Loe raamatut: «Русская сага. Выбор. Книга первая», lehekülg 3

Быт деревни пятидесятых годов

Бытом убиты…

(Вальен Т.)

Новый век. Москва. Уютная квартирка. Ина отрывается от экрана ноутбука, идёт на кухню, варит кофе и любуется только что сделанным ремонтом. Ей нравится всё: стильная ванная комната, современная кухня со встроенной техникой, просторные уютные комнаты. Жизнь прекрасна. Не верится, что всего пятьдесят лет назад она жила в глухой деревне в маленькой деревянной избушке без всякого комфорта. Но она помнит ту жизнь, помнит деревню пятидесятых годов.

Быт был примитивным и тяжким. Бельё и одежду стирали в деревянном или оцинкованном корыте руками, потому что не было даже стиральных досок. Зимой его полоскали у колодца, а летом – в реке.

Полотенца, иногда и простыни, шили из грубого полотна, которое ткали долгими зимами. Летом на реке его стирали, укладывая на камни и выколачивая грязь плоской деревяшкой-праником, потом полотняные дорожки раскладывались на травке, где они сохли и отбеливались на солнышке.

На них, уже подсохших, ребятня любила поваляться и погреться после купания, оставляя следы не совсем чистых ног. Никто не задумывался над тем, как тяжко достаётся бабам эта стирка. Бабы ловили поганцев, стегали крапивой по голым местам, драли вихры, но ничего не помогало. Белое или цветное полотно, нагретое солнышком, притягивало к себе магнитом.

Всю еду варили в закопчённых до черноты чугунках или махотках, то есть чугунных или керамических горшках разной величины, от одного до семи литров. Под зевом печки на полках стояли такие же чёрные от копоти сковородки. Всё это засовывали в печь ухватами разных калибров. А уж вымывать все это богатство – сплошное испытание. Из моющих средств – мыло, сода, песок и крапива.

В каждой хате напротив печи у стены располагалась длинная скамья, на которой стояли ведра с водой и остальная хозяйственная мелочь, под ней – пустые огромные чугуны, которые заполнялись картошкой и кормовой свёклой для варки скотине.

С пяти утра вся жизнь женской половины семейства вертелась возле русской печи. Мужчины зимой выдавали сено корове и овцам, выносили приготовленную бабами мешанку свинье, сыпали зерно курам, таскали воду из колодца, расчищали дорожки от снега, ходили смотреть наряд на работу, а летом приводили в порядок орудия труда: грабли, вилы, косы.

Летом косой пользовались ежедневно, ей косили траву на лугах, рожь и пшеницу на полях. Она должна была быть острой, поэтому перед работой её надо было «отбить» молотком на самодельной наковальне, потом отточить. Стук молотков и «вжик-вжик» раздавался в каждом дворе.

К семи часам утра все садились за стол снедать, то есть завтракать. На столе лежал чёрный хлеб, нарезанный огромными ломтями, стоял чугунок с варёной картошкой, а рядом с ним миска с квашеной капустой и солёными огурцами. Душистые картофелины таскали деревянными ложками прямо из чугунка, руками кидали в рот капусту или с хрустом откусывали огурцы. Вторым вариантом завтрака были блины и огромная сковорода жареного сала. В восемь утра все уходили на работу, а мама начинала мыть полы и посуду.

Зимой было так холодно, что вода в вёдрах замерзала, а маленькие оконца полностью покрывались толстым пушистым инеем. Печь начинала отдавать тепло только часам к девяти, и окна начинали плакать. Ледяные слёзы стекали по верёвочкам в подвязанные к подоконнику бутылки.

Маленькой Ине спускаться с печки на чёрный грязный пол не хотелось, поэтому еду ей подавали на печь. На печке её и мыли, что было сущим наказанием, так как повернуться было негде. Остальные мылись редко и не на печи, а внутри неё! Как это у них получалось, неведомо. Собственные бани были редкостью.

Ине купили новенькие валеночки с галошами, и теперь она могла выходить гулять. На неё надевали шубку, шапку, туго-натуго завязывали на шее шарф, отчего подбородок задирался вверх, и выпускали на волю. Надменное положение подбородка войдёт в привычку, с которой она и пойдёт по жизни.

