Loe raamatut: «Юлий Цезарь. В переводе Александра Скальва»

Переводчик Александр Скальв

© Уильям Шекспир, 2023

© Александр Скальв, перевод, 2023

ISBN 978-5-0059-5420-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Юлий ЦЕЗАРЬ.

ОКТАВИЙ Цезарь, Марк АНТОНИЙ, Марк Эмилий ЛЕПИД – триумвиры после смерти Цезаря.

ЦИЦЕРОН, ПУБЛИЙ, ПОПИЛИЙ Лена – сенаторы.

Марк БРУТ, КАССИЙ, КАСКА, ТРЕБОНИЙ, ЛИГАРИЙ,

ДЕЦИЙ Брут, Метелл ЦИМБЕР, ЦИННА – заговорщики против Юлия Цезаря.

ФЛАНИЙ и МАРУЛЛ – трибуны.

АРТЕМИДОР – софист книдосский.

ПРОРИЦАТЕЛЬ – предсказатель.

ЦИННА ПОЭТ – стихотворец.

ПОЭТ – другой поэт.

ЛУЦИЛИЙ, ТИТИНИЙ, МЕССАЛА, юный КАТОН, ВОЛУМНИЙ – друзья Брута и Кассия.

ВАРРОН, КЛИТ, КЛАВДИЙ, СТРАТОН, ЛУЦИЙ, ДАРДАНИЙ – слуги Брута.

СЛУГА (1) – слуга Юлия Цезаря.

СЛУГА (2) – слуга Марка Антония.

СЛУГА (3) – слуга Октавия Цезаря.

ПИНДАР – слуга Кассия.

КАЛЬПУРНИЯ – жена Цезаря.

ПОРЦИЯ – жена Брута.

Сенаторы, граждане, стражи, служители.

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ большей частью в Риме и, кроме того, в Сардисе и близ Филипп.

АКТ I

СЦЕНА I. Рим. Улица

Входят ФЛАВИЙ, МАРУЛЛ и несколько простолюдинов

ФЛАВИЙ

Так! Быстро по домам, кто тут без дела!

Иль нынче выходной?! Вам ли не знать,

Что всем мастеровым не след слоняться

В рабочий день без знаков ремесла?

Каким ты занят ремеслом?

ПЕРВЫЙ ПРОСТОЛЮДИН

Я плотник.

МАРУЛЛ

Где ж кожаный твой фартук и зажим?

Что делаешь ты здесь в одежде лучшей?

Сэр, мастер Вы, какого, ремесла?

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Сэр, честно, но хороший мастер, как и Вы,

«сапожником» меня бы обозвал.

МАРУЛЛ

Но что за ремесло твоё? Ответь мне прямо.

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Сэр, – ремесло, каким, надеюсь я, по совести, могу владеть.

На самом деле, мастер я плохих подошв и душ.

МАРУЛЛ

Какое ремесло, мошенник? Плут негодный, что за ремесло?

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Нет, Вас прошу, в душе не будьте вне себя со мной.

Но, если выйдете, то я могу Вас подлатать.

МАРУЛЛ

Что это значит? Подлатать меня? Ты наглый малый!

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Да, что Вы, сэр? Подбить подошвы Вам.

ФЛАВИЙ Так ты, и впрямь, сапожник?

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Воистину, сэр, всё я на́жил этим шилом:

не лезу ни в торговые, ни в женские дела, а только в те,

где нужно шило. Я, сэр, настоящий врач старых сапог.

Когда они в большой опасности, я их лечу.

Так лучшие мужчины, кто ступали по воловьей коже,

когда-либо, ходили так по делу рук моих.

ФЛАВИЙ

Но почему не в мастерской сегодня?

Зачем на улицы привёл людей?

ВТОРОЙ ПРОСТОЛЮДИН

Реально, сэр, чтоб износить их обувь, мне ж доставить

работы больше. Но, по правде, мы устраиваем праздник,

чтоб видеть Цезаря и радовать себя его триумфом.

МАРУЛЛ

Чем радовать? Он здесь с какой победой?

Кого, как данников, ведёт он в Рим,

Чтоб плен их красил обод колесницы?

Болваны! Не нашли нелепей дел!

