Loe raamatut: «Полк бессмертный, народ живой», lehekülg 5
Через час прилетел командир дивизиона, дядька в артиллерии грамотный и совершенно случайно незлой. Он залез с Ганжей на самый верх того самого Хазарова кургана, рассказывая, будто извиняясь, что все орудия у него задействованы на поддержке пехоты и контрбатарейной борьбе с «трипольцами», а вон та дорога из Старославянска на запад осталась неприкрытой. Причем его, командира дивизиона, спинной мозг чует, что они, «трипольцы», обязательно используют этот маршрут в самый ответственный момент. Поэтому Ганже предлагалось взять эту дорогу под огневой контроль с закрытой позиции, за курганом, и беспощадно массированным огнем и личной храбростью не допустить подхода трипольских резервов или выхода оных из намечающегося «котла».
– Да, Лева, кирдык бандерлогам намечается конкретный – разъяснил обстановку подполковник – И покуда ты стрелять будешь с закрытой позиции, в помощь тебе даю моего личного орденоносного артнаводчика Спиридона. На метизном заводе будет он сидеть с разведчиками. Не зацепи его, Христа ради. Давай Лева не оплошай!
Лева «не оплошать» очень хотел и изрядно волновался. И вот он – момент истины, боевая проверка на вшивость только что вылупившегося командира батареи! Затрещала радиостанция: артнаводчик наблюдает колонну бронетехники «дикобразной внешности», то есть обвешанной антеннами, не иначе какой-то штаб с узлом связи идет. Последовала порция координат с упреждением, расчеты орудий расторопно (откуда только шустрость взялась) навелись и замерли в ожидании команды. Лева тоже замер, вперившись в радиостанцию: стрельба с закрытой позиции по движущейся цели – штука чрезвычайно сложная, и многое в ней зависит от опыта и расторопности наводчика. «Залп!» – рявкнула радиостанция, «Огонь!» – рявкнул Лева, «Бабах!» – рявкнули орудия, послав три снаряда по крутой баллистической дуге.
С двух, посланных Власовым вперед, БТР взрывами сдуло антенны ,флаги и вездесущие ящики с водительским скарбом. Первая машина панически взвыла и понеслась прямиком в бетонную стену метизного завода, разбитое в мелкие стекляшки окно механика-водителя, не оставляло ему шансов, вторая машина зачавкала пробитыми напрочь колесами, сползла в кювет и нещадно задымила открытыми люками.
Опытный комбриг, хорошо знающий особенности артиллерийской стрельбы, услышав первый залп, сразу понял: 152 калибр, с закрытой позиции километрах в пяти-шести на север. Наводчик сидит где-то на метизном заводе или в монастыре напротив, туда снаряды не лягут. Значит, пока орудия перезаряжаются, у него есть секунд 20, чтоб проскочить открытый участок до заводского забора, а дальше почти километр цехов, за ними длинная сопка и еще длинней густая лесопосадка. Все! Ищи-свищи ветра в поле! И наводчик не поможет.
Следующие две машины, рванувшиеся под защиту метизного завода, подтвердили его расчет: замыкающий БТР прилетевшим залпом был опрокинут на бок, но впереди идущий сумел проскочить и с истерическим воем помчался на запад. Пора! Командирский механик навалился всем телом на педаль газа, желая казалось продавить броневой корпус насквозь. Умело повышая передачу, он резво разгонял тяжелую машину. Секундомер начал отсчет спасительных секунд!
Второй залп Левиной батареи оказался кастрированным: ближняя «Акация» не выстрелила. Взъерошенный очкарик-наводчик высунулся из открытого люка и контужено заорал в сторону Ганжи:
– Осечка! Сейчас я другой заряжу, быстро.
– Стой, придурок! -Ганжа сорвался с места и с выпученными глазами кинулся к машине -Стой! – запрещающе замахал руками. Нельзя сразу после осечки открывать затвор орудия! Может порох подмок, может капсюль затупил. Взрыв в «корзине» с экипажем мог раздаться в любой момент!
И Ганжа успел! А очкарик не успел, неловко зацепившись расстегнутой курткой за рычаг люка.
– Вперед! -скомандовал Власов и дизель БТР взревел, бросая машину в спасительную паузу.
– Выстрел! – взревел Лева и вдавил кнопку электроспуска, неважно куда полетел снаряд, важно, что он не разорвался в машине с экипажем и почти полным боекомплектом.
– Мать твою! – взревел «ветеран» СанСаныч, некстати оказавшийся возле ствола орудия.