Зимняя деревня пустынна, только протоптаны дорожки от каждой хаты к колодцу. И она без малейшего стеснения стала ходить в гости во все хатки, расположенные на их улице. Её приходу радовались, но потом усаживали на скамейку и забывали, а она с интересом наблюдала незнакомую для неё жизнь.

Женщины и малые дети перебирали (скубли) овечью шерсть, вытаскивая из неё грязь и мусор, потом её надевали на огромную расчёску и начинали одной рукой тянуть нить, а другой наматывать её на цевку. У некоторых были прялки с колесом, которое вращали ногой! Зрелище удивительное.

Ткацкий станок она увидела только в одной их хат. Процесс появления из ниток длинных однотонных или цветных дорожек завораживал. Старики плели из ивовых прутьев пузатые корзины, латали дырки на валенках, пришивая на задники дерматин, чтобы галоши не протирали их.

Во дворах кололи дрова для растопки печей, без них торф не загорался. В других хатах вся семья тёрла картошку на самодельных тёрках, сделанных из прохудившихся, потом пробитых гвоздями вёдер, добывая из клубней крахмал.

Один раз за зиму приезжали в деревню специалисты, которые валяли-катали валенки. Это было целое событие. В дом врывались страшные дядьки, командным голосом разгоняли всех по углам, по середине хаты сооружали огромный стол и начинали процесс изготовления валенок. В жутко едком каустическом пару на столе раскладывали овечью шерсть, запаривали её кипятком, мяли, катали и получался валенок!

Года через два появились усовершенствованные керосиновые лампы со стеклом и угольные утюги. Ине нравилось наблюдать, как мама гладит бельё. Сначала она брала утюг, похожий на маленькую печку, в нём разжигала угли, махая им во дворе из стороны в сторону, а когда дым исчезал, начинала гладить бельё и одежду. Ине она доверяла обрызгивать вещи водой изо рта. Как память о цивилизации мама хранила привезённый электрический утюг, который пригодится только через несколько лет.

Истинным наказанием была добыча воды. Сначала её доставали из колодца при помощи сооружения под названием «журавель» – это длинная жердь, закреплённая серединой на столбе. Голова – ведро на цепи, хвост – тяжёлый противовес. Пустое ведро на цепи опускалось в колодец, противовес помогал достать его, уже наполненное водой. Воду переливали в свои вёдра, вешали их на пружинистую деревянную дугу, называемую коромыслом, и на плече несли домой. Нести двадцать литров на одном плече было трудно, поэтому вся эта тяжесть перемещалась на два плеча ближе к шее, пригибая носильщика наполовину к земле. Воды для всего хозяйства надо было много, поэтому для дома приносили два ведра, а для скотины, мытья полов и стирки наполняли бочку во дворе. В шестидесятых годах деревянные колодцы заменят на бетонные и поставят коловороты с цепью, в семидесятых поставят колонки.

Дощатые некрашеные полы мыли тряпкой из мешковины, отдирая грязь веником из прутков, драчом. Если хорошо постараться, то пол желтел и сиял до первого человека, зашедшего в хату. Сапоги или валенки с портянками домочадцы обували утром и снимали только перед сном. Грязь с улицы липла к ним, и на полу сразу оставался след из всего того, по чему ходил весь день хозяин. Зимой пол мыли редко, после чего мама обычно просила входящих снимать галоши, но утром большой семье, бесконечно шастающей из хаты во двор и обратно, было не до этого.

Мама, избалованная китайскими хоромами и поварскими шедеврами в столовой, долго не могла привыкнуть к такому быту и молча страдала. Главная хозяйка баба Ольга тоже молчала и хмурилась, обучая городскую невестку управляться с хозяйством.

– Не тяни! Перевернёшь! – изредка ворчала она, когда мама пыталась вытащить ухватом из печи огромный чугун с водой для мытья посуды. – Сначала приподними! Смотри, как надо!

Маленькая полусогнутая, она ловко совала ухват под чугун, наваливаясь на него всем телом, и вытаскивала его, не пролив ни капли воды.

Ина крутилась под ногами обеих, стараясь тоже заглянуть в жерло печи. Бабушка её иногда шугала, иногда не замечала, и тогда у неё появлялась шишка на лбу от этих дурацких ухватов. Баба Оля была суровым учителем, но и мама оказалась хорошей ученицей.

