Мир до нас: Новый взгляд на происхождение человека

Что же заставило людей отправиться за пределы Африки? Для этого могло быть несколько взаимосвязанных причин, о части из которых мы можем лишь догадываться, поскольку они вращаются вокруг человеческой мотивации, желаний и действий, которые мы никогда не сумеем доподлинно выяснить или восстановить. Я подозреваю, что одним из факторов могла стать величина популяции. В тропиках группы охотников-собирателей многочисленнее, чем в областях с более умеренным климатом. По мере увеличения численности групп возрастает и вероятность обособления от них отдельных подгрупп^{38}. Для выживания требуется все бóльшая территория, и как раз это могло спровоцировать экспансию. Вероятно, свою роль также сыграли изменения климата и обычай людей следовать за мигрирующей дичью. Когда климат становился более влажным, человека начинали привлекать области, ранее малопригодные для жизни, а при обратных изменениях обжитые земли делались жарче, высыхали, и людям становилось куда труднее находиться там. Все это могло стимулировать в человеческих группах тягу к перемене мест. В такие периоды неустойчивых климатических условий популяции вполне могли дробиться. Перемены климата служили постоянным фоном для раннего периода истории человечества.

Людям, покидавшим Африку, по каким бы причинам это ни происходило, предстояло приспособиться ко множеству новых условий окружающей среды: резким холодам ледникового периода, пустынным и полупустынным ландшафтам Центральной Азии, более теплому и избыточно влажному климату тропических дождевых лесов – и, в довершение всего, преодолеть самый труднопреодолимый из барьеров – открытое море. Поскольку раскопки преимущественно проводились в умеренной зоне Евразии, нам немало известно о том, как первобытные люди обживались в более холодном климате. Но лишь сравнительно недавно археологи приступили к исследованиям в густых тропических дождевых лесах, которые людям необходимо было пересекать, чтобы добраться до таких мест, как Австралия. В процессе миграции им неизбежно приходилось сталкиваться с новыми опасностями, угрожавшими самому существованию их популяции, и вырабатывать новые способы приспосабливания к непривычной обстановке.

В 2003 г. я в составе экспедиции, возглавляемой Греймом Баркером из Кембриджского университета, работал в Великой пещере Ниах, скрытой в дождевых лесах острова Борнео (Малайзия). Археологическая стоянка Ниах расположена близ входа в обширную пещерную систему, пронизывающую известняковый массив Гунунг Субис, который находится примерно в 15 км от современного побережья Южно-Китайского моря. В 1950-х гг. ее открыл блистательный Том Харрисон, который вместе со своей женой Барбарой проводил там раскопки в 1950–1960-х гг.

Том Харрисон поистине является живым воплощением знаменитого героя-археолога Индианы Джонса. Во время Второй мировой войны, в которой наряду с Великобританией участвовали страны Содружества, он в тылу врага осуществлял координацию действий даяков – охотников за головами, вооруженных отравленными дротиками и духовыми трубками против японских оккупационных сил. В ходе этих партизанских действий было убито и взято в плен более 1500 вражеских солдат. В мирное время он стал куратором Саравакского музея в Кучинге и первым развернул работу по спасению орангутанов и находившихся под угрозой исчезновения черепах^{39}.

В феврале 1958 г. Харрисоны совершили самое знаменитое из своих открытий – обнаружили череп анатомически современного человека, известный как «глубокий череп». Я занимался датировкой черепа и содержимого культурного слоя, который был извлечен в ходе раскопок. Выяснилось, что возраст «глубокого черепа» составляет 42 000–44 000 лет, и, таким образом, он является одним из древнейших останков Homo sapiens, обнаруженных за пределами Африки. Другая группа экспедиции стремилась выяснить, каким образом эти люди сумели успешно колонизировать биом дождевого леса. Как им удалось выжить и приспособиться к окружающей среде? Микроскопические частицы древесного угля, пыльцы и крахмала, извлеченные из отложений в пещере, позволили установить, что трудности, с которыми приходилось справляться группам первопроходцев, не ограничивались условиями влажных тропических низинных лесов; они сталкивались и с целым рядом других физико-географических факторов. В частности, находки говорят о наличии в этих местах горных лесов, саванн и степей. Судя по всему, доисторические колонисты всерьез приложили руку к расчистке леса и контролю за его распространением с помощью огня^{40}. В пищу они употребляли свиней, варанов, обезьян-лангуров и макак. Охотясь, ниахские люди, судя по всему, пользовались ловушками (вероятно, ловчими петлями), а также, возможно, дротиками и стрелами. Они охотились на орангутанов, сухопутных и морских черепах, собирали пресноводные ракушки, фрукты, коренья, клубни и орехи и добывали сердцевину саговой пальмы. Большие ямы, обнаруженные в Ниахе, могли служить для обработки растений, содержащих высокоядовитые кислоты, – такой способ до сих пор практикуют жители дождевых лесов^{41}.

