Loe raamatut: «Осколки»

Глава 1

1

2082 год, Россия, город Оренбург.

Шершавая, вся изъеденная глубокими морщинами  ладонь, осторожно водила по стеклу.

А за окном кружился изумительно белый снег, это нещадно навевало грусть и тихую меланхолию. В камине потрескивали дрова, в углу примостилась наряженная ёлка, а на паласе блаженно растянулся большой рыжий кот.

Она и сама хотела бы потянуться, как следует, размять свои скрипучие старые кости.  Наконец, поежившись, женщина отошла от окна, и, накинув на свои сгорбленные плечи шаль, села возле стола. У её ног на полу стояло несколько ящиков, сверху донизу заполненных блокнотами и тетрадями разных цветов и форматов. Судя по выцветшим и замурзанным обложкам некоторых из данных экземпляров можно смело сделать вывод о том, что записи Аделия ведёт аккуратно и систематически в течение многих лет…

И вот старушка тянется к одной из тетрадей, смахивает пыль с её обложки и открывает оную…

"Я не знаю, будет ли вам интересен герой моего рассказа, но, тем не менее, я не могу молчать, мысли, записать свою историю давно будоражат мою голову и приводят меня в смятение. Если хотя бы один человек на земле прочтёт эти записи и вынесет из них, хоть какой-то поучительный урок, я буду очень счастлива…

21 век. Век современных компьютерных технологий и инноваций. Люди, которые стремятся лишь к зарабатыванию денег, отодвигая настоящие человеческие ценности на второй план. Взаимопонимание, любовь, дружба, сопереживание очень часто оказываются не в цене. Мы все куда-то бежим, к чему-то стремимся и, в конце концов, оглядываясь, часто понимаем, что опоздали за самым главным, за счастьем.

Такой же была и я, увы. Никогда не думала, что жизнь пролетит, словно один миг, и я не успеваю ничего исправить, не успею отмотать назад и вернуться к чему-то очень главному, на что мне вечно не хватало времени…

…Комната не представляла из себя ничего сверхъестественного. В углу приютилась небрежно прикрытая покрывалом кровать, а возле окна стоял самый обычный письменный стол, таких тысячи. Сумрак окутывал пространство будто ватой. В ней скрывалось все, оставались лишь неясные очертания предметов. Огонек свечи, зажженной на столе, храбро боролся с наступающей со всех сторон темнотой. За столом, положив на руки голову, сидел юноша. На вид ему было  лет 17 – 18, одет он был строго: брюки, белая рубашка, тёмный пиджак. В правой руке он держал смятый лист бумаги.

Парень вздохнул и, наконец, поднял голову в сторону окна. Он сжал кулак, и бумага зашуршала в его руке. Думал ли он сейчас о чем-то? Нет. В голове было пусто и так же непроглядно как по ту сторону оконной рамы. Эмоций не было, так случается, когда ты измотан ни столько физически, сколько морально. Когда ничего не хочется, и чувствуешь, как где-то в глубине души шевелиться еле слышно пепел. Пепел, оставшийся от того, что уже было пережито, да выгорело до самого дна.

Этот человек был моим верным товарищем и лучшим другом.

Я понимала прекрасно, что с ним что – то не так и, конечно же, хотела ему помочь.

– Серёга что случилось? – спросила я у него. На что он мне ответил абсолютно поникшим голосом:

– Всё в порядке …

А затем, он не торопясь встал со стула и пошёл в свою комнату.

Зажигать огней в доме не хотелось. Приятно даже было видеть, как вползавшая через окна темнота пожирает все вокруг и предметы превращаются вдруг в зыбкие, размытые силуэты. Говорить со мною ему тоже, наверное, не хотелось. Особенно сейчас, когда злосчастное письмо, словно огонь продолжало прожигать ему руку. Да и что говорить. Слова –  это просто слова, пустые звуки. И, конечно же, он знал, что я переживаю за него. Ведь и, правда, вид у него явно был потрепанный и растерянный. Но ему нужна была сейчас как раз вот эта вот темнота, да одиночество.

По сути, Сергей привык быть один. И даже находясь в толпе людей, он постоянно ощущал это зыбкое, несравнимое ни с чем одиночество. Оно ломало ему ребра порой, но в то же время дарило чувство невероятной свободы и легкости. Он брел по жизни волком. Его  никто не ждал у огня, тревожно всматриваясь в окна.

Но даже одиночка порой нуждается в окружении близких людей.

–Серёга – Громко, даже требовательно повторила я – Что случилось?