Поскольку Ина отказалась есть общую еду, мама была вынуждена готовить ей отдельно. Пришлось купить керогаз, чтобы не толкаться вдвоём с бабой Ольгой возле печи. С покупкой керогаза проблем не было, а вот особое меню для дочери приготовить было не из чего, потому что нормы сдачи продуктов государству были грабительскими. Снесли куры яйца или нет, но норму сдать надо. Надой молока от первотёлки маленький, тогда сдай весь. А из чего сметану делать? Не выполнил норму, жди кары. Кары баба Ольга боялась, кур резать запрещала, омлет каждый день – роскошь, как и сметана.

Ина помнит, как по деревне ездил заготовитель на телеге, когда он останавливался перед их хатой, она выбегала к нему первой. Хмурый дядька принимал банку с молоком и специальным прибором измерял его жирность, а яйца просвечивал, возвращая обратно с мутным нутром. Ещё по деревне ездил тряпичник…

Ина продолжала воротить нос от общей еды, и бабушка сдалась, оставляя крынку молока для образования сметаны и десяток свеженьких яиц. Мама теперь кормила её картофельным пюре со сметаной, омлетами, творогом, полученным из скисшего молока, потом приучила есть тёртую морковку с сахаром и гоголь-моголь. Супы на курином бульоне она готовила редко, всё-таки резать кур, несущих яйца, было жалко всем, но их заменял молочный суп. На третье стали варить взвары из высушенных яблок. Этот взвар нравился ей больше молочного киселя, который делали из крахмала и молока. Она порозовела и перестала болеть.

После того, как мама вывела клопов, Ина стала спать на тёплой лежанке, служившей широкой ступенькой для залезания на печь. Там, в тёмной пещере, спали бабушка, тётя Таня и дядя Миша. В кровати под двумя тёплыми верблюжьими одеялами барствовали папа с мамой.

Бабушку Ина боялась, она была похожа на бабу-ягу: скрюченная спина, нос, достающий верхнюю губу, несколько сохранившихся зубов во рту. Она почти не разговаривала, но много и непонятно бурчала что-то себе под нос, высказывая недовольство. Её слушались все. Потом Ина выросла и поняла, сколько горя и печали пережила на своём веку её бабуля, сколько непосильных трудов легло на её плечи. Уже согбенная и старая, она всё ещё работала на огороде с весны до поздней осени, занималась хозяйством, пока дети были на работе. А тут приехал сын с семьёй и «безрукой» невесткой на её голову, командуют, умными себя считают.

Папа уходил на работу к девяти часам, он чем-то и кем-то руководил, иногда приносил пайки. Только после этих пайков бабушка добрела. Теперь вместо молока можно было пить душистый китайский чай с колотым сахаром, не экономя последний. Консервные банки с тушёнкой и рыбой открывались по праздникам, как драгоценные шкатулки. Из свежего пайкового мяса мама делала котлетки, отваривала макароны, но только для доченьки. В деревне даже макароны считались дорогим баловством.

Хлеб пекли сами, что было нелёгким занятием. В каждом доме была дежка – деревянная кадочка, в которой на воде и дрожжах замешивалась мука, после чего она ставилась на печку. Утром в подошедшую опару добавляли муку и вымешивали тесто, которое снова должно было распухнуть, подойти. Потом его раскладывали на сковороды и совали в жарко натопленную печь. Через некоторое время испечённый хлеб вынимался, раскладывался на лавке, укрывался рушником и сверху обрызгивался водой, чтобы верхняя корочка стала мягкой.

Белый хлеб пекли только к праздникам, потому что муки высшего сорта было мало. Обычно зерно со своего надела и выданное на трудодни везли на мельницу в другое село, где и мололи. Жерновов на мелкий помол часто не было, радовались и крупному. Белый хлеб из пшеничной муки был роскошью.

Мама осмелела и купила маслобойку, чтобы делать из сметаны масло. Маслобойка представляла собой узкую высокую деревянную кадочку с движущимся внутри вверх-вниз поршнем с дырочками. В кадочку заливалась сметана, с трудом собранная за месяц, и начиналась работа по сколачиванию сметаны в масло. Колотили поршнем по три-четыре часа, пока не образовывался небольшой кусочек масла. Его хранили в холодной воде и смазывали им блины только для ребёнка.

