Глава 9. Страсти лесные и придворные
К утру на ясене сделалось совсем неуютно из-за поднявшегося ветра и инея, а ещё из-за волков, судя по одухотворенному вою, обсадивших дерево тесным кружком, точно мухи забытый на столе ковш с медовухой.
Мирко, подобрав ободранные ноги, изо всех сил прижимался к заиндевевшему стволу, отчаянно вгрызаясь в кусок размоченной слюной коры. Молодые побеги, слегка побитые морозом, мальчик сжевал еще накануне, едва вскарабкавшись к примеченному в сгущавшихся сумерках дуплу. Кроме заполошных белок, оказавших неудачливому расхитителю отчаянный отпор, поживиться тут было нечем. Изловить же хвостатых трещоток измученный беглец не сумел. Зато, колючки из замызганных портков выдирая да вой характерный заслышав, чуть не кувыркнулся с облюбованной ветки, запоздало сообразив, чем опасны лесные тропы.
Выбравшись из сырых, богатых мошкой и гнусом болотин, оголодавший мальчонка уже хлюпал простуженным носом и нарочно свернул к деревьям, надеясь раздобыть хоть что-то, кроме полусгнившей травы, на вкус ещё менее съедобной, чем с виду.
Прутик, зашибленный при падении, продержался недолго. Почти не блеял и не брыкался, а от мутной воды его пронесло.
Мирко знал, что без молока козлёнок не вытянет, и всё же, когда малыш таки издох, долго плакал. От горя и – этого мальчик особенно стыдился – голода. Несмышлёныш был его другом, есть его казалось неправильным, но в животе так страшно урчало от болотной жижи и вязкой тины…
Мирко самоотверженно закопал обмякшее, безвольное тельце в прибрежных кустах под гнилым валежником. Есть друзей – удел еретников и прочей виритной пакости. Кроме того, мальчик всё равно не сумел бы его разделать. Он видал, как расправлялся с тушами ловкий Домаш. А стрый Добря объяснял, почему надо вычищать потроха из убоины и как обходиться с пойманным в силки зверем.
Силки…
Мирко соорудил бы ловушку, кабы не необходимость вечно бежать. Да ещё проклятый холод, гнавший вперёд пуще страха. Когда болотная грязюка обсохла и облупилась, стало совсем невмоготу. И мальчик взлез на дерево, надеясь схорониться в дупле. Как выяснилось, слишком для него мелком. Зато здесь, на толстой, пусть и заиндевелой ветке, он мог переждать ночь.
А утром… утром, может быть, стая найдёт себе другое развлечение и уйдёт?
Мирко, стараясь унять дрожь, покосился сквозь куцые кроны на вяло светлеющий небосвод. Прежде на хуторе в этот час просыпались. Что там делается теперь – мальчик предпочитал не думать. Железнозубые прожорливы. От воспоминания об овраженском подворье, наводнённом нежитью, сызнова подкатил к горлу колючий ком, и защипало в носу. Крик Ладки бился в голове, сплетаясь с бранью мужиков и страшным, влажным чавканьем ужасных навий.
Несмотря на холод и голод, «вещуна» начало морить. Вздрогнув и чуть с ветки не сверзившись, Мирко вцепился в кору: вой справа неожиданно перешёл в истошный визг и грызню. В лесном сумраке творилось нечто… ещё менее приятное, чем обычно. И мальчик затаился, сглатывая кислую, кровавую слюну: жёсткие коренья с листвой здорово посекли рот, а чуть не сломленный зуб теперь шатался. И всё же, это было лучше болотной тины и кусачих мух.
До рези в испуганно распахнутых глазах вглядываясь в землисто-сизую мглу чащобы, Мирко и не заметил, как тело, онемевшее от напряжения, самочинно переменило положение. Мальчик припал к ветке, точно зверёк, изготовившийся к прыжку. Страшные звуки доносились будто бы со всех сторон. А обезумевшие от ужаса волки уже даже не скулили. Часть стаи сбежала. Но паренька это совсем не обрадовало.
