Так Алёна успокаивала себя, пока заходила всё дальше в чащу леса. Вот уже и лес стал густой, сырой. Одни мхи да болота вокруг. У родной деревни лес другой – сухой, с редкими деревьями. А тут всё густым кустарником и низкорослыми деревцами заросло.
Посмотрела девушка по сторонам, да куда идти, не знала: дорожка кончилась, деревни не видать. И уже хотела назад повернуть, решив, что ничего здесь не добьётся, как вдруг почувствовала туман в голове, что и в прошлый раз её преследовал.
Будто обвивало её, окутывало что-то невидимое, разум меняющее. И вперёд не пускало, и назад не вело. Страшно стало Алёне, но поняла она, что близка её цель.
Остановилась, прислушалась. Показалось ей, что кто-то есть рядом, только на глаза не показывается. Стала меж деревьев внимательно всматриваться, показалось ей, что мелькнула тень неподалёку.
– Кто здесь? – крикнула она.
И от нежданного звука вся природа всколыхнулась: деревья зашумели, несколько птиц взмахнуло в воздух.
– Я к вам за помощью пришла! – продолжала Алёна, сама пугаясь своего голоса в холодной тишине леса.
В том месте, где мелькнула тень, девушка вновь заметила движение. Из-за деревьев появилась мужская фигура. Человек был намного старше Алёны: он уверенно шёл по мягкому мху и при этом передвигался так тихо, что если не смотреть на него, то и не заметишь движения.
Сердце Алёны тревожно забилось: она не знала, что ждать от того, кто сейчас подходил к ней. Но по мере его приближения становилось спокойнее. Будто что-то забытое просыпалось в её душе, будто знала она его раньше, но не помнила.
Пожилой мужчина подошёл ближе. Его внешность показалась девушке чем-то знакомой.
– Здравствуй, дочка, – сказал он, и было заметно, как дрожит голос.
В этот момент Алёна поняла, почему мужчина показался ей знакомым: он был похож на неё саму.
Алёна смотрела на подошедшего к ней мужчину и не знала, что сказать. Она столько лет мечтала встретиться с отцом, узнать, что с ним, почему он бросил их с мамой, понять, правдивы ли её детские воспоминания о странных домиках в лесу и почему они неожиданно обрываются.
Вопросы вертелись в голове, но Алёна молчала. Она смотрела в глаза незнакомцу и не знала, как себя вести. Обнимать чужого человека было странно, но и просто стоять, глядя на того, кто ждёт твоей реакции, было невыносимо.
– Здравствуйте, – сказала Алёна на приветствие мужчины.
Вышло скомканно, так как сказать: «Здравствуй, папа» она не могла даже в ответ на обращение «дочка».
Мужчина улыбнулся и протянул ей руку.
– Пойдём, – сказал он, – я выведу тебя на дорогу.
Алёна оглянулась, она решила, что он хочет проводить её домой. Но мужчина уже уверенно вёл её к тому месту, где она его впервые заметила. Преодолев порядка ста метров по заросшему лесу, они вышли на вполне утоптанную тропинку, которая шла параллельно той, по которой до этого двигалась Алёна. Девушка с удивлением посмотрела под ноги: идти стало гораздо удобнее.
– Мы специально не пользуемся той дорогой, по которой ты пришла, – объяснил мужчина, заметя удивление девушки, – на неё слишком заметный поворот с основной дороги, а нам не нравится, когда приходят чужие. Вот мы и сделали для себя дорогу в стороне от основной, по ней и ходим. Но теперь всё меньше и меньше. Дурное время настаёт, не хочется даже показываться, – покачал головой мужчина.
– А как же вы на большую дорогу выходите? Я не видела больше поворотов в вашу сторону, – спросила Алёна.
– Там есть незаметная тропка в лесу, что выводит к нужному месту, – ответил собеседник.
Они шли рядом, Алёна смотрела по сторонам, стараясь запомнить, где идёт, чтобы суметь вернутся. Но с её «умением» ориентироваться в лесу это было почти бесполезно.
– Я к вам ненадолго, – проговорила она, желая пояснить ситуацию, – мне… мне помощь нужна.