Узнав, что мама шьёт на машинке и вяжет спицами носки с пяткой, варежки с узором и детские шапки с помпонами, её «зауважали», хотя мастериц по кружевам и вышивке было полдеревни. Мама всю зиму вязала, выполняя заказы в обмен на яйца и сметану. Потом мама стала шить на заказ платья, юбки и кофты, что стало дополнительным доходом семьи. Даже баба Ольга стала смотреть на неё по-доброму.

Ина хорошо помнила первую весну в деревне и свой день рождения. Мама нарядила её в шикарное китайское платье и пригласила на праздник её двоюродных сестрёнок и соседских девочек-сестричек, которые жили в доме напротив бабушкиного. Так она подружилась с детьми семьи Балабанов, от которых и получила первые уроки жизни.

Первые уроки

Не укради.

(Библейская заповедь)

После дня рождения у Ины появились первые друзья – дети семьи Балабанов. Сам Балабан занимал очень выгодную должность в каком-то «Райпотребсоюзе», поэтому у них был новый дом с двумя комнатами и сенями, покрашенный забор и палисадник, в котором росли цветы. За сараем был даже туалет, сделанный из досок, которого у бабушки Ольги не было. Летом солнышко появлялось сначала на скамейке у их дома, поэтому Ина садилась на неё и ждала, пока Балабан и его жена уйдут на работу, чтобы соединиться с подружками.

Старший сын Яша и три девочки, восьми, шести и четырёх лет, с раннего утра до позднего вечера загружались заданиями. Яша шёл ловить рыбу на речку, девочки убирали дом, подметали двор, копали и чистили молодую картошку на вечер, мыли по два ведра старой из погреба и засыпали в огромные чугуны для варки свинье, приносили из колодца воду и наполняли ей огромную бочку. Только после этого наступала возможность пойти, наконец, в гости к Ине. Но тут приходил с рыбалки Яша и приносил угрей, все начинали их чистить, а потом вспоминали, что надо ещё идти на луг за щавелем.

Ина с огромным удовольствием крутилась рядом с ними, наблюдала непосильные для неё труды. Очень редко, не сделав и половины всех дел, девчонки сбегали в их дом поиграть в невиданные игрушки: плиту, шкафчики со столовой посудой, машинки, куклы. Наступал вечер. Первой приходила с работы Балабанка. Однажды она обнаружила, что бочка для воды пуста, и стала стегать деток вожжами, очень напугав присутствующую при этом Ину.

– Мама их не любит? И меня тоже побьёт? – спрашивала она сквозь слезы свою мамочку, прибежав домой.

– Любит, но бьёт, – вздыхала мама. – А тебя не тронет.

Мамочка, как она любила её! И вдруг однажды мама её предала. А случилось это уже следующим летом. Как всегда, Ина пошла к подружкам в гости и увидела на столе линейку, обыкновенную школьную, которая чем-то её заворожила. Она долго крутилась вокруг неё, потом схватила и побежала домой. Мама сидела за столом и шила что-то на машинке.

– Мамочка, не говори, где я, – умоляюще крикнула Ина, оглушённая своим поступком, и юркнула под кровать.

Тут же следом за ней вбежали три сестрички и наперебой закричали:

– Тётя Маруся, где Ина? Она украла у нас линейку!

Буквально накануне они «спёрли», как бурчала бабушка, что-то из набора игрушечной посуды. Маме пришлось идти и просить вернуть. Детям всыпали по первое число, посуду вернули и запретили ходить в гости. Теперь злорадству девчушек не было предела, и они с пылким восторгом жаловались на Ину.

– Ина под кроватью, – спокойно сказала им мама.

Сестрички ринулись под кровать, где лежала она, свернувшись комочком, зажимая в руке сокровище, добытое преступным путём. Её вытащили на божий свет, вырвали линейку и с победным видом удалились, а мама посмотрела на неё очень грустными глазами.

Ина в этот момент впервые ненавидела её. Она, как она могла выдать её?! Они же самые любимые друг у друга! Ещё толком не зная такого понятия, как предательство, Ина прочувствовала его до самой глубины своего существа. А мама сказала:

– Доченька, мне так стыдно за тебя!