Следы жизни «современных» людей обнаруживались и в дождевых лесах других местностей. К примеру, на Шри-Ланке были найдены неопровержимые доказательства существования лука и стрел уже 48 000 лет назад, а также возможного применения ядов на острие метательного оружия из обезьяньих костей^{42}. Мы находим фрагменты орудий, которые, вероятно, применялись для плетения веревок из растений и обработки звериных шкур. Из этого может следовать, что местные жители умели пользоваться сетями. Обычно мы связываем древнейшие археологические свидетельства ношения одежды с выживанием в холодном климате, но вполне возможно, что в тропических лесах она предназначалась для защиты людей от насекомых, переносящих целый ряд болезней^{43}. На Суматре следы присутствия «современных» людей датированы временем 65 000 лет назад^{44}, и каждое подобное открытие приближает нас к выводу, что наши «современные» предки сумели очень рано приспособиться к новым условиям окружающей среды. В прошлом же многие исследователи считали, что люди могли расселиться в этих регионах лишь много, много позже.

Стоит также отметить, что следы обитания «современных» людей в древние времена мы находим не только в дождевых лесах Юго-Восточной и Южной Азии, но и возле берегов Средиземного моря, в Австралии и в холодной Сибири. Пытаясь понять, что же способствовало столь широкому распространению вида, некоторые исследователи используют термины «генералист» и «специалист», кратко характеризующие свойства, благодаря которым людям удавалось освоиться в самой разнообразной окружающей среде и приспособиться к крайне специфическим условиям жизни^{45}.

Итак, научные данные свидетельствуют о том, что некоторому количеству людей случалось покидать Африку раньше, чем предполагала традиционная модель «Из Африки II», – определенно более 120 000 лет назад – и что, вероятно, таких исходов было несколько^{46}. Но ранний исход не привел к широкому распространению групп людей по Евразии и заселению Австралии. Скорее всего, первопроходцы вымерли и начисто исчезли, а массовое рассеивание людей по всем областям Евразии, Юго-Восточной Азии и «большой Австралии» началось лишь 50 000–60 000 лет назад.

Среди причин, мешавших людям постоянно оставаться на одном месте, могла быть конкуренция. Возможно, главную роль здесь сыграло присутствие многочисленных популяций неандертальцев и других видов людей. Я считаю, что фактор может быть и один, но толкование у него не единичное. На мой взгляд, до начала распространения по Евразии с ее широчайшим климатическим и географическим разнообразием Homo sapiens должны были обзавестись значительным количеством новых, передовых технологий, которые и обеспечили им выживание и процветание. В частности, в более холодных регионах Евразии нельзя было обойтись без теплой одежды из размягченных шкур и меха, утепленной мехом обуви и даже лыж. Чтобы приспособиться к новым, более трудным для жизни внешним условиям, например в дождевых лесах, требовались новые способы охоты, от каменных наконечников для метательных орудий, обладавших большей пробивной силой, до луков со стрелами^{47}, ловчих ям, силков и сетей^{48}. Без всего этого жизнь в наиболее суровых районах мира была бы невыносима, если не вовсе невозможна. Но как бы там ни было, археологические находки наглядно показывают, что, достигнув определенного уровня развития, «современные» люди сумели адаптироваться и преуспевать в жизни. Мы видим, что, начиная с той эпохи, люди расселялись по совершенно несхожим с точки зрения условий необъятным просторам Евразии, в значительной степени проявляя себя как инвазивный вид^{49}. Отслеживать сквозь пространство и время пути этих людей чрезвычайно сложно, и все же мы медленно, но верно приближаемся к воссозданию картины того, как это происходило. Группы Homo sapiens, покидавшие Африку, рано или поздно встречались с людьми, имевшими общих с ними предков, но отделившимися сотни тысяч лет назад. Из них мы лучше всего знаем неандертальцев.