В заиндевелом мраке под его ясенем кто-то вкрадчиво шуршал. Кто-то проворный, опасный и… голодный. Затаив дыхание, Мирко пялился в предрассветные тени: тварь, убившая волков, была там, сновала серым размытым пятном, жадно принюхиваясь.
Как есть, памжа51!
Сейчас больше всего на свете мальчик хотел зажмурить глаза, зареветь в голос и позвать на помощь Добрю или Домаша. Забиться на свою поветь или в стог, или на печь, затаиться. На мгновение существо внизу остановилось, позволяя себя разглядеть, сипло втягивая прелый лесной аромат прорезями распахнутых ноздрей, нетерпеливо перебирая по-паучьи расставленными, гибкими конечностями. И устремило ввысь два омерзительно-бесцветных глаза. Взвыв от ужаса, Мирко разжал пальцы, отпустил ветку и полетел вниз.
***
До тронного зала Упырь, к собственному изумлению, добрался без новых приключений.
Тёмные коридоры, которыми Адалин шёл, осознанно пренебрегая потайными лазами Гуинхаррэна, оказались нежданно пусты. Фладэрик заподозрил всеобщий мор от какой завалящей чужестранной заразы, на пробу распространённой заботливой монархиней. Или плановую высадку репы, куда дивноокая услала придворных шельм.
Обычно в освещённых факелами и канделябрами пасмурных ходах вились не только пыль и привидения. Слуги, гвардейцы, дворня, минестериалы, дамы, челядники мессиров, наёмные убийцы и шпионы – кто-нибудь да попадётся. Но замок будто затаился. Уснул, как в жуткой сказке западных долин. Резными истуканами окаменела стража. И тени их, причудливо переплетаясь, плясали по стенам в тревожном алом золоте огней.
Упырь окинул беглым взглядом взятую взаймы одёжку. Дублет был узковат в плечах и прост, как стена амбара. Поблекшая туника знавала и лучшие времена, в которые, возможно, землю ещё населяли звероящеры и пращуры ясновельможных старцев. На сапогах будто бы осела пыль со всех дорог, а к штанам опять пристали какие-то колючки. Адалин мрачно улыбнулся в предвкушении придворных ликов, что непременно вытянутся с его прибытием в тронный зал при таком параде.
С другой стороны, если Величество решило предъявить Совету припылённого, траченного большаком гонца, приволокшего с риском для жизни сверхважное донесение, – лучше не придумаешь. Чем еще объяснить наказ, переданный Ансэльмом? А в завершение представления оставалось только торжественно испустить дух «от полученных ран» у подножия величественного трона. И дивноокая Айрин, заламывая сахарные руки, скорбно объявит то последней жертвой, велев ошеломлённым подданным отныне сидеть в долине, а лучше сразу в землю закопаться.
Фладэрик поправил цепи при поясе, подтянул дублет, соорудил на лице подобие улыбки. Дивноокой придётся подождать. И кое-что объяснить своему народу.
Минуя одуревавший со скуки гвардейский караул на подступах к залу, Упырь готовился к придворному изыску, блеску аксамитов, мерцанью перстней и ядовитых глаз, к надменным шепоткам и виду светлоликой госпожи, а всё ж державное великолепие свалилось, как дрын из-за угла. И разрушения произвело соответствующие.
Часть 3. Равнсварт
«La prima di color di cui novelle
tu vuo' saper», mi disse quelli allotta,
«fu imperadrice di molte favelle.
A vizio di lussuria fu sì rotta,
che libito fé licito in sua legge,
per tòrre il biasmo in che era condotta…52»
«La Divina Commedia» di Dante Alighieri.
