Loe raamatut: «Соль и пламя. Вестница»

Font:

Часть первая
Исчезнувшее кольцо

Глава 1

Тая

Смычок скользил взад-вперед, и от касаний волоса по струнам рождалась мелодия. То горчащая на языке, то приторно-сладкая; то невыносимо медленная, то быстрая, как подземная река. Мотивы сменялись. Солнечный луч плясал по грифу.

Футляр от скрипки наполнялся монетами – горожане были разморены жарким полднем и оттого щедры. Они не скупились на подаяние для юной скрипачки, которая играла, склонив голову на подбородник. Одни долго стояли, топая в такт, чем неимоверно раздражали; другие кидали монетку в общую кучку и шли по своим делам.

Краем глаза я заметила, как Рыжий влез пальцами в карман прохожего, который заслушался мелодией, как блеснула в смуглой руке медянка. Я видела все и с трудом подавила стон недовольства. Куда же он выперся, неразумный?! Схватят же!

Я закончила играть и под редкие аплодисменты пересыпала мелочь в мешочек, который повязала на пояс. Рыжий мельтешил рядом, чем подставлял нас обоих. Сцапают его – и меня заодно. Надо бы убираться, пока его не поймали.

– Прекрати, – шикнула я, схватив Рыжего за залатанный рукав. – Кыш отсюда!

– Да ладно тебе! – протянул тот и щербато улыбнулся. – Все в порядке. Никто и не заметил.

Он убежал, затерявшись среди суетливого потока горожан. Я забросила футляр за плечо и уже собиралась уходить, как по площади разнесся истошный женский крик:

– Грабят! Стража!

Оглянулась. Да будь неладен этот мальчишка! Громадный мужик схватил Рыжего за грудки, а стоящая рядом тетка орала во все горло. Вокруг них образовывалась толпа. Подошел толстопузый стражник, встряхнул Рыжего как следует. Тот взвыл.

– Не трожьте меня, я сиротинушка-а-а.

Надо валить. Я направилась к безлюдному переулку, надеясь затеряться, пока не стихла паника. Не успела.

– Он с этой был, со скрипачкой! – «удружил» кто-то басистый.

– Вон она!

– Бесстыдница!

– Воровка!

– Держите ее!

Я ни оглядываться, ни отвечать не стала – побежала так, что дыхание застыло в глотке. Тяжеленный футляр лупил по заднице, оттягивал плечо. Не впервой, потому на бегу перекинула его поудобнее. Мелькали развилки и дома. Запах свежей выпечки сменился помойной вонью. Кошель отвязался и брякнулся на землю, но я не остановилась – жизнь дороже.

Преследователь несся по пятам, и тяжелые шаги его звучали вровень со стуком моего сердца.

– Именем закона… – пыхтел он, срывая голос. – Требую…

«Требуй что угодно, отвяжись только», – безрадостно подумала я и свернула налево, затем резко вправо. Перепрыгнула через мусорную кучу, встревожив стайку крыс, и те с писком разбежались.

Преследователь отставал. На новом повороте его дыхание уже не жгло лопатки. Вскоре шаги стихли, затерявшись где-то позади. Как раз вовремя. Я, склонившись, нырнула в малоприметную щель под старым зданием, где пряталась не единожды. Втянула внутрь футляр. Улеглась на живот и затихла.

Ноги, обутые в нечищеные ботинки, пронеслись совсем рядом и исчезли. Угроза миновала.

Ха!

Я довольно фыркнула. Одурачила. Опять! Какие же эти стражники неуклюжие. Разжиревшие боровы, вот они кто.

Но гордость тотчас сменилась раздражением. Дневного заработка я лишилась, и все благодаря недотепе-Рыжему. Ему же было велено обчищать простофиль с рынка, так чего он приперся к фонтану?! А самое обидное, что Рыжему ничего не сделают, ну, высекут как следует да отпустят восвояси. А мне Кейбл потерю выручки не простит. Я явственно представила, как он накажет меня, – и низ живота скрутило судорогой.

Вроде тихо.

