Loe raamatut: «Красный дракон»

Font:

Сердце человека – Милосердие,
Жалость и Печаль – его лицо,
Любовь – его божественное тело,
Покой – его бессменная одежда.

Уильям Блейк, из цикла «Песни невинности» (Божественный образ)

Сердце человека – Бессердечность,
Ревность с Завистью – его лицо,
Ужас – его дьявольское тело,
Тайна – его вечная одежда.
Сердце человека – голодная бездна,
Лицо человека – закрытая печь,
Тело человека – кузница огня,
Одежда человека – кованое железо.

Уильям Блейк, из цикла «Песни опыта» (Божественный образ).
Перевод на русский язык Ларисы Васильевой

1

Усадив Крофорда за небольшой столик, стоявший в нескольких шагах от полоски прибоя, Уилл Грэм предложил ему стакан чая со льдом. Джек Крофорд оглянулся на старый, но очень симпатичный дом – его крепкие просоленные доски сверкали в ярком свете дня.

– Надо было поговорить с тобой еще в Марафоне, сразу как закончилась твоя смена на верфи, – начал Крофорд. – Здесь ты вряд ли захочешь об этом говорить.

– Джек, я вообще не хочу об этом говорить, – ответил Грэм. – Но раз уж приехал – выкладывай. Только без фотографий. Скоро придут Молли и Вилли. Я не хочу, чтобы они все это видели.

– Что ты об этом знаешь? – спросил Крофорд.

– Не много. Лишь то, что напечатано в «Майами геральд» и «Таймс»: месяц назад в Бирмингеме была убита семья, позавчера в Атланте – вторая. В обоих случаях почерк схожий.

– Не схожий, а одинаковый, – поправил Крофорд.

– Ложных признаний много? – осведомился Грэм.

– Сегодня после обеда звонил нашим, было восемьдесят шесть. Психи. Ни один не знает, что тот бьет зеркала и использует осколки.

– Чего еще не знают газетчики? – спросил Грэм.

– Убийца – блондин, правша, физически сильный. Сорок пятый размер обуви. Умеет завязывать беседочный узел. Работает в резиновых перчатках.

– Ну, об этом ты говорил в интервью.

– Замки открывать, видимо, не умеет, – продолжал Крофорд. – Последний раз, чтобы попасть в дом, вырезал стекло алмазом. Чуть не забыл, у него первая группа крови, резус положительный.

– Его что, кто-нибудь зацепил?

– Насколько нам известно, нет. Определили по сперме и слюне. Он относится к тем, у кого в секреторных выделениях содержатся антигены группы крови.

Крофорд посмотрел вдаль, на спокойную воду океана.

– Уилл, я хочу тебя спросить, – осторожно начал он. – Ты ведь видел газеты. А после второго убийства была куча телерепортажей. Неужели тебе ни разу не захотелось мне позвонить?

– Нет.

– Почему? – поинтересовался Джек.

– Бирмингемский случай описывали очень скупо. Убийство как убийство. Может, месть, а может, с родственником что-нибудь не поделили, – объяснил Грэм.

– Но после Атланты ты, конечно, понял, кто тут замешан, – возразил Крофорд.

– Да. Психопат, – согласился Грэм. – А не позвонил потому, что не хотел. Что я, не знаю, кто у вас там работает? Да таких криминалистов еще поискать надо. Тебе, поди, помогают и Гаймлих из Гарвардского университета, и Блум из Чикагского…

– В то время как некоторые продолжают чинить долбаные лодочные моторы.

– Вряд ли я на что-нибудь сгожусь, Джек. Я обо всем этом уже и думать забыл.

– Да ну? А двое последних, которых мы посадили? Ведь брал их ты.

– Да ладно тебе. Ничего особенного я не делал.

– Ничего особенного? Да ты же думаешь по-другому, не как все!

– Правильно, теперь ты будешь этот бред повторять…

– Постой, постой. Ты же выходил на них внезапно, ни с того ни с сего. Как? До сих пор никто не знает.

– Улики анализировал, вот как, – проворчал Грэм.

– Какие улики? Улики потом появились, после ареста. Ты вспомни, мы даже мотив установить не могли!

