Дирк Новицки. Мечта, ставшая реальностью

Игроки команды «Оклахома-Сити Тандер» медленно ползут из раздевалки в зал, в сланцах и мятых футболках, их волосы спутанные, лица небритые. Это было явное позерство. Они идут медленно, молодые спортсмены хромают, как пенсионеры. «Мы только что проснулись, но даже в сандалиях мы вас сделаем». Но когда они выходят на поле, то уже полностью готовы к игре. Они концентрируются на своих ритуалах, выполняют броски, хэндшейки и выражения респекта. Тренер Скотт Брукс и его помощники тщательно подготовили свою молодую команду к игре с более зрелыми «Маверикс». Дюрант, Харден и Уэстбрук полны уверенности в себе, время на их стороне. После тренировки они дурачатся, бросают пачки денег с центральной линии, обращаются к журналистам из Оклахомы как к приятелям и игнорируют всех остальных. «Тандер» уверен в своей победе.

«Маверикс», напротив, загнаны в угол – если они завтра проиграют, то вылетят. Джейсон Кидд держится спокойно, но видно, что он напряжен. Это больше, чем серия плей-офф, речь идет о защите чемпионского титула и, не в последнюю очередь, о большой сумме денег. Когда один из членов команды, Джейсон Терри, говорит, то несет полную ерунду, но его тон звучит увереннее, чем в прошлом году. Совсем иная атмосфера. Далласская газета требовала от «Маверикс» еще больше положиться на Дирка. Пока остальные члены команды играют спектакль перед прессой, Новицки продолжает тренироваться в закрытом боковом зале.

Пресс-секретари «Маверикс» не пускают меня, как они не пускают и других журналистов. «Дирк должен сосредоточиться», – они говорят. «Он не болтает, – говорит Томлин. – Он бросает».

Кафедральный собор возможностей

5 мая 2012

Утром перед следующей игрой я прихожу к арене очень рано. У входа нет охраны как обычно, и я толкаю тяжелую металлическую дверь. Она не заперта. Ничего не зазвенело, не сработала сирена. На лестничной клетке нет ни души, даже в служебных помещениях. Под ногами хрустнула пустая упаковка из-под чего-то, пахнет холодным попкорном. Окрашенный бетон сияет, как будто его только что протерли перед грандиозным и решающим матчем. Я пробираюсь через раздвижные трибуны, отодвигаю черный занавес и вхожу в зал.

Внутри арены темно, горит только аварийное освещение. Кондиционер тихо потрескивает, прохладно, почти холодно. Под паркетом находится каток для хоккеистов «Даллас Старз». Я выхожу на край поля и удивляюсь собственному ощущению волнения. В полумраке огромная арена выглядит совсем иначе, чем во время проигранного матча несколько дней назад: шесть пустых уровней до потолка, ряды сидений вплоть до поля. Темные экраны нависают над полем, бесчисленные коробки свисают с потолка зала на тонких цепях и проволочных канатах. Высоко наверху – почетные майки Роландо Блэкмана и Брэда Дэвиса, титулы чемпиона Западной конференции, победы дивизиона и, выше всего, баннер чемпионского титула «Маверикс».

Чемпион мира – 2011

Я один, в полутьме, лишь несколько мест ВИП-ложи на противоположной стороне зала освещены. Я осматриваюсь вокруг, затем осторожно ступаю на паркетный пол, под моими ногами скрипит и потрескивает лакированная древесина. Я медленно иду по полю. Не ходить в уличной обуви. Тихо, но в воздухе витает предощущение мощного звука, напряжения. Сегодня вечером все будет сиять, переливаться и греметь. Я останавливаюсь в среднем круге. Если бы у меня был мяч, я бы бросил его – я бы попал в корзину, я бы исполнил свою давнюю мечту.

Я поднимаюсь по ступеням трибуны, шаг за шагом, все выше и выше. В темноте задних рядов я открываю свой блокнот. Зал «Даллас Маверикс» неподвижно лежит подо мной. Для баскетболистов пустая арена – особенное место. Мы знаем, как ощущаются тренировки, нехватка воздуха, жжение мышц, мы слышим скрип обуви. Звук мяча, проходящего через сетку.

