Loe raamatut: «Три дня пути»

Font:

* * *

Три дня пути. Почти сказочная повесть

Не питай ненависти к грешнику, потому что все мы подлежим ответственности. Если восстаешь на него ради Бога, то плачь о нем. И для чего тебе ненавидеть его; Ненавидь грех его и молись о нем, чтобы уподобиться Христу, Который не гневался на грешников, а молился о них.
(Преп. Исаак Сирин. Добротолюбие избранное для мирян)

Часть 1

Глава 1. Предисловие

Можно себе представить вот что: идёт поезд по маршруту. Над поездом вьётся облако или даже поле из мыслей проводников, машинистов и всех пассажиров, меняющихся по ходу следования.

Это поле-облако измерить пока нельзя, так как приборов таких нет.

Кто-то может это поле ощутить? Кто может это поле прочесть? Наверно, святой человек сможет. Если будет на то Божья воля.

Только разве найдётся хоть один святой человек в поезде №Ч/Я001, вышедшем из славного города N в начале осени 202… года, в 16 часов 04 минуты? Под мелким, занудным моросящим дождичком?

Нет, нет святых. Ни в этом поезде, ни в следующем. Возможно, нет и в поезде Чита – Москва, и в каком-нибудь Москва – Адлер, или Санкт-Петербург – Севастополь.

И в других местах – тоже нет. Что поделаешь. Святые – всегда редкость. Наши времена – не исключение.

Но вот Ангелы.

Ангелы появились на свет после сотворения мира. И сейчас они существуют так же, как и тогда. Существование Ангелов, как вы знаете, омрачилось отпадением от Бога одного из самых высокопоставленных особей, по имени Денница. И превращением его во врага рода человеческого. В князя тьмы.

Это факт известный. Факт печальный.

Падший ангел, в виде змия-искусителя, соблазнил Адама и Еву, сыграв на струнах человеческой гордыни известную арию «Будете, как боги!». С тех пор – «мир во зле лежит». И зло всё накапливается и накапливается.

Но книжка у нас не богословская, а так… почти сказочная история. Мгновение бытия одного из Ангелов и трое суток жизни нескольких представителей рода человеческого.

Мгновение для Ангелов – потому, что живут Ангелы очень долго. По человеческим меркам – практически бесконечно, а сколько по Божеским меркам – то нам неведомо.

Потому, что Божеские мерки для разума человеческого невместимы. Это примерно так, как портняжным сантиметром измерять расстояние, например, до Альфы Центавра.

И даже не так! Потому, что можно, всё-таки, как-то представить, что некто ползёт на карачках по Космосу. Ползёт пару миллионов лет, переставляя сантиметр от метки «0» до метки «100» и ставя палочки на листике, чтоб не забыть, сколько раз он этот сантиметр переставил.

На одном листике, на другом, на третьем. С двух сторон. Потом ещё миллион лет пересчитывает миллион листиков и много миллионов палочек.

При этом мы пренебрегли безвоздушным пространством и скафандром. Ну, и немножко разумом.

Но вот представить себе, что кто-то пытается измерить это расстояние, например амперметром.

Вот, примерно, так. Скажете, глупо? Конечно.

Трудно представить себе мерки Бога.

Трудно представить себе и Ангельское бытие. Так что, прошу тебя, дорогой читатель, не судить строго, если автор немного отклонится от истины.

Сказка – вымысел.

А почти сказка? Почти вымысел.

Может ли быть вымысел – «почти»? Да всё может быть.

Глава 2

Поезд №Ч/Я001 имел своего Ангела. Автору кажется, что таких Ангелов имеет каждый мало-мальски большой и уважающий себя поезд, тем более – поезд дальнего следования, находящийся в пути трое суток. И ещё несколько часов.

Трудно разобраться в Ангельском бытии. Ведь для Ангела не существует ни расстояний, ни времени – в нашем понимании этих величин. В меру своей открытости для Духа Святого Ангел всё постигает и действует в своих, Богом определённых, духовных высотах и широтах.

Вот и наш Ангел – обладал более высоким рангом, чем обычный Ангел-Хранитель, приданный каждой христианской душе после Святого крещения.

Существовал наш Ангел, по Божьей воле, при поезде №Ч/Я001. И с этим же поездом следовал и обратно. Охранял поезд в таком трудном и долгом пути.

Ангела поезда №Ч/Я001 звали Алиил. Как вы понимаете, имя это условное. Но красивое.