– Джек, у тебя неплохая команда. От меня особого прока не будет. Я нарочно забрался сюда, чтобы уйти от всего.

– То, что тебя ранили, я не забыл. Но сейчас ты вроде выглядишь нормально.

– А я и чувствую себя нормально. Дело не в том, что меня порезали. Тебя тоже резали.

– Резали, но не так сильно.

– Дело не в этом. Просто я решил поставить точку. Не могу объяснить почему.

– Не можешь больше на все это смотреть? Прекрасно понимаю, ей-богу.

– Нет, не смотреть. Смотреть просто приходится. Приятного, конечно, мало, но работать с трупами можно научиться, привыкнуть, что ли… А вот допросы, больницы… Когда все это стоит перед глазами, а нужно думать, думать, думать… Нет, не потяну. Смотреть еще бы смог, а постоянно об этом думать – уволь…

– Эти уже мертвые, Уилл, – произнес Крофорд, стараясь, чтобы голос звучал как можно теплее.

Слушая Грэма, Крофорд узнавал в речевом ритме и построении фраз свою собственную манеру говорить. Он замечал это за Грэмом и раньше, в беседах с другими. В напряженные моменты Грэм вдруг начинал как бы копировать собеседника. Поначалу Крофорду казалось, что Уилл делает это намеренно, рассчитывая разговорить собеседника, но потом он понял, что тот сам ничего не может поделать: это происходит помимо его воли.

Крофорд двумя пальцами вытащил из внутреннего кармана пиджака две фотографии и бросил их на стол изображением вверх.

– Уже мертвые, – повторил он.

Грэм на секунду задержал взгляд на его лице. Потом потянулся за фотографиями.

Перед ним были два любительских снимка. На одном – пруд. По склону берега поднимается женщина. В руках у нее – корзина для пикника. За ней идут трое детей и утка. На другом – семья вокруг праздничного торта.

Не прошло и полминуты, как Грэм положил снимки на стол. Пальцем он подвинул верхний так, что тот аккуратно совместился с нижним. Он отвернулся и посмотрел вдаль. У самой воды он увидел мальчика: сидя на корточках, тот что-то искал в песке. Рядом, по щиколотки в воде, стояла подбоченясь женщина и наблюдала за ним. Вот она повернулась к воде спиной, наклонилась и откинула влажные волосы с плеч.

Грэм некоторое время наблюдал за ними, словно забыв о Крофорде.

Крофорд понял, что приехал не зря. Он правильно выбрал место для разговора, теперь важно не показать радости.

«Похоже, поддается, – подумал он. – Теперь пусть дозревает».

Подошли три на редкость страшные дворняги и улеглись у стола.

– Это что такое? – спросил Крофорд.

– По-моему, это собаки, – ответил Грэм. – Сюда со всей округи приходят щенков топить. Тех, что посимпатичнее, мне удается пристроить. Те, что остаются, вырастают вот в таких.

– Довольно упитанные.

– Молли подкармливает. Она жалеет бродячих собак.

– Вы неплохо здесь устроились, – произнес Крофорд. – Сколько мальчику лет?

– Одиннадцать, – сказал Грэм.

– Славный парень. Вырастет – будет выше тебя.

Грэм кивнул.

– Отец у него был высокий… А жить здесь здорово, ты прав. Я хотел перевезти сюда Филлис, выйти на пенсию, обосноваться тут как следует. Надоело жить как перекати-поле. Она скучает – ничего удивительного. Все ее друзья остались в Арлингтоне.

– Кстати, передай ей, что я благодарен за книги, которые она мне приносила в больницу. Сам я не успел.

– Конечно, передам.

Прямо на стол сели две птички, видимо надеясь найти остатки джема. Крофорд смотрел на них, пока они не упорхнули.

– Очевидно, на этого типа влияет луна, Уилл. Джейкоби он убил в субботу, двадцать восьмого июня, в полнолуние. Двадцать шестого июля, позапрошлой ночью, – Лидсов. За один день до полнолуния. В следующий раз полная луна выйдет почти через месяц. У нас есть три недели, чтобы подготовиться к встрече. Не думаю, что ты сможешь спокойно сидеть и ждать, пока газеты сообщат о его новой вылазке. Черт возьми, Уилл, я ведь не проповедь читать приехал. Скажи, тебе не безразлично мое мнение?