– Им можно, а мне – нет?

Совсем не эти слова хотелось сказать, они просто выдавились из неё. Выдавились, потому что душила обида, огромная обида на маму, которая её, родную, выдала не родным!

– Никогда, слышишь, никогда не бери чужого! Никто не любит воришек, даже мамы.

И Ина заревела так горько, и сердцу было так больно. А мама не успокаивала, а продолжила шить, что потрясло ещё больше. И подружки, которые её любили, с такой злобой тащили из-под кровати и больно щипали. И мама не заступилась!

Дня два Ина переживала обиду, а на третий подружки пришли в гости с добрыми улыбками, и от их улыбок обида мгновенно исчезла. Мама посмотрела, как дружной гурьбой они побежали играть на улицу, и весело засмеялась.

Но урок «не бери чужого» запомнился Ине на всю жизнь.

Сестрёнка Валя Женина

Кумир – это предмет обожания и слепого поклонения.

(Википедия)

На второй день прибытия в деревню открылась дверь, и в избу вошла девочка немного старше Ины с беззубой улыбкой до ушей. Это была Валя, дочь старшего папиного брата Васи. Она стала для неё на много лет подружкой, поводырём и защитницей в незнакомом деревенском мире. Незаметно Валя заменила ей даже маму и очень скоро превратилась в кумира. Так сказала мама папе, а Ине она объяснила, что кумир похож на Бога, которому молится баба Ольга.

Как диковинную куклу водила Валя нарядную младшенькую двоюродную сестрёнку по деревне и показывала всем. Деревенские бабы разглядывали её, щупали «порепаными»² пальцами тёмных рук нежную ткань платьев с вышивками и кружавчиками, просили прочитать стихи, спеть китайскую песенку и охали. Летом они с ней и другими девочками играли чаще всего на чердаке, строили свои комнаты, готовили праздничные обеды из яблок и угощали гостей. Валя бдительно следила за сохранностью всех игрушек Ины, иначе деревенские девочки давно бы их растащили.

Яблоки… Дети начинали их есть ещё в зачаточном состоянии. Крошечные зелёные яблочки были горько-кислыми, но они поедали их с нездоровым аппетитом, потому что за зиму у детей накапливался огромный дефицит витаминов. Поедалась вся первая зелень, начиная от кислицы, заячьего чеснока, щавеля, первых пёрышек лука. Потом приходила очередь раннего турнепса, корма для свиней, оранжевых хвостиков прореженной морковки. Но зелёные яблочки диаметром в сантиметр Ина вместе с детьми пожирала больше, чем сотни плодожорок. А понос после этого пиршества к тому времени уже не считался болезнью.

Дом Вали находился на другом конце деревни. Она, как и все дети, была загружена делами. На ней висели два младших брата-карапуза Витя и Миша, стадо гусей, два козлёнка с козой. Утром она выгоняла гусей на луг, привязывала там же козу верёвкой к колышку, отпускала на волю братишек и принималась за множество дел, наказанных мамой. После их выполнения она бежала к Ине.

Мария Михайловна долго наблюдала за их играми и поняла, что только Вале можно доверить своего несмышлёного ребёнка. Ина однажды услышала, как мама, разговаривая с папой, сказала:

– Удивительно, она старше Ины на два года, а такая самостоятельная и ответственная.

– Так в деревне все дети такие, – рассмеялся отец и добавил, – пора и нашу дочку отпустить на волю.

И мама разрешила Ине самостоятельно ходить в гости к сестрёнке на другой край деревни. В обед они несли на луг козе с козлятами ведро с пойлом, забегали на речку искупаться, потом обедали, играли, а вечером шли разыскивать гусей и гнали их домой, захватывая козу с козлятами. Дома обычно начинался самый настоящий переполох. Надо было успеть нарвать крапивы за сараем, порубить топором, смешать с мукой и наполнить кормушку свиньи и тазик гусей, напоить козлят, найти братьев.

Они ставились по очереди в корыто с холодной водой и отмывались от пыли и грязи. Малыши экзекуцию выносили молча, уже чистенькими садились за стол, уминали по краюхе чёрного хлеба с молоком из алюминиевой кружки и залезали на печь. А их старшей сестре надо было ещё постирать в той же холодной воде их одежду.