Свисток. Свисток. Свисток.

Пустые залы – это кафедральные соборы возможностей. Мы представляем себе, что может здесь происходить: решающие броски, великие победы, зрители, сидящие там, где теперь виднеются только серые ряды сидений. Я сижу в темноте и погружаюсь в свои воспоминания: все залы, вся боль, все проигранные матчи. Счастье. Я записываю в блокнот, как это могло бы быть, я заглядываю в другую жизнь. Все те мечты. Если бы я был другим игроком, немного выше, быстрее, гибче. Немного умнее, чуть сдержаннее. Свободный в мышлении, более актуальный в данный момент, менее увлеченный обычными повествовательными схемами: какого рода игроком я был, что для меня значил баскетбол и как я играл свои матчи, что было до и после и в моменты между ними. Паркет «Американ Эйрлайнс-центра» мерцал.

Внезапно зажигается свет. Щелк, щелк, щелк. Свет от прожекторов озаряет половину поля холодным синим цветом. Худой парень в униформе «Маверикс» идет, ведя мяч через паркет. Он останавливается перед письменным столом и осторожно поправляет сукно. На стеллаже лежат семь мячей. Парень берет их в руки один за другим, подбрасывает в воздух, крутит, проверяет давление. Лампы медленно нагреваются, свет становится теплее. Я остаюсь там, где был. Хотя мыслями я далеко.

Затем из туннеля появляются еще две фигуры: одна в подвернутых спортивных штанах, другая в джинсах, одна в униформе «Маверикс», другая в клетчатой рубашке. Дирк Новицки и Хольгер Гешвинднер. Тренер снимает куртку и вешает ее на стул во втором ряду, Новицки ставит бутылку с водой на пол на край поля. Он берет мяч, крутит его в руке, но выбирает другой. Затем они начинают.

Почти каждый бросок заканчивается попаданием. Новицки бросает направо и налево, из зоны и с двухочкового расстояния, с трехочкового слева, справа, с нулевого угла, из-за спины и с поворота, он оборачивает мяч вокруг своего тела, между бросками он приседает, он стучит мячом о землю, тук, тук, тук, регулирует свои шаги, тук тадамм, реагирует на невидимых противников, обходит их, как будто мимо него пролетают призраки прошлого. Грот. Крюэль. Духи будущего – Ибака, Коллисон. В перерывах – штрафные броски, снова и снова.

Гешвинднер снова и снова ловит мяч из-под сетки, только время от времени он четко показывает, что Новицки должен делать иначе: как нужно переставлять ноги, как раздвигать пальцы, как двигать корпусом, двигаясь в такт с мячом. С того места, где я сижу, невозможно услышать, о чем они говорят и говорят ли они друг с другом вообще, но их сконцентрированность ощущается и здесь, в темноте. Важный момент. Речь идет о сегодняшней игре, о исходе серии плей-офф, о защите чемпионского титула. Речь идет о прошлом, настоящем и последующих годах. Речь идет о мельчайших деталях, расположении корпуса, углах, положении пальцев. Это решающий момент, на кону стоит все, и никто, кроме меня, этого не видит.

Я сижу в темноте, как невидимка, с блокнотом на коленях и смотрю, как готовятся Дирк Новицки и Хольгер Гешвинднер.

3036 Мокинберд Лэйн

Гешвинднер и Новицки закончили тренировку, я жду несколько минут, затем выхожу из зала, а вскоре звонит телефон, это Гешвинднер. Он говорит, что получил мое сообщение, что около полудня он будет в «Старбакс» недалеко от Южного методистского университета.

«Приходите туда, – говорит он. – Тогда и поговорим».