– Конечно нет, – ответил Грэм.

– С твоей помощью у нас больше шансов быстро его взять. Так что давай седлай – и по коням. Поезжай в Атланту, в Бирмингем, посмотри, а потом приезжай в Вашингтон. Я же не предлагаю тебе вернуться в штат, – продолжал уговаривать Крофорд.

Грэм молчал.

Волны набегали на берег и откатывались назад. Крофорд помедлил, потом встал, накинул пиджак на плечи.

– Ну ладно, – сказал он, – поговорим после ужина.

– Оставайся с нами, – предложил Грэм.

Крофорд покачал головой.

– Не могу, – ответил он. – Мне будут звонить в гостиницу, еще надо кое с кем связаться. Передай Молли спасибо за приглашение.

Взятая напрокат машина Крофорда оставила после себя облако редкой пыли, осевшее на придорожных кустах. Грэм вернулся к столу. Он уже знал, что потом будет вспоминать последний день счастливой жизни на мысе Шугалауф именно вот так: стол красного дерева, тающие кусочки льда в двух стаканах, салфетки, разлетающиеся от ветра, и далекие силуэты Молли и Вилли.

Закат над мысом Шугалауф: неподвижные цапли и уходящий за горизонт солнечный диск. По лицам Уилла и Молли, сидящих на выбеленном морской водой бревне, выброшенном на берег, бродили оранжевые блики. Их спины отбрасывали фиолетовые тени. Молли взяла Грэма за руку.

– По дороге Крофорд заглянул ко мне в магазин, спросил, как сюда проехать, – сказала она. – Я пыталась до тебя дозвониться. Хоть иногда подходи к телефону. У дома мы увидели его машину, ну и свернули на пляж.

– Он о чем-нибудь еще тебя спрашивал?

– Да, поинтересовался, как ты.

– И что ты ему сказала?

– Сказала, что у тебя все в порядке и чтобы он оставил тебя в покое. Что ему надо? – спросила Молли.

– Джек хочет, чтобы я изучил улики, я ведь как-никак судмедэксперт. Ты видела мой диплом.

– Да, видела, когда ты заклеивал им дырку в обоях на потолке. – Она оседлала бревно, чтобы видеть его глаза. – Если бы ты тосковал о своей прежней жизни, о том, чем ты занимался раньше, ты бы сказал. Так мне кажется. Но ты же молчишь. С тобой сейчас легко и спокойно… таким я тебя люблю.

– Нам хорошо, правда?

Она зажмурилась, поморщившись, и Грэм понял, что сказал что-то не то.

Он хотел поправиться, но Молли продолжала:

– Работа с Крофордом пошла тебе во вред. У него полно людей, за ним все государство! Почему он не может оставить нас в покое?

– Я на следственную работу уходил из академии дважды. И оба раза работал под его началом. Те два дела даже для него были в новинку, а уж у него-то следственный стаж – ого-го! И вот опять… Психопаты такого типа – редкость. Ну а Крофорд знает: у меня есть… опыт, что ли.

– Да уж, – сказала Молли.

Рубашка на Грэме была расстегнута, и она видела шрам, пересекавший живот до самого паха. Выпуклый, шириной в палец шрам белел на фоне загорелой кожи.

За год до того, как Грэм встретил Молли, это ранение нанес ему ножом для резки линолеума доктор Ганнибал Лектер. Уилл тогда чудом остался в живых. Лектер – Ганнибал-Каннибал, как позднее окрестили его журналисты, – был вторым психопатом на счету у Грэма. Поправившись, Грэм уволился из Федерального бюро расследований, уехал из Вашингтона во Флориду и устроился работать механиком-мотористом на небольшую верфь в Марафоне. Грэм был знаком с этой работой с детства. Сначала жил в трейлере, пока не переселился к Молли, в ее старый уютный дом на мысе Шугалауф.

Грэм сел верхом на выброшенное прибоем бревно и взял руки Молли в свои. Грэм почувствовал, как под его подошвами ступни Молли зарывались в песок.

– Видишь ли, Крофорд вбил себе в голову, что у меня нюх на маньяков.

– А сам ты как думаешь?