Алиил не привязан к пространству. Он может практически мгновенно оказаться и в первом вагоне, и в пятнадцатом.

Может даже «слетать» на очередной вокзал прибытия, по ходу следования, чтобы проверить, всё ли готово к приёму его родного поезда. Все ли семафоры на месте, все ли стрелки переведены, как надо. Не спит ли стрелочник дядя Вася на самом заброшенном перегоне. Если спит, то, значит, надо разбудить его, например, заставив кошку прыгнуть на пустое ведро.

– Вот, блин, тварь лохматая! – ругнётся дядя Вася, даже не заподозрив, что дело не в кошке, а, как раз, в самой чистой Божьей твари, в духовном Божьем творении. То есть, в Ангеле светлом.

– Однако, на обход пора! – посмотрит на часы дядя Вася. – Что-то я разоспался. Наверно, вчера перебрал немного. Но – немного!! Надо бы стыки проверить…

Пока дядя Вася собирается на обход, Алиил уже десять раз вернулся к поезду, по дороге помахав крылом над проводницей Клавой.

Клава заворочалась в своём проводницком купе.

– Сквозняки замучили, – проворчала она. – Так и последние мозги простудишь!

Клаве никто не ответил.

Кто может ответить проводнице Клаве, когда она в своём купе – одна-одинёшенька, не считая, конечно, этих надоедливых пассажиров, которым подай то одно, то другое, то третье.

То четвёртое! А сменщица заболела. Клава одна. Решила подработать, но уже с ног падает от усталости.

Поёживаясь, Клава покинула свое купе и подошла к окну.

Мы уже говорили о том, что Ангелу поезда №Ч/Я001, в принципе, абсолютно всё равно, где находиться, главное – ему требовалось охранять поезд от разных непредвиденных и враждебных обстоятельств.

Но и у Ангела имелось в поезде любимое местечко. Любил Алиил пребывать в тринадцатом плацкартном вагоне, на какой-нибудь полке в четвёртом купе. Вернее, в четвёртом отсеке, так как в плацкартном вагоне нет купе, как таковых.

Если пассажиров ехало немного, он опускался на нижние полки. Не оставлял своим вниманием и боковые. Но более всего любил место № 13, чтобы своим присутствием уберегать пассажира от действия плохой народной приметы. Мол, тринадцатое место – ещё ничего, а вот тринадцатый вагон и тринадцатое место – это уже перебор. Не к добру.

Всё зависело от того, сколько народу покупало билеты в тринадцатый вагон, в четвёртое купе. Хотя.

Что Ангелу до места, ведь он его практически не занимал. В нашем, человеческом понимании. А так. Он ведь мог и всё купе заполнить собой. И весь вагон. Даже весь поезд, если бы это понадобилось.

Жаль, что никто из пассажиров его не видел.

Жаль, что не можем мы видеть Ангелов. Наши духовные очи закрыты.

Потому, что если бы мы видели Ангелов, нам бы пришлось видеть и демонов. Тех самых, падших вместе с Денницей ангелов, которые давно превратились в олицетворение зла и всякой мерзости.

Злобный дух у поезда №Ч/Я001 тоже существовал. Он, как вы понимаете, тоже на тринадцатый вагон и тринадцатое место претендовал.

Алиила он побаивался и, ворча, улетал (уходил, растворялся, пропадал) подальше. Развлекался потом тем, что искрил колёсами об рельсы. Или тем, что издавал непонятные, утробные «паровозные» звуки, пугающие пассажиров.

Звали зловредного духа – Агриил. Алиилу он уступал, так как за Алиилом, в конечном счёте, стоял сам Бог-Вседержитель.

А за ним, Агриилом, хоть и высокое творение, но всё же – падшее творение Божие, в княжеском чине.

Уступать-то уступал, но навредить мог.

Но не будем пока о плохом.

Глава 3

За окнами поезда давно стемнело. Уважающие себя пассажиры постелили постели. Кто как, переоделись и приступили к поеданию домашней варёной курицы. И к замечательному, обжигающему нёбо напитку: поездному чаю.

Не менее уважающие себя пассажиры довольствовались колбасой и варёными куриными яйцами. Запивали их прихваченным в дорогу «Пепси-колой», «Джей-севеном» и прочими продуктами цивилизации. Ну и, конечно, пивом.

Или не только пивом, а чем-то ещё более горячительным.