А 152мм осколочно-фугасный снаряд уже летел к точке Судьбы. Она уже поставлена, нарисована. Эта точка невидимая отделяла быль от небыли, потустороннюю жизнь от поэтусторонней. И к этой же точке, бешено завывая и ускоряясь, неслась бронированная машина №315.Точка была весьма конкретная, выверенная Провидением до сантиметра, чуть в сторону и БТР судорожно вздрогнет, приняв на себя ударную волну и шрапнель осколков, один, влетевший в бойницу, лишь поцарапает ухо счастливчику, ударная волна всего лишь разобьет нос другому, слегка контузит третьего. Но точка была абсолютно точной. Двигательный отсек БТР номер 315 был напрочь разворочен двадцатикилограммовым стальным Возмездием, розочкой раскрывшим бронированные борта. Субтильный адъютант Власова умер мгновенно, осколок не поцарапал его уха, он влетел ровно в левый глаз, превратив мозг в бесформенное месиво. Связист получил четыре легких касательных ранения в голову и руки, пятый осколок попал в пах, перебив артерию. Потерявший сознание от контузии, он так и не понял, что произошло и через четыре минуты умер от потери крови. Механика изрядно посекло осколками, ударная волна разбила лицо о приборную панель, но к концу дня он лежал зашитый и перевязанный в городской больнице, не веря своему счастью. Власова выбросило через открытый люк наружу, в него попал один единственный двухсантиметровый осколок, раскаленный кусок металла перебил ему позвоночник у самой кромки бронежилета.
Орденоносный наводчик Спиридон на крыше сварочного цеха, собравшись уже выдохнуть с сожалением «Ушел-таки Власов, лиса подлая», осекся, помотал головой и удивленно крякнул: «Мистика, мля» и уже в радиостанцию вбил, как кулаком по столу: «Цель уничтожена!». Подумал и добавил: «Прими уважуху, снайпер Лева!»
Швец еще накануне, анализируя обстановку, каким-то необъяснимым чувством уверился, что именно у метизного завода завтра будет поставлена точка в бессмысленной авантюре Власова. И сумел убедить в этом свое командование. Командование разрешило ему устроить засаду на метизном и прикрыло его резервной батареей. Сразу после «осечного» выстрела Ганжы Андрей увидел, как оставшиеся две машины ВСУ, спешно развернувшись, скрылись в городе, и приказал прекратить огонь батареи. Прогнав своих бойцов собирать пленных и штабные трофеи, он выскользнул с метизного завода и бегом-ползком попетлял к БТРу номер 315.Изрядно удивился, обнаружив по пути, что возле передних разбитых бронемашин снуют монахи из монастыря (в кювете сидели что ли?).Они споро перебегали от одного тела всушников к другому: то, размашисто крестясь, читали молитвы над убитыми, то, потроша аптечки, перевязывали раненых. С чего они взяли, что обстрел закончился? То ли совсем «глухие» в военном деле, то ли подсказал кто-то сверху, ну совсем-совсем сверху!
Швец искал Власова. Подобравшись придорожными кустами к раскоряченному взрывом номеру 315, он услышал негромкий разговор.
– Больно мне, монах – Власов полулежал у переднего колеса БТР, вся корма которого была развалена прямым попаданием.
– Я тебе промедол вколол, сейчас полегчает – монах сидел на асфальте спиной к Андрею, но голос его был хорошо знаком. Игумен Ириней из монастыря.
– Да не телу больно, не чувствую я его, похоже позвоночник разбит. – полковник говорил натужно, невнятно, – На душе муторно.
– Не мудрено, полковник, многие беды ты натворил, столь многие, что и помочь тебе некому. В «скорую» я звонил, никто не ответил, всех ты разогнал. А вояки твои, оставшиеся, развернулись и деру куда-то дали. – речь игумена звучала приглушенно и с чуть заметной монотонностью, без какого-либо эмоционального надрыва – он явно понимал, что перед ним опасный жестокий недруг, но этот недруг умирает.
– А ты чего ж тут? – в тяжелом выдохе Власова послышалась некая заинтересованность, боль похоже немного отступила.
– Я – священник, мое дело помогать души спасать, а тело спасать не умею. Скажи, к месту ли я здесь, крещеный ли ты?