Грэм отвел взгляд. Над ровной полосой берега один за другим летели три пеликана.

– Молли, психопата, если он не глуп, поймать трудно. Особенно садиста. Во-первых, нет мотивов преступления. Значит, этот путь закрыт. Во-вторых, почти никакой помощи от информаторов. Чаще всего задержание преступника – результат доноса, а не собственно разыскной работы. А в таких делах стучать просто некому, понимаешь? Никто ничего не знает, иногда даже сам психопат – часто он просто не отдает себе отчета в своих поступках. Поэтому приходится брать след – иногда единственный – и думать, думать… Нужно влезть в его шкуру, воссоздать картину, найти закономерности его поведения.

– А затем выследить и поймать, – вставила Молли. – Я боюсь, что если ты начнешь выслеживать этого маньяка, или как его там, то он просто всадит в тебя нож, как в прошлый раз, понимаешь? Мне страшно за тебя.

– Он не увидит моего лица, не будет знать моего имени. Когда его найдут, то брать буду не я, а полиция. Крофорд просто хочет знать мое мнение.

Молли отвернулась. Солнце напоследок окрасило волны и перистые облака в вышине багряным цветом.

Слева ее профиль был не таким правильным, и Грэму нравилось, как Молли поворачивает голову – просто, без тени кокетства. Увидев пульсирующую на шее жилку, Грэм вдруг отчетливо вспомнил вкус соли на ее коже. Проглотив подступавшую слюну, он сказал:

– Что же мне делать, черт побери?

– По-моему, ты уже все решил. Если ты будешь сидеть здесь, а он там будет убивать и убивать, вполне возможно, что ты возненавидишь это место. Знаешь, как в фильме «Ровно в полдень»?¹ Если так оно и будет, то зачем тогда меня спрашивать?

– А если я все-таки спрошу?

– Оставайся со мной. Со мной и с Вилли – я и его брошу на весы, если он что-нибудь для тебя значит. Я – что, мне положено смахнуть слезу прощания и помахать платком. А если все закончится печально, я успокоюсь мыслью, что ты не мог поступить иначе. Только спокойствие это закончится с последними тактами твоего похоронного марша. А потом я приеду домой и включу половину одеяла².

– Меня и близко к нему не подпустят.

– Так я тебе и поверила. Я эгоистка, да?

– Да. Но мне все равно.

– И мне. Мне никогда не было до такой степени хорошо. Я знаю, потому что помню все, что было со мной раньше. И поэтому я ценю то, что у нас есть сейчас, понимаешь?

Грэм кивнул.

– Я ни в коем случае не хочу лишиться этого, – сказала Молли.

– Я тоже. Все будет нормально, вот увидишь.

Быстро стемнело. На юго-западе, низко над горизонтом, показался Юпитер. Они пошли к дому в свете ущербной луны. В море, далеко за отмелями, из воды выпрыгивала мелкая рыбешка, пытаясь спасти свою жизнь.

Крофорд пришел после ужина. Снял пиджак, галстук и закатал рукава, чтобы придать себе непринужденный вид. Молли было противно смотреть на его полные бледные руки. Он был ей смешон своей недалекой хитростью. Пока Грэм с Вилли кормили собак, она провела его на террасу, посадила под вентилятором и налила кофе. Говорить ей не хотелось. Было слышно, как о сетки в окнах бьются мотыльки.

– Знаешь, Молли, а Уилл хорошо выглядит, – сказал Крофорд. – Да и ты тоже. Вы оба такие стройные и загорелые.

– Что бы я ни сказала, ты все равно его увезешь? – спросила она.

– Да, это необходимо. Я не могу поступить иначе. Но я тебе торжественно обещаю, что сделаю все, чтобы ему было как можно легче. Он теперь совсем другой. Здорово, что вы поженились.

– Ему лучше с каждым днем. И кошмары мучают реже. Одно время он был просто помешан на собаках. Сейчас, правда, он за ними только ухаживает, а не порывается всем о них рассказать. Джек, ты ведь ему друг, почему ты не можешь оставить Уилла в покое?

– Он самый лучший. В этом его проклятие. Он мыслит как-то по-другому. Никогда не действует по шаблону.