От Вали Ина, избалованное и капризное чадо, тоже получила незабываемые уроки. Однажды они играли в догонялки во дворе дома, развеселились и разошлись не на шутку. Валя упала, а она схватила её за косы и поволокла. У неё и мысли не было, что это очень больно, пока то же самое не проделали с ней.

Был шок от боли и обиды, зато мгновенно пришло понимание, через какие границы лучше не переходить. Она и до этого случая смотрела на старшую сестрёнку с восторгом и обожанием, а после такого жестокого урока Валя стала для неё непререкаемым авторитетом. Ещё одна заповедь была вбита в её голову: не делай больно другим, чтобы в ответ не сделали больно тебе.

В деревне был один единственный пасечник, которого считали куркулём. Он возил мёд на рынок и, видимо, был очень богат. Деревенским его цены на деликатес были не по карману. Основным лакомством для большинства детей были «мазонки»: ломоть чёрного хлеба, политый подсолнечным маслом и посыпанный крупной солью, так как мелкой здесь отродясь не видывали. В магазине она, грязно коричневого цвета, хранилась в огромном ларе. Ещё в магазине продавали спички, мутное подсолнечное масло из бочки, ржавую селёдку и сахар большими кусками. Считалось счастьем покупка подушечек-карамелек, слипшихся от долгого хранения, или печенья, отсыревшего и пахнущего плесенью.

Однажды дядя Вася помог в чём-то пасечнику и получил баночку мёда. Ина помнит, как взяла большую ложку, а Валя сказала строгим голосом: – Мёд ложками не едят!

Ина тогда беспрекословно подчинилась авторитетному указу и стала, как и сестра, скромненько макать блином в лужицу мёда на тарелке. Дома она спросила у мамы: «Почему нельзя есть мёд ложкой?» Мама засмеялась и ответила, что большими ложками не едят ещё икру, чёрную и красную.

Ина икру не помнила, зато помнит, как Валя закручивала верх чулок на палочку, чтобы не сползали вниз. У Ины был пояс для чулочек, она никак не могла понять, почему у Вали нет такого. В доме старшей сестры она впервые взяла в руки веник и научилась подметать пол.

Тётя Женя, мама Вали, была красивая, стройная и строгая. Поражал цвет её глаз, неописуемо небесный, какой с трудом найдёшь в палитре синих цветов. В роду их семьи почти у всех глаза были просто голубые, у кого светлее, у кого темнее, а цвет глаз тёти Жени завораживал светлой лазурью неба ли, моря?

Могучий молодец Вася с кудрявым русым чубом привёз её из очень далёкой деревни после долгих ухаживаний. Вся история их любви была похожа на красивую сказку. Тётя Женя, гордая и независимая от любых пересудов и сплетен, завоевала искреннее уважение односельчан, но ни с кем близко не сходилась. Она редко улыбалась и никогда не смеялась так заливисто, как её мама, и была похожа на Снежную Королеву из книжки с красивыми иллюстрациями. Даже её дочку в деревне звали Валя Женина, а не Васина.

Дядя Вася побаивался как её словесного осуждения, так и недовольного молчания. Тётя Женя была родом из зажиточной семьи, поэтому ей было трудно привыкать к жизни в хатке с одной комнатой. Но даже в одной комнате всегда был идеальный порядок.

Лет через пять дядя исполнит желание любимой жены и построит новый дом, сарай, баню – всё, как у всех, но чуть лучше. Валя под руководством мамы умела и еду приготовить, и дом убрать. В их семье подвести мог только дядя Вася.

Помнится, приходят они с Валей в их ещё старый дом перекусить, а дядя Вася не на работе! Сидит он у окошка, и слёзы текут по его щекам…

– Пап, что случилось? – спрашивает Валя настороженно. – Может, что с Иваном?

Старшего сына Ивана проводили служить по традиции в морской флот, попал он в Находку, где и остался после службы. Письма от него ждали месяцами, каждый день встречая почтальона с огромной надеждой на весточку. Ожидание, особенно тёти Жени, было таким сильным, что отзывалось даже в её детском пустом сердце. Ина представляла тётю голубицей из сказки о Василисе Прекрасной, которая летит через леса и моря к своему сыночку Ванечке.