Я, переждав несколько минут и убедившись, что поблизости никого нет, вылезла из щели, оперлась спиной о стену. Смежив веки, представила, что это вовсе не трущобы столицы, а море. Вообще-то я никогда не видела моря, но слышала, что оно существует. Мамаша говорила, будто то шумит – и многие годы я пыталась понять, как именно. Похож ли его шум на скрип дверных петель или на шуршание, с которым ветра гоняют по земле обрывки газет?

Или на то, как падают с потолка капли, ведь в Затопленном городе не бывает сухо?

Кейбл, подтрунивая надо мною, утверждал, будто морская вода пахнет рыбными очистками и плавают в ней утопленники. Но я ему не верила. Откуда Кейблу, выкормленному крысами Затопленного города, знать, как выглядит море?

Я сидела, поглаживая шершавый бок футляра. Вокруг все смолкло. И среди Янга, столицы людского королевства, осталась я одна, а ветер донес аромат соли.

…И чьи-то шаги.

Сердце рвануло из груди.

Я приготовилась бежать.

Глава 2

Иттан Берк

Болезнь не красила Агнию. Под глазами залегли тени. Рыжие кудри, мандариново-сочные, пахнущие лавандой, разметались по подушкам. Женщина натужно дышала, и грудь ее тяжело вздымалась от каждого вздоха.

«Мигрень», – догадался Иттан. Вот почему она вызвала его сегодня, да еще в такой спешке. В письме, присланным с посыльным, было всего два слова:

Приезжай немедленно.

– Ты неразговорчив, – прошелестела Агния. – Проблемы на работе? Не стой в дверях как неродной, иди сюда, – и слабо похлопала по краю кровати.

– Честно говоря, погода дрянная. – Он сел осторожно, чтобы не потревожить Агнию (знал, как ей неприятны любые касания в мигрень). – Ты выходила на улицу?

Она бросила быстрый взгляд на окно, за которым бушевал ливень, и злой ветер гнул ветви яблонь, которые росли у дома, к земле. Сам Иттан вымок до нитки, и светлые волосы его завились у концов. С кончика носа стекла капля и разбилась о шелковые простыни. Агния любила роскошь, порой запредельную и лишнюю. Мебель подбирала исключительно редких пород, не скупилась на одежду и обувь. Оттого и простыни в ее доме были жутко неудобные, зато из бледного шелка. Иттан проклинал их каждый раз, когда пытался балансировать на скользком шелке в минуты близости с Агнией.

– Лето нынче не задалось, – холодно подтвердила та, которая терпеть не могла разговоров о погоде и называла их бестолковой тратой времени и слов. – А мне что-то нездоровится.

Она страдальчески закусила губу. На лбу и в уголках глаз выступили морщинки, бесстыдно напоминающие об истинном возрасте. Иттану нестерпимо захотелось стереть их с фарфоровой кожи поцелуем, но он сдержался.

– Позвать лекаря?

– Лучше посиди со мной. – И нащупала его руку.

Странно, никогда прежде Агния не просила побыть с ней в момент приступа. Напротив, гнала вон при малейшем признаке недомогания. Не терпела слабости: ни чужой, ни своей. С чего она снизошла до «телячьих нежностей», которые презирала всем своим естеством?

Их близость казалась настолько хрупкой, что могла рассыпаться на осколки от неловкого движения. Потому Иттан окаменел, с трепетом рассматривал аккуратные черты бледного личика. Мышцы его затекли, но он не позволял себе двинуться. Дождь барабанил по стеклам одновременно тревожный и успокаивающий ритм. Иттану почудилось, что Агния задремала, и он попробовал высвободиться, но женщина покачала головой.

– Сиди, – приказала шепотом. – Расскажи, как обстоят дела в академии?

– Совет избрал новым ректором Виитаро Монро, – нехотя ответил Иттан, почесав переносицу. – Не худшее их решение, хотя я чую, как надо мной сгущаются тучи. Старик Виитаро всегда считал меня слишком юным для занимаемой должности – а значит, попытается эту самую должность отнять. Что еще? – Он задумался, потому как редко обсуждал с кем-либо работу. – Пришли характеристики на первокурсников. Среди потока есть настоящие самородки, но тебе ведь скучно?

– Отнюдь. – Агния приоткрыла глаза цвета спелой сливы. – Я так редко проявляла интерес к твоей жизни. Мне стыдно.