Пассажиры бывают разные, и поезд №Ч/Я001 – не исключение. В четвёртом купе тринадцатого вагона, на пятнадцатом нижнем месте, ехала скромного вида немолодая женщина. В уютной вязаной кофточке, в домашних тапочках, в которые она переоделась, сняв туфли.

Женщина с почти хрестоматийным «учительским» пучком волос на затылке.

Эта женщина аккуратно постелила свою кровать-полку, аккуратно «спрятала» сумочку под подушку, а сетку с едой аккуратно расположила в ногах.

Теперь эта аккуратная (извините за повторение) женщина сидела, то ли глядя в окно, то ли глядя куда-то вдаль.

Ещё один мужичок неопределённого вида расположился на нижнем боковом. А все остальные места в купе, или, правильнее сказать, в «отсеке», пока пустовали.

Мужик выпил пару пива, расстелил на нижней боковой полке матрац, отвернулся, свернулся калачиком, подложив сложенную куртку под голову и мирно засопел, предупредив проводницу Клаву, чтоб подняла его в два часа ночи, перед остановкой в городе У.

– Где-где? – автоматически переспросила Клава.

– В Улан-Уде! – откликнулся мужик.

Мужик себе сопел, а женщина достала курочку, самостоятельно зажаренную, пирожки, самостоятельно испечённые, солёные огурчики, самостоятельно (извините) засоленные. Она принесла себе чаю, налив его в домашнюю кружку с какими-то глупыми вишенками, нарисованными на боку. Женщина выглядела тепло и уютно. Она сохраняла в себе домашнее тепло. И уют.

Алиил, расположившись на тринадцатом месте, имел возможность понаблюдать за женщиной. Увидеть крест на её шее и, конечно, поздороваться с её Ангелом-хранителем, который витал тут же, над правым плечом женщины.

Тут же, над левым плечом, кружился и её личный «злобный». Но поодаль. «Злобный» оскалил на Алиила зубёнки и состроил ему «страшную» рожицу.

– Иди, иди! – махнул рукой Алиил. – Нечего тут скалиться!

«Злобный», сидящий над мужичком, едущим в город У., махнул второму «злобному» ручонкой. Оба они сели на спину мужика, отвернувшись к окну.

Женщина закончила ужинать, убрала со стола, вынесла мусор и, наконец, вытянулась на постели. Вытянула ноги, даже как-то виновато, как-то неуверенно. Как человек, не привыкший просто отдыхать, а привыкший сваливаться в постель без сил, переделав тысячу дел. Дел своих, чужих, нужных, не очень нужных и даже не нужных вообще. Вытянула ноги, замерла. Натянула одеяло…

Ангел-хранитель наклонился над ней и, пользуясь отсутствием «злобного», который обычно всегда мешал этой женщине сосредоточиться, напомнил:

– Серафимово правило для мирян! Хотя бы Серафимово правило для мирян! Можешь спокойно его прочесть! Смотри, как тут тихо! Как хорошо! Как прекрасно стучат колёса: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Женщина прикрыла глаза и подумала: «Хотя бы Серафимово правило для мирян прочитать надо. Неужели можно его спокойно прочесть? Ведь как тут, в вагоне, тихо! Как хорошо! На полноценное вечернее правило давно уже сил нет. Может, сил, а, может, ещё чего-то не хватает. Хоть и корю себя, а не читаю. Сейчас, отдохну чуть-чуть. Никого пока нет. Вот бы так… да всю дорогу, до конца! Как прекрасно стучат колёса: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»

Женщина стала читать про себя Серафимово правило для мирян: три раза «Отче наш», три раза «Богородицу», один раз – «Символ веры».

Почти не отвлекалась…

Пока она читала эти молитвы, два злобных духа сползли со спины мужика и почти влипли в стекло вагонного окна. А когда женщина закончила молиться, снова выползли на спину мужика. Мужик при этом заворочался и выматерился во сне.

Алиил погрозил «злобным» пальцем.

Они оскалились и отвернулись.

Глава 4

Молимся все, молимся. Вот, например, в буддийском храме.

Поют-молятся буддийские монахи. А ты погуляешь и повяжешь ленточку на дерево, чтобы загадать желание. Ну, например: «мир во всём мире». Или, например, «жениха найти». Или «мужа хорошего для дочери». Или своего «кобеля и гуляку» в семью вернуть. Или – «чтоб пить перестал». И здоровья для детей. Здоровья для близких, для себя.