– Уилл считает, что ты хочешь, чтобы он познакомился с материалами дела.

– Конечно, – подтвердил Крофорд. – Никто так хорошо не может анализировать улики. Но есть и другое – воображение, проницательность, называй как хочешь. Он сам-то не очень рад, что это в нем есть.

– А тебя бы не беспокоило, если б в тебе это было? Джек, пообещай мне… пообещай, что присмотришь за ним в случае чего. Если ему придется драться, то это его доконает.

– Ему не придется драться, это я могу обещать.

Грэм покормил собак, и Молли помогла ему собраться.

2

Уилл Грэм медленно ехал мимо дома, в котором жили и умерли Лидсы. Темные окна. В саду горел один фонарь. Он оставил машину, проехав пару кварталов, и вернулся к дому пешком. Было темно и тепло. Грэм нес картонную папку с протоколами, полученными в полицейском управлении Атланты.

Сюда Грэм хотел приехать непременно один. Присутствие полицейских будет только мешать. Так он сказал Крофорду. На самом деле у него была другая причина. Грэм не знал, как будет реагировать на то, что увидит. Ему не хотелось, чтобы на него был постоянно направлен посторонний взгляд.

Морг он выдержал нормально.

Двухэтажный кирпичный дом Лидсов стоял в глубине поросшего лесом участка. Грэм долго стоял, прислонившись к стволу дерева, чтобы успокоиться. Перед его мысленным взором в темноте качался серебряный маятник. Он ждал, пока маятник остановится.

То и дело по дороге проезжали соседи. Бросив осторожный взгляд на дом Лидсов, они быстро отворачивались. Место, где произошла трагедия, для них как бельмо на глазу. Люди относятся к убийству, произошедшему в соседнем доме, как к предательскому удару в спину. На таких домах задерживаются взгляды лишь детей и чужаков.

Грэм с удовлетворением заметил, что занавески на окнах не были опущены. Значит, родственники там побывать не успели. Родственники всегда опускают занавески.

Осторожно ступая и не зажигая фонарика, Грэм зашел за дом. Пару раз он останавливался и прислушивался. В отличие от полиции соседи не знали, кто он и зачем пришел. Появление ночью незнакомца может их напугать. Так недолго и пулю получить.

Грэм заглянул в одно из окон, выходивших в сад. Дом отсюда просматривался насквозь: в свете фонаря, висевшего перед фасадом, виднелись очертания мебели. В воздухе стоял сильный запах жасмина.

Грэм подошел к террасе с зарешеченными окнами. Дверь была опечатана полицией. Сорвав полоску бумаги, Грэм переступил порог и вошел.

Стекло двери, ведущей с веранды на кухню, сняли для экспертизы, вставив взамен кусок фанеры. Подсвечивая себе фонариком, Грэм отпер кухню ключом, взятым в полицейском управлении, и вошел. Ему хотелось зажечь свет. Ему хотелось надеть блестящую полицейскую бляху и как-то поофициальнее представиться, чтобы оправдать свое присутствие перед этим молчащим домом, где убили пять человек. Но он просто вошел в темную кухню и сел за кухонный стол.

На газовой плите плясали язычки пламени запальников, отбрасывая голубой свет. Пахло яблоками и мебельной политурой.

Вдруг раздался щелчок. Это автоматически включился кондиционер. Грэм вздрогнул, в него вонзились иголочки страха. Грэм был со страхом на короткой ноге. Сейчас он с ним тоже справится. Да, он боялся, но знал, что будет продолжать осмотр.

Грэм давно усвоил, что видит и слышит лучше, когда ему страшно; в то же время страх мешал ему четко выражать свои мысли. Но в пустом доме говорить было не с кем и обижаться было некому.

Несколько дней назад в этот дом через дверь кухни пришла беда. На ней были ботинки сорок пятого размера. Сидя в темноте, Уилл просто чуял побывавшее здесь безумие, как собака – след.

Еще утром Грэм изучил протокол осмотра места преступления, составленный отделом по расследованию убийств полицейского управления Атланты. Он помнил, что подсветка вытяжки над плитой была включена, когда приехала полиция. Он поднялся и включил подсветку.

