия.

– Рассел, вот ваши расчеты.

– Благодарю. Как ваши дела, Джен?

– Как всегда, отлично!

– Рад за вас. И ещё раз благодарю.

– Да! – пальцы Эллин выбили такую дробь, что к ней обернулись. – У нас в городе теперь есть Палас. Одна открыла. Представляете, она где-то нашла уцелевших спальников и открыла Палас.

– У себя на дому? – смеётся Перри.

– Нет, ну, что вы! Делается так. Вы договариваетесь с ней, оплачиваете, оставляете адрес. И в назначенное время к вам приходит… – Эллин сделала эффектную паузу, – самый настоящий спальник. Ну, ему какие-нибудь пустяки на чай, угостить там… И вы получаете полное удовольствие.

– Вы так аппетитно рассказываете, – улыбается Норман, – что даже завидно.

– Хотите, – Эллин лучится добросердечием, – я узнаю у неё, берёт ли она мужские заказы?

– Я бы предпочёл переговоры без посредников. Не обижайтесь, Эллин.

– Ну что вы, я всё понимаю, – Эллин смущённо смеётся. – Я лучше действительно узнаю, и, если она согласится, познакомлю вас.

– Буду вам признателен, – Норман склоняет голову со светлыми безукоризненно ухоженными волосами.

– И сколько раз вы уже доставляли себе это удовольствие, Эллин? – спрашивает вдруг Рассел.

– Оно слишком дорого, чтобы быть частым, – вздыхает Эллин и тут же пунцово краснеет, – и вообще, джентльмен об этом леди не спрашивает.

Рассел улыбается, но его непроизнесенная фраза: «Если только леди сама не рассказывает об этом», – всем слышна и ещё долго словно висит в воздухе.

Домой Женю, как всегда, провожал Гуго, как всегда до перекрёстка.

Эркин пришёл почти сразу за ней. Женя подозревала, что он возвращается раньше и прячется где-то неподалеку, пока она не придёт. Без неё он дома избегает и по двору без дела болтаться не хочет.

И сегодня она только успела поцеловать Алису и спросить, почему та ещё не спит, как он пришёл. Очень довольный. Выложил на стол деньги и пошёл мыться. Алиса успела сунуть нос в сумку, увидела пакет из кондитерской, и загнать её в постель было уже невозможно. Женя на всё махнула рукой и пошла готовить ужин.

Эркин, как всегда, сначала разжёг плиту, а потом уже переоделся и стал умываться. Обычно Алиса крутилась тут же, но сегодня она предпочла не оставлять без присмотра пакет. Женя сочла момент удобным для разговора.

– Эркин.

– Да, – он обернулся к ней.

– Я хочу поговорить с тобой. Об Алисе, – он как раз вытирался и, услышав её слова, опустил полотенце и растерянно улыбнулся.

– А что… что с Алисой? – неуверенно спросил он.

– И с ней, и с тобой. Ты её совсем забаловал. Не надо, Эркин.

Он опустил голову и стоял так, скручивая, комкая полотенце. Женя уже знала его манеру выражать несогласие молчанием и потупленными глазами, но не отступала.