– Почему? – изумился Иттан. Нет, что-то неладно. Чтобы Агния, та самая Агния, которую воротило от любого проявления эмоций, пыталась влезть ему в душу, да еще стыдилась своей черствости?!

– Настроение такое. – Она хрипло засмеялась; так смеется любая курильщица с многолетним стажем. – Романтичное. Ну же, рассказывай!

И он говорил. Нес откровенную чепуху, описывал абсолютно неважные события минувшего дня, а в душе цвело. Когда Агния уснула, напоследок заметив, что Иттан болтливый болван, он поцеловал ее в лоб (что позволял себе редко, лишь когда был уверен, что не разбудит свою язвительную женщину) и на цыпочках вышел, прикрыв дверь.

«Может, это знак? – думал Иттан, подняв ворот плаща, чтобы колючая морось не затекала за шиворот. – Она готова принять меня?»

Фамильное кольцо давно пылилось в ящике стола – Иттан попросту не решался предложить Агнии замужество. О да, она бы засмеяла его, назвала влюбленным кретином и напомнила, что между ними нет никаких отношений, кроме постельных. Но теперь, когда она разрешила ему разделить на двоих мигрень, когда расспросила о делах, когда позволила открыться – все изменится!

По периметру академия чародейства и знахарств была обнесена неприступной стеной, а внутрь вели единственные ворота. Над теми развевались сотворенные магией флаги всех цветов радуги, которые мерцали даже в ночи. Вход от нежеланных гостей охранял суровый привратник. Ну, предполагалось, что он должен быть суровым, но по факту этот престарелый колдун средней руки либо дремал в своей каморке, либо ругался с пройдохами-студентами, пытающимися протащить на территорию что-нибудь запрещенное (от дешевого алкоголя до таких же дешевых продажных женщин). Даже алебарда, добытая им в какой-то оружейной мастерской, не вселяла страха.

Клюющий носом привратник подскочил, когда ворота отворились.

– Доброе утро, господин! – Он встал по струнке.

– Спокойной ночи, – поправил Иттан с улыбкой.

Темными ночами академию словно населяли призраки. В отблесках свечей скакали тени, извивались, теряясь в переплетении коридоров. Перешептывались не смазанные дверные петли. Свечи пылали тускло, позволяя ориентироваться в бесконечных поворотах и лестницах, но размывая очертания предметов. Впрочем, за тринадцать лет, которые светлый декан Иттан Берк провел в академии, он выучил наизусть каждую трещинку в стене, всякую складку на поистрепавшемся ковре. Приходили и выпускались адепты, умирали преподаватели, но вещи оставались неизменны.

В личных покоях Иттан наскоро разделся и завалился в постель. Завтра же он скупит всю цветочную лавку и, осыпав крыльцо дома Агнии розами, шипастыми, на длинной ножке, сделает ей предложение.

Но ранним утром (неприлично ранним, когда ночные гуляки уже разбрелись по домам, а труженики еще не проснулись) его разбудил стук в дверь. На пороге высилась личная секретарша Иттана. Ненакрашенная и встрепанная, чего раньше за ней не наблюдалось, в ночной сорочке до пят.

– Клаудия, что произошло? – Он потянулся.

– Держите, – проблеяла она.

Дрожащей ручонкой протянула Иттану сложенный вчетверо лист бумаги.

– Что-то неотложное? – пробурчал Иттан, разворачивая лист. Почерк в мелких завитушках был ему знаком. Агния.

Прошу, не порть мои похороны своими слезами. Не приходи.
А.

– Что за нелепая шутка?! – Иттан поднял взгляд на Клаудию, и та затряслась как в судорогах.

– Госпожа Агния Керро скончалась нынче пополуночи. Она просила посыльного передать вам это после ее смерти, – скороговоркой выпалила секретарша. – Я решила не ждать и отдать сразу… чтобы вы… ну… вы же вроде дружили…

Договорив, она попятилась и, не дожидаясь дальнейших распоряжений, спешно ретировалась прочь от деканских покоев. А Иттан еще долго комкал в пальцах надушенное послание, чувствуя себя преданным и опустошенным настолько, что пустота эта пожирала изнутри. Как штырь, она вонзалась в сердце, проворачивалась, драла в ошметки.

