Аргат
Автодром экстремальных трасс
Весна, 4 декада
«Они передвигаются столь медленно, что их движение становится незаметным и позволяет застигать жертвы врасплох». До чего же хороши старинные изречения. Вот так, помаленечку, потихонечку, собирая камушек к камушку и даже крупицу к крупице, создадим величественную мозаичную картину. И никогда не знаешь, что и где ухватишь.
Венн Арм любил и умел водить машину. И искренне считал, что сумасшедшие гонки по автодрому или старым давно не ремонтировавшимся и потому опасным шоссе – лучший способ расслабиться, очистить голову от мелких обыденных тревог и мыслей, успокоиться и поразмыслить. Глаза, руки и ноги делают своё дело, а голова – своё.
Итак, проблема человеческих ресурсов. Спасибо Огню, но, если бы дела Таррогайна бы не было, его стоило бы самому инициировать. Смешно, но опять всё сошлось на бастарде Юрденала. Парень умеет вляпываться в чужие операции, оказываясь в самом центре, и так, что без него не обойтись. Жаль, сразу не уточнил, какие это случайные подработки у сержанта-ветерана Гаора Юрда. Знал бы тогда, что он журналист… Хотя нет, операция готовилась слишком давно, и менять её было бы поздно. Но Огонь справедлив: получив рабство, парень получил и доступ к весьма интересной и недоступной другим журналистам информации. Интересно, каким образом родич сумел связаться с ним? И вот тоже… случайное совпадение…
…Визит действительного академика, профессора, не формального, а фактического главы философского и исторического отделов в отделении гуманитарных наук почтенного Варна Арма застал его врасплох. Меньше всего он этого ожидал. В конце концов, брат-бастард деда – не самая близкая родня. Тем более что дед со своими братьями особых отношений не поддерживал. Но и отказывать необычному визитёру не следовало. И для сохранения внешней конфиденциальности по-родственному встретились в его личной городской квартире.
Смотрелся профессор достаточно импозантно, вполне соответствуя своим званиям, оценил коньяк, безошибочно определив его происхождение.
– Кроймарн? Вот не ожидал, что он ещё сохранился.
– Да, – кивнул он и мягко вздохнул: – Остатки былой роскоши.
Профессор задумчиво кивнул, пригубил коньяк.
– Слишком многое стало остатком.
Он невольно насторожился.
– А о ещё большем осталась только память, – задумчиво продолжал профессор. – И скоро её будет некому хранить.
– Есть архивы, музеи, галереи, – осторожно возразил он.
– Вещи мертвы. Заключённая в них память жива, пока есть люди, – профессор поверх рюмки внимательно посмотрел на него. – Вы часто бываете в замке Армонтин? – И не дожидаясь его ответа. – А ведь это память вашего рода. И целой эпохи в нашей истории.
– Да, я помню, дед рассказывал мне о вашем решении. Сделать родовой замок общедоступным музеем и этим сохранить род. Остроумное решение, – искренне сказал он. – Но вы правы, я не бывал в замке, – и с извиняющейся улыбкой пояснил: – Я не историк, живу настоящим.
Профессор улыбнулся с горечью и кивнул.
– Да. Но как… – выразительная пауза и последовавшие за ней слова понравились ему сочетанием явного намёка на несказанное и правдой произнесённого, – как умный человек вы не можете не думать о будущем.
С этим нельзя было не согласиться. Ему стало настолько интересно, что он предложил играть в открытую.
– Забота о будущем привела Вас сюда, не так ли?
– Вы правы, – одобрительно кивнул профессор.
– Вас волнует будущее Армонтинов, Армонтов или Армов?
– Меня волнует будущее ургоров. Всего народа. Но теряя сейчас роды, ветви, семьи и даже отдельных людей, мы теряем и весь народ.
– Согласен, но без обновления нет будущего, а обновление невозможно без отмирания всего устаревшего, – сказал он, провоцируя профессора на спор.
– А кто определяет, что устарело? – ответил профессор вопросом.
