Loe raamatut: «Срок давности»

Подготовка текста Татьяна Пирусская, Светлана Тирская

Предисловие и составление Светлана Тирская

ISBN 978-5-0055-8869-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Срок давности

Можно только удивляться тому, что это архивно-следственное дело под грифом «Хранить вечно» оказалось в Госархиве Алтайского края. Ведь было заведено оно в 1942-м на фронте, в следственной части особого отдела НКВД 52-й армии, а пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР в 1963-м – при чем же тут Алтай? Быть может, попало оно в спецхран ГААК по ошибке? Ведь хотя один из пяти героев этого дела и был уроженцем края, но переехал с семьей в Кемеровскую область еще до Великой Отечественной… Как бы то ни было, но в очередной раз я получила подтверждение тому, что не мы находим наших героев – они нас выбирают.

Петя

Петр Андреевич Соловьев родился на Смоленщине, в городе Сычевке. Окончил в 1938-м школу, поступил в Тульский механический институт на факультет боеприпасов и патронных гильз.

«Порой на меня находит такая тихая задумчивость и мои мысли кружатся вокруг одного чего либо как шмель около цветка и никак не хотят покидать его. Часто я задумываюсь над теми красотами природы, которая больше всего кладет отпечаток на мои чувства и помыслы. Короче говоря я больше лирик, чем воин» (стиль и орфография документов здесь и далее сохранены – прим. Авт.). Может показаться, что романтический юноша писал эти строки ясным днем. Вот только дата на странице дневника Петра Соловьева – 12 августа 1941 года…

На фронт наш герой ушел добровольцем в июле 1941-го, поначалу определили его в Московское военно-политическое училище им. Ленина. И потому поэтичных описаний природы в его дневнике очень много: лагерь, в котором проходили обучение курсанты, располагался в лесу. Буквально каждый день Петя фиксировал изменения в природе, как будто пытался сохранить эти воспоминания для будущих строк – поэзии иль прозы, кто знает? Похоже, наш герой был таки не чужд писательству: «Когда то я был настроен синтеминтально, – читаем в дневнике, – и иногда крик своей сентиминтальной души мог выразить на чистом листе бумаги, теперь же нет этих слов, умерло то прежнее, приятное чувство, оставив в душе тлеющий пепел». Другим подтверждением «писательской версии» служат поэтические строки в надсоновском духе в самом начале дневника: «В виденьях прошлого расплывчатых и смутных я жизнь прошедшую с волненьем узнаю…»

Вероятно, наш лирик был белой вороной в лагере. Как всякий тонко чувствующий человек, склонный к рефлексии. Меня нисколько не удивили откровенно депрессивные строки его дневника. Враг уже топтал землю родной Смоленщины, и Петя был готов отдать жизнь за победу. Но в лагере он столкнулся с муштрой, грубостью командиров и курсантов, «глупой пропагандой», отсутствием оружия, дурным питанием:

«Везде и всюду кричат о патриотизме, о нашей силе и непобедимости, а на самом деле это лишь похоже на действительность и все слова кажутся не исходящими от души а казенными – почти никто не говорит языком души…

Все, абсолютно все мне здесь неприятно, начиная от подъема и кончая отбоем и сном. Одна утеха и радость это лес с его богатством красок, с его шумом и тихой задумчивостью по ночам, с его стоном в бурю и его отзывчивостью, хотя и немой к страданиям, и крикам человека, он один может так отзыватся и утешить. Развеят грусть, тоску и утереть слезы и порой и выличеть человека. Ему одному можно поверить свои мысли и чувства, эх да что и говорить. Разве можно все пересказать, чем богат лес и природа. Природа очень богата красива монолитна и как портит человечество эту красоту своей грубой рукой».