Около полудня я выхожу из такси Хейла на Мокинберд Лэйн. Место встречи назначено в типичном торговом центре, какие можно найти в любой точке США: парковки, маникюрный салон, пиццерия, магазин мобильных телефонов и снова бесконечные парковки. Столбы прожекторов футбольного стадиона SMU возвышаются невдалеке над крышами, где-то шумит 75-е шоссе. Когда я вхожу в кафе, то сразу же вижу его: пожилой человек среди студентов с учебниками и MacBook. На Гешвинднере та же рубашка, что и в зале сегодня утром. Седые волосы, угловатое лицо, 67 лет, никакого лишнего веса. Перед ним лежат бумаги и документы, рядом стоят две или три кружки из-под кофе. Он сосредоточенно пишет в небольшой тетради: он похож на профессора германистики, Самоделкина, специалиста по древней истории, предсказателя будущего. Гешвинднер замечает меня, коротко кивает и жестом предлагает мне сесть. И спокойно продолжает писать. Я жду, его телефон звонит: «На работе», – говорит он, слушает несколько секунд, кивая, затем вешает трубку. В какой-то момент я от смущения тоже достаю из сумки свой блокнот и записываю первое, что пришло в голову: на бумажных стаканчиках, стоящих между нами, написано «Вилли».

Мы с Хольгером Гешвинднером уже встречались раньше. В своей предыдущей книге о берлинской команде «Альба» я описывал мир профессиональных баскетболистов, ностальгируя по спорту. Митхат Демирель, спортивный директор клуба «Альба», раньше он был напарником Новицки и соседом по комнате в национальной сборной, всегда был умным стратегом. Они с Гешвинднером хорошо ладили, и Демирель почему-то тогда решил, что мы должны познакомиться друг с другом.

Его план тогда не очень сработал. Во время выездной игры берлинцев в Бамберге нас посадили рядом друг с другом, но никакого реального знакомства так и не случилось. В то время Гешвинднер жил в деревне в нескольких километрах от «Бамберга». На нем была ярко окрашенная фетровая шляпа, которая выглядела как-то по-дальневосточному (из Монголии, как он объяснил мне). Он весь вечер проходил в застегнутом пиджаке, казалось, что мыслями он где-то в другом месте. Игра была жалкой, односторонней, скучной, неритмичной – неинтересная баскетбольная игра. Тренеры громко подсказывали все ходы, игроки неохотно и безуспешно их выполняли. Мы с Гешвинднером сидели рядом, но разговаривали мало. Я думал, что он был своего рода шутом, который видел правду и мог ее озвучить. Сначала я пытался что-то комментировать, но Гешвинднер в ответ только что-то недовольно пробормотал себе под нос. Что еще сказать об этой игре? Это была полная противоположность представлению Гешвинднера о баскетболе. После перерыва «Альба» шла позади, 31:51. Прежде чем мы успели опомниться, игра закончилась с катастрофическим счетом 52:103, Гешвинднер встал, чуть не раздавил мне руку, пожимая ее, и ушел.

Если кто-то соприкасался с Дирком Новицки, то уже не мог пройти равнодушно мимо этого человека. Гешвинднер считался его первооткрывателем, его покровителем, даже его создателем (если такое бывает). Но ему, похоже, не нравилось говорить о себе, он предпочитал держаться в тени. То, что мы знали о нем, было мозаикой заголовков и ключевых слов, связанных с его именем, таких как «наставник» и «исследователь», «паук» и «налоговое дело».

Он опередил свое время. Я знал, что когда-то он был игроком, на его счету шестьсот игр Бундеслиги, но в списках рекордсменов спорта всех времен его имя не значилось, потому что систематическое ведение статистических записей началось только в конце 1980-х годов. В лучшие дни Гешвинднера баскетбол в Германии не был достаточно распространен, и только после окончания его карьеры этот вид спорта стал популярным. Только после него появились профессиональные структуры.

Гешвинднер был игроком. Свой последний матч в Бундеслиге он сыграл в 1987 году, но и позже, в пятьдесят, он иногда участвовал в играх Юго-Восточной региональной лиги. Дирк и Гешвинднер встретились в 1993 году на выездной игре команды «Эггольсхайм» в Швайнфурте. Я точно не знал, чем Гешвинднер тогда занимался, что входило в сферу его профессиональных интересов. Управленческий консалтинг, как говорят некоторые, устранение неполадок по требованию компаний. Говорят, он решал проблемы, был человеком действия. После встречи с Дирком он разработал многоэтапный план, как сделать парня таким, каким он стал сегодня. Его методы включали в себя полный пакет, состоящий из математики, психологии, образования, дисциплины и убедительного безрассудства. Гешвинднер не был публичным человеком, его описывали как взбалмошного чудака, как доктора Франкенштейна, как безумного профессора. Мне хотелось спросить его об этом, но он был поглощен своими записями.