Разговор становился, ну, очень интересным. О профессоре он слышал ещё от деда и, никому ничего не говоря, потихоньку собирал информацию о родичах. Принятый тогда тремя братьями-бастардами вариант спасения рода, к которому они строго по закону и обычаям не имели уже никакого отношения, восхищал оригинальностью замысла и изяществом исполнения. Как и решение об уходе в тень, практически в небытие, Венна Арма, которому обособленность от рода помогла сделать карьеру, ибо родственные связи зачастую мешают служебным. Но при этом никаких заявлений, документов и тому подобного, что может помешать совершить, если это понадобится, обратный ход. И упорство Кервинайка Армонтина, последнего из рода Армонтинов, с которым тот старается разрушить систему, дающую ему самому целый ряд привилегий, вызывало уважительное удивление.
– Вы задали интересный вопрос, почтенный. Конечно, можно сослаться на волю Огня, который сам выбирает, что сжечь, а что оставить, но…
– Но оставим рассуждения о воле Огня храмовникам, – кивнул профессор. – Каждый компетентен в своей области, а некомпетентность порождает неверные решения.
– На дюжину дюжин согласен, – подхватил он. – И что я могу сделать в пределах своей компетенции?
И тогда прозвучало это имя.
– Кервинайк Армонтин.
Он кивнул и уточнил.
– Кервин. «Эхо. Свободная газета».
– Да.
Профессор смотрел на него открыто и не строго, а требовательно. Требуя понять несказанное.
– Каждый человек бесценен. Я правильно понял вас?
Профессор кивнул.
– Нас слишком мало осталось, чтобы мы могли быть расточительными.
– Браво! – вырвалось у него. – Блестящая формулировка. Вы разрешите ею воспользоваться?
Профессор пожал плечами.
– Разумеется. А к вопросу об отмирании и обновлении… Что важнее? Сосуд, в котором пустота, или Огонь, пылающий в сосуде?
Он кивнул, оценив изящество цитирования старинного трактата, и продолжил изречение.
– Золото, украшающее Храм, или Храм, освящающий золото?
Брови профессора приподнялись в радостном удивлении.
– Блестяще. Не ожидал.
Он рассмеялся.
– Ну, здесь я дилетант. Моя компетенция несколько в иной области. Разумеется, меня волнует будущее ургоров, и я согласен с вами. В пределах моей компетенции я сделаю всё возможное.
…Умному достаточно, на этом они простились. И когда Венн начал – опять же потихоньку и не привлекая лишнего внимания – разбираться с газетой родича, то и наткнулся. На статьи некоего Гаора в газетах трёх и четырёхлетней давности. Послушный референт, никогда не задающий вопросов, не относящихся к конкретному заданию, и гордящийся этим, подготовил подборку. И прочитав её, Венн сам подложил в неё статью, подписанную озорным псевдонимом. Никто, он же Некто. Единство стиля бросалось в глаза, и, если бы не три с половиной года перерыва, псевдоним бы раскрыли мгновенно. Но начинающего журналиста Гаора из «Эха» успели забыть. Это и спасло и парня, и газету, и Кервина.
Что ж, Никто-Некто сработал на него, на всю операцию в целом. Попробуем проверить: случайны ли сам удар, его сила и меткость. Дадим возможность протянуть цепочку связи и получить ещё одну статью. И если второй выстрел будет столь же… эффективным, включим парня в операцию. Разумеется, не посвящая его в детали и планы. Пусть делает то, что умеет и может, и будет уверен, что это его свободный выбор. Марионетка, не подозревающая о своих ниточках, играет очень убедительно.
Лихим виражом Венн закончил трассу и уже не спеша подъехал к кассе расплатиться за сеанс. Отличная штука – автодром экстремальных трасс.