Рядом с плитой висели две вышивки, оправленные в рамки. Одна гласила: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Другая утверждала: «И именно на кухню приходят все друзья – услышать сердце дома, погреться у огня».

Часы показывали 11.30. По мнению судмедэксперта, смерть всех пяти членов семьи наступила между одиннадцатью вечера и часом ночи.

Сначала была дверь. Грэм медленно закрыл глаза…

Маньяк поддел крючок на первой двери, покрытой противомоскитной сеткой. Постоял на темной террасе, опустил руку в карман. Достал присоску, может, отломанную от точилки, что прилепляется к столу. Присев перед второй, наполовину застекленной дверью, ведущей на кухню, маньяк осторожно заглянул внутрь. Облизнув присоску, он прижал ее к стеклу, чтобы можно было вырезать круг. К присоске ниткой привязан небольшой стеклорез.
Тихо взвизгнул стеклорез, одна рука сильно нажимает на стекло, другая – держит присоску. Осколок не должен упасть. Вырезанный кусок стекла имеет яйцевидную форму, потому что нитка, которой привязан стеклорез, намоталась на стержень присоски. Неприятный скрип: это он вытаскивает вырезанный кусок наружу. Оставить на стекле следы слюны, по которой можно определить группу крови, он не боится. Вот в вырезанное отверстие пролезает его рука и открывает замок. Дверь тихо отворяется. Преступник входит на кухню. Подсветка освещает его фигуру в незнакомом помещении. В доме приятная прохлада…

Разорвав упаковку, Грэм съел два кусочка мармелада. Громкий хруст целлофана заставил его поморщиться. Он прошел через гостиную, по привычке держа фонарь подальше от тела. Изучив расположение комнат заранее, он тем не менее нашел лестницу не сразу. Ступени не скрипели.

Грэм остановился в дверях самой большой спальни. Его фонарик был выключен, и он едва различал очертания комнаты. Электронные часы на ночном столике отбрасывали блики на потолок. Над карнизом у входа в ванную висел оранжевый ночник. В комнате еще чувствовался сильный, отдающий медью запах крови.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Да, маньяк мог различить, где лежит Лидс, а где его жена. Здесь было вполне достаточно света для того, чтобы пересечь комнату, схватить спящего Лидса за волосы и полоснуть ножом по горлу. А что было потом? Наверное, он зажег свет, поздоровался с миссис Лидс, затем выстрелом ранил ее, чтобы она не двигалась.

Грэм повернул выключатель и тут же сжался, как от боли: с матраца, пола и даже со стен на него смотрели бурые пятна крови. Ему показалось, что даже воздух в спальне пропитан криками захлебывающихся в крови людей. Грэм вздрогнул от этого неслышного шума в тихой комнате, полной подсыхающих пятен крови.

Он тяжело опустился на пол и сжал голову руками. «Спокойно, спокойно», – повторял он про себя.

Хотя все трупы были обнаружены в своих постелях, многочисленные пятна крови разной конфигурации были чуть ли не по всему дому. Полицию это поставило в тупик.

Сначала они решили, что Чарльз Лидс подвергся нападению в комнате дочери, а затем его труп был перетащен в спальню. Однако данные экспертизы заставили их отказаться от этой версии. Следствию никак не удавалось установить последовательность действий убийцы.

Теперь, зная результаты вскрытия и экспертизы, Грэм начал понимать, как все произошло на самом деле. Убийца перерезал горло спящему Лидсу, потом включил свет: на кнопке выключателя остались следы жира и несколько волосков. Он выстрелил в порывавшуюся подняться миссис Лидс и отправился в детские спальни. Лидс с перерезанным горлом пытался защищать детей, при этом кровь из него буквально хлестала, как это всегда бывает при ранении аорты. Потом убийца его оттолкнул, Лидс упал и умер рядом с дочерью, в ее комнате.

Оба сына Лидсов были найдены мертвыми в своих постелях, но у одного из них в волосах были обнаружены пылинки. Полицейские думали, что, услышав выстрелы, ребенок пытался спрятаться под кроватью, но убийца настиг его и там.

Когда все, кроме миссис Лидс, были мертвы, преступник стал крушить зеркала, выбирая подходящие осколки. Затем он вновь занялся женщиной.