В «Старбакс» на Мокинберд Лэйн он, похоже, и не помнит нашу встречу прошлой зимой. По крайней мере, он предпочитает оставить любезности и продолжает писать. Юные бариста выкрикивают одно имя за другим.

«Джесси».

«Лаура».

«Высокий карамельный макиато для Марка!»

«Питер».

Сумасшедший проповедник входит в кафе и громко объявляет о конце света: «Народ, нас ждет погибель!» Гешвинднер сует тетрадь во внутренний карман пиджака, встает и смотрит на меня.

«Кофе?» – спрашивает он.

«С удовольствием», – говорю я.

Когда он возвращается с двумя чашками гранд латте, на стаканчиках снова значится «Вили», на этот раз с одной буквой «л». «Они не могут нормально написать Хольгер, – говорит он, смеясь. Когда он смеется, внезапно выглядит как другой человек. Морщины на его лице больше не свидетельствуют о тревогах. – А фамилию Гешвинднер тем более».

В результате разговора с Хольгером Гешвинднером можно предположить, почему Новицки так долго играет на высшем уровне. Можно предположить, но знать наверняка невозможно. Он кажется неприступным и общительным одновременно, рассказывает какие-то истории, но не личные. Сегодняшний матч плей-офф против «Оклахомы», кажется, не заставляет его нервничать, даже почти не интересует его.

Он здесь, чтобы корректировать броски Дирка, если это необходимо, и быть на месте, когда Дирк нуждается в нем.

«Речь идет о крошечных нюансах», – говорит он.

Я пытаюсь объяснить ему, что меня интересует в Дирке Новицки, но кажется, будто Гешвинднер уже знает все мои мысли, давно ответил на все вопросы. Кажется, он думает быстрее, чем говорит. Он опускает информацию, которая ему кажется и так ясной. Он перепрыгивает с темы на тему, слишком быстро переключаются механизмы в его голове. Мы пролетаем через вселенную Гешвинднера, от Рильке до физики, Ницше и принципа неопределенности Гейзенберга. Если я думаю не в том направлении, он останавливает меня и говорит: «Не спешите». Когда мы вязнем, он говорит: «Да неважно» – и переключается на следующую тему, которая кажется ему более важной. Время от времени Гешвинднер останавливается в середине предложения, вглядывается в пустоту над моей головой и записывает мысль в свой блокнот.

Иногда он открывает компьютер. На экране появляется нарисованная фигурка с точными пропорциями тела Дирка Новицки. Расчеты угла и кривой показывают, как выглядит идеальный бросок. Речь идет о том, как именно Новицки должен бросать, чтобы попадать в корзину, даже если он допускает ошибку. Гешвинднер вытаскивает лист бумаги из своей стопки и хватает мою ручку: он делает наброски формул и намечает формы, формулирует теории и тезисы, накидывает литературные ссылки на бумаге. В один момент он говорит о баскетболе, затем возвращается к геометрии, рисует эллипс и объясняет, что две точки этой формы всегда могут быть связаны друг с другом через периферию, независимо от того, что у них на пути. Это лучший способ описать отношения между ним и Дирком Новицки. «Достаточно близко, – говорит он, – но не слишком близко». Он усмехается моему раздраженному взгляду: «Настолько далеко, что достаточно близко?»

Он не уверен, можно ли вообще адекватно написать о Дирке Новицки. Есть ли подходящие слова для описания того, что парень делал годами. «Мальчик», – говорит он. Для этого нужно изобрести свой собственный язык. «Дирк Новицки – как экстремальный альпинист», – объясняет он. Обычных предложений просто не хватит, чтобы объяснить невероятные физические и умственные способности. Чтобы оценить их по достоинству. «Когда ты находишься на высоте в шесть тысяч метров, – говорит Гешвинднер, – ты даже не знаешь, даже не понимаешь, какой цирк творится в голове». Я готовился к разговору о баскетболе и о житейской психологии, меня интересует биография, а он говорит аллегориями, тема спорта отходит на второй план.