Дамхар
Весна, 5 декада
Весна в Дамхаре – горячая пора. Лето, впрочем, тоже. И хотя шофёрская работа внесезонная – людям надо есть и одеваться в любой сезон – весенняя страда посевов коснулась и его. Между рейсами Гаор со всеми копал, рыхлил, сажал, окапывал, а то и полол, не говоря уже об обычных работах по двору, чистке хлевов и прочем. В общем, работа на земле ему даже нравилась. Ещё в Орртене его заставляли помогать садовнику. Конечно, прополка дорожек и газонов – занятие муторное и противное, после которого долго болят пальцы, а вот возиться с цветами было приятно. И в училище тоже садовой работы не избежал. Там, правда, приходилось, в основном, полоть и чистить. Цветов почти не было, так как считалось, что цветы размягчают и размагничивают. Идиотизм, конечно, но… дело прошлое, время – давно прошедшее. На дембеле он всё собирался купить себе пару горшочков на окно, но так и не собрался. То средств не было, то… хотя монет, не говоря о купюрах, изредка ему не хватало, а чаще совсем не было. А здесь здорово помогало сознание, что он не только работает, но и работает. Сам ведь будет это есть.
Под эти мысли Гаор привычно гнал свой фургон через кишащие людьми весенние поля, сады и огороды мимо бродящих по молодой нежно-зелёной траве стад. Половодье уже схлынуло, но в низинах было ещё сыро, речки ещё стояли вровень с берегами, а кое-где и мостами, и, проезжая по ним, он прогибал гибкие настилы, разбрызгивая искрящуюся воду. И надо всем золотое, яркое, словно умытое полой водой солнце – Золотой Князь.
Проверяя себя, Гаор посмотрел на карту. Нынешний рейс отличался от обычных. Опустошив фургон, раздав заказы и собрав бланки новых, он должен ехать не домой, а в Административный центр, и там у филиала Ведомства Крови его будет ждать хозяин. Ну, Ведомство Крови – это всё же не Рабское, так что можно надеяться, что его из-за руля не отправят на торги. А остальное его не колышет. Просто здесь выбиться из графика в любую сторону опасно. Приехать раньше времени и ждать хозяина – это наверняка нарваться на полицию, а она очень не любит бесхозных рабов, даже с карточкой. Хорошо, если только изобьют. А опоздать – это столь же гарантирована езда на «кобыле», не считая оплеух прямо на месте. Время-то указано точное – пятнадцать долей четырнадцатого периода. Так что, крутись сам и крути баранку, водила. И береги свою категорию. Надо бы это добавить к тем заповедям. Не верь, не бойся, не проси и категорию береги.
Административный центр Дамхара – скопище казённых зданий и не усадеб, а отдельных домов, в которых жили многочисленные клерки и чиновники, казармы гарнизона и охраны, магазины, центральный Храм, редакция местной газеты… Разумеется, Гаор заранее посмотрел карту, а то бы пришлось солоно. Спрашивать-то дорогу ему не у кого. Не у постового же полицейского, чтобы сразу нарваться на дубинку, а то и на кое-чего и похуже. Вся полиция здесь с автоматами, как скажи на военном положении. Прохожих мало, и те, сразу видно, по делам, гуляющих нет. Поганый городок.
Гаор ещё раз поглядел на часы, подрулил к широким пологим ступеням Ведомства Крови и остановился. На часах четырнадцатый период, четырнадцать долей, тридцать мигов… Успел! Он-то успел, а хозяин его где?
Охранник у входа уже смотрит в его сторону и весьма заинтересованно. Ну, и дальше что?
Дальше открылась дверь, и по ступеням легко сбежал к фургону весьма чем-то довольный Ридург Коррант. Выскакивать и открывать перед ним дверцу Гаор не стал. Он и на легковушке это всегда забывал и, кстати, всегда безнаказанно, а уж в фургоне и в мыслях не держал.
Хозяин сел в кабину рядом с ним и распорядился.
– В Клумбочку.
Едва не сплюнув от досады – знал бы, заранее бы продумал выезд – Гаор ответил положенным:
– Да, хозяин. В Клумбочку.