3
Неандертальцы выходят на свет

В один августовский день 1856 г. в долине близ немецкого города Дюссельдорф было сделано случайное открытие, навсегда изменившее наши представления об истории происхождения человечества. В долине (по-немецки – thal, «таль») многие годы добывали известняк, и к тому времени залежи были уже почти выработаны. Оставалось взорвать последний массив – крупную скалу с двумя маленькими пещерами, расположенными на высоте 20 м над рекой. Добраться до пещер было непросто, а потому их подрыв оставили на самый конец. Горняки спустились с вершины скалы по вертикальному обрыву и заложили взрывчатку в пещеры, чтобы приступить к разработке камня. Перед тем как заложить заряд, они взялись за лопаты, намереваясь расчистить пещеру от мусора и мелких камней. Содержимое пещеры было бесцеремонно сброшено с обрыва. Но вдруг один из рабочих заметил в слежавшейся грязи что-то необычное.

Рис. 5. Места археологических раскопок и стоянки в Европе и на Ближнем Востоке

Первым на свет показался череп, а затем несколько трубчатых костей: две бедренные кости, несколько костей руки, обломки таза и ребер. Горняков, думавших только о заработке, останки нисколько не заинтересовали, и кости вместе с мусором полетели в пропасть. Чуть позже хозяин каменоломни Фридрих Вильгельм Пипер собрал бóльшую часть костей в деревянный ящик. Среди друзей Пипера был местный учитель Иоганн Карл Фульрот, любитель естествознания. Пипер частенько обращался к нему, когда в долине обнаруживалось что-то любопытное. Найденные кости Фульрот с первого взгляда опознал как человеческие. Пипер перепугался, решив, что останки могут быть недавними и принадлежать, скажем, жертве убийства, но Фульрот заверил его, что кости очень древние и наверняка не заинтересуют полицию.

Череп походил на человеческий, разве что надбровные дуги были очень массивными, гораздо больше, чем у любого из людей нашего времени. Впоследствии Фульрот показал кости Герману Шаафгаузену, антропологу Боннского музея, который и сообщил о них миру в статье, опубликованной в 1858 г.^{50}

Других ученых, размышлявших об этих останках и их природе, больше всего занимал вопрос их возраста. Через два года Фульрот, пытаясь разузнать подробности о том, как именно лежали кости и что их окружало, разыскал двоих горняков, работавших в пещере, Луиджи и Алессандро. К сожалению, для этого разговора он взял с собой юриста, но не запасся ничем из того, что могло бы развязать языки его собеседникам, – ни деньгами, ни выпивкой. Возможно, именно по этой причине рабочие заявили, что ровным счетом ничего не помнят о том событии^[10]{51}.

Долина называется Неандерталь – долина Неандера, и останки, конечно же, принадлежали представителям самой знаменитой из всех «прочих» ветвей человеческого рода – неандертальцам. Скелет, являющий собой типовой экземпляр, или голотип, неандертальца, называют «неандерталец 1», или «Фельдхофер 1»^{52}. Таксономическое название вида – Homo neanderthalensis.

Мне кажется весьма удачным, что слово «неандер» в переводе с греческого означает «новый человек». Известие о том, что в Европе некогда обитал человек иного типа, «новый человек», потрясло науку того времени. Господствовавший в те годы расовый подход к классификации групп людей по внешнему облику, предполагаемому поведению и интеллекту сформировал, что неудивительно, сильно искаженный и полностью ложный взгляд на человечество. Белых европейцев (мужского пола) ставили выше всех остальных. Африканцев и австралийских аборигенов воспринимали по большей части как дикарей или в лучшем случае как народы примитивной культуры. И разумеется, едва открытые неандертальцы отлично вписались в категорию «примитивных».