Гешвинднер рассказывает, что всего несколько месяцев назад он сам был на пике Мера в Гималаях и что он путешествовал со своими друзьями Кендлом и Редером на самолете в Луклу, самый опасный аэропорт в мире, а затем в течение нескольких дней поднимался все выше и выше – от лагеря к лагерю, от домика к домику. И то, что происходит в голове на пути к вершине в 6476 метров, – это невероятное ощущение. «Трудно описать такие вещи». Это метафизика. Или религия. В зависимости от обстоятельств.

Такие игроки, как Дирк, в течение многих лет, в переносном смысле, находятся на высоте восьми тысяч метров. «Тем, кто имеет экстремальный опыт, прежде всего не хватает слов выразить это», – говорит Гешвинднер. Гешвинднер смотрит на меня и указывает на мою тетрадь. «Слов без опыта недостаточно, – говорит он. – А те, у кого в распоряжении могут быть слова, не имели опыта».

«Но…» – начинаю я.

«Не спешите», – говорит Гешвинднер. Он поднимает руку и качает головой. В 1970-х годах философ Томас Нагель написал в своем эссе «Каково быть летучей мышью?» о том, что можно знать все о летучей мыши, но никогда не знать, что значит быть летучей мышью. Фридрих Ницше говорил: «Человек, который открывает душу другим, избавляется от самого себя, кто обо всем рассказывает, тот забывается сам». Поэтому Дирк Новицки не может показать себя изнутри, ведь это привело бы к потере того самого внутреннего содержания. Я завожу разговор о статьях журналиста Фостера Уоллеса – «Роджер Федерер как духовный опыт» и «Теория струн».

Гешвинднер перебивает меня: «Теория струн? Вы там что-то поняли?»

В разговоре с Хольгером Гешвинднером у меня постоянно возникает чувство, что меня проверяют. Я вынимаю свой блокнот с вопросами из кармана и кладу его рядом с нашими кофейными кружками. Я говорю, что мое желание как журналиста – создать портрет Дирка психологически ясным и объяснимым, чтобы осмотреть его со всех сторон. Описать феномен такой игры, Дирка Новицки. Как он играет в баскетбол. И что нужно для того, чтобы заниматься спортом на таком уровне в течение столь длительного периода времени.

«Я не хочу вас обескураживать», – говорит он.

«Разве?»

Мы беседуем почти два часа, очевидно, Гешвинднер умеет вести словесные дуэли. Завершая беседу, он смотрит на часы, собирает листки бумаги и встает. Он должен успеть встретиться с математиком в университете, а после проехать вверх по Стрэйт Лэйн и вместе с «мальчиком» отправиться в зал. Такой ритуал. Разговор меня вымотал, но все же я осторожно спрашиваю, могу ли я присоединиться к ним. Поездка на автомобиле с ними обоими перед решающей игрой была бы идеальной частью истории. По крайней мере, я хочу попробовать это. «Мне было бы интересно».

«Я вас понимаю, – говорит Гешвинднер. – Но нет».

«Конечно, – отвечаю я. – Успехов».

«Мы всегда стремимся сделать то, что прежде еще не удавалось», – Гешвинднер протягивает мне визитку, напечатанную с двух сторон. Во время разговора у меня сложилось впечатление, что я его утомил, но вот он улыбается мне и протягивает руку. «До вечера», – говорит он и уходит. Я наблюдаю за ним из кафе. На стоянке припаркованы пара огромных внедорожников и «Порше», но Гешвинднер садится в семейную машину «Кадиллак-Эскалейд» и медленно выезжает со стоянки. Один из бариста подходит к нашему столу. «Извините, – говорит он, собирая посуду со стола. – Можно вопрос?»

«Конечно».

«Этот парень… – говорит официант, смотря с интересом. – Это был Хольгер?»

Я смотрю на визитку в моей руке. На одной стороне изображен Альберт Эйнштейн, знаменитая картинка с высунутым языком. Официант произносит имя на американский манер, но без ошибок. Он, кажется, узнал его. На другой стороне карточки значится: «Институт прикладного озорства – Хольгер Гешвинднер». Адрес, номер телефона, электронная почта.