Выехав из Административного Центра, Гаор достал карту и прикинул маршрут. Нет, ничего, не так уж страшно. Вот здесь на левый разворот и перескочить на семнадцатое шоссе, а уже оттуда через двадцать с небольшим меток он перейдёт уже на прямую дорогу к Клумбочке. Лучше бы, конечно, хозяин поехал в Светлый Ключ и заночевал бы там, а он тогда бы с Пушинкой повидался. Но… но в тот раз из Клумбочки поехали туда, может, и сегодня так же? Так сказать, весенний рейд по матерям бастардов. Правда, без подарков и на фургоне, но… но не его это рабское дело, кого и как навещает хозяин.
Дорога хорошая, мотор ровно гудит, солнце светит, но не слепит глаза. Гаор искоса покосился на хозяина. Интересно, чего тот так сияет, будто, скажи, ему орден повесили? С чего бы это? Ведомство Крови ни орденов, ни выплат не раздаёт. И вообще, чего ему было там нужно? «Стоп, – уже привычно осадил Гаор сам себя, – осади, журналюга, дай задний ход и не возникай». Ведомство Крови для тебя – территория чужая, неизвестная и опасная. Чем опасная? Неизвестна, а значит, опасна своей неизвестностью. А вообще, что ты знаешь о Ведомстве Крови? Это раз. Что тебе надо знать о нём? Это два. И нужно ли вообще что-то знать? Это три. И вот ещё: насколько связаны Ведомство Крови и Рабское Ведомство? Это четыре. Ведомство Крови занимается только ургорами, их здоровьем и благополучием, но это побочное и сопутствующее, а главное – блюдёт чистоту крови, ведет ДНК-карты, чтобы… аггел траханый, Амрокс! Ворон же говорил. А вот теперь, по-настоящему, стоп, похоже, это не просто неизвестная территория, а минное поле. Так что… так что… так что займись дорогой, а мысли на потом, когда будешь один.
До Клумбочки доехали быстро. На этот раз на улицах были прохожие, играли дети. Гаор сбросил скорость до минимума, хотя знака ограничения у въезда не было. Увидев фургон, прохожие, в основном женщины, останавливались, дети бросали игры и с неприкрытым жадным любопытством следили за ним: куда едет и где остановится. И почему-то в голову назойливо лезет воспоминание о другом посёлке и другой машине…
Гаор сам остановил фургон у знакомого дома. Хозяин кивнул.
– Жди здесь.
– Да, хозяин.
Хозяин выпрыгнул из машины и пошёл в дом. Гаор откинулся на спинку сиденья и распустил мышцы. Вряд ли его будут здесь забрасывать камнями. Хоть ребятня и собралась вокруг, но только глазеют, хихикают и перешёптываются, тыча пальцами.
– Смотри, дикарь…
– Дикарь…
– Волосатик…
– Або… это або…
Гаор невольно вспомнил свой разговор в камере с Седым, что за «або» могут и врезать, и невесело усмехнулся. Сам бы он сейчас врезал. Дело-то не в слове, а в том, как его говорят и зачем. Тогда, в Вергере, он оступился и рухнул бы с головой и концами в подземный люк, если бы не его отделенный, который успел ухватить его за шиворот. Как же, какой страшной, неслыханной раньше руганью отделенный его крыл, вытаскивая на твёрдый пол, а потом ещё смазал ему по морде, чтоб на всю оставшуюся жизнь запомнил. И ничего, нет у него на отделенного, пусть тому светло за Огнём будет, обиды, хотя любого другого за меньшее отметелил бы на месте.
Открылась дверь, и на крыльце показался хозяин.
– Рыжий! – и повелительный жест рукой.
Гаор послушно вылез из машины и пошёл на зов.
В маленькой гостиной на полу чемодан и большая картонная коробка-контейнер. Остального Гаор не разглядел. Потому что не хотел разглядывать: при одном взгляде на чемодан и коробку ему всё стало ясно.
– Отнеси это в фургон и жди там, – распорядился хозяин, садясь за стол.
– Да, хозяин.
– Может, его накормить? – предложила женщина, удерживая за руку мальчика, норовившего подёргать и развязать веревку на коробке.
– Не стоит, – ответил хозяин, разбирая за столом какие-то бумаги, – ещё укачает.