Глава 1. Дивноокая Айрин
Пространный Тронный зал купался в чадном сумраке и благовонных воскурениях. Огромные треножники коптили укутанный тенями свод, монолиты полированных колонн из вулканического стекла украшали пышные цветочные гирлянды. У витражных окон, одухотворяя сквозняки, дымили серебристый фимиам чародейные кадила. Пьянящий аромат тёк патокой через толпу осанистых вельмож, чьи вышитые сапоги безжалостно топтали духмяные охапки трав на глянцево отполированном полу. Исчадия крытых замковых садов, изобильных назло погоде и проискам садовников, испещрили пепельные стены розовыми кружевами.
На стенах проступали золотом текучие узоры – давно забытые, безгласные писания и образы, которых больше не хранила человеческая память. Вглядываться в колдовскую вязь не рекомендовалось. Она туманила рассудок хуже тинктур из дурнопьяна. А потому стены милостиво укрывали гобелены со сценами охот и битв, цветами и благородными животными.
Чёрный Трон Её Величества напоминал оборонительное сооружение, цитадель в миниатюре с резными подлокотниками, сквозь которые проросли колючие побеги розовых кустов. В шипастых переплетениях ветвей алели ранами багряные цветы. Искусно вышитые золотом атласные подушки в колючем окружении напоминали приманку очевидного капкана.
Мудрая Айрин не рисковала попрать сие опасное великолепие и неизменно говорила с подданными, позируя на фоне. К тому же, в жутком гнездовище исправно выводили нежные рулады яркие пичуги – любимицы Госпожи, слишком трепетные для этого мира, а потому исправно мрущие от ненароком брошенного взгляда или, не приведи Князь, чиха.
Адалин, не ко времени помянувший змей, усмехнулся. Уж где бы, казалось, им самое место. Но пресмыкающиеся гадины, здраво опасаясь конкуренции и уважая превосходящего врага, Королевы и её Дам избегали.
Птицы свиристели, цветы благоухали, в зале царило раболепное безмолвие, на время потеснив монаршие амбиции.
Ради затеянного представления совещание прервали, но снабдить ясновельможную толпу соответствующими предписаниями запамятовали, отчего Высшие растерялись. Удивлённо пялились на потрёпанного прелагатая, равнодушно вступившего под сумрачные своды, шелестели раззолоченными плащами и бестолково задирали породистые носы.
Адалин вельмож проигнорировал и уставился на витражи за тронной спинкой. Цветное стекло рассыпало радужные блики по антрацитовому глянцу каменного пола, напоминавшего поверхность обманчиво подёрнутого ряской омута в ночи.
Её Величество, князепосланная госпожа долины Олвадарани и хозяйка коронного замка, повелительница Вод и Птиц, предивная Айрин, девица – хах! – Равнсварт, в ожидании перебирала сахарными перстами косточки чёток.
Застывшие вокруг ряды Лучистых, Высших и динстманнов – контингент не самый гостеприимный, к непринуждённой обстановке не располагающий – отмалчивались. На задах, ослепляя самоцветным мерцаньем и исподволь пованивая чародейными притирками, боевым порядком выстроились Дамы.
Неодобрительное внимание самолюбию не льстило, но Упырь, стыдом не обременённый, реагировал спокойно. Остановился посередине зала и подождал, пока из недр зачарованного пола проступит колдовской узор. Золотая вязь, раскаляясь, сплетала дивные орнаменты и проявляла из потёмок Чёрный Трон в цветочном изобилии гирлянд. Зал задрожал жилами чародейного рисунка, как старческая длань – взбугрившимися венами. Заблестели выложенные тёмной шпинелью орнаменты, умащавшие подножие престола и пяты колонн. Зажглись светляками над трясиной драгоценности и самоцветные вышивки на шёлке-бархате вельможных одеяний.
Несравненная Айрин изволила улыбнуться. С изяществом и лёгкостью воплощённого совершенства.
– Моя Королева. – Упырь неспешно опустился на одно колено, покладисто пригнул в ритуальном поклоне голову, на деле избегая смотреть на самодержицу до срока.
– Адалин.
Лица Фладэрик не поднял.