Я чувствую, что история Дирка Новицки и Хольгера Гешвинднера – это не простая хронология взаимоотношений спортсмена и тренера. Начало, середина, конец. Поражения, триумфы. Я чувствую, что их баскетбол – это совсем не та игра, к которой привык я.

«Да, – говорю я. – Это был Хольгер».

День матча

5 мая 2012

Возвращаюсь на арену. В полуденную жару лицо Новицки на фасаде здания кажется более решительным, чем два дня назад. Выспавшимся. Площадь перед «Американ Эйрлайнс-центр» пуста, за исключением нескольких фургонов, солнце печет так, как обычно бывает в Техасе. До начала игры остается еще несколько часов. Рядом устанавливают батут для детей, на огромном экране над входным порталом мелькают фотографии с прошлогоднего чемпионата: Дирк с кубком, Дирк на парадном шествии через весь город, Дирк на балконе поет «We are the Champions!».

В оборудованном кондиционером магазине для фанатов рядом с ареной продавцы ждут покупателей. На всех надеты синие футболки с лозунгом плей-офф. Дружелюбная дама в синем шлеме для волос показывает мне весь ассортимент товаров с Новицки: там были майки Новицки, брюки, рубашки, были повязки на голову, рюкзаки, тапочки и пижамы, кружки, шнурки, бейсболки, шерстяные шапки, ковбойские и панамские шляпы. В наличии имеются и глубокие тарелки от Дирка Новицки.

Здесь тоже показывают основные моменты сезона чемпионата 2011 года на десятках мониторов. Дирк бросает и попадает, бросает и попадает. «Маверикс» сначала нокаутируют «Портленд», затем «Лос-Анджелес Лейкерс» с их суперзвездой Коби Брайантом, затем молодую команду «Оклахома-Сити Тандер», которая снова станет их соперником сегодня, и в финале «Майами Хит». Дирк выстраивает защитников в один ряд. Играя против маленьких противников, он бросает, против больших – он применяет свою ловкость, он превосходит их во всех отношениях. Он выдерживает давление, он растет вместе с этим давлением. Ничто не может противостоять его господству. «Внеземной!» – «Радикальный!» Снова и снова можно увидеть его бросок с отклонением на одной ноге и отклонение с кувырком, так называемый фламинго фэйдавэй, которому не может противостоять ни один противник в мире. Новицки играет с лихорадкой и порванным сухожилием на пальце. Вот он с кубком чемпионата, вот – с призом за лучшего игрока финальной серии, который ему вручил великий Билл Рассел. «Это было год назад, – говорит мне зачесанная дама, когда видит, как я смотрю. – Хотите купить новую майку? Сделана специально для плей-офф, всего девяносто девять долларов!»

За три часа до начала игры Донни Нельсон начинает разговор со мной вместо Дирка. Нельсон – генеральный директор «Маверикс», и это его заслуга, что Дирк Новицки в принципе приехал в Даллас двадцать лет назад.

Нельсон тучный мужчина в рубашке, джинсах и кедах, похожих на резиновые сапоги. Веселое, даже плутовское выражение лица. Мы располагаемся в его крошечном кабинете между кучами бумаг, чашками и обувными коробками, он сразу переходит к делу. «Что ты хочешь знать?» – спрашивает он и тут же сам начинает рассказывать, где он впервые услышал о Дирке. И это было в раздевалке команды «Феникс Санз», где он тогда работал помощником тренера. Несколько игроков говорили о немецком баскетболисте, с которым они играли в промотуре «Найк» в Германии. Это был тур звезд баскетбола «Хуп Хероуз»^[4]. Как это было? Что он почувствовал? «Без понятия, – отвечает Нельсон. – Мой мозг плохо работает в отношении того, что было в прошлом, – говорит он. – Я думаю только о будущем».