– Да нет, я про раба.
– Обойдётся, – отмахнулся хозяин.
«Конечно, обойдусь, пошла ты со своей заботой…» – мысленно отругнулся Гаор, вытаскивая наружу коробку и чемодан.
Толпящаяся вокруг ребятня и стоящие немного поодаль несколько женщин внимательно наблюдали, как он открыл заднюю дверцу фургона, занёс туда вещи, вышел, закрыл дверцу, залез в кабину… «Театр им, цирк с кино», – угрюмо думал Гаор, готовясь к ожиданию.
Хлопнула дверь, но вместо хозяина наружу вылетел мальчишка, уже в курточке и шапочке-каскетке с конфетным кульком в руках. Скатившись по ступенькам, он врезался в толпу ребятишек и стал раздавать конфеты.
– Во, за мной отец приехал, я навовсе уезжаю! – радостно кричал он.
«Всё по правилам, – мрачно усмехнулся Гаор, – даже отвальную устроили пацанёнку».
Конфеты как раз закончились, когда из дома вышел хозяин, сбежал по ступенькам и подхватил мальчишку на руки.
– Со всеми попрощался? – весело спросил он.
– Ага, – так же весело ответил мальчишка, обхватывая его за шею.
– Тогда поехали?
– Поехали! – радостно заорал мальчишка, размахивая обеими руками в прощальном приветствии. – Всем прощайте, я уехал!
Гаор включил мотор и, когда хозяин с мальчишкой на руках сел в кабину, мягко стронул фургон. Медленно, потому что детвора продолжала бегать и прыгать вокруг машины, он проехал по единственной улице Клумбочки.
Мальчишка вертелся на коленях Ридурга, махал в окно приятелям и знакомым и трещал без умолку, что у мамы теперь будет другой маленький, и отец другого маленького уже приезжал к ним, и сказал ему, что он уже большой, женить пора, и как здорово, что они едут на такой большой машине, и что он хотел оставить свои старые игрушки для другого маленького, а отец другого маленького сказал, что он сам всё привезёт, и мама сказала, чтобы он всё забирал, и как здорово, что он теперь не один, а с братиком и сёстрами… Хозяин от души хохотал над его трескотнёй.
Когда они выехали из Клумбочки, Гаор прибавил скорость.
– Домой, – распорядился хозяин, – и не лихачь, понял?
– Да, хозяин, – ответил Гаор, плавно входя в поворот.
Мальчишка ещё немного поболтал и вдруг сразу, будто его выключили, заснул. Ридург негромко рассмеялся, усаживаясь поудобнее и укладывая сына у себя на коленях.
– Кончилась моя спокойная жизнь. Этот всем жару даст, никому мало не покажется. Гриданг за ним будет, как за каменной стеной. Тихим быть нельзя, стопчут, пройдут по тебе и под ноги не посмотрят.
Гаор угрюмо молчал, но его молчания не замечали.
Небо быстро затягивали тучи, заметно потемнело, и Гаор включил фары.
– Ты поаккуратнее, – тихо сказал Ридург.
– Да, хозяин, – механически откликнулся Гаор.
Все его силы уходили сейчас на тщательно, упорно загоняемую вглубь, чтоб и случайно не вырвалась, ненависть к этому мальчишке. Мальчишка не виноват, что у него нормальный отец, а не сволочь вроде Яржанга Юрденала. Родителей не выбирают. И он не выбирал, и к матери… нет, у него к матери нет и не может быть претензий, она всё сделала для него, даже, как ему ещё тогда в самые его первые рабские дни у Сторрама сказали матери: «Отмолила тебя матерь твоя». Он уже знает, что это значит. И во всех его бедах виноват только один человек, генерал спецвойск Яржанг Юрденал, отцеубийца, братоубийца и, да, сыноубийца, потому что то, что генерал сделал с ним, это тоже убийство. А Братец, Гарвингжайгл Юрденал… да, слизняк, дурак, сволочь, как угодно, но заявление в Ведомство Юстиции писал отец. Брат брата рабом не делает. Гарвингжайгла и слушать никто бы не стал. Отец – полный хозяин над бастардом… как над рабом? Так что, бастард – это раб? Только не купленный, а рождённый? А использование и содержание раба определяет хозяин. А у бастарда отец? Как хочет, так и содержит, чему хочет, тому и учит. А, сам себе не ври, ты ведь всегда знал это, тебе ещё Сержант объяснял, кто ты и какие у тебя обязанности перед отцом и родом, а прав нет. Чего же ты сейчас изумляешься? Целку строишь. Ни раб хозяина, ни бастард отца не выбирают. Кому-то везёт, а кому-то и нет. Вот и всё.