Квартиры просят. Богатства просят или хотя бы достатка. Работы хорошей, высокооплачиваемой. Но это – реже.

Что ещё народ просит?

А вот мусульмане. Чего они просят? А записочки с какими желаниями евреи в стену плача запихивают?

Да всё – одно и то же.

Да и православные, в массе своей, недалеко ушли.

Везде народ одинаков. Никто не просит, чтоб стать бедным, уродливым, несчастливым и больным. Наоборот, все хотят стать красивыми, счастливыми, здоровыми и богатыми.

Вот проезжает поезд очередной город. Всё в городе переплетено, как и во многих городах России. Город, как город. Полное «наличие отсутствия». Всё есть. Отсутствие хорошей работы и зарплаты, закрытие предприятий, на которых раньше работала основная часть народа. Убегание этого народа, особенно молодых, поближе к столице нашей Родины. Блат и кумовство, криминал, от мелкого до крупного (по меркам местным и общегосударственным).

Грязь на улицах есть. Переполненные маршрутки. А также разводы, аборты, драки и прочий мордобой. Есть ли что-то новое под Луной?

Ангелы и демоны, добро и зло.

Вы не думайте, что у каждого, например, христианина только два духа: Агнел-хранитель и «злобный». Нет, иногда их целый рой вьётся над человеком. И тех, и других. И добрых, и злых.

Иногда – их очень много. «Имя им – Легион»¹. Как раз на стадо свиней хватит, чтоб кинулись, как безумные, с крутого высокого берега в море.

Тут ни буддисты, ни мусульмане, ни любители Дао – не исключение. Не исключение и христиане, от христианства которых (многих) еле теплится одно название.

Так что не жалейте, что закрыл для нас Господь духовные очи. С нашими-то теперешними глазами увязли бы мы в толпах самых разных злобных духов: жадных, тщеславных, прелюбодейных, гневных…

Перечислять не хочется.

Представляете, что за рожи? То-то!

Подождём до Царствия Небесного. Тогда всё и прояснится. «Господи, да приидет Царствие Твое.»²

Это небольшое отступление автор вставил в повесть потому, что в два часа ночи в тринадцатый вагон вошло много разного народу. В том числе и в купе-отсек № 4.

Сонная проводница Клава вся изворчалась, наблюдая за вселением толпы в вагон и проверяя билеты. А потом кидая на полки пакеты с бельём.

– Стелитесь! Ночь на дворе! Да не толпитесь вы в проходе!

Клава ворчала, а Ангел поезда №Ч/Я001 тоже наблюдал за входящими и за всеми теми духами, которые их сопровождали.

М-да, публика та ещё…

Глава 5

Место напротив скромной женщины – место № 13 на нижней полке, занял мужик средних лет. Очень средних, то есть, непонятно каких. От сорока до пятидесяти. Может, и больше.

Волосы, хоть и без лысины, почти сплошь седые. Лицо морщинистое, не обрюзгшее. И сам не толстый, сухопарый. На пальцах – выколоты пара перстней. На лице отпечаток того, что выпито за всю жизнь.

Видимо, за жизнь, полную. Здесь можно сказать по-разному. Например, так: «За жизнь, полную приключений и опасностей». Благородно.

Можно сказать и так: «За жизнь, полную нарушений закона, пьянства, драк и всякого другого зла, этому соответствующего».

И то, и другое – правда. Такие мы, люди, существа. Подавай нам романтики среди дерьма, хоть ты тресни!

Нельзя сказать, что лицо мужика с перстнями напрочь лишено симпатичности. Это уже – объективно. Только вот он озирается как-то тревожно.

Мужик быстро поднял свою полку, чтоб засунуть в неё сумку.

– Кто ещё сумки ставить будет? Будешь?

Этот вопрос относился к молодому парню, похожему на бурята. Не то, чтобы к очень молодому парню. Лет двадцать пять. Может, двадцать восемь. Может, и тридцатник есть. Кто его, в сумерках, разберёт.

У парня ещё, ко всему прочему, щёки заросли щетиной. То ли бороду отращивает, то ли побриться забыл. В течение недели. Или двух.

Мода такая…

– Нет, я – наверх, – махнул рукой парень со щетиной, примериваясь сумкой к третьей полке.

– А ты?

Второй вопрос относился к другому парню, который выглядел явно моложе первого, бороды и щетины не имел и по всем признакам походил на студента. Парень намеревался занять верхнее место над полкой женщины.