Однако после еще одного открытия – в 1909 г. во Франции был обнаружен почти полный скелет Старика из Ла-Шапель-о-Сен – стало ясно, что, судя по форме затылочной части черепа, неандертальцы были куда ближе к нам, нежели к так называемым пещерным людям, какими их представляет популярная культура^{53}. И хотя художественная реконструкция изображала Старика (вообще говоря, ему было не более 45 лет) звероподобным, сгорбленным и откровенно тупым, что-то в нем все же притягивало взгляд. Я вспомнил об этом в 2006 г., когда зашел в парижский Музей человека, чтобы получить там для датирования образцы знаменитых кроманьонских скелетов «современных» людей. В ходе моего визита хранитель этой уникальной коллекции спросил, не хочу ли я осмотреть подвал музея, где хранятся самые ценные экспонаты. Конечно, я обеими руками ухватился за это предложение. Мы долго спускались в пыльном служебном лифте и в конце концов оказались среди шкафов и ящиков, большая часть из которых была заперта на висячие замки. Из них одно за другим появлялись ценнейшие сокровища доисторической Франции: черепа различных эпох, красивые статуэтки Венеры и в конце концов, к моему великому изумлению и восхищению, не что иное, как череп Старика. Я взял его в руки, пристально рассмотрел и увидел то же самое, что до меня неоднократно отмечали многие: почти полное отсутствие зубов, причем выпали они еще при жизни человека, а не после смерти. Ему, несомненно, было очень трудно собирать и потреблять пищу, и он не мог обойтись без помощи своих сородичей или более обширной группы людей. Он попросту не сумел бы выжить в одиночку. На примере Старика из Ла-Шапель мы видим, что с точки зрения взаимоотношений и социальной поддержки между нами и неандертальцами было больше сходств, чем различий. И все-таки насколько неандертальцы были похожи на нас? Являются ли они нашими эволюционными предками или между нами нет родства? Если верно второе, то какие контакты связывали нас с ними в более позднее время? Почему неандертальцев больше нет на свете? Обо всем этом ученые спорят (и порой весьма ожесточенно) уже более 150 лет.

Было установлено, что у нас с неандертальцами примерно 530 000 лет назад действительно был общий предок, но затем наши пути разошлись, и неандертальцы в основном стали жить в более холодном климате Северной Евразии, где развивались отдельно, тогда как мы большую часть своей эволюционной истории провели в Африке. Следовательно, неандертальцы были нам не эволюционными предками, а двоюродными братьями. Что же касается более поздних времен, то тут неандертальцы исчезли со страниц европейской палеонтологической летописи, и случилось это практически в то же самое время, когда в те места, по всем признакам, явились «современные» люди. В этом совпадении многие ученые увидели причинно-следственную связь, определявшуюся, вероятно, нашим превосходством в когнитивном и технологическом развитии. На протяжении полутора веков эта теория рассматривала неандертальцев как эволюционный тупик. Главным доводом в ее поддержку служил тот факт, что мы выжили, а они – нет.

Однако исследования нескольких последних десятилетий показали ошибочность этой точки зрения. Благодаря новым археологическим открытиям, усовершенствованной технологии раскопок, тщательному анализу старых музейных коллекций и применению передовых научных методов, место, отведенное неандертальцам в нашей эволюционной истории, кардинально изменилось. Выяснилось, что мы сильно недооценивали неандертальцев; с точки зрения культуры, общественного устройства и технологического развития они были гораздо ближе к нам, чем мы думали раньше.

Возьмем в качестве примера режим питания и рацион. Очень долго предполагалось, что диета неандертальцев была крайне однообразной и преимущественно сводилась к мясу крупных и средних травоядных животных, без той всеядности, которая считалась свойственной явившимся им на смену Homo sapiens. Свидетельства повышенного потребления мяса сначала были получены из археологических раскопок, а затем более чем убедительно подтверждены исследованием содержания в человеческом костном коллагене изотопов углерода и азота, из которого следовало, что неандертальцы были плотоядными с самого верха пищевой цепи, то есть питались главным образом мясом^{54}. Однако существует мнение, что они были не столько добычливыми охотниками, сколько падальщиками.