На вопрос дочери дядя Вася ответил философски:

– Если от сынка письма нет, значит, у него всё хорошо. – Потом всхлипнул и страдальчески сказал, – А вот муху, доча, жалко… Смотри, застряла между рамами и скоро помрёт.

– Муху тебе жалко, а маму не жалко? Увидит тебя пьяным, расстроится. Ты же обещал!

– У кума был, поросёнка резали. Как не выпить? И домой «свежатинки» принёс. Доча, и мамку жалко… и мушку жалко… и письма нет… и мамка будет ругаться.

– Так лезь на печь и засни, а я скажу, что ты приболел, – нашла выход Валя.

– Вот, молодец, доча, спасибо. Хорошо придумала.

Дядя Вася утёр слезы, последний раз постучал пальцем по второй раме, вставленной под зиму, за которой билась в предсмертных муках довольно жирная муха, и заплетающимися ногами побрёл к печке. Только тогда Ине стало понятно, как на деле можно любить и беречь маму.

Подражала она Вале во всём. Та могла спокойно поцарапать или порезать палец и не заплакать: сорвёт подорожник, плюнет на него и на рану прилепит. Пошли по ней бородавки висячие какие-то, так она перевяжет их ниткой, а через день-два те отваливались сами, даже ранки не оставалось. Ина искала у себя такие же, но не нашла. Валя научила её ходить босиком. Идут они на луг за щавелем сразу после дождя, Валя шлёпает босыми ногами прямо по огромным тёплым лужам, а ей, обутой в красивенькие туфельки, приходится их обходить. И луг мокрый…

– Да сними ты такую красоту! На праздники будешь обувать. Ходи босиком! – говорит сестричка.

– Я пробовала, но уколола ногу. Было очень больно!

– Привыкай!

И Ина привыкала. Года через два она уже могла ходить босыми ногами по жнивью, которое топорщилось иглами скошенной ржи или пшеницы, а сухие колючки осота впивались даже в огрубевшие пятки. Уже скоро Ина превратится из неженки в нормального деревенского ребёнка.

Развела их разница в возрасте. Валя стала ходить в клуб на танцы, потому что выглядела очень взрослой, но её негласная защита чувствовалась всегда. Потом она поступит в техникум, очень удачно выйдет замуж за высокого стройного молодого человека, и её замужество обрастёт легендой.

Сначала будущий муж долго ухаживал за её подругой по комнате, красивой вертихвосткой: кровать вечно не прибрана, обеда приготовить не может, только танцульки и кавалеры в голове. И пригляделся парень к её подружке с голубыми глазами и пышными пшеничного цвета волосами, которая уступала по красоте подружке, но умела и готовить, и порядок в комнате навести. Пригляделся… и женился! Так говорили бабы на свадьбе, мол, жених сам им рассказывал.

Выросла и Ина, уехала из тихой деревеньки, закрутилась собственная биография. Только из писем матери она узнавала все новости маленькой родины.

Очень важным событием был приезд из далёкой Находки Ивана, о чём в последнем письме написала мама. «Работа у него денежная рыбацкая, навёз подарков. Женя и Вася счастливы были свидеться со своим сыночком.

Но Иван приехал домой помирать: сильно простудился на путине, а лечение у врачей не помогло. Женя, оказывается, знает множество народных рецептов. Ваню парили в бане в большой бочке в травах целительных, поили отварами, и уже через неделю он пошёл на поправку».

Ина прочитала письмо, взяла на работе отгулы и поехала к родным, только чтобы увидеть легендарного брата и счастливую тётю Женю. Сын привёз ей в подарок необыкновенную овчинную безрукавку: мех вокруг рукавов, вокруг всех полочек и по низу. Где только Ина не искала такую же безрукавку для своей мамы, но в те времена так и не смогла найти, даже в Москве.

Иван оказался красивым и умным парнем, с которым можно было беседовать на любые темы. Он много шутил, смеялся. Но большое горе уже подбиралось к их семье, и случится оно с Валей…

Детская дружба сродни любви. Это необъяснимое тайное чувство к старшей сестрёнке сохранится в её сердце на всю жизнь.