– К месту, поговорить хочется, в одиночку помирать жутко. – помолчал немного и продолжил, – Глупо как-то все: Киев до дури бессмысленный, выстрел этот случайный, улица … достали-таки они меня, «бессмертные», не верил я, а они дотянулись…
– Так почто полез-то сюда, полковник, ты же русский человек и на русских меч поднял. – минут пять прошло от взрыва, а будто давний многолетний разговор вели Ириней с Власовым, столь давний, что с полуслова понимал игумен невнятную, в себя направленную речь полковника.
– Какая разница, русский-нерусский. – Власов потянул ворот камуфляжа, Ириней кряхтя разодрал липучки его бронежилета. – Я воин, воевать только и умею.
– Воин…– с грустной иронией протянул Ириней задумавшись на секунду, вздохнул и мягко, будто малому ребенку прописную истину внушая, продолжил – Воин сирых да убогих защищает, тех, кто мочи не имеет за себя постоять, а ты убивать пришел. – игумен поерзал на асфальте, устраиваясь поудобней, и печально, беззлобно заключил – Злодей ты, удаль свою военную показать пришел. А кому она нужна кроме тебя, чай не бои кулачные на Масленицу. И ружья у тебя не игрушечные, и люди, убитые тобой, полежав чутка не встанут, штаны отряхнув домой не пойдут.
–Вколи еще промедола, монах – боль неумолимо возвращалась в подрубленное тело – Ты что же, монах, пришел проповедь читать или торжествовать над раненым врагом?
– Глупый ты, полковник, нет у меня врагов среди людей. – Ириней достал из лежащей рядом медицинской сумки шприц-тюбик и воткнул его в бедро раненого. – Покаяние пришел узреть, да помолиться за тебя.
– Да ну?! – последняя искра жизни позволила Власову почти весело усмехнуться – За злодея помолиться?
– Тьфу! Глупый ты еще раз! – в сердцах плюнул монах, не достучался он до этого полковника, не плюнул даже, обозначил только – За душу твою, гордыней попранную, молиться буду, не за грех.
– Не злодей я, старик… наполеон я пластилиновый…заигрался…
– Прости его, дурака, Господи – Ириней осторожно закрыл веки стекленеющих полковничьих глаз, перекрестился и затянул чуть слышно «Отче наш».
Через час все кончилось. Весть о смерти комбрига разнеслась по украинским батальонам со скоростью радиоволн военного диапазона УКВ, и оборона бригады посыпалась. Власовские войска просто побежали с позиций, обгоняя побитую технику и разрывы снарядов. Командиры бежали впереди, даже не пытаясь договориться с ополчением о прекращении огня и коридорах выхода.
Победа
За окном уже давно стемнело, Андрей с девушкой сидели на диване в гостиничном номере. На журнальном столике перед диваном тарелки, с остатками съеденного ужина, отодвинуты так, чтобы поместился ноутбук. Они в который уже раз просматривали видеоматериалы, перестраивали видеоряд: в любом, вроде уже законченном деле, хочется еще что-то поправить, подчистить, подшлифовать. Сегодня был длинный напряженный день и Лена очень устала, а еще она чувствовала, что кажется справилась с работой и это чувство расслабляло, разнеживало. Самое время сбросить одежду и, с чувством долгожданного удовлетворения, блаженно заснуть. Но Андрей все еще здесь, почему-то не догадался попрощаться до утра, а она почему-то не намекнула: мол, пора и честь знать. Ей было хорошо, и, не в последнюю очередь, потому что Андрей здесь, не попрощавшись до утра. Она незаметно для себя сползла по спинке дивана к плечу парня и глаза закрылись сами собой. Задремала, имела право. Но не прошло и минуты, как вдруг гневным рингтоном распетушился сотовый, аж подпрыгивая на столе от вибрации. Швец, уплывающий в нирвану от доверчивого девичьего прикосновения, нехотя ответил, напрягся, внимательно слушая собеседника, брови все сильнее хмурились.
– Понял, давай за мной, я пока обзвоню парней- закончил он разговор.
– Что случилось – испуганно взбодрилась Лена.
– Да в общем пока ничего. – Андрей быстро набирал номер – ты отдохни тут, а мне надо уехать по делам.
– Вот теперь точно отдохнуть не смогу, говори уже. – девушка энергично растерла лицо.
– В общем «бандерлоги» похоже провокацию решили устроить к годовщине разгрома, большой толпой прорываются к Старославянску, наши удержать не могут и стрелять не могут, эти придурки без оружия идут. Мы сейчас на сопках попробуем их затормозить, пока все команды пройдут, резервы подтянутся, руководство «прогрессивную общественность» на ноги поднимет.