– А вам куда ехать? – спросил парень.

– Аж до Я… – вздохнул мужик.

– Мне до И… Ночь посплю, и утром – до двенадцати.

– Да вытащу я тебе!

– Тогда давайте, поставим. А ты куда?

Вопрос относился к парню, похожему на бурята.

– До Москвы.

Сумка студента проследовала под нижнюю полку мужика. Нет, всё-таки мужик вёл себя немного… ну, странновато. Словно бы на кого-то махнул рукой, закрывая полку. И сделал ещё такое движение ногой, как будто хотел кого-то лягнуть. Но в суете ночной посадки никто этого не заметил. Если и заметил, то не обратил внимания.

Да и кому особенно замечать-то… Всем спать охота.

Нижнее боковое место занял мужик лет сорока в камуфляжной форме, с рюкзаком. При взгляде на него и переводчика не требовалось, даже ночью. Каждому понятно, что перед ним – рыбак.

На то и ночь, что разговоров никто не разговаривает. Мужик в камуфляже отказался от постели, любезно предложенной Клавой.

– Мне выходить рано утром! – пояснил он. – Перекантуемся. Не графья.

– Было бы предложено, – пожала плечами Клава. – Спокойной ночи.

Молодые парни и рыбак уснули сразу же, как только поезд тронулся. А вот мужик с выколотыми на пальцах перстнями посидел немного за столиком, положив голову на руки. И вырвался из груди мужика почти не слышный для человеческих ушей (во время движения поезда) утробный стон.

– М-м-мм…

Ангелу поезда №Ч/Я001 была вполне очевидна его причина. Дело в том, что вместе с мужиком в вагон пробрались (просочились, нарисовались и даже материализовались) двенадцать злобных духов.

Проще говоря – двенадцать злобных чёртиков зеленоватого оттенка.

И вот эти-то чёртики и досаждали мужику. То один повиснет у него на ноге, то другой лезет ему под руку, то сразу несколько забираются бедняге прямо на голову и скачут с головы на плечи, с плеч на голову и обратно.

При этом они ещё и шептали бедняге на ухо матерные слова. И приглашали выпить.

– Пошли, твою мать, накатим!

– Пошли, примем!

– По три булька! По три булька, буль-буль-буль!

– Душа, примешь? Подвинься…, а то оболью! Ха-хаха!

– Наливай…, не зевай!

Мужик не обращал на них внимания. Вернее, сдерживался, как мог. Но иногда и лягался. Да что толку – воздух лягать.

Надо здесь отметить, что раньше мужику было ещё тяжелее.

Раньше, стоило мужику выпить, как они начинали дёргать его за руки и посылать «на подвиги»:

– Иди, морду этому гаду набей! Он, сука, тебя не уважает!

– Иди, витрину разбей! Повеселимся…!

– Иди, пни мента!

– И фуражку у него…, забери!

Ну, и так далее.

Достали мужика. «Уважения достойно, как он держится» – подумал Алиил, глядя на это безобразие.

Дело в том, что лет пять назад мужик здорово зашибал. Пил, иногда беспробудно. Тому имелись свои причины, как он считал. А потом он вообще перестал что-либо считать и однажды допился до белой горячки.

Вот тогда и явились перед его глазами двенадцать злобных чертей зеленоватого оттенка. Стал он их, естественно, ловить.

И увезли мужика в психушку. Тоже – естественно. Вылечили. Но.

Как только вернулся он домой, понял: хоть он и остался, в конце концов, в своём уме и в твёрдой, как говорится, памяти, а двенадцать злобных чертей зеленоватого оттенка при нём задержались. Продолжает он их видеть. И даже слышать.

Такая беда.

Глава 6

Страшно стало тогда мужику. Не сразу после белой горячки, а примерно через полгода невыносимой внутренней борьбы решил он полностью завязать. Решил, что если он завяжет, то есть, пить перестанет – черти от него и отвяжутся.

Сам завязывал! Своею волею!

Без всяких кодировок, таблеток и прочих лечений. И, представьте себе, сумел.

Завязал. Чем втайне гордился, конечно.

Но черти не ушли. Правда, теперь они звали мужика только выпить. Бить морды и витрины – видимо, звать не смели.

Так – пять лет. Пять лет подряд мужик жил с этой вот напастью. И людям не расскажешь – подумают, что псих.