Девушка смутилась от своих слов, так странно звучали они, обращённые к едва знакомому человеку посреди леса. Лес, кстати, начинал меняться: заросли кустарника становились реже, болота отступали, впереди показался просвет между деревьями.
– Я знаю, давно за тобой смотрю, – ответил пожилой мужчина, – всё думаю, когда ты придёшь.
– А почему вы сами не пришли? – спросила Алёна и осеклась, вспомнив, что Танюша говорила, что видела «дедушку».
Значит, приходил он, только не общался.
– Не мог я, – тихо проговорил собеседник, – у нас тоже всё строго. Живём мы, сама знаешь, уединённо и замкнуто; чтобы порядок поддерживать, нужны чёткие правила. Если кто их нарушает – тот нашу деревню должен покинуть. А я в своё время много нарушил, да и ты сейчас тоже натворила бед… Тебе ведь помогали наши женщины, а потом перестали.
Алёна внимательно слушала всё, что говорил отец. Внутри себя она его сразу признала, только показать пока не решалась.
– Что я нарушила? – спросила она.
– Многое, девочка, ах, многое, – покачал головой мужчина. – Меня, кстати, Степаном зовут. А то я ведь и не представился.
– Знаю, – ответила Алёна, – у меня ведь отчество – Степановна.
– А ведь и точно, я что-то не подумал, – улыбнулся мужчина.
Он неожиданно остановился и повернулся к девушке, посмотрел на неё. Глубоко вздохнул, хотел что-то сказать, да замолчал. Потом опять. Затем отвернулся и махнул рукой. Алёна вопросительно смотрела на него.
– Не знаю я, с чего начать, – сказал он. – Столько лет не виделись, не говорили, а тут сразу всё не расскажешь…
– А вы попробуйте, – попросила Алёна, – скажите, откуда вы знаете мою маму? Она тоже из лесной деревни.
– Как далеко ты взяла, – ответил мужчина, – с твоей мамой давняя история, уже временем поросла, да не забыта мной. – Он помолчал. – Не, не из наших она: из ваших будет.
– А как же вы встретились? – спросила девушка.
– Не об этом сейчас говорить надо, – был ответ.
– А о чём?
– О тебе! – Степан аккуратно положил руку на плечо Алёне, она почувствовала тепло и заботу, которых давно не ощущала.
Отец пристально смотрел на неё и собирался с духом, чтобы что-то рассказать.
– Ты вот думаешь, что сейчас придёшь к нам, и всё сразу будет хорошо? – спросил он.
Алёна кивнула, она ведь так и предполагала. Ведь каждый раз, когда в её жизни появлялись женщины из лесной деревни, жизнь налаживалась.
– Нет, так не будет, – будто прочитав её мысли, ответил мужчина. – Тебе помогали, потому что мы своих не бросаем, да и была ты без вины пострадавшая от наших с твоей мамой раздоров. Когда Тимур пропал, мы хотели тебя к себе забрать, но ты то у свекрови в доме, то в церковь пошла. А там браслет, что оберегал тебя, срезала, да не просто, а с молитвами у священника, – мужчина сплюнул на землю, – наши такого не любят, мы свои традиции чтим и кого угодно под свою защиту не берём. А ты этим поступком сама от нас отказалась. Ведь когда ты в лесу пять лет назад потерялась, это я тебе браслет надел, хотя против многие были, говорили, не готова ты. А я хотел поскорее тебя под своё крыло поставить. Да не берегла ты его. А потом чернокнижием занялась – это совсем против наших правил.
– Да как же – разве не вы мне книжки по травам приносили? – спросила Алёна.
– По травам – я принёс, это моя матушка для тебя передала перед смертью, а тёмную книгу ты сама нашла и из-за неё страдаешь. А если бы браслет не сняла – не дал он тебе такое совершить. Это ж надо придумать – к покойникам за помощью обратиться! – воскликнул Степан. – Или думаешь, ритуал на кладбище – это всё шуточки?
Алёна испуганно молчала.
– У нас чернокнижие не прощается. Бабку Тимура не просто так изгнали – а как раз за эти делишки, а ты у неё силу взяла и по её стопам пошла.