У Грэма при себе были протоколы всех вскрытий, в том числе и миссис Лидс. Там было написано, что пуля вошла в правое подреберье и застряла в позвоночнике, но смерть наступила от удушения.

Повышение уровня серотонина и свободного гистамина в крови убитой давало основание полагать, что смерть наступила по крайней мере через пять минут после ранения. Причем уровень гистамина был значительно выше, чем уровень серотонина, – значит, она не могла прожить более пятнадцати минут. Остальные ранения, нанесенные миссис Лидс, видимо, носили посмертный характер.

Если принять, что остальные ранения были нанесены миссис Лидс после смерти, а после выстрела она прожила как минимум пять минут, то что делал в это время убийца? Наверное, он добивал Лидса, убивал детей, крушил зеркала, но даже и это не могло занять у него больше минуты.

Грэму было важно понять, что именно делал убийца в течение этих пяти минут. Эксперты из полицейского управления Атланты знали свое дело. Они все замерили, сфотографировали, исследовали каждый сантиметр, даже раскручивали «стаканы» под раковинами. Тем не менее Грэм хотел увидеть все сам.

Сверившись с фотографиями места преступления и посмотрев на матрацы, где специальной лентой были отображены контуры тел, Грэм понял, где были найдены трупы. Микроскопические частицы несгоревшего пороха, найденные на постельном белье, показывали, что трупы, обнаруженные полицией, лежали примерно так же, как и в момент выстрелов. Оставалось непонятным, почему на ковре в гостиной было так много пятен и даже каких-то полос, напоминающих следы поскальзывающихся ног. Грэм вспомнил гипотезу одного из полицейских. Якобы одна из жертв пыталась уползти от убийцы. Но Грэму это казалось маловероятным. Он был уверен, что убийца зачем-то перемещал трупы, а потом возвратил в то положение, в котором они были убиты.

То, что преступник сделал с женщиной, Грэму было понятно. А какая участь постигла остальных? Убийца не обезобразил их, как миссис Лидс. Дети были убиты выстрелом в голову. Чарльз Лидс умер от потери крови. У него на груди была обнаружена поперечная вдавленная полоса, которая, вероятно, появилась после смерти. Что же убийца делал с трупами?

Грэм вынул из папки фотографии, заключения экспертов о лабораторных анализах органических проб, взятых у жертв, таблицы стандартных траекторий падения капель крови. Чтобы мысленно выстроить события в обратном порядке, он поднялся в спальни детей и тщательно осмотрел каждую группу пятен крови, пытаясь понять, где именно была нанесена каждая рана.

Спустившись вниз, он стал наносить каждую группу на план большой спальни, а потом, сверяясь с таблицами, старался определить направление и скорость полета капель и установить таким образом положение трупов в разное время.

Вот группа пятен дугообразно поднимается по стене и огибает угол. На ковре под ними пятна поменьше. В крови были и обои над изголовьем кровати – с той стороны, где лежал муж. Схема в руках Грэма уже напоминала картинку-головоломку «Соедини точки», только у него они не были пронумерованы. Он снова и снова переводил взгляд с блокнота на кровавые следы, пока у него не заболела голова.

Грэм пошел в ванную и принял две последние таблетки аспирина, запив их водой, которую набирал в пригоршню из-под крана. Потом он умылся и вытер лицо полой сорочки. Под раковиной растекалась лужа. Грэм забыл, что в поисках улик эксперты сняли «стакан» под раковиной. Все в ванной, за исключением разбитого зеркала и следов красного порошка для снятия отпечатков, прозванного полицейскими «кровь дракона», было как обычно. На полочке аккуратно стояли зубные щетки, баночки с кремом и бритва.

Посмотрев на вещи в ванной комнате, можно было подумать, что Лидсы живы. На сушилке висели колготки. Миссис Лидс не выбрасывала рваные пары, а сшивала из двух одну целую, экономя таким образом деньги. У Грэма защемило сердце: Молли делает так же.

Грэм выбрался через окно второго этажа на крышу террасы и сел на грязную черепицу. Он сидел, обхватив колени руками, влажная рубашка холодила спину. Грэм фыркнул, пытаясь изгнать из себя запах крови.