– О чём мечтаешь? – ворвался вдруг голос хозяина.
Гаор вздрогнул и сообразил, что его о чём-то спрашивают и, похоже, не в первый раз.
– Да, хозяин?
– Размечтался о чём, говорю.
– Так, хозяин, – неопределенно ответил Гаор, надеясь, что вопрос был риторическим и его ответа не требуется.
Но хозяину хотелось поговорить.
– Ты ведь тоже бастард, так?
– Да, хозяин, – глухо ответил Гаор.
«Не касался бы ты этого, ну чего ты лезешь?» – мысленно попросил Гаор.
– А тебя как забирали? – вдруг с живым интересом спросил хозяин.
Гаор крепко выругался про себя, лицо его дёрнула мгновенная гримаса ненависти.
– Очень просто, – он забыл добавить положенное обращение, но Ридург словно не заметил этого: таким был сейчас его подчеркнуто спокойный, до равнодушия голос. – Приехала военная машина. Два автоматчика взяли улицу под прицел. Я не успел убежать. Мать вышла на крыльцо. Из машины вышел отец. Сказал всё, что положено, швырнул матери в грудь карточку и гемы, две купюры, автоматчик меня поймал и запихнул в машину. И меня увезли. И всё.
– И всё? – с какой-то странной интонацией переспросил Ридург.
– Что же ещё? – пожал плечами Гаор. – Для начала, как и положено, меня избили. Чтобы не кричал, не плакал и не звал мать, – и жёстко повторил, исключая дальнейшие вопросы. – Всё.
Он уже настолько справился с собой, что дерзил, не прибавляя положенного обращения, вполне сознательно, напрашиваясь, нарываясь на удар или обещание «горячих». Пусть бьёт, на то и хозяин, но тогда прекратится этот ненужный напрасный разговор.
Казалось, Ридург понял это. Потому что прекратил расспросы, но и не ударил. Теперь они ехали молча. Ровно гудел мотор, да уютно посапывал на руках Ридурга мальчишка. Ридург сидел прямо, будто избегая сейчас смотреть на лицо сидящего рядом раба, хотя ничего особого уже в этом лице не было. Деловитое спокойствие, сосредоточенность на выполняемом сейчас не самом сложном, но и требующем внимания деле.
Гаор уже совсем успокоился, но не жалел о вспышке. Отпор надо давать, а то так и норовят в душу залезть, по душе ударить. Рабы его не расспрашивают, понимают, а этот… Ну, так и получи.
К дому они подъехали уже в полной темноте.
– К парадному, – разжал губы молчавший всю дорогу Ридург.
– Да, хозяин, – механически откликнулся Гаор.
Он въехал на «чистый» двор, развернулся у крыльца, и почти сразу распахнулась дверь и порывисто выбежала хозяйка.
– Привёз? Давай сюда. Куконя, Белёна, вещи возьмите.
Хозяин вышел из машины и понёс спящего мальчика в дом, рядом шла хозяйка. Гаор молча вылез, выгрузил из фургона чемодан и коробку и, не предложив Куконе и Белёне помочь, полез обратно. Те удивлённо посмотрели на него, но промолчали.
Загнав фургон в гараж, Гаор, не откладывая, взялся за мытьё, заправку и прочее. Хотя обычно ему после рейсов давали два-три дня отдыха, но скакнет хозяину завтра ехать…
– Рыжий, – сунулась в гараж Трёпка, – ужинать иди.