Агния – молодая, успешная, великолепная – не имела права умирать.

Но она была мертва.

* * *

На похороны он все-таки явился. Назло Агнии и самому себе. Одетый неприметно, в повседневный костюм. Будто шел не к женщине, от которой лишился рассудка, а к мимолетной знакомой. Она лежала на алтаре посреди храма, окруженная черными свечами, огни на которых несмело трепетали. Повсюду были розы, и в воздухе застыл их сладкий аромат. Мечта Иттана осыпать Агнию цветами сбылась, но совсем не так, как он предполагал – да и опередил его какой-то иной поклонник. Волосы ее были убраны в замысловатую прическу, и среди рыжих прядей сверкали изумруды. Платье черное, с высоким горлом и без разреза у бедра, скромное и безвкусное – при жизни Агния ни за что бы не надела подобное.

С ней прощались коротко, без особых эмоций. Подходили, касались лба, бормотали под нос пару пожеланий и убирались. Хуже всего, что Иттан должен был поступить точно так же. Он ступил к Агнии, неотличимой от прежней – взмах ресниц, и она оживет! – тронул кончиками пальцев ледяной лоб. Второй рукой нащупал в кармане фамильное кольцо. Иттан собирался незаметно надеть его на палец Агнии, чтобы его частичка навсегда осталась с ней, но не сумел. За ним сморкалась в платок какая-то женщина и заглядывала за плечо, мол, когда же наступит ее очередь.

– Надеюсь, твой новый театр по-настоящему роскошен, – сказал Иттан и, запечатлев Агнию последним взглядом, отошел к стене.

Он проводит ее тело в последний путь, и когда прах развеют над рекой – напьется с горя.

– Сжигания не будет! – вдруг оповестила молоденькая актрисулька, подружка Агнии. – Агнуша завещала быть похороненной в могиле.

Она не то хрюкнула, не то всхлипнула и трагично разревелась, неестественно и вызывающе. Да, со смертью Агнии столица лишилась не только прекрасной женщины, но и великой актрисы. Агния рвала жилы, не щадила себя, дневала и ночевала на сцене, заучивая роль, – и была лучшей из лучших. Неповторимой. Благодаря ей маленький театр из бедного квартала переехал в центр Янга. Сам король посещал пьесы, в которых главную роль – а за иные она не бралась – играла Агния.

Но она мертва, и вскоре гибкое тело обовьют черви.

Иттан ушел. Не выслушал заунывных речей от ее многочисленных поклонников. Не высказал ей, как нехорошо обманывать мужчину, с которым делишь постель. Мигрень… Никакой мигренью она не болела, а мучилась неизлечимой болячкой, что давно засела в мозгу. Агния, без сомнений, знала о ней, но ничего не говорила. Никому, даже Иттану. Почему она не доверяла ему?

С другой стороны, чем, если не доверием назвать то, что последние часы они провели вместе?

Кольцо он положит на ее могилу как-нибудь позже, когда страсти вокруг гибели Агнии улягутся.

Как назло, распогодилось. В день похорон Агнии просто не могло светить солнце, но, между тем, на безоблачном небе ворочался золотистый блин.

У здания, где когда-то снимал помещение театр Агнии, было удивительно пусто. Пара дешевых букетов валялось у заколоченных дверей – вот и вся дань памяти. Иттан долго стоял, вглядывался в слепые провалы окон. И перед глазами вспыхивали картинки полузабытого прошлого.