Ночное небо озаряли огни города. Во Флориде сейчас ясная ночь. Посидеть бы сейчас, как бывало, с Молли и Вилли, глядя в небо и ожидая шипения, с которым, как они договорились, должны по их желанию падать звезды. Тем более сейчас, в самый звездопад.

Грэм снова фыркнул и поежился. Он не хотел сейчас думать о Молли. Это было бестактно и к тому же отвлекало от того, за чем он пришел.

Вкус Грэму изменял часто; нередко его мысли оказывались далеки от изящества. В его голове отсутствовали надежные переборки, разделяющие возвышенное и низкое. То, что он видел и слышал, немедленно выстраивалось в ассоциативные цепочки с образами, хранящимися в памяти. Иногда предугадать их Грэм был не в силах. Усвоенные им в процессе жизни ценности – целомудрие, стыдливость – безнадежно отставали, не успевая преградить путь ужасным мыслям, чудовищным образом нападающим на него во сне; для сокровенного в его голове просто не находилось убежища. Ассоциации возникали молниеносно, неподвластные нравственным ограничениям, которые просто не могли за ними угнаться.

Собственная психика представлялась ему как нечто гротескное, но полезное, как, например, кресло, сделанное из рогов оленя. Как бы ни хотелось изменить положение вещей, он был бессилен.

Грэм выключил свет в доме Лидсов и вышел через кухню на террасу. Луч фонарика выхватил из темноты велосипед и подстилку для собаки. Во дворе он заметил собачью конуру и миску около ступеней.

Судя по материалам следствия, Лидсы были застигнуты врасплох во время сна.

Прижав фонарик щекой к плечу, Грэм достал блокнот и записал: «Джек, а что с собакой?»

Грэм сел в машину и вернулся в гостиницу. Часы показывали полпятого утра, шоссе было почти пустынно. Ему приходилось заставлять себя следить за дорогой. Голова все еще болела. Уилл стал искать ближайшую круглосуточную аптеку.

Он нашел ее на Пичтри-авеню. У входа в аптеку дремал неопрятный охранник. Аптекарь в несвежем халате протянул Грэму упаковку таблеток от головной боли. Яркий свет резал глаза. Грэму никогда не нравились молодые аптекари. Они всегда имели вид самоуверенной посредственности и были, как подозревал Грэм, домашними тиранами.

– Вы еще что-нибудь брать будете? – спросил аптекарь, держа пальцы наготове над клавишами кассового аппарата. – Будете еще что-нибудь брать?

Управление ФБР Атланты заказало Грэму номер в нелепого вида гостинице рядом с только что построенным Пичтри-центром. Грэм вошел в прозрачную кабину лифта, имевшую форму стручка молочая, и сразу ощутил, что находится в городе. Вместе с ним ехали два делегата какой-то конференции с нацепленными на лацканах карточками аккредитации. «Привет!» – было написано на каждой. Пока лифт поднимался, они рассматривали людей сквозь его прозрачные стены и крепко держались за поручень. Тот, который повыше, сказал:

– Ба, гляди-ка! Никак Уилма с ребятами подвалила. Эх, впендюрить бы ей по самое дальше некуда!

– Выдрать, пока кровь носом не пойдет, – подхватил другой.

Страх, животное вожделение и вызванная страхом агрессия.

– Знаешь, чем отличается баба от статуи?

– Чем?

– Статуя сначала падает, а потом ломается, а баба – наоборот.

Двери лифта открылись.

– Приехали, что ли? – удивился тот, что повыше, и, выходя, ударился о дверцу.

– Разуй глаза, обуй ноги, – посоветовал ему приятель.

Войдя в номер, Грэм положил папку с делом на стол, потом подумал и спрятал в ящик, чтобы она не мозолила глаза. На сегодня с него было достаточно мертвецов с широко раскрытыми глазами. Хотелось позвонить Молли, но было слишком рано.

На совещании в полицейском управлении Атланты, которое было назначено на восемь утра, он мало что сможет доложить о результатах осмотра. Грэм постарался заснуть. Голова у него гудела. В сознании раздавалось множество спорящих голосов, а где-то в его закоулках дело дошло до драки.

1.Американский классический вестерн, где главную роль играет Гари Купер.

2.Имеется в виду одеяло с электроподогревом.