Снова в психушку – мужику не хотелось. Нет уж, увольте!

Ангелу поезда №Ч/Я001 сразу же стала понятна одна вещь. Главная. Понял он, что мужик видит своих чертей. Чего обычно с людьми не происходит. Правда, к своему счастью, только этих. Потому что количество злобных духов, сопровождавших мужика, двенадцатью зелёными чертенятами не ограничивалось.

За столько времени совместного существования мужик придумал своим чертям имена.

Почему-то всплыл в его бедном мозгу какой-то счёт: уно, дос, трес. Красиво… Таинственно… Уно… Дос…

Так он и начал «злобных» своих называть: Уно, Дос, Трес. Только вот дальше не знал он такого красивого счёта. Ну, и назвал по-детски. Так, как когда-то считали мальчишки во дворе: Четырис, Пятис, Шестис, Семис, Восемис, Девис.

А дальше – как получилось: Дес, Онс, Дванс.

Так и гонял их, когда никто не слышал:

– Дос, собака, ну, ты обнаглел!

Или:

– Шестис, ну, шестёрка, она и в Африке – шестёрка! Хвост подбери!

За столько лет мужик и характеры их изучил. Дванс, например, всегда бил на жалость. Например:

– Ну, Коленька, выпей! Сколько можно тебе мучиться!

Уно, Дос и Трес матерились, как последние зэка, а Семис и Восемис напирали на бесконечность:

– Коля, сколько той жизни! – звал Семис.

– Все пьют, Коля, сколько веков! – вторил Восемис. – Чем ты хуже всех?

Девис выступал против женщин:

– Рождённый пить… не может, Коля! От баб – одни неприятности! Даже не смотри в ихнию сторону!

Сказать по правде, Коля оставался неженатым. Давно уже… причины мы здесь перечислять не станем.

Но если брать последнее время, то причина как раз и заключалась в этих, зелёных. Какая жена такое поймёт, какая – выдержит?

Дес любил кладбищенские темы:

– Коля, всё – дерьмо! Всё – вышло из дерьма и в дерьмо превратится! Пей, Коля, какая тебе разница!

Онз – тоже, но по-другому:

– Пей, Коля, на том свете, в аду, никто не нальёт!

Ну, и так далее.

– А что будет на том свете? – иногда интересовался Коля. – Что, в аду правда черти грешников на сковородках жарят?

– Попадёшь – увидишь! – смеялся Онз.

А вместе с ним и Дванс, и другие.

Смеялись они…

Ну, а сейчас этот мужик, которого звали, как вы понимаете, Коля, сидел на своём тринадцатом месте за столиком, положив голову на руки. Практически, он не обращая внимания на мелких злобных чертей зеленоватого оттенка, которые не покинули его после приступа белой горячки. И терзали бедную его душу пять лет подряд.

Видимо, неопределённость его облика была обусловлена именно этим. Тем, что он много пил, но завязал. Тем, что, вероятно, провёл какое-то время в местах не столь отдалённых, судя по наколотым перстням.

Ну, и, конечно, тем, что пять лет подряд носил он с собой свою тайну. И ему постоянно приходилось напрягать волю.

Во-первых, чтоб не поддаться на уговоры своих сопровождающих.

Во-вторых, чтоб никто не заподозрил, что он – их видит.

Такая вот, понимаете ли, ситуация.

Хоть и зона осталась в прошлом, и пьянка.

Если бы Коля этих чертей не видел, как раньше, мог бы он подумать, что это просто мысли такие ему в голову приходят. Но теперь-то он точно знал, что это не его мысли. Не просто – мысли.

Знал Коля, кто их нашёптывает. Потому и старался не поддаваться.

И ещё… Стал теперь Коля жалеть людей. Стал понимать, что он видит чертей, а люди – не видят.

Но это не значит, что черти их не мучают.

Бедные мы, люди, существа. Да.

Наконец, Коля провёл руками по лицу, словно бы умылся. И свалился на полку.

«Отвалите, гады!» – сказал он про себя и с этими словами на устах быстро провалился в сон. Во сне «злобные» оставляли Колю. Нет, бывало, что ему снились кошмары, но это ведь происходило во сне.

Ушёл сон – улетел кошмар. Чай, не к девочке-институтке приходил. К тёртому, к мятому и клятому мужику. К бывшему зэку.

Как пришёл, так и ушёл. На метр дальше.

1.Мк. 5 8–9.

2.Молитва «Отче наш…».