Нежный голос ласкал слух свирелью и серебристо переливался беспокойством. Фладэрик, вынужденно внимательный, повадки Равнсварт изучил давно и крепко помнил. Чарующий перезвон, щекоча поставленными модуляциями, рисовал в воображении и невесомо розовеющие скулы, и пристально смотрящие синие глаза. Упырь намеренно расслабил челюсти: елейная шлёнда53 оставалась верна себе до кончика мизинца.
Попытка прожечь взглядом почтительно склонённую макушку успехом не увенчалась. Королева перешла к более активным действиям.
– Ты задержался, Адалин, – сообщил напевный голос.
– Сожалею, моя королева. – Фладэрик неприметно поморщился, проворно облизнул губы и откашлялся. Горло схватил спазм: точно медведь из берлоги отозвался.
По рядам Высших пошёл бродить ядовитым сквозняком шепоток. Придворные пока в оценке скромничали. Но Дамы уже шуршали крысиной стаей в подполе. Выглядел «старший Адалин» не то умертвием, случайно приблудившимся с Мрачных Холмов, не то самоходным пугалом. Являться пред монаршии очи в таком виде не следовало. Но Айрин затеяла очередной фарс нарочно.
– Тебя извиняет и оправдывает результат, – заметила правительница печально. Повисла многозначительная пауза.
Фладэрик поклонился ещё ниже:
– Благодарю, моя королева.
– Ты можешь подняться, – заметила Равнсварт благосклонно.
Вкрадчивый щебет пичуг и шелест придворных превосходно оттеняли дивный голосок. Окутывали душным сказочным ореолом и в мозги ввинчивались так, что голова кружилась.
Адалин неспешно распрямился. И поглядел на королеву.
Девица Равнсварт сегодня отдала предпочтение скромному туалету. Облачение Её Величества переливалось вышивкой всех оттенков ночи: от лунного серебра до загадочного индиго. Тёмный жемчуг витиеватыми узорами обтекал безупречное тело, блестящий мех опушки льнул к бархатным щекам. И все хвалебные эпитеты, все куртуазные изыски падких на преувеличения виршеплётов, что без устали прославляли её красу, меркли по сравнению с оригиналом. От изящных сапожек, погребённых под складками изукрашенного подола, до тяжёлой копны перевитых алмазными бусами медово-золотых волос – Айрин, по обыкновению, была ослепительно прекрасна.
И трогательно печальна. Огромные тёмно-синие глаза, почти чёрные в полумраке зала, широко распахнулись. На бледных скулах и правда проступал румянец. Маска пронзительной, утончённой скорби чрезвычайно шла прелестному личику.
– Ваше Величество.
Фладэрик предпочёл любоваться изощрёнными сплетениями колючих стеблей за плечиком девицы Равнсварт.
Правительница наклонила увенчанную короной голову:
– Тебе нужен отдых, Адалин.
– Как прикажет моя Королева. – Против отдыха Упырь не возражал. Но фарс затевался не для этого. – Ваше Величество желало меня видеть сразу по прибытии.
– Разумеется. – Трепетная безупречность ещё чуть-чуть похорошела, усугубляя нежную улыбку.
Упырь ожидал какого-то продолжения. Но Айрин молчала и прозрачно розовела скулами, чуть приоткрыв припудренные губки. У старшего Адалина паскудненько заныло между рёбрами. И отчаянно зачесался загривок, давно предвкушавший палаческий топор. Или шибеницу. Смиряя впечатления, блудный подданный пересчитал пунцовых чудищ, что прикидывались цветами. Слева Трон стерегла аж дюжина. Пауза затягивалась. Скоро и ясновельможная толпа неладное почует.
Королева разглядывала побитого прелагатая с плохо скрываемой смесью противоречащих друг другу эмоций. Фладэрик устало покосился на самодержицу. Волшебное видение лелеяло потайные страдания и улыбалось с ласковой задумчивостью менестрельей грёзы. В глазах-озёрах плескалось по утопцу.
