…и с фото сойду
Какою нравлюсь я тебе,
Какой твоей лишь снюсь судьбе?
На щёчке мушка сквозь вуаль
Иль с форсом ямочка и шаль?
Какою нравлюсь я тебе,
Какой твоей лишь снюсь судьбе?
По пояс водопад льняной
Иль взбитый пеной кружевной
Шиньон с жемчужиной-луной?
Какою нравлюсь я тебе,
Какой твоей лишь снюсь судьбе?
Шнуровка, шлейф, шифоны в пол
Иль колокольчиком подол –
Коленок яблочный прикол?
Какою нравлюсь я тебе,
Какой твоей лишь снюсь судьбе?
Принцесса Грёза босиком
В трёх сосенках над озерком
Я заблужусь – будь маяком.
Наш мир, как в горле слёзный ком
Иль модный бренд – бред не о ком,
Лох – сирота под каблуком?
Какою нравлюсь я тебе,
Какой твоей лишь снюсь судьбе?
В утешенье сам Бог
Понаставил заплаты
Бриллиантовых звёзд
На рабочие, в пепле, халаты,
В которых продрог.
Он хотел, чтоб я это учла.
Я учла.
Как на счётах в конторе
Костяшки, гремела слеза
По старинке, без проволочек
И претензий, и всё же под баю-баю
Посетить бы ещё хоть разочек
Шар Земной – голубой мой цветочек,
Незабудку мою.
И эра Рыб, как рыбка золотая
Хвостом плеснув и чешуёй блистая,
Нырнула в Космос.
Время на мели.
Ещё пусты кувшины Водолея,
Но будь умна. Припомни Галилея
И Соломона. Мочки проколи,
Чтоб скифскими подвесками алея,
Встать на востоке Неба и Земли.
Придумала?!
Взгляд – взрыв! И взгляд – любовь.
Придумала?!
Я кольтом вскину бровь.
А как же тот, первоначальный,
Божий? —
Спит чернокожий
Космос, в профиль схожий
С поэтом русским – родственная кровь.
Пространство, время и звезда,
Как винт из шестерён Вселенной.
Была коленопреклоненной,
Молящейся, любимой. Да!
Но с пылью пошлости со слова
Пыльцу таинственности сдуть
Боясь, как и отнять повидло
У сироты,
Я – Божье Быдло,
Не в храм, а в низшее сословье
Из вечности держу свой путь.
Всю себя, как злато в ноги
Старшему, швырну тебе.
Крёз в слезах, по вечерам
Свечкой полыхну в судьбе
Мира, словно рваный храм.
Что же в нём вы тасовали,
Чьими Ликами ва-банк
Шли, товарищ, сударь, панк,
Царь и псарь – элита швали!?
Вы, голубоглазые мои,
Не ревнуйте, разрешите вновь
Мне поднять с туманнейшей земли
Гроздью виноградною любовь.
Разорить позвольте погреба
Древние с вином коллекционным
Невостребованной страсти. Я – раба
Ваша милости прошу с поклоном
В ноги, исцелованные мной.
Нежность одуряющую помните?
Ну позвольте, чтобы мне, дрянной,
Вожделенной, злой взметнули в комнате
С кружевами нервными, неровными
Юбки,
чей присборенный подол
Ахнет! И осыпется на пол
Вашими записками любовными.
С чего бы, как болотный огонёк,
Ваш поцелуй? Чуть плечико-то к мушке
Привыкло, оп! Уже серёжка в ушке,
Гостинец на ладошке, перстенёк
На пальчике и ах! тату на шейке.
С лихим вопросом, видно, гостенёк,
Пожаловали к ворожейке.
Тихий свете – то душа берёзкина
Всё струится из села Федоскино —
Вдруг поманит, промелькнув, узор.
И простор затянет,
как воронка,
И меня, и лес, и воронёнка…
Гибельный для недруга простор.
Весь его,
как нервы,
пронизали
Мороки мои, мои печали,
Радости мои, моя беда. —
Тронь меня на городском вокзале,
Ну а вздрогнет ведьма у пруда.
Разве не видно,
как в пене оборок,
Выплеснутых из юродивых створок,
Что называются трельяж,
Робко ворую из детства грильяж?
Всхлипну среди мандариновых корок
С фантиками в кулачке,
антураж
Я не испортила бы – барокко
Буклей на фото семейных и мокко,
Пар над которым чудит, как мираж.
Ангел Хранитель – мой верный страж
Просит за глупую Господа Бога
Лично, а не богословский вираж
По интернету,
и цвета Ван Гога
Сферы небесные, их арбитраж.
Кащей Бессмертный – время, времена…
Но Ангел скажет, скажет! Не забудет,
Что времени-то больше и не будет.
Презренье женское и Божья месть.
Читайте сказки. Там всё это есть.
И сам Иван, к тому же, откровенен.
Какая по щеке твоей Луна
Скатилась в мир. Для мира это честь.
Кащей Бессмертный пошл, влюблён, обыкновенен.
Фантом фиалки в позабытом томе…
Любить, а целовать при этом, кроме
Камеи некого.
О, звёзды! Вы плутовки.
Заманивая плещетесь в судьбе,
Как золотые рыбки, воскресите
Хоть этих двух, но лишь по их мольбе,
Без умыслов чужих, без подтасовки
Во имя высших благ, не в параллельных
Мирах – они и так живут в отдельных
Обителях.