О, чёрствые сердца, вы люди Рима,

Не знали вы Помпея¹? Много ль раз,

Как часто лезли вы к зубцам на стенах,

На башни, к окнам, к трубам дымовым,

С младенцами в руках и там сидели

Весь долгий день в надежде видеть, как

Помпей Великий проезжал по Риму?

А колесница появлялась лишь,

Не вы ли издавали крик вселенский,

Чтоб содрогался в своём русле Тибр²,

Чтоб слышать вам, как эхо ваших воплей

Несли его крутые берега?

И вы теперь оделись понарядней?

И праздновать теперь – вот выбор ваш?

И вы ему путь стелите цветами,

Когда его триумф – Помпея кровь³?

Исчезните!

Бегом домой! Падите на колени,

Богов молите, отвратить чуму,

Что высветить должна неблагодарных!

ФЛАВИЙ

Идите, граждане. За этот грех

Всех бедняков таких же соберите

На Тибра берегах, чтоб слёзы лить

В поток, пока нижайшее теченье

Не поцелует высших берегов.

Все простолюдины уходят

Смотри, иль тронут низменный металл!

Вина их всех лишила дара речи.

Ты к Капитолию иди, а я

Пойду сюда. У Цезаря со статуй,

Как их найдёшь, регалии⁴ срывай.

МАРУЛЛ

Но можно ль нам так делать? Ведь известно,

Что ныне Луперкалий фестиваль⁵.

ФЛАВИЙ

Неважно это. Цезаря трофеям

Не след висеть на статуях его.

Я рядом разгоню плебеев с улиц,

Ты так же делай, где найдёшь толпу.

А вырвав перья Цезарю из крыльев,

Его заставим к небу не взлетать,

Иначе воспарит над нашим мненьем

И будет в рабском страхе всех держать.

Уходят

СЦЕНА II. Площадь

Фанфары. Входят ЦЕЗАРЬ; АНТОНИЙ, готовый к бегу; КАЛЬПУРНИЯ, ПОРЦИЯ, ДЕЦИЙ, ЦИЦЕРОН, БРУТ, КАССИЙ и КАСКА; за ними толпа людей, среди них ПРОРИЦАТЕЛЬ

ЦЕЗАРЬ

Кальпурния!

КАСКА

Эй! Тихо! Цезарь скажет!

ЦЕЗАРЬ

Кальпурния!

КАЛЬПУРНИЯ

Я здесь, мой господин.

ЦЕЗАРЬ

Когда начнёт Антоний бег, Вы встаньте

В его пути. Антоний!

АНТОНИЙ

Я, милорд?

ЦЕЗАРЬ

Антоний, в беге не забудь затронуть

Кальпурнию, ведь старцы говорят:

Та, что бесплодна, со святым ударом

Проклятие стряхнёт.

АНТОНИЙ

Мне не забыть!

Как Цезарь скажет, так тому и быть!

ЦЕЗАРЬ

Продолжим. Не оставим церемоний.

Фанфары

ПРОРИЦАТЕЛЬ

Эй, Цезарь!

ЦЕЗАРЬ

Ха! Кто звал?

КАСКА

Эй, тихо всем!

ЦЕЗАРЬ

Кто здесь зовёт меня с таким упорством?

Язык, визгливей музыки любой,

Вопящий: «Цезарь»! Ну же! Цезарь внемлет.

ПРОРИЦАТЕЛЬ

Ид марта бойся!

ЦЕЗАРЬ

Что за человек?

БРУТ

Пророчит он: опасны иды⁶ марта.

ЦЕЗАРЬ Веди его ко мне, дай зреть лицо.

КАССИЙ

Эй, парень, выйди, стань, чтоб видел Цезарь.

ЦЕЗАРЬ

Что скажешь ты теперь? Ну, повтори!

ПРОРИЦАТЕЛЬ

Страшись ид марта!

ЦЕЗАРЬ

Фантазёр! Идёмте.

Фанфары. Все уходят, кроме БРУТА и КАССИЯ

КАССИЙ

Пойдёшь смотреть на ритуальный бег?

БРУТ

Нет, не пойду.

КАССИЙ

Прошу, давай посмотрим.