– Благодарю тебя, Адалин. Я рада твоему благополучному возвращению, – голос ластился голодной кошкой. Исполинские розы почти напоминали пасти плотоядных бестий: того и гляди, облизываться начнут.
– Должен ли я присутствовать на Совете? – брякнул Упырь, тщась ухватить за хвост упорно норовившую ускользнуть реальность. Тёмные глазищи затягивали чёрными омутами. – И дозволено ли мне будет развеять… некоторые сомнения?
Вопрос был правомочным. Старший отпрыск Адалин являлся Высшим по праву наследования, главой Благородного Рода после смерти Тайдэрика. И чему возмущались в потёмках вельможные мужи, сверкая зенками, он не знал. Вернее, предпочитал делать вид, что не понимает. Дамы переваривали услышанное – им требовалось больше времени и, возможно, дополнительная информация.
Королева смотрела так нежно и светло, что на душе шакалы взвыли. Фладэрик снова опустил глаза. Девица Равнсварт задумчиво кивала. Тонкие, длинные пальцы, изредка задевая острыми ноготками резные бусины чёток, мерно накручивали круг за кругом. Едва уловимый звук мерещился особенно отчётливым в сонме приглушенных шумов.
– Я прочла твоё донесение, – заметила Айрин чуть слышно.
Выжлецовы откровения правительница изволила окрестить «донесением».
Фладэрик мысленно усмехнулся, принимая правила игры. Равнсварт невесомо улыбалась мягкими, как перина в княжьем тереме губами. Но глаз улыбка не касалась. И всё же выглядела королева бесподобно юной и обманчиво наивной. Красивее женщины Фладэрик, пожалуй, не встречал. Одна беда – за ослепительным фасадом скрывалось кое-что похуже ловчих ям.
– Они требуют пояснений, – отозвался Адалин, подумав.
– Разве? – улыбка заострилась. – Я всё поняла.
Фладэрик на миг прикрыл глаза. «Дивноокая Айрин» творила очередную заумь. На спытки не тащила, Хеминда или сразу палача из толпы не выкликала. И смотрела так, будто в зале больше никого и не было.
– Нет, моя Королева, – упрямо тряхнул неубранными волосами Адалин. За пазухой неприязненно заёрзал встревоженный, тонко чуявший хозяйское настроение Позёмыш. – Они требуют пояснений.
– Изволь, – задумчиво мурлыкнуло Величество, час от часу хорошея. Упырь моргнул, подумывая вновь опустить глаза: уж больно дивная картинка толкала на шальные подвиги. – Возможно, тебе стоит действительно всё разъяснить.
Адалин призадумался.
Насчёт девицы Равнсварт коронный прелагатай питал неоднозначные эмоции, подданному не приличествующие, а потому соображать приходилось быстро, а аудиенции опасаться больше заслуженного эшафота.
«Что ж тебе не сиделось в своём позолоченном теремочке? – подумал Фладэрик угрюмо. – Подобной девице к лицу прясть кудель в ожидании какого рыцаря да с дамами шушукаться. Желательно, о кружевах и вышивках, а не заморских ядах и прочих… подковёрных прелестях».
Не тут-то было. Адалин имел сомнительное удовольствие убедиться, что сия змея не только жалила, ещё и на расстоянии плеваться наловчилась.
– Мессир Адалин, – напевно позвала синеглазая правительница, чуть повернувшись, так что отблески пошли гулять по разукрашенному вышивками лифу. Юная нежность, не обременённая стыдом. – Фладэрик, – повторила дивноокая Айрин уже тише, словно прислушавшись к эху. – Я приму тебя сегодня сразу по окончании Совета. – Медовые губы ласково изогнулись.
Упырь отрывисто кивнул: личных аудиенций он терпеть не мог в основном потому, что, к собственной досаде, не мог за себя поручиться. Кусал сердито губы, кривил физиономию, но покладисто отыгрывал преданного вассала. Да так, что порой и сам верил. Пуще того, в хитроумно расставленных мережах державного очарования путался. О чём соратничкам его лучше б никогда не догадаться.