– Как изгнали? Откуда? – не поняла Алёна. – А силу она мне сама передала, я даже не знала! – добавила она, еле собираясь с мыслями.
– Из нашей деревни её изгнали, когда узнали, чем занимается. Мы ведь только травки да коренья изучаем, заговоры простые на защиту делаем, природу уважаем, а тёмная магия – это не наше. А бабка Тимура с молодости ею увлекалась, а как начала совсем дурные вещи делать, так её погнали. Так она в вашей деревне осела. Головы людям запудрила, ей и разрешили остаться. А потом привыкли, но всё равно не любили. Дочку родила неизвестно от кого и всё внучек дожидалась, чтобы силу свою передать, да вместо них – тебя ею наделила, – качая головой, сказал Степан. – Вот после этого я и настоял, чтобы браслет тебе надели, он оберёжный, от сил тёмных защищает, на нём наши заговоры. А ты как от него избавилась, так под старухино влияние попала. А потом ещё и в церковь пошла – не твой это путь, неужели сразу не поняла?
Алёна покачала головой.
– Я утешение искала, виноватой себя чувствовала, – оправдывалась она.
– После всего этого наши от тебя окончательно отвернулись, точнее, приняли твой выбор: хочешь в церковь ходить – ходи. Хочешь тёмной магией заниматься – тоже твоё право, но на нашу помощь – не рассчитывай, так женщины решили.
После своей речи мужчина грустно посмотрел на дочь.
– Я ничего не понимала, – ответила Алёна, – сны мне какие-то снились, муж пропал, дочка без отца растёт. А женщины из леса неожиданно появляются и исчезают, ничего не объясняют. Я, может, и не стала бы от браслета избавляться, если бы понимала, что он даёт, если бы поговорил со мной кто-то, объяснил…
– Так сама бы пришла, не маленькая уже, дорогу знаешь, дошла же однажды, – ответил Степан. – Я всегда знал, что ты вырастешь, и ноги тебя сами к нам приведут. Жаль, что тебе в тот раз, пять лет назад, плохо стало. У нас защитный барьер поставлен, чтобы чужие не ходили. Но свои легко проходят. Мы сразу чувствуем, когда к нам кто-то приближается, вот и сейчас я тебе навстречу вышел, и тогда тоже. Но в тебе уже сила бабкина жила, на неё наш барьер среагировал и затуманил тебя, чтобы дальше не шла. Всё у тебя перед глазами закружилось, завертелось…
Алёна вспомнила, что так и было. Будто открывает она глаза, а перед ними туман. Смотрит перед собой, а рассмотреть ничего не может.
– Но я тебя нашёл, в нашу деревню принёс, а женщины сказали, что сила бабкина в тебе уже растекается, не примут они тебя. Тогда я тебе сам браслет на руку повязал, его ещё моя матушка плела и для тебя заговаривала. Он бабкину темноту должен был сдерживать, а я потом книжечки по травкам тебе приносил, они добрыми помыслами пропитаны. Работала бы ты по ним, научилась тьму в себе контролировать и смогла бы до нас дойти. Барьер бы тебя больше не задержал. Ведь сила сама по себе не плохая, и не хорошая. Всё зависит от того, как её использовать. А ты тогда зла была, на всех деревенских обижена, в каждой девушке – соперницу твоему счастью с Тимуром видела: вот и повернула сила в тебе в бабкину сторону.
Степан перевёл дух и немного помолчал.
– Вообще у нас деревенских не любят, общаться с ними запрещено и помощь оказывать – тоже. Я вот за твоей матерью пошёл, чуть дом свой не потерял. Меня и назад приняли только потому, что мужиков у нас мало.
– Если я тёмной от старухиной силы стала, почему мне потом помогали? – спросила Алёна. – Зачем ко мне в больницу женщина приходила и сборами особыми мне здоровье выправила? В родах девочку мою и меня спасли? Не мучилась бы я сейчас, а давно бы уже там была, – Алёна взглянула на небо, пытаясь не расплакаться.
Степан остановился и вновь посмотрел на Алёну. Ему хотелось обнять её, утешить, погладить по голове и, как в детстве, успокоить, сказав, что всё будет хорошо. Но перед ним стояла не ма́лёнькая девочка, которую он оставил не по своей воле, а взрослая женщина, которая смотрела на него с укором и непониманием.
