Tsitaadid raamatust «V.»
над головой, зеленя и уродуя все лица, сияли ртутные лампы, удаляясь асимметричной V к востоку, где темно и баров больше нет.
– Нет, – сказала она. – В смысле, да. Скрип, сказала кровать. Не успел никто сообразить: Щелк, сказала «лейка» Тефлона.
В одиночестве он сказал: – Мы просто взрослеем. Во Флоренции, в пятьдесят четыре года я был нахальным юнцом. Знай я, что Дузе там, этот ее дружок-поэт обрел бы опасного соперника, ха-ха. Беда лишь в том, что нынче, к восьмидесяти, я продолжаю обнаруживать, что эта проклятая война состарила мир больше меня. Нынче мир супится на молодежь в вакууме, считает, что ее нужно обращать, использовать, эксплуатировать. Нет времени на розыгрыши. Никаких больше Вайссу. Ах, ну что ж.
Ласки лгут, Язвы раздирают они на части. Либхен 132 , тут Стань мне готтентотом на этот вечер. В сцепке пут Поцелуй шамбока будет вечен. Любовь, мой юный раб, Не разбирает цвет – У черного и белого На глаз различий нет. И ты к моим ногам Разденься и пади. Хоть слезы осушил, Но вся боль – впереди.