…На то представление его позвал знакомый, и Иттан от безделья согласился.
Он сидит на жестком стуле в зале столь маленьком, что нечем дышать. Гостей собралось много, они шушукаются и позевывают, листают программку, наскоро нарисованную художником, а потому неряшливую.
Занавес поднимается, даря начало представлению, скучному и обыденному. Иттан ерзает на стуле.
– Ты погоди, – со знанием дела шепчет знакомый. – Скоро появится она!
В его голосе столько восторга, что Иттан поддается, в нетерпении разглядывает сцену, где мельтешат унылые актеры. Не разобрать, что они изображают: драму или комедию?
Все меняется, когда выходит Агния. В облегающем платье, полы которого струятся по полу. Волосы распущены, кожа бела, и только губы алы словно кровь. Она не женщина, а иллюзия, портрет кисти не мастера, но гения. Глаза сверкают. Ее речь чиста, и от голоса, которым она произносит текст, хочется плакать.
Все-таки драма.
Агния играет как живет. Вены на ее шее вздуваются, когда она кричит. Голос срывается. В конце она падает на подмостки, якобы убитая кинжалом в спину, и зал ахает. Люди поднимаются с мест и всматриваются в недвижное тело.
Занавес опускается.
Нет ни хлопков, ни криков «Браво!». Лишь молчание, тяжелое, густое.
И когда Агния выходит на поклон, гости взрываются аплодисментами. Женщины утирают слезы, мужчины восхищенно качают головами. Равнодушных, как и недовольных, нет.
Агния лучезарно улыбается, принимая букеты и комплименты, а Иттан чувствует на себе ее внимательный взгляд…

Кажется, он задумался и свернул куда-то не туда. Вместо базарной площади – на грязную, узенькую улочку. У сточной канавы умывалась крыса, такая жирная, что могла бы сожрать кота. Иттан поморщился. Ну и где он? Ни вывесок, ни лавок, только кособокие домишки да мусорные кучи.

Трущобы.

У стены обнаружилась кучерявая девица, которая сидела на земле, скрестив ноги. Глаза ее были закрыты. Перед девицей валялся футляр. Услышав, что кто-то идет, она распахнула глаза. Недовольно цокнула.

– Играешь? – зачем-то спросил Иттан, сраженный несоответствием между чумазой внешностью и старым, но чистеньким футляром, который девица сжимала тонкими пальцами.

– Типа того, – неприветливо ответила она и взялась с любопытством изучать ботинки Иттана, даже приблизилась к ним, точно рассматривая в начищенной коже свое отражение.

– А Звездную балладу можешь?

– Типа того, – повторила девица и, сплюнув сквозь зубы, вытащила скрипку.

Она тронула струны смычком и, к удивлению Иттана, заиграла гладко и плавно. Умеючи, а главное – без фальши. Агния обожала Звездную балладу, наверняка бы это исполнение ей понравилось. Он улыбнулся. Мелодия стихла на полутоне, оборвалась так резко, будто с мясом. Девица задрала голову, явно ожидая благодарности и уж точно не словестной.

– У тебя хорошо получается, – отметил Иттан, копаясь в кармане пиджака.

– Типа того, – с прежней немногословностью хмыкнула девица, убирая скрипку в футляр.

– Держи.

Он протянул скрипачке монету.

– Спасибо! – Она поднялась, чтобы принять подачку, но не устояла на ногах и неуклюже рухнула прямо на Иттана. Тот подхватил девицу и привалил ее к стене. – Извини, дядь. – Потерла коленку. – Ноги совсем затекли.

Монету девица попробовала на зубок, осталась удовлетворена результатом. Поблагодарив Иттана быстрым кивком, она схватила скрипку и, закинув себе за плечо, поплелась куда-то во внутренности улиц.

– Эй! Как выйти к площади? – запоздало окрикнул ее Иттан.

Скрипачка покрутила головой и ткнула влево, в прореху меж домов. Буквально через десять минут Иттан выбрался на оживленную площадь, в очередной раз поразившись тому, как резко приличный город перерастает в забытые богами трущобы. Даже солнце там светит иначе, тускло и безжизненно.

А играла эта девица совсем недурно.

– О, брат!

По спине со всей дури хлопнули. Иттан закашлялся от неожиданности. Обернулся.

Свен Лотт, хам, картежник, а заодно сынок первого министра, улыбался во весь рот.

– Слыхал, Агния померла? – С непонятной радостью спросил он, равняясь с Иттаном. Пухлые щеки его тряслись в такт ходьбе.

Иттану жуть как хотелось послать Свена куда подальше и улизнуть, но правила приличия требовали продолжить разговор.

– Кажется, она болела чем-то серьезным.

– Поверь моим словам, это ее боги прокляли, – серьезно ответил Свен, поглаживая шарообразный живот. – Нечего было задницей крутить перед всеми подряд.

Негодование поднялось к горлу. Да как он смеет такое говорить?! Кто позволил ему лгать?

– Мне некогда трепаться с тобой, – процедил Иттан.