И снова, в середине августа, Петя пишет:

«На занятиях сидеть и слушать выкрики, подчас дикие, звериные нет никакой охоты. Все люди сидят полусонные с угрюмыми лицами. На лице каждого выражена затаенная молчаливая злоба, в которой никто не может дать себе отчета. На кого он зол за что и почему? Никто не даст исчерпывающего ответа на этот вопрос. Вот так проходят дни нрзб один за другим и с каждым днем все больше и больше растет злоба к этой ненавистной войне и военщине вообще. За каждое пустяковое не выполнение правил наказывается и человек так унижается, что он по неволе нрзб казатся глупым, когда чут ли не каждый начинает повторят клеветнические слова и плевать, топтать в грязи за каждое неудачно сказанное слово. то лучше уж молчать!»

Да, картина, нарисованная нашим героем, весьма отличается от той, что изображалась в художественных и документальных фильмах. Там бодрые красноармейцы в залитых солнцем военных лагерях увлеченно занимались спортом, изучали вооружение армии, записывали под березками лекции бравых командиров. Наш же герой на лекциях писал в своем дневнике порой о птичках, о небе, о лучах заката…

***

Но вот учеба наконец окончена, 11 сентября 1941 поездом повезли ребят на Северо-Западный фронт. Через три дня Петя констатирует: «Направлен работать в качестве зам политрука в понтонный батальен… Нахожусь под Новгородом, в расположении штаба танковой дивизии спешившейся и занявшей оборону на берегу реки Волхов. Жду проводника в часть». Петя по-прежнему честен в дневнике: уже в первые дни на фронте видит он и твердость духа солдат, и «уйму беспорядков» в армии.

«Вот и окопы, самые настоящие окопы» – так начинается дневниковая запись от 16 сентября 1941-го. На двух страницах юный лейтенант записывает свои первые впечатления. Каким наивным, наверное, он казался бывалым бойцам. Тем, кто «здорово бил немца», прошел через жестокие бои… А Петя увидел, что «нет армейской дисциплины, нет армейской подтянутости, и с первого взгляда можно сказать, что это не регулярные войска Красной армии, а партизанский отряд. Нет знания основных положений караульной службы, а также и уставных положений».

Петя Соловьев привык к свисту снарядов, окопам, холоду. Но не хотел привыкать к сидению в обороне, скуке и безделью: «Даже нельзя сказать что это война или х… одна» – именно в таком виде он приводит крепкое солдатское выражение. И единственный раз на страницах дневника наш лирик пишет матерное слово полностью вот в каком случае: «В этом батальоне осталось всего около 200 человек, и начальства до х.. и никто ни черта не делает. Отсиживаются в берлоге, из которой даже не хотят вылезти. Вообще беспорядков до черта. Высшее командование совершенно потеряло авторитет среди бойцов за свои прошлые безобразные дела и теперешние». Какие? Обратимся снова к дневнику: «Часть… бежала от противника от самой границы, бросая материальную часть и снаряжение неся урон и теряя людей. По рассказам участников и очевидцев этого виной всему было начальство, которое бежало всегда впереди».

Да он безумец – писать такие вещи?! Иль бессмертным себя возомнил? То-то и оно, что смертным был. Причем, в любую минуту – смертным.

***

Что интересно, в дневнике Пети почти нет подробностей личной жизни – только описание фронтовых будней и леса. Лишь однажды вспоминает он милую Сычевку и пару раз – своих родных. На постое в Божонке, думая о хозяйках крестьянской хаты, он пишет: «От одной думы, что мои родные находятся в такой же, а быть может в худшей обстановке, я пропитываюсь теплым чувством доверия, участия и сочувствия к этой семье».

(Увы, тревоги нашего героя были оправданны. Сейчас мы знаем, какой след на сычевской земле отставила Великая Отечественная война. 17 месяцев шли там бои. До войны в Сычевском районе проживали около 45 000 человек (в городе – 8 248 человек), после оккупации осталось 16 000 человек (в городе – 3 152 человека). В Сычевском концлагере фашистами были истреблены более 3 000 человек, угнаны в фашистское рабство 7 000 человек. На фронтах сражались более 11 000 сычевлян.)