– Не могли мы тебя совсем бросить, – ответил он, – я двух женщин уговорил, что родственницы мне по матушке, они к тебе втайне от всех ходили. Не мог я допустить, чтобы тебе плохо было. Да что делать – не знал. Бабка Тимура большой силой обладала, с ней никто не связывался. Но пожалели тебя женщины, сказали, что есть ещё надежда. Но ты сама должна выбрать, по какому пути пойдёшь, куда тебя сердце поведёт. Мы тебе со своей стороны дали то, что могли: браслет и знания по травам, душу исцеляющие. А больше не могли. Не наши разумные объяснения тебя вывести должны были, а внутреннее стремление – к добру или тьме. Да так обстоятельства сложились, что тьма перевесила.
Алёна с грустью слушала отца. Помнила, как запутавшись, искала ответы и не находила их. Как её сердце не лежало к бабкиному наследию. Как споткнулась она на чердаке и сильно повредила ногу в первый раз, когда к сундукам с чернокнижием лезла. Как пожар заставил её позабыть о своих поисках. Как потом не находились нужные вещи для проведения обрядов.
И вокруг всё будто кричало, что неправильным путём она идёт. Тело в церкви немело, сердце даже к дочери холодно стало, а она всё равно шла. Не понимая знаков и не веря своим ощущениям.
А как поверишь? Если всю жизнь учили только головой думать, а сердце не слушать.
«Неразумное оно, сердце наше, – говорила в редкие дни трезвости её мать, – не верь ему, обманет – и потом бед не оберёшься».
И Алёна не верила, а пока себя искала, успела натворить дел…
– Я ведь с самого детства хотел тебя забрать, – вдруг продолжал Степан, – только мне тебя не отдали, и ждал я, что ты совершеннолетней станешь и решать сама будешь. А ты сразу замуж вышла, силу от бабки приняла, и покатилось всё не туда.
– Кто вам в детстве меня не отдал? Меня родня со свету каждый день сживала, из дома гнала, каждым куском попрекала! – со слезами на глазах спросила Алёна.
– Так твоя мама и сама со мной уйти не хотела, и тебя не отдавала, – грустно ответил мужчина. – Мы когда с ней разошлись, я к своим вернулся, еле разрешения выпросил. А с Машей договорились, что буду с тобой общаться, помогать. Не деньгами, правда, у нас в деревне работы за деньги нет, но продуктами помочь мог бы. Так Машка всё выкидывала, собакам во дворе скармливала, прямо на моих глазах.
Алёна вспомнила картину, что была в памяти с детства, но объяснения ей раньше не находила. Хотелось ей очень кушать, а во дворе собаки ели пищу, которая так вкусно пахла, что в доме чувствовалось. Пыталась она выйти на улицу, посмотреть что там, взять себе, но мать крепко держала её, кричала, что ничего от ведьм проклятых им не надо.
Дочка вырывалась, пыталась посмотреть, кто принёс все те вкусности, что собакам достались, но её заперли в чулане и выпустили только поздно вечером.
Мужчина помолчал: было видно, как тяжело ему даются эти воспоминания.
«Когда я понял, что приносить вам еду нет смысла, всё равно Маша выбрасывает, я стал тебя к нам забирать, кормить, одежду новую примерять, что матушка моя для тебя шила. Да только твоя мать и одежду сразу выбрасывала, как ты возвращалась. Тогда я решил тебя к себе насовсем забрать, видел же, что нет тебе жизни с Машкиной роднёй. Но не отдали мне тебя. Сказали, что нечего тебе в лесу делать, зверей пугать, тебе учиться надо, в школу ходить, а не дикарём жить.
Но я не послушался. Как-то пришёл за тобой, а ты вся раздетая в мороз по двору бегаешь, маму зовёшь, а её и не видно. Взял я тебя на руки, закрыл тулупом и отнёс к себе домой. Потом вернулся в деревню, хотел Машку найти да сказать ей, чтобы не искала тебя, со мной жить будешь. Но она, как услышала, на дыбы встала. Родственники её по деревне побежали, мужиков собрали, сказали, что я тебя украл и матери родной не отдаю. Мол, худо тебе в лесу, жалуешься, ходить ко мне не хочешь, а я тебя неволю.