– Да ты чего, Иттан? – Свен присмотрелся. – Никак, грезил об Агнии, да? Я, признаться, тоже. Денег ей предлагал, меха, а она ни в какую. Ну и дура.

Понадобилось собрать всего себя, чтобы не накинуться на Свена и не растерзать его прямо здесь, на глазах у сотен горожан. Руки дрожали, сердце колотилось, и ненависть пеленой пала на глаза. Вдох и выдох.

– Угу, – промычал, все еще надеясь отделаться малой кровью. – Я пойду.

– Погоди! Ты слыхал, что нашу актрису отымела половина столицы? Да на ней клейма ставить некуда! – гоготнул Свен.

Иттан не сдержался.

Да пошли эти правила приличия к бесам!

Удар получился смазанным – в последнюю секунду Свен отшатнулся вбок. Но нос задело, и тот хрустнул. Кровь потекла по выглаженной рубашке. Иттан замахнулся вновь.

Сейчас он все ему расскажет. Покажет. Да еще и повторит при необходимости.

Их окружили зеваки, кто-то полез разнимать драку, впрочем, без должного энтузиазма. Иттан повалил тучного Свена на землю, уселся тому на живот. Он бил коротко, но часто. Выплескивал наружу всю боль, что поселилась в нем тем утром, когда умерла Агния.

Никто. Не. Смеет. Оскорблять. Ее. Память!

Свен закашлялся кровью, и только тогда Иттана силой оттащили прочь.

– Хорошего дня, – отрезал он и, показав подбежавшему стражнику удостоверение преподавателя академии, слился с толпой. Свен что-то верещал, но невнятно – не сильно-то поорешь с выбитыми зубами.

В академию Иттан ворвался точно смерч.

– Никого ко мне не пускать, – приказал секретарше.

Он заперся в кабинете с бутылкой коньяка и тарелкой пахучих сыров (как она их любила!), задернул шторы, откинулся на диване и предался воспоминаниям.

…Вот она, нагая и прекрасная, курит у окна, и горький дым плывет по комнате. Агния с наслаждением вдыхает, выпускает сизый дымок изо рта. А лунный свет стекает по светлой коже. Сигарета медленно тлеет, и пепел опадает на ковер.
…Вот она сосредоточенно изучает чистый холст, примеряясь к нему. Делает мазок, и на сером вырисовывается первая ветвь сирени. Вскоре вспухают почки, выпускают розоватые цветки. Агния закатывает рукава безразмерной – и явно мужской – рубахи, облизывает полные губы.
– Фу, как банально, – говорит она, и перечеркивает едва родившуюся картину двумя черными линиями.
…А вот ее настигает очередной приступ «мигрени». Агния бессильно опускается на подушки и указывает на дверь.
– Выметайся, – не просит, но приказывает.
Меж ее бровей появляется морщинка, которую Иттану страсть как хочется разгладить поцелуем, но он покорно уходит, иначе Агния разозлится и запретит ему появляться в ее доме. Отлучит от тела. Так уже случалось: они играют по ее правилам. Встречаются тогда, когда позволит она. Не появляются вместе в обществе. А Иттан как мальчишка поддается, потому как все его мысли занимает эта женщина. Пусть она старше его на целых десять лет, пусть опытнее, пусть циничнее – она принадлежит ему. Об их связи знает разве что ее прислуга, но та научена держать язык за зубами.
Когда-нибудь она непременно разглядит в нем не только любовника, но и мужчину, человека, личность. Иттан готов ждать…

Дождался!

Ну почему он не схватил ее в охапку при первых же симптомах болезни и не увез к лучшим знахарям Валонии? Думал, всего-то мигрень – болезнь аристократии, – а оказалось, что все куда страшнее и глубже.

Коньяк жег горло, но напиться им не получалось. Иттан захлебывался, но глотал прямо из горла. В глубине тела, где-то под сердцем, свербело печалью. Но какой-то неправильной, блеклой. Разве можно так страстно желать женщину и так обыденно страдать по ней? Хотелось сотворить какое-нибудь безрассудство, позволительное человеку, потерявшему возлюбленную; что-то достойное эпатажной Агнии; но почему-то не получалось даже встать с места.