БРУТ

Я не азартен. Мне, отчасти, чужд

Живой кураж, Антонию присущий.

Позволь твоих желаний не стеснять

И мне уйти.

КАССИЙ

Брут, я не вижу ныне

В твоих глазах той прежней доброты,

Тех знаков дружбы, что мне так привычны.

Ты стал весьма упрям и отстранён

От друга, кто тебя так любит.

БРУТ

Кассий,

Не заблуждайся, если скрытен взгляд,

Единственно к себе лица тревогу

Я обращаю. И с недавних пор

Меня гнетут противоречий страсти

И мысли, что присущи только мне,

Чем, видимо, и портят поведенье.

Но пусть об этом не грустят друзья,

Среди кого по счёту Кассий – первый,

И за пренебреженье не сочтут,

Что бедный Брут в войне с самим собою

К другим забудет дружбу проявить.

КАССИЙ

Я, значит, ошибался в твоих чувствах,

И столько так в груди похоронил

Великих мыслей, стоящих раздумий!

Скажи, Брут, видишь ли своё лицо?

БРУТ

Нет, Кассий, ибо глаз себя не видит,

Лишь в зеркалах иль в чём другом.

КАССИЙ

Да, так.

Весьма прискорбно, Брут, что не имеешь

Таких зеркал, чтоб отражали в глаз

Незримое достоинство, чтоб видеть

Ты мог свой тайный образ. Слышал я,

Как многие из самых знатных в Риме,

Помимо Цезаря, о Бруте говоря,

Кряхтя под гнётом века, сожалели,

Что славный Брут закрыл свои глаза.

БРУТ

Меня в какие беды тянешь, Кассий,

Что, хочешь ты, чтоб я искал в себе,

Чего во мне и нет?

КАССИЙ

Так, Брут, будь добр и приготовься слушать:

Раз знаешь, что не можешь зреть себя,

Как в отраженье, я твоё зерцало

Открою скромно то тебе, чего

Ты о себе самом ещё не знаешь.

Брут, милый, не подозревай меня:

Был бы обычный я шутник иль дружбу

Позорил клятвою шаблонной всем

Знакомым новым, или, если б знал ты,

Что льщу я людям, обнимаю их,

Потом о них злословлю, если б знал ты,

Что исповедуюсь я на пирах

Всему столу, то мог бы мне не верить.

Фанфары и крики

БРУТ

Что значит крик? Боюсь, что изберёт

Царём там Цезаря народ.

КАССИЙ

Боишься?

Мне думать, ты такого не хотел?

БРУТ

Нет, Кассий, хоть его люблю я сильно.

Но для чего ты задержал меня?

И чем со мной хотел бы поделиться?

Коль речь об общем благе заведёшь,

То ставь, хоть честь и смерть пред каждым глазом,

Спокойно буду я смотреть на них.

И да помогут боги столь, сколь к чести

Моя любовь сильней, чем смерти страх.

КАССИЙ

В тебе, Брут, эту доблесть знаю также,

Как показную мягкость я твою.

Что ж, тема повести моей – о чести.

Я не скажу, что ты иль кто другой

О жизни думают, но предпочёл бы

Я для себя жить жизнью не такой,

Чтоб в страхе трепетать пред мне подобным.

С тобой свободными мы родили́сь,

Как Цезарь. Вскормлены, как он, и можем

Как он, сносить зимою холода:

Вот, как-то раз, в день ливневый и шквальный,

Когда Тибр бурный берега терзал,

Сказал мне Цезарь: «А дерзнёшь ли, Кассий,

Со мною прыгнуть в гневный сей поток

И выплыть вон туда?». По его слову,

Как был одет, я бросился в волну,

Велев ему: «За мной!», что он и сделал.

Поток ревел, но мы справлялись с ним,

На крепких мышцах в сторону бросая,

И пресекая вызовом сердец.

Но прежде, чем смогли доплыть до цели,

Как Цезарь крикнул: «Кассий, помоги!».

Как наш Эней⁷, великий предок, вынес

Из пекла Трои на своих плечах

Анхиза⁸ старого, так из волн Тибра

Мной вынесен усталый Цезарь был.