Неправда то была, но разбираться никто не стал. Выходной день, мужики все пьяные, им бы только побуянить. Взяли вилы да факелы и пошли к нам. Многие давно на нас зуб точили, что живём мы сами по себе и не тужим.
Пришли к нам мужики, больше их, чем нас. Кричат, дома сжечь грозятся. Тогда и порешили, что не буду я больше к вам ходить, Машка одна тебя растить будет. Да и всем нашим в деревню вход закрыли.
Вывела тебя моя матушка из дома, сытую, приодетую, к ней прижимающуюся. А мужики тебя взяли и в деревню понесли. Кричала ты, вырывалась, да кто ребёнка слушать будет.
С тех пор перестал я в деревню открыто ходить, издалека на тебя посматривал. Да и мои запретили – жить-то всем надо. Куда против огня невежества пойдёшь…
Так и осталась ты с матерью. А Машка потом совсем опустилась. Но родня её всё равно за тебя цеплялась: будто насолить мне хотели тем, что не отдают ребёнка. А что я им сделал? Не знаю. Зато друг у тебя появился – Тимур, он мне сразу понравился. Кто же знал, что с ним такое в жизни случится».
Степан закончил свой рассказ и с трудом перевёл дух.
– Если вы знали, что бабка Тимура – ведьма, почему моё с Тимуром общение не остановили, не предупредили? – спросила Алёна, которая всё ещё не могла осознать всего, что рассказал её отец.
– Так дар чаще всего по родству передаётся, у бабки Тимура вон сколько внучек, а она тебе перед смертью передала, – с горечью ответил Степан.
– Потому что мама Тимура к бабке никого из своих дочерей не пускала, – ответила Алёна, – поэтому и не могла старуха им передать. А я случайно рядом оказалась…
«А случайно ли? – подумала Алёна, вспомнив, как Тимур попросил её с ним к бабке сходить, а как пришли, сразу ушёл, оставив их вдвоём. – Неужели он что-то знал? Или старуха ему голову задурила?»
Мысли проносились в её голове.
Ту ночь с факелами в далёком детстве она помнила, только со временем решила, что это ей приснилось. Сначала она с кем-то добрым по лесу шла, он ей про деревья рассказывал, и рука у него такая мягкая, крепкая… А потом темнота, люди кричат, ругаются, выдернули её из тёплого дома и понесли по тёмному лесу. А дома её встретила мать, которая тоже кричала и ругалась на неё, говорила, что она больше никогда не увидит отца.
– Почему мама так вас ненавидела? – спросила девушка.
Степан покачал головой.
– Долгая это история, я тебе как-нибудь потом расскажу, – сказал он.
А у Алёны от всего услышанного кружилась голова. Ей начало казаться, что это какой-то дурной сон: лесные жители, деревенские мужики, родная мать, которая разрушила свою и её жизнь, а потом попрекала в этом Алёну, отец, который столько лет был рядом и не подходил к ней, бабка Тимура, её сила, темнокнижие, красный браслет…
Всё это вертелось круговоротом в голове девушки, и ей казалось, что даже деревья не стоят на своих местах, а кружатся вокруг неё. Она начала хвататься руками за воздух, и только подхватившие её руки отца не дали Алёне упасть на землю.
– Алёна, доченька, что с тобой? – с тревогой говорил Степан, держа девушку. – Так и знал, что нельзя тебе сразу всё рассказывать, надо постепенно, да больше не могу я со всем этим жить…
Девушка начала приходить в себя и, опираясь на плечо отца, стала искать опору на ноги. Деревья продолжали плясать перед её глазами.
– Так вы мне не поможете? – спросила она. – Я совсем плохо себя чувствую. После возвращения Тимура всё хуже и хуже.
– Он не должен был вернуться, – ответил Степан, – так наши женщины говорили, а ты нащупала тоненькую ниточку, что вас связывала, и по ней ему свою жизнь передала.
– Что же мне делать?