Потому Иттан доел сыры, отставил полупустую бутыль и уснул прямо на диване в рабочем кабинете, свернувшись калачиком, ощущая себя полным ничтожеством.

* * *

С утра все валилось из рук. В прямом смысле. На пол летела одежда, бумаги, даже чашка кофе. Последняя еще и разбилась на десяток осколков, а кофейная жижа некрасивым пятном окрасила светлый ковер. Иттан растер пятно пяткой и, неудовлетворенный результатом, позвал секретаршу.

– Вытрешь? – спросил он, пытаясь сладить с узлом на галстуке.

– Ага! – Клаудия метнулась за тряпкой и, вернувшись, начала елозить по полу, отклячив зад и выгибаясь как кошка. Она давно была влюблена в светлого декана, и тот ничего не мог поделать с ее одержимостью. Убеждал, что им не суждено быть вместе, ругал и даже грозился уволить – Клаудия безропотно соглашалась на все и продолжала оказывать неумелые, нелепые знаки внимания.

– А это правда, что вас… ну… – старательно натирая ковер, промычала она.

– Что меня – что?

Узел не поддавался. Иттан сдернул галстук с шеи, бросил на пол и подавил желание растоптать непослушную полоску ткани каблуком.

– Что вас отстранят? – Клаудия шмыгнула носом.

– Кто сказал? – Иттан скрестил руки на груди.

Секретарша села на коленки, затеребила тряпку.

– Слухи ходят, что новый ректор поменяет многих преподавателей, а вас понизит, – и добавила поспешно: – временно, пока вы не наберетесь опыта и знаний. Дескать, вы слишком молоды и пока не оправдываете возложенных на вас надежд.

Если честно, Иттан даже обрадовался – он давно пожалел, что в двадцать лет согласился взойти на должность управляющего светлым факультетом. Так уж вышло, что прежний декан скоропостижно скончался, не оставив ни преемника, ни времени подобрать ему замену, перед самыми выпускными экзаменами. И тогда было решено взять сына графа Берка, так, на недолгий срок, до утверждения подходящей кандидатуры. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, потому недавно Иттан справил пятилетие своей службы. Но получалось у него ой как плохо. Ему подсовывали детей, которым выкупили местечко в академии родители; с его мнением особо не считались и советов не спрашивали. А в прошлом году у студентов факультета начали пропадать магические силы, совсем, безвозвратно – в итоге оказалось, что кражей промышлял бывший ректор, ныне покойный. И без того слабый авторитет Иттана подорвался окончательно. Потому, может, и неплохо, что ему найдут замену.

Съездит на море или в горы – как давно мечтал. Жаль, не с Агнией.

Иттан болезненно поморщился, а Клаудия восприняла это по-своему. Вспорхнула как бабочка и подлетела к декану, закудахтав взволнованно:

– Да вы не переживайте, побудете помощником или ассистентом, а там все наладится! Уж мы все будем за вас просить. А я…

– Все нормально, – перебил Иттан. – Спасибо, что помогла с пятном.

– Что-то еще? – И преданно заглянула в глаза.

– Нет. Хотя постой. – Иттан вспомнил о брошенном на пол вчерашнем костюме и указал на него. – Отдай в стирку вещи. Только выложи кольцо.

Клаудия пошарила по карманам, выудила платок, мелочь, оторванную с мясом пуговицу. Развела руками.

– А нету кольца.

– Как нет?! – Он, схватив пиджак, вывернул карманы наизнанку, осмотрел на наличие дыр. – Быть того не может!

Иттан рухнул на пол, но и там кольца не обнаружилось. Под диваном нашелся носок, заросший пылью, но ничего более. Так же и под столом. И при входе. Иттан исползал кабинет вдоль и поперек под оханье секретарши. Впустую. Фамильное кольцо с крупным бриллиантом круглой огранки исчезло. Куда, как? Где он его выронил или сознательно выложил? В храме? Нет, позже. Но когда?..

– Чем я могу помочь? – влезла Клаудия, и Иттан прогнал ее прочь, чтобы не сбивала. Напоследок она только успела бросить: – У вас в девять встреча с преподавателями.

Вытащили на площади? Нет, к нему никто не подходил. И сам он рук в карманах не держал. Выпало при драке со Свеном? Вряд ли.