Всеобщее восприятие неандертальцев как вида, сумевшего успешно адаптироваться к холоду, вроде бы подтверждало эти выводы, тем более что у всех групп охотников-собирателей, живущих в наши дни в холодной арктической зоне, мясо является едва ли не единственным продуктом питания. Полагали, что эта диета должна была оставаться практически неизменной и не иметь почти никаких добавлений на протяжении очень длительного времени. Интересно, что, опираясь на эти данные, ученые делали заключения о социальном устройстве неандертальского общества. Так, например, бытовало мнение, что у неандертальцев могло не быть того разделения труда по половому признаку, которое часто встречается в группах охотников-собирателей: мужчины охотятся, а женщины добывают и готовят пищу из растений, клубней и т. п. Исходя из того, что рацион неандертальцев в основном состоял из мяса, предположили, что оба пола должны были одинаково участвовать в охоте и в поисках падали. Отсюда был сделан вывод, что «современные» люди имели значительное преимущество перед неандертальцами, поскольку женщины Homo sapiens могли добывать самую разнообразную пищу. Сторонники этой теории упускали из виду, что в сегодняшних группах с преимущественно мясным питанием, например у инуитов, существует явное разделение труда по половому признаку^[11].

Необходимо учитывать, что неандертальцы жили на огромной территории с широчайшим разбросом климатических и географических условий, и потому неудивительно, что в разных местах их обитания сильно различался и их рацион. Это принципиально важный момент, поскольку теперь мы знаем, что соотношение мяса и растительных продуктов в рационе сильно варьируется в зависимости от климата. В более теплом климате охотники-собиратели склонны потреблять все больше разнообразной растительной пищи^{55}. Кроме того, ни одна общность людей не в состоянии выжить на одном только мясе; несомненно, они время от времени должны были есть какую-то растительную пищу.

Рис. 6. Ступня неандертальца из Эль-Сидрона

Недавние исследования позволили установить, что именно так оно и было и рацион неандертальцев действительно был не столь однообразным, как считалось прежде. Например, в Южной Испании нашлись доказательства того, что неандертальцы добывали себе пропитание в море: они охотились на тюленей и дельфинов, ловили рыбу и ракообразных, собирали моллюсков^{56}. В Греции и Италии были обнаружены свидетельства охоты на черепах, птиц и, так же как и в Испании, сбора моллюсков и ловли ракообразных^{57}. Исследования зубного налета неандертальцев под микроскопом позволили выявить крахмал и фитолиты, а также следы семян, фруктов, орехов и овощей^{58}. Выяснилось, что неандертальцы употребляли в пищу чечевицу, водяные лилии, фисташки, клубни, дикие злаки, фиги, грибы, семена из сосновых шишек, мох и многие другие неожиданные продукты^{59}. Определенно, их рацион не сводился к одному только мясу. На мой взгляд, упомянутое мнение сложилось из-за большого количества костей животных, которые неизменно обнаруживались на стоянках неандертальцев, и отсутствия иной информации о продуктах питания – растительные вещества очень плохо сохраняются в археологических летописях.

Что же еще ели неандертальцы? В Эль-Сидроне, что на севере Испании, археологи обнаружили неоспоримые свидетельства страшного события, произошедшего 49 000 лет назад. В 1994 г. спелеологи нашли в одном из пещерных залов человеческие кости. Сначала решили, что это останки жертв гражданской войны 1930-х гг. Но оказалось, что они гораздо старше. В ходе последовавших раскопок были извлечены кости, по-видимому, 13 неандертальцев^[12]{60}. Выяснилось также, что кости были перенесены туда из какого-то другого участка пещеры, но смерть всех людей – мужчин, женщин и детей – произошла одновременно, в результате одной катастрофы. Что же стало причиной их гибели? Тщательное изучение костей позволило установить, что все они сплошь покрыты сотнями мелких порезов, оставленных каменными орудиями, а часть из них сломана или расколота. Помню, как я занимался радиоизотопной датировкой этих костей, перебирал их одну за другой и рассматривал порезы, сломы и сколы. Я видел кости целой неандертальской ступни, так и вросшей в осадочную породу там, куда она когда-то была отброшена. Из датировки почти точно можно было сделать вывод, что неандертальцы из Эль-Сидрона были убиты и съедены другими неандертальцами.

Голод ли был тому причиной? Или проводился какой-то ритуал? Об этом можно только догадываться. Впрочем, по имеющимся данным, каннибализм не был для неандертальцев редким явлением. Археологи нашли немало человеческих останков со следами примитивной мясницкой обработки, и точно такие же следы обнаруживались на костях самых разных животных^{61}. По моему мнению, это говорит о том, что группы или стаи неандертальцев могли враждовать между собой, убивали и, случалось, поедали друг друга. Напрашивается мысль, что такие конфликты могли быть вызваны борьбой за доступ к лучшим охотничьим угодьям или за более удобные пещеры, но подобные гипотезы практически не имеют убедительных доказательств.