В ответ молчание, оно несказанно меня сейчас бесило. Я не знала, как ему помочь, не могла разобраться в том, что произошло. В конце концов, я ведь не экстрасенс! И вдруг я слышу:

– Налей кофе…

Парень по инерции тянется к верхней полке и нащупывает на ней пачку сигарет. Вскоре и без того темное пространство застилают клубы едкого дыма. Друг. Что это за человек и почему он сейчас рядом? Ну, наверное, это единственное создание, от которого не приходится ждать ножа в спину. И лишь этот факт сдерживает в данную минуту тот поток нецензурного красноречия, который бы мог поставить в нашем разговоре жирную точку. Кофе, так смешно, но возможно ему и правда сейчас охота пить кофе, да глотать сигаретный дым!

Прошло всего пару  месяцев с тех пор как не стало его отца, поэтому я вполне себе уже свыклась с теми перепадами настроения, которые у него всё это время были. Но на этот раз покоя не давал листок бумаги, который явно был письмом, и который внёс очередное смятение в душу моего друга. Долго молчать Сергей не умел, мы росли вместе, и я чётко это знала, поэтому так терпеливо ждала, пока варила ему на кухне кофе.

Наши матери работали вместе, дружили, фактически были неразлучны и совсем немудрено, что ровно месяц назад они всё также вместе уехали в Россию, где жили Серегины бабушка и дедушка. Было ясно, что мать парня хотела изменить свою жизнь в лучшую сторону, ей тяжело было осознать смерть мужа, а вот мотивы моей матери мне были абсолютно непонятны, как и то, что мне теперь приходилось быть "нянькой" этому великовозрастному ребёнку.

Как я и предполагала, за столом Сергей не вытерпел.

– Знаешь, Делька, мы переезжаем жить на Кавказ – с досадой выпалил он, насупившись, а я от растерянности выронила из рук чашку.

В распахнутое окно кухни врывалась достаточно тёплая майская ночь. Одесса погружалась в дрему размеренно медленно.

2

Не пришло месяца, а мы с Сергеем, держа в руках скромные чемоданы, стояли на перроне и с волнением в сердце готовы были вступить в новую для нас жизнь. А эта "новая жизнь" ворвалась в наши судьбы как шторм, стремительно, потому как последующие события замелькали невероятно быстро, словно кино, которое поставили на перемотку.

Городок, в который мы приехали,  был непривычно маленьким и невзрачным. Но и в нём мы оставались совсем недолго, потому как нашим неугомонным родителям явно не сиделось на месте. Мамы укатили в Москву "на заработки". Чем это было? Вызовом или невероятной дуростью? Кто знает. Только факт оставался фактом: нас двоих "сдыхали" на попечение Сережиным родственникам и мы, фактически оказались предоставленными сами себе.

Итак, конечной станцией на пути нашего долгого следования оказалась глухая, забытая Богом деревушка, примостившаяся на левом берегу реки Кумы. Дом, в котором нам предстояло жить, был большим и просторным, впрочем, как и широкий двор, уводящий в нескончаемый огород, заканчивающийся покосившейся калиткой, ведущей прямиком на реку. Я загрустила, а Сергей словно ожил.

Лето вступало в свои права, и он полностью ушёл в деревенские хлопоты: косил траву на лугу, пас коров и долго-долго лежал на берегу, вглядываясь в бескрайнее небо.

Это уже не был тот молодой повеса, играющий чужими чувствами, бегающий на свидание разом с тремя девицами. Мы подолгу разговаривали, сидя у костра или на лужайке у покосившегося деревянного забора и, надо заметить, случилось непоправимое , я влюбилась. Увы и ах, сказка о любви для нас с Сергеем так и не началась, он считал меня лучшим другом, а я сходила с ума. Закончилось это тем, что в июле Сергей полюбил другую девушку, а я, горько плача ночами в подушку, весело улыбалась его дневной суете и рассуждениям. Кто бы только знал, что происходило тогда в моём сердце!