– Была бы жива моя матушка, она бы точно тебе помогла, – сказал мужчина, – она такие заговоры знала, что природа откликалась. Да только забрали её давно на небо. А ведь она тоже приходила порой в деревню, поглядеть на тебя.
Алёна вспомнила, что порой ощущала на себе чужие взгляды, но людей не видела. Думала, что кажется ей.
– У нас другие ведуньи есть, тоже сильные, – продолжал он, – я уже за тебя просил, не хотели они слушать после твоих ритуалов тёмных. Но если ты сама придёшь, то, может, и изменят решение.
Алёна собирала мысли, разлетевшиеся в разные стороны.
– А ведь давно не маленькая, – начала она, – вы могли ко мне подойти, поговорить. Хотя бы предложить рассказать что-то. Я ведь всегда вас искала, – Алёна посмотрела на отца, – мама не разрешала спрашивать о том, кто мой папа, и родные молчали, и все в деревне молчали, а я искала вас, да не знала, где смотреть.
– С деревенскими у нас давняя рознь, уже два поколения сменилось, люди позабыли, с чего всё началось, а нелюбовь осталась, – ответил Степан, – а почему не подошли – ждали, когда ты подрастёшь и сама сможешь принимать решения. Ворожбой в детстве заниматься негоже. Женщины говорили, что если ты наша, то тебя ноги сами приведут, тогда мы тебе всё и расскажем. А если ты в мать пошла – то и рассказывать нечего. Но незадолго до твоего совершеннолетия, когда уже можно было тебя в наши тайны посвящать, тебе бабка Тимура силу передала и все карты сбила. Не думали мы, что сможет она неродным внучкам отдать. А потом ты в лес пошла по незнакомой тропиночке, по которой никто не ходит, и заблудилась, помнишь? Ведь не просто так: тебя ноги к нам вели, только сила в тебе уже чужая была… Я тебя нашёл, браслет надел, он должен был помочь тебе на нашу дорогу встать. Да в твоей жизни всё так закрутилось, что не до нас тебе стало.
Тем временем Алёна с отцом вышли из густого леса на обширную поляну. С другой её стороны был виден вновь начинающийся лес, но посреди было свободно, стояло несколько домов, не больше десяти, рядом с ними находились хозяйственные постройки и загоны для скотины. В центре виднелись распаханные земли, подготовленные к зиме.
Дома были такие, как Алёна помнила из своих детских воспоминаний: низенькие, из грубо очёсанного круглого дерева, но с очень красивой резной отделкой окон. Такие домики она видела в детских книжках со сказками, поэтому долгое время считала, что эти картины ей приснились, а не были увидены наяву.
Возле домов стояли женщины, которые что-то обсуждали. Алёна чувствовала, что они знают об её приходе.
Девушка шла к ним медленно, собираясь с мыслями. Теперь она даже не знала, о чём просить и как говорить с лесными. Разговор с отцом, случившийся по дороге к их деревне, многое изменил в её понимании ситуации.
Алёна думала, что её примут с распростёртыми объятьями. Ведь они не раз приходили помогать ей без зова и не просили благодарности. А оказалось, что она нарушила неведомые ей, но важные для этих людей правила, и теперь непонятно, примут ли её или отправят домой.
За путь по лесу девушка очень устала. Она давно не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Силы утекали каждую минуту, как в бездонный колодец.
Но по мере приближения к женщинам Алёна чувствовала то тревогу, то лёгкость. Даже идти стало легче. Ей казалось, что она вернулась домой.
Вдруг перед глазами появилась картинка из детства. Алёна увидела себя рядом с ближним домиком: она сидит на корточках, а рядом с ней ходят куры.
За этими мыслями они со Степаном подошли к встречающим их женщинам. Они пристально глядели на неё, но девушка не заметила в их глазах ненависти или злости, как обычно на неё смотрели деревенские. Наоборот, в направленных на неё сейчас взглядах было сожа́лёние.
– Здравствуйте, – тихо сказала Алёна, удивившись, что даже её голос звучит здесь иначе – мягче и размеренней.
– Здравствуй, Алёна, – ответила одна из женщин, и девушка узнала в ней ту, что помогла в родах.
– Спасибо вам, что не бросили меня той ночью, – проговорила она, – я не успела вас поблагодарить.