– А пошла ты… Лутошка где? – рявкнул он в ответ.
Трёпка даже ойкнула от неожиданности и исчезла.
Вместо Трёпки пришла Большуха.
– Ты чего есть не идёшь? Простынет всё.
Грубить Матери он не посмел и хмуро ответил:
– Сейчас. Закончу и приду.
– И утром успеется, – спокойно ответила Большуха, – не дёрнут тебя завтра. Пошли.
Он выпрямился, бешено глядя на неё, не зная, как объяснить…
– У них свои дела, – всё с тем же спокойствием сказала Большуха. – Ты свою работу на сегодня справил, твоё время сейчас. А на них не смотри. У них своя жизнь. А у тебя своя.
Гаор перевёл дыхание и поклонился ей.
– Спасибо, Мать.
Он, как заново, оглядел гараж, решительно захлопнул крышку капота фургона и сдёрнул с гвоздя у двери свою куртку-ветровку.
– Иду, Мать.
В кухне, как всегда по вечерам, тепло, светло, уютно, пахнет едой. Все спокойно сидят за столом, отдыхают.
– Давай по-быстрому, паря, – озабоченно сказала ему Красава, раскладывая по мискам кашу.
Они что, его ждали, не начинали без него? Гаор почувствовал, как у него даже щёки загорелись от стыда. Это получается, что из-за его психов остальным ужин задержали. Стыдобища!
– Да, я сейчас.
Он пробежал в свою повалушу, повесил куртку и каскетку, скинул сапоги и портянки, достал из тумбочки и натянул чуньки и так же бегом вернулся в кухню. Его в самом деле ждали. Он наскоро вымыл руки и сел за стол.
Как всегда, первые ложки в сосредоточенном молчании. Потом неспешный спокойный разговор о всяких новостях, и что тут было без него, и что он в рейсе видел и узнал. Гаор уже совсем успокоился, приняв правоту Большухи. У тех своя жизнь, а у него своя. Он работает, работу свою выполнил, и нечего о господах думать, отдых себе портить. И когда после ужина, как всегда, убрали со стола, женщины сели с рукодельем, мужчины с куревом, а он и Лутошка с тетрадями, – всё уже было хорошо и спокойно. Тем более что Лутошка без него все-таки что-то делал: и задачи решил, и в прописях нужные строчки написал, и даже газету читал, так что военная сводка о победоносных боях и доблестной армии звучала вполне приемлемо. Всего пять ошибок. Гаор под общий смех отщёлкал Лутошке в лоб пять щелбанов – по одному за ошибку – и стал писать новое задание.
– Рыжий, – спросил Лутошка, глядя, как он выписывает столбики цифр, – а тама, ну, на войне, в сам-деле так страшно? Я вон читаю…
Коротко рассмеялся айгрин, усмехнулся и Гаор.
– Ещё страшнее. Что написано здесь, это так… слова одни. А на самом деле…
Он поднял голову, встретился глазами с айгрином, и они улыбнулись друг другу, понимая всё несказанное.
– Так рассказал бы, – предложил вдруг Тумак, – как оно там на самом деле было.
– Про что? – ответил вопросом Гаор. – Вот эти решай теперь. Про Чёрное Ущелье, что ли? Оттуда мало кто живым вышел. Или как в Алзоне мы в окопах сырых гнили?
– Ноги ты тама застудил? – спросила Красава.
– Ну да, – кивнул Гаор, закуривая. – Я ещё легко отделался, кто почки застудил, тем совсем хреново. А с больными почками я бы сортировку не прошёл, сразу бы четвёртую категорию огрёб.
– Это на утилизацию которая? – удивился Сивко. – Ты ж молодой.
– Так не по возрасту, а по здоровью, чуня, – возразил Сизарь, – я вот тоже помню. В посёлке, ну, когда ещё мальцом был, так управляющий мужика одного отметелил, почки ему отбил. Ну и всё, увезли того в «сером коршуне».
Лутошка оторвался от тетради, глядя на мужиков изумлённо-испуганными глазами.