…Речная гладь, окутанная сизой дымкой наступающего на пятки вечера, неясный шепот ветра в кронах деревьев, звуки угасающего дня. Только речная гладь, я и моя боль, раздирающая ночные небеса на части. Признаваться себе в одном и том же сотни тысяч раз, пока мысли не начнут в ушах звенеть колокольным набатом. Почему я так ненавижу людей? Почему каждый раз, обжигаясь об них, словно глупый мотылек о лампочку я убегаю сюда зализывать свои раны? Ты смотрел мне в глаза так преданно, так свято верил в каждое слово и ловил каждый жест, что я, признаться, поверила, что человек, по природе своей бескрылое создание, сможет взлететь. По мере того как ты привыкал я терялась, а теряясь падала в бездонную пропасть полную осколков чьих-то уже разбитых вдребезги надежд, эмоций, неразделённых чувств. Что со мной? Почему я как наркоман со стажем чувствую огонь, растекающийся по венам вместе с кровью? Ломка?! Да, я вросла в тебя с корнями, внутренне уже окрестив "своим", а сегодня ты со слезами восторга на глазах рассказал о том, что душило тебя счастьем. О Боги! Да лучше бы ты взял нож и прямо с размаху вонзил его в мое сердце! Но я улыбаюсь, я жива, и я с восторгом слушаю о прекрасной девушке, чье лицо, будто ангелы в раю лепили, о ее глазах, руках, волосах, губах, которые ты так мечтаешь поцеловать!

Разряды тока, мысли, вихрями закручивающиеся в моей голове и тупая, ноющая боль в области сердца.

Крылья… Моих уже нет, ты только что их вырвал с корнем, обняв, улыбнувшись, а потом растоптав в пыли.

Есть "девочки – принцессы", от которых буквально все без ума, ну а я "свой наглухо парень", которому можно доверить все. Лестно?

Девчонки завидуют, хм, глупышки, а знают ли они, как это, собирать человека, которого безумно любишь, на свидание к другой? Умничать, подбирать ей цветы, давать последние наставления, смеяться, видя его смущение, крестить в дорогу желая удачи и долго смотреть вслед… Вот она цена настоящей дружбы. Затыкать в себе ревность, чувства, вгонять боль подальше в душу, а потом сидеть в темноте уставившись на воду и ничего не хотеть. Каждый раз, расставаясь с тобой, я зарекаюсь быть умнее. Не бежать сломя голову к тебе по первому звонку, когда тебе плохо, подставляя свое плечо. Зарекаюсь не закрывать тебя грудью перед другими, защищая, огораживая, оберегая, утешая. Но все меркнет. Все клятвы, данные в гордом одиночестве, рушатся, как карточный домик стоит лишь встретить взгляд твоих глаз. Безумие. Мы знаем друг друга слишком хорошо, мы изучили привычки друг друга уже до мелочей и нам даже не обязательно говорить какие-то фразы, достаточно только посмотреть друг на друга, чтобы понять, кто о чем думает. Да, я читаю твои мысли, а ты мои. Смешно, но мы не видим очевидного, мы продолжаем обжигаться о людей и спасаться друг другом. И, наверное, эта хрупкая грань боли и есть смысл. И эта боль, когда мы, расставаясь, вновь идем в разные стороны…

3

"Шло время и я смирилась с неизбежным. Сергей был влюблён, девушка, которую он выбрал, отвечала ему взаимностью, а я отступила куда-то в тень. И ,знаете, нестерпимая боль постепенно прошла, лишь изредка возвращаясь в долгие тоскливые вечера. Но и эти приступы хандры  ушли. Я, как мне казалось, отпустила, выдохнула, посмотрела на мир другими глазами. Вскоре и у меня появился поклонник.

Его звали Сашка, и он был лучшим другом Сергея. Знаете, а я и сейчас думаю, что он был намного лучше нас всех…

Романтичный парень настойчиво завоёвывал моё сердце, и однажды я поняла, что он мне очень дорог. А может мне просто хотелось обмануть саму себя, доказать что-то Сергею? Боже мой, если бы я знала тогда, какими муками закончится для меня этот бурный роман, вряд ли бы я нырнула в  нахлынувшие чувства так бесшабашно…

Да, я поистине была недостойна его, но наша осень, полная ярких чувств, уже наступала нам на пятки…

…Холодно, зябко и больно. Осень разлила краски и расплакалась серыми каплями. Шуршит под моими ногами золото кленовых листьев. И ты не придешь… Не шагнешь навстречу, не возьмешь за руку… Никогда. Слова и капли, мокрый асфальт, липкая грязь… И одиночество. Кроны, багряные кроны деревьев. Шершавые стволы и ладони, скользящие по ним. Да мысли, стаями улетающие куда-то назад, в прошлое.

Когда нигде не ждут, даже дождь не загонит в дом. Дождь – мой друг. Он смывает следы, плачет вместе со мной, хмурится тучами, клонит к земле порывами ветра, то окутывая все вокруг каплями, то отбивая такт по водосточным трубам.