О, эти дыры в сите
Пространства, где Господь столь молодой
И столь неопытный, коль с нами-то сравните.
Ну ни разу я свою судьбу
Завистью к чужой не оскорбила.
Как Александрийскому Столпу
Присягала ей,
а что грубила,
Так при всём при этом не рубила
Головы повинной,
и в толпу
Не швыряла лилии с песцовой
Мантии её…
Ах, мой дружок!
Подданной была я образцовой.
А переворотец-то дворцовый
Всё ж за мной,
как карточный должок.
И всё-таки я знаю,
Кто допишет
Во сне строку: «Ну тоже мне, бином
Ньютона. Спи!» И… Колыбель колышет
В двадцатом веке. Вот оно! В одном
И том же Космосе все времена, как в горстке
Жемчужины. – И с бантиком на шёрстке
Мой манной кашей вымазанный гном,
И манною небесной строчка в вёрстке.
Ангел мой Хранитель!
Я зимою,
Чуть звезде зажечься, хлев помою,
И соломой застелю янтарной
Струганые ясли, и с базарной
Розою лазоревую шаль
На твою холщёвую одёжку
Так накину,
чтобы стало жаль
В Космосе Галактику – спираль
ДНК, и паперть, и ладошку
Детскую, и то, что понарошку
И на час волхвы в её Грааль
Медь с отливом красным льём, как в плошку.
Ангел мой!
Прими мою печаль.
И в одну мою минуту
Многогодовую смуту
С чуть затепленной берёзкой
За крестьянскою повозкой
Босые, в тряпье холщёвом
Прошагали храмы в сирых
Сумерках.
О чёрных дырах
Что же я скажу ещё вам?
Раньше б звали роковою:
Мол, провинция и тон
Здесь дурной, и полковою
Музыкою гарнизон
Колдовал бы, и меня
Бросил бы потом военный
В нищете обыкновенной,
Обобрав средь бела дня.
Жаль без исповеди жулик
Под частушки пуль-свистулек
Ляжет средь Бородина,
Где в угаре моветона
Будет рвать с Багратиона
Революция Акулек
Золотые ордена.
Кто он, кто я – не всё равно ли?
Вот встану вдруг и прошумлю
Царёвым кружевом,
а коли
Мы отсвет слова – тьфу пистоли,
И нам лететь в легендах голи
Орлом двуглавым – форты, дроли
По неразменному рублю.
В крученье фиг, столов и полек,
Что ни эпоха – мифоголик,
Один и тот же вещий сон…
И всё ж во время,
испокон
Времён из вен земных племён
Истёкшее
и в остальное
Не к ночи будь помянут он
Иль я, под платье кружевное
Запрятавшая стих и стон.
Как угли отгоревшего костра,
Века не обожгут,
и мародёры
Истории срывают лабрадоры —
Бессонные, с мистической окраской
Каменья ночи с мёртвой Амен Ра.
Ей и живой дарили их с опаской.
Чужую всем, в чьи земли продадут
Братве по духу, скареды, торговцы,
Альфонсы, плебс – и замертво падут
У пирамид, как жертвенные овцы.
О, бедная принцесса Амен Ра!
Мы каждая о собственном Египте.
И наши слёзы цвета серебра
Бесценной мишурой на манускрипте.
И скрипнет иероглиф, как кровать.
Ну хоть все морионы с шеи ссыпьте
Себе в кошли, не вам расшифровать,
Зачем нарядной ночью,
словно пряник,
Я детский сон жую, и заурядный
В своём великолепии на дно
Идёт со мной – иного не дано —
Сработанный мужчинами «Титаник».
О, звёзды!
Вы нам родственны по плоти.
Как партитуру перед Паваротти,
Вы перед нами держите листок
С перипетиями судьбы, её заданьем.
Так значит, и по духу, и сознаньем
Нам родственен божественный ваш ток.
Свет месяца,
что в небе стыл,
И тот в оркестре сфер,
но смирный
На вид мужик и не простил
Благой безличности всемирной.
Он тосковал.
Он все мешки
Перетряхнул, он чуть не плакал
И к щепке три сухих кишки,
Вдруг прикрепив, на них забрякал.
И демоническая сила
Стихийной мировой тоски
Уж месяц под косой носила
И обжигала им виски.
Он думал, будет легче, если
Не музыка, а инструмент,
Не ветер бездны, а момент
И мой конкретный образ в кресле.
Да толку, что обжёг он пальцы,
Срывая два иль три цветка
Не с папоротников купальских,
А с черни моего платка.
Всё было вроде без утайки —
Он видел всё, что видеть мог.
И всё же чем-то вроде пайки
Простор валяется у ног.
И он дурит на балалайке,
Когда не чинит свой сапог.
Не плачь! Ты дурак, не болван.
Твой мир не театр, но кустарный,
Базарный, как пряничный конь, балаган.
Ты знаешь, я видела, как
Смеялся сам Бог лучезарный.
А то, что прожгли твой колпак
Лоскутный да ярко-радужный
Бубенчики звёзд?! Это, милый, судьба
И золотом платит – ишь, венчик у лба…
О, Господи Боже, взаправдашный!
Tasuta katkend on lõppenud.