Сравнив Homo sapiens с неандертальцами, мы увидим некоторое сходство в адаптивной стратегии обоих видов; да и вообще, те и другие, судя по всему, не так уж сильно различались между собой. Мне кажется, что различия в рационе, если они вообще существовали, могли определяться скорее условиями обитания и досягаемостью ресурсов, нежели поведенческими особенностями и способностью добывать пищу. Обычно неандертальцы, вероятно, питались тем, что подвернется^{62}, ориентируясь на доступные ресурсы, в том числе и ограниченные сезонными изменениями. Из этого следует, что они не могли обойтись без каких-нибудь зачатков планирования и организации жизни, что, в свою очередь, позволяет нам краем глаза взглянуть на социальную структуру неандертальского общества и возможные связи в нем.

В постоянно расширяющемся своде данных о способностях к сложной адаптации встречаются и совсем новые, полученные путем биомолекулярных исследований зубного налета сведения о том, что неандертальцы могли использовать растения для лечения болезней. Один из неандертальцев Эль-Сидрона страдал от зубного абсцесса. В налете на его зубах были выявлены молекулярные соединения тысячелистника и ромашки. Эти горькие растения практически лишены питательной ценности, и обнаружение их следов во рту древнего человека наводит на мысль, что они могли применяться в лечебных целях^{63}. Древняя ДНК и белки, извлеченные из того же зубного налета, убедительно сигнализируют о присутствии салициловой кислоты – действующего вещества аспирина, которое содержится в коре тополя. Я долго думал о том, довелось ли Старику из Ла-Шапель получить подобную заботу и лечение. Надеюсь, что да. Особь из Эль-Сидрона, вероятно, также страдала диареей, вызванной бактериальным заражением. На самолечение с использованием природных антибиотиков указывают обнаруженные цепочки ДНК, связанные с плесенью Penicillium, которая вырабатывает пенициллин^{64}.

За последние 10 лет повышенное внимание уделялось и другим аспектам адаптации и образа жизни неандертальцев. К числу наиболее заметных объектов археологической летописи относятся каменные орудия. Европейские неандертальцы создали целый комплекс орудий из камня, который назвали мустьерской каменной культурой, или индустрией, по названию пещеры Ле-Мустье во Франции. Для мустьерской эпохи, соответствующей среднему палеолиту, характерен метод изготовления орудий, называемый техникой леваллуа и практиковавшийся примерно 250 000–300 000 лет назад. Леваллуа – это довольно сложный метод изготовления красивых закругленных кремневых орудий; название он получил по западному пригороду Парижа, близ Сены, где впервые были найдены такие орудия. Сначала куску камня придавалась приблизительная форма желаемого орудия – изготавливался так называемый нуклеус. Заготовка походила на панцирь черепахи со слоистой выпуклой стороной. От основания этого выпуклого нуклеуса одним ударом по так называемой ударной платформе отсекалось орудие-пластина, тоже выпуклое с одной стороны. Орудия леваллуа отличаются от схожих изделий старшего возраста гораздо более длинной режущей кромкой. Мы пока не знаем точно, где либо кто первым начал изготавливать орудия по методу леваллуа, – их находили на африканских археологических стоянках 300-тысячелетней давности, – но связывают эту технологию преимущественно с неандертальцами^[13]. Есть мнение, что отсутствие значительных – общекультурного уровня – изменений в каменных инструментах неандертальцев объясняется малой способностью этого вида людей к новаторству. Впрочем, на это есть простые контраргументы: эти орудия, во-первых, полностью соответствовали их потребностям и, во-вторых, были чрезвычайно долговечными.