Разве что…

Скрипачка! Неспроста она терлась об него: услышала, как звенят монеты в кармане, и обокрала. Эта дрянная воровка умыкнула кольцо, которое предназначалось Агнии!

Как у всякого приличного человека голубых кровей, у Иттана Берка имелись товарищи, о знакомстве с которыми не принято распространяться. Например, Регс Стюа, бывший сокурсник, переквалифицировался из светлого колдуна в первоклассного слухача. Поняв, что магам платят втрое меньше, чем информаторам, он приманил воришек, нищих, калек и прочий сброд. Регс мог добыть все. Уже в час дня они с Иттаном пили эль в неприметном трактире, главной особенностью которого было въевшееся в дощатый пол пятно крови посреди зала.

– Какая нелегкая заставила тебя обратиться ко мне? – полюбопытствовал Регс, почесав аккуратно выстриженную бородку.

– Вчера меня обокрали. Так сказать, жажду возмездия.

Иттан отхлебнул из кружки. На вкус напоминало обмылки, причем не первой свежести. Он обтер рукавом губы.

– И кто же? – Регс побарабанил по столу. Ногти его были чисты и ухоженны.

– Темноволосая девчонка, тощая, лет пятнадцать от силы. Одета была в какие-то лохмотья. Волосы вьются.

– Ты сейчас охарактеризовал половину девиц из любого дома утех. – Регс хмыкнул, жадно отпил эля. – Да ты не кривись, вкусная штука, главное – привыкнуть.

Он взялся за кружку Иттана, допил и из нее тоже. При внешнем чистоплюйстве Регса брезгливостью тот не страдал. И правильно – в воровском сообществе законы проще, и туда не примут человека, который откажется разделить одно пиво на двоих. Брезгуешь – значит, не уважаешь.

– Она скрипачка. По крайней мере, играть научена.

– Что нынче за воры пошли, которые для начала помузицируют для жертвы, а после обчистят ее? – посетовал Регс. – Многое стащила-то?

– Немногое, зато какое. – Иттан с досадой топнул. – Фамильное кольцо, дорогущее, там бриллиант размером с горошину.

Если она продала кольцо или – не дайте боги – нацепила его на свой грязный палец, ей несдобровать. Могла ведь утянуть что угодно, хоть кошель с деньгами, но не прощальный подарок для Агнии.

– Неплохо, – протянул Регс, глянув в опустевшую кружку. – Ладно, как разыщу – дам знать. Если понадобится поучить ее уму-разуму – говори. Мои ребятки с удовольствием расскажут, что воровать у приличных господ чревато проблемами со здоровьем.

Регс собрался уходить. Встал, отряхнув выглаженную штанину от невидимой соринки.

– Сколько я тебе должен? – Иттан протянул ладонь для рукопожатия.

– Для друзей оплата по факту, – белозубо улыбнулся Регс, пожимая руку. – Бывай.

Спустя секунду он затерялся среди посетителей, а вскоре и вовсе исчез из трактира. Как все-таки не вязался его франтоватый облик – начищенные до блеска ботинки, подтяжки и запонки – с родом деятельности и местами, где Регс отирался. Иттан тоскливо глянул на кровавое пятно и, стараясь на дотрагиваться до липкой столешницы, поднялся.

Только бы эта скрипачка вспомнила, куда подевала кольцо: кому продала или где запрятала. Иначе придется-таки попросить «ребят» Регса пообщаться с ней. И хоть избивать женщин недопустимо, эту воришку за женщину и считать нельзя. Только крыса тяпнет за палец того, кто был с ней добр. Крыс нужно истреблять, дабы они не распространяли заразу – значит, и скрипачку при надобности отловят за хвост.

Академия жила привычной жизнью, такой славной и беззаботной, что Иттан, проходя мимо фонтана во внутреннем дворе, даже залюбовался молодой парочкой: юношей, играющим на свирели для танцующей девушки, чьи медные волосы были уложены в замысловатую косу. Вздохнул. Не время прохлаждаться: еще согласовывать учебную программу на год.

Но едва Иттан переступил порог академии, как дорогу ему преградила зареванная секретарша. Бросилась на шею. Взвыла.