– Рада, что тогда всё обошлось, – был ответ.
– С чем пожаловала? – менее доброжелательно спросила другая.
– Я хотела попросить у вас помощи, – ответила Алёна, опустив глаза: слишком пронзительным был направленный на неё взгляд.
Она уже давно не выдерживала таких взглядов. Вот когда хорошо себя чувствовала, могла так посмотреть в ответ, что собеседник отводил взгляд, а теперь – нет, ощущала, что не пересмотрит.
– Долго же ты к нам шла, – продолжала женщина.
– Я не знала, куда мне надо, – просто ответила Алёна. – Искала, спрашивала у деревенских, а они только отмалчивались.
– Деревенские нам не товарищи, – сказала собеседница, – нашла, у кого спрашивать.
– Так больше не у кого! – возразила Алёна.
– Ладно, ладно, – вмешался Степан, – давайте мою дочку чаем напоим, выслушаем, а потом рядить будем.
– Да кто её к себе в дом поведёт? – не унималась женщина. – Она же вон что с собой несёт, – она показала куда-то за спину Алёны.
– Я поведу, – сказал Степан, – а ты, Зинаида, если помогать не хочешь, так хоть не мешай. Одна у меня дочка, сама к нам пришла, как вы и говорили, что теперь осуждать? Вы же сами не разрешали мне правду ей рассказать, мол, рано ещё, слишком юная она, современная, не поймёт, на смех подымет. А потом поздно стало…
Женщина, которая уже была знакома Алёне, подошла к ней поближе и взяла за руки. Девушка ощутила прикосновения тёплых ладоней, и от них будто побежали по её венам яркие искорки, разлились по тонким рукам, по напряжённой спине, уставшим ногам.
Но не везде они смогли проникнуть, будто препятствия стояли на пути, ни к сердцу, ни к голове не было прохода. И начали затухать искорки, одна за одной, гаснуть, как звезды на небе, пока совсем ничего от них не осталось.
Женщина, подошедшая к Алёне, всё это время продолжала держать её за руки. И заметив, как искорки потухли, покачала головой.
– Совсем ты себя не бережёшь, девочка, – сказала она. – А у тебя же дочка растёт, как она без тебя?
– Вы тоже меня сразу хороните? – безучастно спросила Алёна.
– Не хороню, а жалею, – был ответ, – не проходит в тебя огонёк жизни, затухает сразу, а это очень нехорошо. Значит, замирает организм, растворяется жизнь.
Девушка испуганно посмотрела на говорившую. Уже не первый раз слышала она такие слова в свою сторону, сначала от врача, только научным языком, потом от сотрудницы на работе, более простым и понятным, и вот опять.
– Вы мне поможете? – с надеждой спросила Алёна.
Женщины переглянулись.
– Мы ведь не колдуньи какие-то, а обычные травницы, видим чуть больше, чем другие, но жизнью и смертью не заведуем, – сказала одна из них.
– А почему же вы меня не предупредили? – спросила Алёна. – Наедине со старухиным наследством оставили.
– Ты нам не пеняй, – сказала та женщина, что была против настроена, – у тебя своя голова на плечах. Если не знаешь, что да как, и лезть не следовало.
– Полно тебе, – перебила её другая, – девочка достаточно натерпелась, и мы могли бы ей подсказать, но боялись, что она в мать пойдёт. А когда отцовская кровь пересилила, то сразу бабка Тимура вмешалась.
Алёна вопросительно смотрела на них. Она не понимала, ждать от них помощи или уходить.
– Кто ж мог подумать, что бабка книги свои спрятала, – продолжила женщина как будто о другом, но Алёна поняла, что это про причины её состояния, – было ей строго наказано: уничтожить их, чтоб больше никому они зла не причинили. И ведь сожгла она что-то, точно помню, легче стало дышать, когда зло это ушло. Но видимо, не смогла она все книги уничтожить, а заклятие охранное наложила, чтобы мы их не видели и не чувствовали. Поэтому не знали мы, в какой ты опасности в том доме находишься. Когда отец отнёс тебе книгу с травами, а ты стала ей следовать, мы обрадовались: там сборы на помощь и добро записаны. Они должны были помочь тебе силу бабкину для света использовать да потерю мужа пережить. А потом поманила тебя другая сторона, на горе твоём сыграла, возвращение любимого посулила. Помню, плохо мне было в ту ночь, когда ты обряд творила, чувствовала я, что недоброе рядом разворачивается, да когда поняла, откуда идёт, поздно уже было. Я к тебе пошла, а ты уже с кладбища возвращаешься, и я поняла, что опоздала.