Между тем выяснилось, что неандертальцы были гораздо изобретательнее, чем думали, и у них существовали и иные, более сложные технологические методы изготовления орудий. Примерно 72 000 лет назад в поселении Умм-аль-Тлель (Сирия) неандертальцы нагревали комья битума и с его помощью, судя по всему, приклеивали леваллуазские острия к деревянным копьям^{65}. Находки из других мест говорят о том, что неандертальцы использовали березовый деготь для изготовления рукояток орудий или для насаживания наконечников на древки. Нам известно, что неандертальцы умели делать костяные лощила, вероятно являвшиеся основными орудиями для обработки шкур и размягчения кож^{66}. А ведь еще сравнительно недавно считалось, что этим навыком владели только Homo sapiens. Теперь мы знаем, что это не так, и вполне возможно, что наши прямые предки научились обрабатывать шкуры именно у неандертальцев.

Археологическая летопись неблагосклонна к другим материалам, использовавшимся для изготовления орудий, прежде всего к дереву, но благодаря удачному стечению обстоятельств до нас все же дошли образцы предметов из этого недолговечного вещества. Так, в 1990-х гг. при раскопках в Шёнингене (Германия) потенциальная значимость дерева для древнего человека подтвердилась обнаружением девяти прекрасно сделанных копий, дротика, обожженной палки и обоюдоострого орудия, найденных среди останков забитых лошадей; возраст находки составил примерно 300 000 лет^{67}. Изначально деревянные орудия были заложены на берегу древнего озера, сохранились в его иле и были извлечены при открытой разработке месторождения бурого угля. Должно быть, их изготовили не неандертальцы, а Homo heidelbergensis или гоминины какого-то другого вида, но, как мне кажется, тогда эти технологии широко применялись всеми древними людьми. Можно лишь гадать, сколько подобных предметов не выдержали испытания временем и потому никогда не попадут в руки археологов.

Правда, выбор пищи и орудий вовсе не обязательно говорит о сложной умственно-поведенческой организации. Могли ли неандертальцы мыслить символами или абстракциями? Умели ли они творить, запоминать сны или шутить? И если разница между нами и ими состояла именно в этом, то могла ли она стать причиной нашего выживания и их исчезновения?

Археологам приходится делать выводы о типовом поведении на основе артефактов и материалов, а это очень и очень непросто. Исследуя археологические материалы, мы видим на самой заре раннего верхнего палеолита в Европе, около 45 000 лет назад, распространение таких предметов, как просверленные зубы, подвески из ракушек, украшенные резьбой кости и резные статуэтки, наблюдаем использование пигментов и красителей, наскальную живопись. Все это приблизительно соответствует времени возникновения Homo sapiens. Подобные предметы и украшения имеют особое значение, так как позволяют нам составить некоторое представление о человеческом сознании, и в частности о том, что мы называем поведенческой, или когнитивной, сложностью. Сложные символические объекты дают возможность обмениваться информацией и даже передавать ее на большие расстояния. Символы могущественны; их можно использовать для сплочения людей, для создания иерархии внутри сообщества и отображения статуса в рамках этой иерархии, для связи и объединения людей, находящихся далеко друг от друга. Системы такого рода обладают огромными преимуществами. Например, в случае тяжелой экономической или жизненной ситуации они могут принести пользу одним группам в ущерб другим. Общее самосознание и способность объединяться повышают вероятность оказания помощи при необходимости, а также позволяют всерьез рассчитывать на поддержку со стороны соплеменников. Устойчивые связи между группами также могут предохранить небольшие группы охотников-собирателей от опасного для популяции инбридинга и обеспечить сохранение генетического разнообразия. Кроме того, поддержание связей на значительных расстояниях и образование социальных общностей может содействовать сохранению и распространению культурных новшеств, которые могли бы исчезнуть, если бы судьба конкретной группы сложилась несчастливо и она вымерла. Такое многоуровневое устройство общества играло роль одного из главных двигателей успешной миграции и рассеивания по всему миру групп охотников-собирателей, что резко снижало плотность населения и обеспечивало эффективную передачу идей и знаний во времени^{68}.

Внезапность, с которой в Европе в эпоху раннего верхнего палеолита начали появляться символические артефакты самых разных типов, была воспринята учеными как свидетельство относительно быстрого наплыва и расселения «современных» людей и сопутствующего ему исчезновения неандертальцев. Зачастую предметы верхнего палеолита связывают лишь с «современными» людьми. Но действительно ли они связаны исключительно с нами? Археология получает все больше сведений, опровергающих это мнение. Таким образом, можно сделать вывод, что не только Homo sapiens были способны к такому продвинутому поведению.