– Ты решай давай, – вернул его к арифметике Гаор. – А то я ввалю.
– Да ну вас, – с досадой сказала Цветна, – нашли, о чём говорить. Чего-то девок-то как долго нет?
– Малого устраивают, – ответила Нянька и прислушалась. – Вона, идут уже.
Из внутреннего коридора вошли Белёна, Милуша и Куконя. Их сразу усадили за стол, стали кормить и расспрашивать про Малого.
– Бойкий такой, – рассказывала Куконя, быстро хлебая кашу с молоком. – А звать Гирром. Хозяйку сразу мамой называть стал. Хозяин довольный, аж до… ну, не знаю до чего.
– Ну и в удачу им, – вынесла свой обычный вердикт Нянька. – Как ты на четверых-то теперь? Управишься?
– Белёну в помощь поставили, – сказала Милуша. – Ну, и я тут же. Да и мальчиками хозяин с хозяйкой сами занимаются.
– Ну да, – кивнула Белёна, – сыны ведь. Вот и любит он дочек, а сыны важнее ему. Рыжий, а у них у всех так?
Гаор дописал новую строчку прописей для Лутошки и закурил.
– У кого как, – ответил он спокойно. – Я вот, к примеру… дочек своего отца, – не сразу нашёл он определение, потому что сёстрами они ему не были, – не видел даже.
– Как это так? – удивились все.
– А просто. Их в год в другую семью отдавали. Ну, сговаривали замуж и сразу в ту семью, чтоб там росли.
– Матери-владычицы! – ахнула Красава. – Да рази ж бывает такое?!
– Ты, Рыжий, ври, – поддержала её Басёна, – да не завирайся. Ну, тебя он продал, так ты уж про него такое…
Гаор спокойно пыхнул дымом.
– А он такой и есть. А у друга моего все, и законные, и бастарды, и сыночки, и дочки, все вместе росли. Я же говорю, у всех по-разному. Кто человек, а кто и сволочь.
– Ну, рази что так, – нехотя согласились с ним.
– А много их, ну, сестёр твоих было? – робко спросила Балуша.
Гаор пожал плечами.
– Шесть или пять, не знаю. Пришёл в увольнительную, а в саду коляска розовая. В другую пришёл, а коляски уже нет. Подходить мне к ним не разрешали, имён их мне не называли. Я ж бастард, – он зло улыбнулся, – своё место знать и помнить должен был. Ну, я и не лез, неохота битым ходить. Ладно, – оборвал он сам себя. – Лутошка, завтра перепишешь и вот эту статью читать будешь. Понял?
– Ага, – вздохнул Лутошка, горестно разглядывая газетный лист: отмеченная статья изобиловала длинными словами, и лоб у Лутошки стал чесаться заранее.
Все невольно засмеялись и заговорили о другом: слишком страшным было рассказанное Рыжим. Ну, понятно, что сволочь, раз сына кровного-родного в рабство продал, но чтоб с девочками такое сотворить… это ж кем надо быть?! Даже по посёлкам до первого ошейника с мамкой оставляют, а чтоб в год… И уже вставали из-за стола, когда Тумак спросил:
– Рыжий, а… а кем он был? Ну, отец твой?
– Генерал, – ответил Гаор, складывая тетради, – генерал спецвойск.
Джадд, уже взявшийся за ручку двери, резко обернулся к нему.
– Спецвойска? – гортанно, но почти правильно спросил он. – Генерал спецура? Он командовать спецура?!
– Да, – твёрдо глядя ему в глаза, ответил Гаор.
– Так, – кивнул Джадд, – я понять, – и вышел.
Что и как поняли остальные… больше никто Гаора о его отце никогда не спрашивал. Если приходилось к слову, Гаор рассказывал об училище, армии, о войне, тем более что читал Лутошка старые газеты военной поры, а там приходилось многое объяснять и Лутошке, и слушателям. И ещё о многом разном, что довелось ему увидеть и узнать, но ни о его семье, ни о доме никогда больше разговоров не возникало.