Клены, каштаны, да старая ива у дороги – как много видели они на своем веку. Интересно, помнят ли они нас? Тех наивных, глупых и до безобразия влюбленных. Понимают ли, что их гладит нынче все та же ладошка, только постаревшая на много лет? Вряд ли, я думаю, они счастливы по-настоящему, лишь от того, что им не дано помнить так, как мы помним, снова и снова переживая всю ту боль, вновь и вновь прокручивая события в своей обезумевшей  голове.

Листья, шурша, каждую осень просто сыплются с веток, которые потом ни сколько не тоскуют по ним, ибо весна в назначенное Вселенной время ворвется в мир и одарит их новой зеленью. А человек может жить мертвым. Как? Да очень просто, когда ничего не греет изнутри,  душа умирает…

… А я вплетала белые цветы в твои прекрасные русые кудри. Может, именно от этого, я теперь ненавижу белые розы? А в тот день я скупила их все, и торопилась к тебе. Искала в шкафу платье, тысячу раз перебирая, и не находя, поправляя сбившуюся прическу дрожащей рукою, не попадая ногами в туфли, спотыкаясь на ступенях. А сердца уже не было… Сердце было там, на дороге, где ты последний раз взглянул в небо, своими бездонными, необычайно красивыми глазами, сердце было там, именно там, где тебя вдруг не стало. А потом ты тонул в цветах и в моих объятьях, можно подумать, что поцелуями я могла тебя оживить…

Время странная штука, оно заглушило боль, перестало терзать мой мозг, я снова могу улыбаться, но, черт возьми, я так скучаю… Иногда зайдется вдруг душа и не вздохнуть, а память уже листает страницы назад.

…А мама боялась отпускать меня к тебе на свидания, ты был слишком "взрослым" для меня , и вообще, многим была не совсем понятна эта твоя "странная любовь"  к самой обычной девочке. Зато я смотрела на тебя с широко распахнутыми, вечно изумленными глазами, когда вдруг крикнув: "так и сиди, на тебя свет отлично падает", ты начинал что-то быстро-быстро зарисовывать в свой альбом. Сумасшедший. Ты был самым красивым парнем в нашей студии. Высокий, с тонкими длинными пальцами, с ясными, словно само небо глазами. Твои русые кудри то небрежно падали на плечи, то были собраны в незатейливый пучок на затылке, когда ты творил. Ты выходил на сцену, и казалось, что мир умирал и воскресал вновь. И все вокруг были очарованы и влюблены, а ты был верен и постоянен. Ты всегда был со мной. А я не боялась быть в твоей тени, наоборот, я восхищалась тобой, я жила тобой .Я любовалась, когда ты закатав рукава брался за кисти или бродил вдоль рядов театра, в поисках вдохновения…

… Дождь заливает все, ему безразлично, о чем думает эта сумасшедшая, обнимающая стволы деревьев. Да и мне сейчас плевать о чем подумают пробегающие мимо меня прохожие, кутающиеся в плащи, скрывающиеся под зонтами. Я люблю дождь, потому что ты мой дождь, потому что мне так легче…

…Как все произошло? Ты просто спешил. Ты спешил завезти мне мои любимые белые розы, а потом тебе нужно было успеть на выступление, после которого тебя ждали нескончаемые репетиции и примерки. Ты спешил, но не успел, так и не успел сказать мне

очередное "Люблю" и "Скоро вернусь". А розы вдруг стали красными. В тот вечер вас в машине было двое: ты и Сергей. Ты погиб мгновенно, а Сергею предстояло пережить долгие месяцы в больнице. Но я была эгоистична. В горе своём я совершенно забыла о Сергее, или сделала вид, что забыла…

…Только дождь и клены знают как я ненавижу белые цветы, и как я в один миг разучилась мечтать, писать стихи, рисовать и даже думать, и как несказанно трудно было собирать себя по частям ,и словно феникс возрождаться из пепла.

…Знаешь, Саш, сегодня я нашла в себе силы открыть коробку с твоими вещами, возможно, я снова жива? Возможно, впереди все же есть светлый миг, именуемым в миру счастьем?

Старые фото, письма, а в них мириады из строк, слова, написанные ровным почерком – буква к букве. В этом ты весь. Вещи все еще здесь, а тебя нет, больше никогда не будет. Но мне легче, странно, но я снова могу дышать. То ли ты меня отпустил, а может это я, наконец, тебя отпустила. В любом случае спасибо тебе, за то, что ты был на хмуром небосклоне моей жизни.