– Я с тобой поеду, не возьмешь – пешком пойду. – в Ленке проснулся лихой бабкин, по отцовской линии, характер.
– Ладно, – времени на препирательства у Андрея не было – но находиться будешь у меня за спиной. С доврачебной медициной знакома?
– Справлюсь.
Спустя полчаса они стояли в предрассветной мгле жидкой цепочкой по гребню холма, пристально вглядываясь в сизый туман, пластавшийся между сопок. С востока подъезжали легковушки, оставляли по 4-5 человек и снова мчались в Старославянск. С запада, тяжело дыша, поднялся на холм десяток зло хмурых бойцов с линии соприкосновения с ВСУ. Закинув автоматы за спины, ополченцы угрюмо справились «кто командует» и молча ушли влево. Андрей, временно старший по званию, отправлял прибывших на фланги, растягивая линию. Помогало мало. Даже появившиеся два автобуса с городскими мужиками не смогли заметно загустить цепь.
Лена чувствовала: что-то будет, плохое, опасное, а что не знала. Пацаны вокруг сурово смотрели из-под лобья, но видно было, что тоже мало чего понимают.
А впереди в тумане шум какой-то послышался, гомон нарастал, все ближе и ближе. Прибежали, наконец-то, бойцы Швецовой разведроты. Грузовик с военными подъехал, с комендатуры, наверное. Мимо прошел сухощавый парень-кавказец в милицейской повседневке и в шапке густых черных волос, за ним – майор почему-то в летных погонах. Он то здесь с какого перепуга? Но Ленке они показались знакомыми.
Справа из темных сумерек кто-то мальчишеским голосом выдавил нервозно: «Стремно чего-то, пацаны, свалить бы отсюда».
«Я тебе свалю, пацан!» – весело бросил майор в темноту и неспеша последовал за кавказцем.
И тут в проплешине тумана метрах в ста перед жидкой цепочкой городских вывалилась плотная, отвратительно шевелящаяся масса, странная и страшная толпа: ряженые несуразно, крашенные мужики, девки в камуфляже, в татуировках каких-то бессмысленных, у кого-то «мазепинки» на голове, у кого-то рога коровьи, рожи небритые, пена желтая с них стекает, хохлы-оселедцы висячие у многих, даже у девок. В глазах рябило от разномастных камуфляжей, куцых немецких и румынских мундирчиков, черных пиджаков с белыми повязками на рукавах. И от всей этой толпы визг летел животный, вопли какие-то лозунговые. Толпа явно накручивала себя и шла целенаправленно, не смотря на внешний, вроде, хаос. В ужасе Ленка вглядывалась в желтые от ненависти белки глаз, уже, казалось, пожирающих ее, на руки, готовые разорвать ее тело, по горлу чиркающие, мол, дойдут и глотки всем порежут. И много их, мамочка моя, лезут и лезут из тумана!
Остановились метрах в двадцати. Визг поднялся пуще прежнего, и про «убер аллес» и про «понад усе», про демократию и толерантность, про права какого-то человека и про «америку с ними». В толпе было много иностранцев, слышались вопли на немецком, английском, еще на каких-то языках.
– Все, время ушло, свалить уже не получится, затопчут в трафарет, – зло прошипел Швец, по-бычьи нагнув голову – надо махаться. Безнадежно, но надо. Лена, вали назад!
Через секунду разъяренная разношерстная толпа бросилась на городской заслон. И понеслось! Парни-то у Швеца в разведроте не из ботанического музея были, кулаки замелькали в зубы, в печень, в мать-перемать и снова в челюсть…
– Тикай, дочка, отседа – сзади мягко, но уверенно кто-то отодвинул Ленку. Она ошарашенно оглянулась – когда успели-то? Позади было полно мужиков, молодых и не очень, в военной форме и гражданской одежде, они плотно упирались руками в спины передних. Все мощнее слышались выкрики справа-слева вперемешку с матюками: «В хобот ему, Саня! Не робей молодежь! Работаем парни! Кому прилетело – взад тащи, мать-перемать!»
Мимо растерянно пятившейся девушки, толкаясь, вверх поднимались группы мужчин, одетых в старую цвета хаки униформу, пилотки краснозвездные на голове, сапоги на ногах. Резервисты что ли?
– Ты чего тут шляешься без дела, деваха? – на Ленку из-под лобья смотрел дедок в солдатских галифе и застиранной серой рубахе санитара с завязками на спине.