Думать наперед – талант Нельсона и его работа. Когда его отец Дон Нельсон в 1997 году стал главным тренером и генеральным директором «Даллас Маверикс», Донни последовал за ним в Даллас и стал его помощником и международным разведчиком. В конце 1980-х и начале 1990-х Донни путешествовал по баскетбольному миру, открыл «Восточный блок», Дэвида Хассельхоффа и курировал легендарную литовскую команду Арвидаса Сабониса, Шарунаса Марчюлениса и Римаса Куртинайтиса, другую «Команду мечты», в то время он еще носил рубашки с изображением американской рок-группы «Грейтфул Дэд»^[5]. С Марчюленисом он привел первого советского игрока в НБА. Нельсон видел все. Он тот, кто держит в памяти все имена и помнит все лица. Его мозг работает против законов логики, Нельсон – рискованный игрок.

Нельсон рассказывает, насколько сложным был первый год Дирка в Далласе. «Он приехал из Вюрцбурга, – говорит он. – А здесь в то время никто не слышал о Вюрцбурге». Скептицизм аудитории, сомнения газет. Из-за Дирка «Маверикс» отказались от Пола Пирса, который считался намного лучшим игроком в то время.

Команда «Даллас Маверикс» была основана в 1978 году, но после многообещающего начала в 1980-х годах они оказались безнадежно отстающими. Девяностые годы были катастрофой, дважды команда едва не побила рекорд лиги по количеству проигранных матчей. Вообще-то все должно было быть наоборот: они играли на совершенно новой «Реюньон Арене», получали высокий драфт-пик, имели в составе Джейсона Кидда, Джамала Мэшберна и Джима Джексона, «тройку Дж», но неудачные травмы, отсутствие дисциплины и неправильный выбор тренера мешали успеху. Зал распродавался плохо, «Маверикс» были кандидатами на вылет из лиги. Они привыкли к насмешкам и ехидству.

Затем пришел Дон Нельсон, которого все звали Нелли, он стал менеджером и восстановил команду. Дон менял игроков одного за другим, выстроил команду вокруг вингера Майкла Финли, уволил тренера посреди сезона и взял на себя его работу. Он установил быстрый и нетрадиционный стиль игры, названный «Нелли Болл», он привлек к работе своего сына Донни и именно он рассказал о необычном игроке из Германии. В раздевалке ходили разговоры о Камински или Румански, с которыми Чарльз Баркли хотел сыграть в Германии. В драфте НБА 1998 года выбрали Дирка Новицки, а через несколько минут он подписал контракт еще с одним ценным игроком, Стивом Нэшем, разыгрывающим команды «Феникс Санз».

Нельсон говорит, что каждый день во время того первого сезона он и его отец постоянно ждали, что их уволят и погонят из города, команда поначалу играла так неуклюже. Его отец объявил, что Дирк Новицки станет новичком года. «Ожидание, которое, честно говоря, Дирк мог и не оправдать». Но они поверили в него, а точнее – во что-то новое. Когда он не сразу начал забивать, на что все надеялись, они, конечно, задались вопросом, стоил ли риск того. «Мы знали, что должны быть терпеливыми, – продолжает Нельсон, откинувшись назад. – Но мы не знали, будет ли у нас время на терпение». Он смотрит мне прямо в глаза.

«Нэшу, Финли и Дирку потребовалось некоторое время, – говорит он. – Но зато посмотрите на них теперь».

Нельсон указывает на обложку журнала «Спортс Иллюстрейтед»^[6] с фотографиями команд на стенах, на кубки и помещенные в рамки баскетбольные майки, на значок The Next International Star^[7]. На стене рядом с ним висит огромная доска, на которой указаны имена всех действующих игроков НБА, включая зарплату и срок действия их контракта. Если Нельсон захочет заменить игрока, все, что ему нужно сделать, – это повернуться, чтобы посмотреть, какой обмен или какая продажа будут выгодны для какого клуба. Особенно для «Даллас Маверикс». В НБА бартерные сделки возможны только в том случае, если обмениваемые договорные пакеты приблизительно равноценны. Рядом с именем Дирка Новицки стоит сумма 20 миллионов долларов, и при этом он только один из трех игроков лиги, которые внесли в свои контракты условия, что они могут принимать решение относительно того, можно ли их перевести, и если да, то в какую команду. Это было безусловное исключение.