У меня даже появилась мысль, что о личном он писал в другой тетради (пропали три дневника и 50 писем). Еще думалось, что любимую девушку Люсю он раз и навсегда решил не вспоминать – быть может, они расстались перед войной?.. Но архивные документы опровергли, к счастью, эту мою догадку: Петя хранил телеграмму от Люси и ее фотографии. На оборотной стороне портретного снимка – похоже, девичьей рукой – по краю написано «Vale et me ama!.. („Прощай (будь здоров) и люби меня“ – латынь. Прим. Авт.) 1940 год. г. Тула». Все же остальное пространство на обороте снимка занимает надпись, сделанная красным карандашом: «В огне жестоких сражений я не перестаю думать и вспоминать об этой девушке, которая научила меня жить и понимать людей. Уже более 2-х лет как я ее не вижу, но память о ней еще совсем свежа. 5.7.42».

Взял с собой на фронт наш герой и фотографии друзей школьной, студенческой юности. На обороте одной из них, подписанной «другу Андреичу», сохранилось пожелание товарища-романтика – «Вспоминайте, люди, в час печали одиноких странников пустынь».

…Фронтовой путь Пети не отследить по «Памяти народа», а в дневнике его имеются «долгосрочные» пробелы. Причины их легко понять, если сопоставить с боевой историей 52-й армии. Глухая оборона, неудачная Любанская операция, Мясной бор… Между 29 ноября и 26 января «молчания» дневника поместились празднование Нового года в Божонке, переход Губарёво – Кунино – Наволок, что на берегу озера Ильмень. В кратком отчете о происшедших событиях радует запись: «Нахожусь среди хороших ребят в тяжелую минуту мало кто из них растеряется».

Что было потом? Почему Петя пропал на четыре месяца? Судя по всему, исполнилась его мечта – он попал в разведку. Все эти месяцы дневника при нем не было, и нашего героя как будто с верным другом разлучили… Судите сами: «2 мая 1942 г. д. Новосельцы. Вот я и снова пишу на эти дорогие для меня страницы после длительного перерыва из-за отсутствия данных записей при мне. Им ток же пришлось пройти свою суровую жизнь и через ряд рук и вот они опять попали ко мне. Радости, которая охватила меня при виде их, не было конца. Это время мне пришлось многое, многое повидать и пережить, что основательно перевернуло мои взгляды на вещи… Суровая боевая жизнь фронта, тяжелые переходы в снегах, короткая болезнь и недостаток питания окончательно подорвали мое здоровье… и вид мой уже не дышит свежестью бодростью и нет той прежней энергии, которая била ключом во мне 10 месяцев назад».

Но усталость и безразличие ко всему, маета от безделья уходят, когда наш герой узнает: боевая группа товарищей отправляется на задание. Петя радуется, что скоро и его очередь, но «одно не нравится мне – это то, что предстоит действовать с мальчишками, которые совершенно не имеют выдержки и нужной в этом деле уловки и хитрости». В конце мая отправляется и Соловьев на «трудную и рискованную работу». На этом дневник заканчивается. Но то было не последнее задание его разведгруппы…

В ночь на 5 августа 1942 года разведчики Данилов, Соловьев, Фукалов, Сергеев, Алмазов и Хвостиков под командой замполитрука Козырева были заброшены в тыл противника. 12 августа разведгруппа возвращалась с задания на лодке через Ильмень-озеро. Лодку опрокинуло волной, Козырев и Хвостиков утонули. Остальные бойцы попали в плен. Через несколько дней из плена бежали сначала Данилов и Соловьев, позже – Фукалов, Сергеев и Алмазов.

Их арестовали по подозрению в том, что они перевербованы немецкой разведкой. Когда это подозрение не подтвердилось, наших героев обвинили в разглашении сведений… уже известных противнику.