«Девица Равнсварт», Её Величество дивноокая Айрин постную гримасу проигнорировала. Прекрасный образ никуда не делся. Как и назначенная аудиенция.
Адалин кратко преклонил колено и решительно покинул зал. Красноречивое шипение досказало остальную картину. Ясновельможные болота полыхали.
***
Каменная Роза, замок большой и, бездна его забери, богатый, давал кров не только вельможному выводку, «цвету аристократии», ордам взалкавших монарших милостей подпевал с семьями, личной охраной, челядинцами, а то и фамильными привидениями, но и своре зверья, означенным «цветом» разводимого. Полчища те, зачарованные и обыкновенные, возглавляли монаршии любимцы. То были охотничьи чудовища о четырёх лапах с медвежьими капканами вместо пастей, суеверно нарекаемые дворней «собаками»; несуразные, отвратительные подчёркнутой противоестественностью химеры, похмельные творения обитателей Башни Мастеров; и голосистые пернатые, от нервных пеструх, что вкруг Трона надрывались, до громадных и плотоядных чёрных тварей, больше смахивавших на гибрид вороны с василиском.
Птице-ящеры хрипло орали за литыми, в руку толщиной, прутьями клеток, отчаянно скрежетали зазубренными клювами и высекали когтями искры. Где-то решётки погнулись от ежедневного террора свирепых узников. Где-то на металле проступили борозды и заусенцы. А дёрганные, исклёванные и едким помётом протравленные служки предпочитали перемещаться стремительными перебежками по зигзагообразной траектории. И всегда иметь под рукой дополнительные рукавицы, а лучше – ростовой щит, полный доспех и длинный железный прут.
«Птичий сад» Её Величества оставался местом скорее поучительным, чем гостеприимным. Несмотря на тщательную отделку, антураж и озеленение садово-парковых умельцев.
Тут-то Королева и изволила отдыхать от державных дел, вооружившись щипцами в полтора локтя длиной. Кокетливо помахивая ими над бадьёй и выбирая крысок пожирнее, девица Равнсварт потчевала жутких любимиц свежатинкой. Трапеза истошно верещала, столовавшиеся, сипло огрызаясь, сражались за подачки и с шипением разевали окровавленные зубастые клювы. Но клёкот завистливых и пока голодных товарок из соседних вольеров заглушал даже эти звуки.
Стайка Дам почтительно замерла под защитой узловатого, болезненно изогнутого дерева и пары цветущих кустов, где бдительно шуршала, злоумышляя впрок. «Лучина» Тэрглофф, Хэминдова сестричка, с одобрительной улыбкой наблюдала крысиную казнь. Аэлина Стимбор, горячо «любимая» их с Радэриком тётушка, чопорно стояла подле подружки и на правах родственницы обдала шквальным высокомерием, пронзив пришельца косым взглядом злобных глаз. Фладэрик предпочёл обеих прелестниц проигнорировать.
Дамы стоили здешних обитательниц. Кто больше напоминал обморочных заморских трясогузок, а кто, как эта сладкая парочка с Пирошиэлью за компанию, – оперённых василисков.
Подивившись точности обнаруженного соответствия, Адалин нарочито фальшиво, но изящно поклонился. Янарьед Пирошиэль хихикнула, похотливо сверкнув глазёнками. Бледная, невыразительная девица за её спиной залилась мертвенно-лиловым румянцем. Рядом с ослепительной порфироносной госпожой весь этот кружевной террариум смотрелся жалко. Именитые упырицы мало отличались от хрестоматийных описаний оных.
– Адалин, – нежно прозвенело от клеток сквозь жуткий грай.
Её Величество изволила сменить гардероб. С проворством, достойным лучшего применения, мрачная чернота переродилась выразительным, винноцветным багрянцем, глубоким и волнующим. Фладэрик почти устыдился: сам он употребил случайную передышку для иных целей, с благопристойностью имевших мало общего. Переодеться следовало если не из соображений галантных, то ради убедительности.