Неожиданно Нельсон бросает в мою сторону какую-то блестящую вещь. Лишь случайно я ловлю ее. Смех Нельсона оказывается очень громким: я держу в руках кольцо победителя «Маверикс», с золотом и бриллиантами по 50 000 долларов каждый. «Проверка, – говорит Нельсон. – Хорошая реакция рук».

Нельсон – веселый парень, который, кажется, может шутить на любые темы. Или, возможно, он просто нервничает. Сегодня вечером речь будет идти о миллионах долларов, о ближайшем будущем компании, которой он управляет. Речь будет идти о репутации. О защите титула. О будущих продажах билетов на домашние матчи. «Маверикс» на три очка позади, но они еще не вылетели. Если они выиграют сегодня вечером, серия продолжится в Оклахоме. И невозможно предугадать, что случится. Травма, волна гриппа, необъяснимая неподготовленность «Тандера» – и внезапно «Даллас Маверикс» проходят дальше. До сих пор в каждой игре команды шли ноздря в ноздрю. Победа маловероятна, но возможна.

Возможно, Нельсон просто хороший рассказчик. Он проводит меня через первые годы Дирка, через трудные времена, через падения, затем через хорошие годы и наконец выводит к чемпионскому титулу. В окно тренировочного зала можно увидеть, как под нами бегают игроки. Громкий хип-хоп разносится по залу. Задняя корзина остается свободной. «Она для Дирка и Хольгера, – говорит Нельсон. В какой-то момент он встает и выводит меня из офиса: – Пойдем со мной».

Сейчас арена гремит и гудит. Все сверкает, все подготовлено. Нельсон проводит меня через зал и все мне показывает: «А вот и он!» и «Посмотри-ка!» Повсюду он пожимает руки, всюду обменивается несколькими словами, кулачками, поцелуями в щеку. Там, где сегодня утром никого не было, теперь на своих местах стоит армия обслуживающего персонала, распорядителей и смотрителей за порядком, ожидая зрителей. Часы, висящие над корзинами, ведут обратный отсчет до ввода мяча в игру. Остается два часа двадцать одна минута.

В помещениях «Даллас Маверикс» находятся подземные офисы – голые кирпичные стены и вентиляционные трубы, дневные лампы и неоновые огни. Очень в стиле девяностых. Повсюду огромные логотипы – на акриле в холле, на ковре, на футболках сотрудников. Нельсон проводит меня через заднюю комнату арены. Здесь находится огромная качалка, там офисы. Там столы для массажа, кушетки для осмотра физиотерапевта. Физиотерапевт: «Как дела, дружище?»

Нельсон мастер метафор в речи, он шутит и ухмыляется. Он предлагает мне кофе в служебной кухне, но молоко свернулось. Нельсон ухмыляется, зная, что теперь мне придется где-то незаметно избавиться от этого кофе. Он показывает мне сверхвысокие, сделанные на заказ туалеты и насадки в душевых кабинках, закрепленные на высоте 2,30 метра. Он ведет себя так, как будто хочет толкнуть меня спиной в релаксационный бассейн, но в последний момент хватает меня (с моим кофе) за шиворот. На столе стоят закуски для игроков, стеклянный холодильник заполнен до краев бутылками с водой, минералкой и индивидуально смешанными напитками, пахнет кофе. Нельсон предлагает мне протянуть правую руку и перевязывает запястье синей лентой, точно такая же сегодня вечером будет стабилизировать лодыжки Дирка Новицки.

Когда мы наконец входим в раздевалку «Маверикс», он предлагает мне сесть на место Дирка, на его огромное кожаное кресло, между носками и туфлями Дирка. К сегодняшнему вечеру все готово, майка Новицки под номером 41 висит свежевыглаженной на крючке. Фотокопия трофея Ларри О’Брайена приклеена к задней стенке скотчем. Мы находимся в полном надежды сердце всего города. Нельсон снимает майку с вешалки и протягивает ее мне широким жестом, как будто я участвую в драфте. Это майка, которую Дирк Новицки наденет сегодня вечером в первой половине, белоснежная, тяжелая и с ручной вышивкой. На его шкафчике лежит крошечный человечек-лего в цветах «Маверикс», смотрящий на нас сверху вниз.