– Это вы стучали мне по ночам в дверь? – спросила Алёна. – Я открывала, а там никого.
Женщины ещё раз переглянулись и даже сотворили какие-то защитные знаки перед собой.
– Нет, это не мы, – был ответ, – обычно нечистая сила так себя проявляет.
Алёну затрясло. Она даже представить себе не могла, что всё так серьёзно. Увидев её состояние, добрая женщина взяла её за руку и повела в дом.
– Пойдём, посмотрим, что можно сделать, – сказала она.
Глава 17. В лесной деревне.
Алёна с отцом и женщиной из лесных, представившейся Евдокией, зашли в дом Степана.
Внутри было очень скромно, даже, можно сказать, бедно: большая небелёная печь, тонкая лежанка, домотканые суровые ткани, глиняная утварь.
Зато чай, который заварил отец, показался Алёне самым вкусным из всех, что она когда-либо пробовала. Возможно, потому что в него были добавлены сердечная забота и участие. И глаза отца, с любовью смотрящие на неё, казались девушки невозможными: ведь мать никогда так на неё не смотрела.
Евдокия сидела рядом, но казалось, что она далеко. Женщина что-то шептала себе под нос и смотрела сквозь окружающие вещи.
Когда Алёна выпила достаточно согревающего напитка, Евдокия встала ей за спину и положила руки на плечи. Девушка глубоко вздохнула и отдалась во власть тепла, разливающегося по телу.
Ей казалось, что каждая клеточка тела начинает пульсировать, наполняется забытой силой и бодростью. Они разливались по телу, рукам и ногам и были гораздо сильнее, чем лёгкие искорки, что Алёна почувствовала в первый раз, когда Евдокия взяла её за руки на поляне у дома.
Потом женщина начала ходить вокруг Алёны, продолжая что-то бормотать себе под нос, водила руками вдоль позвоночника и над головой.
Девушка сидела и старалась не дышать: так хорошо и спокойно ей было от рук и тепла этой женщины. Вспомнилась бабушка, мама отца, которая приводила Алёну в этот дом и тоже дарила тепло. Её образ расплывался в тумане воспоминаний, но тело помнило тепло и добро, исходившие от пожилой женщины.
В какой-то момент Евдокия остановилась и, подержав ещё раз руки на плечах Алёны, будто запечатывая всё то, что она сделала, села за стол. Девушка чувствовала себя гораздо лучше, а вот женщина выглядела усталой.
– Нехорошо дело, – наконец сказала она, – совсем ты себя истощила, все силы отдала.
Степан с беспокойством смотрел на говорившую.
– Я сейчас к себе схожу, – продолжала она, – расклад сделаем, мне посмотреть надо, какое развитие возможно из этой ситуации.
После этого женщина быстро встала и вышла из избы.
Алёна осталась наедине с отцом. Вдруг почувствовала себя неловко: рядом был незнакомый пожилой мужчина, а она сидела в его доме. Она украдкой осматривала окружающую обстановку, отмечала скудность и бедноту жизни. Начала понимать, почему её мать не захотела здесь жить. Несмотря на все лишения, мама Алёны любила красивые вещи и хорошую жизнь, хоть никогда их не имела.
– Почему вы расстались с мамой? – спросила Алёна у отца. – Она не захотела здесь жить?
– И поэтому тоже, – вздыхая, ответил Степан, – Маша всегда хотела интересной жизни, мы собирались уехать в город, устроиться там на завод, получить квартиру.
«Твоя мама в выходные хотела ходить в театры и на концерты. Увидев однажды гастроли театра в нашем областном центре, она загорелась желанием часто бывать на представлениях. Для этого надо было уехать в город. Я был согласен. Полон надежд, что мы молоды и у нас всё получится.