И вот теперь он богом стал, а Кассий —

Ничтожество, и должен спину гнуть,

Когда ему кивнёт небрежно Цезарь.

В Испании болел горячкой он,

Когда случался приступ, замечал я,

Как он дрожал, да, этот бог дрожал.

С его трусливых губ сбегал окрас их,

А взор, прищур, чей, держит в страхе мир,

Терял свой блеск. Как он стонал, я слушал:

Да, тот язык, что ри́млянам велел

Записывать его все речи в книги,

Увы, кричал: «Титиний, дай мне пить!»,

Как слабая девчонка. Поражает,

О, боги, как сей муж, чей нрав столь хил,

Смог преуспеть в величественном мире

И первым стать!

Крики. Фанфары.

БРУТ

Ещё всеобщий крик!

Я думаю, что с этим одобреньем

Осыпан почестями Цезарь вновь.

КАССИЙ

Да, друг, словно Колосс⁹ над мелким миром,

Поднялся он, а мы, ничтожный люд,

Снуём у ног его огромных, смотрим,

Как нам позорней смерть свою найти.

Порой вершат свой жребий люди сами.

Не звёзд вина, а наша, милый Брут,

Что все мы оказались в подчиненье.

Цезарь и Брут: чем Цезарь так хорош?

Иль имена, одно другого, звонче?

Они красивы, хоть пиши их в ряд,

Произнести устам не трудно оба.

Их одинаков вес, их заклинай,

Брут так же духа вызовет, как Цезарь.

Теперь, во имя всех богов, скажи,

Каким же мясом вскормлен этот Цезарь,

Что стал таким великим? Жалкий век!

Рим, ты утратил племя статной крови!

С времён потопа был ли некий срок,

Что славился одним лишь человеком?

Доныне мог ли, кто, сказать, что Рим

Содержит одного в широких стенах?

Теперь же Рим, и впрямь, такой, что в нём

Есть одному единственное место.

Ты знаешь, говорили нам отцы,

Что жил когда-то Брут, кто бы мирился,

Хоть с дьяволом, охотней, чем с царём,

Поправшим статус Рима.

БРУТ

Меня ты любишь, я не сомневаюсь.

Ясна мне цель, к которой клонишь ты:

Что думаю о том и той эпохе,

Я после расскажу, а в этот раз,

Прошу, во имя нашей дружбы, больше

Ты не терзай меня. Что ты сказал,

Обдумаю, а, что ещё мне скажешь,

С терпеньем выслушаю и найду

Для встречи время, чтоб сполна ответить.

Пока ж, мой славный друг, вот это знай:

Брут лучше был бы жителем деревни,

Чем сыном Рима посчитал себя

На тягостных условиях, что время,

Похоже, хочет возложить на нас.

КАССИЙ

Я рад, что слабые слова такие

Из Брута высекли такой огонь.

БРУТ

Забавы кончились, идёт к нам Цезарь.

КАССИЙ

Когда пройдут, тронь Каску за рукав.

В своей манере мрачной он расскажет,

Что интересного произошло.

Возвращается ЦЕЗАРЬ и его свита

БРУТ

Так и хотел. Но посмотри-ка, Кассий,

Гневным пятном лоб Цезаря горит,

И выглядит вся свита, как побита:

Кальпурния бледна, а Цицерон

Глядит хорьком с горящими глазами,

Как будто в Капитолии он был,

В сенате с кем-то спорил на совете.

КАССИЙ

Расскажет Каска нам, в чём дело там.

ЦЕЗАРЬ

Антоний!

АНТОНИЙ

Цезарь?

ЦЕЗАРЬ

Пусть будут толстяки вокруг меня,

Лоснящиеся, спящие ночами.

У Кассия худой, голодный вид,

Он много мыслит, нам такой опасен.

АНТОНИЙ

Не бойся, Цезарь, не опасный он,

А благородный римлянин и верный.

ЦЕЗАРЬ

Был бы… будь толще! Но я не боюсь.

Пусть даже страх моё внушало имя,

То никого бы так не избегал,

Как Кассия. Да, он читает много.

Он наблюдатель, видит он насквозь

Дела людские. Он забав не любит,

Как ты Антоний. К музыке он глух.

Смеётся редко, если ж улыбнётся,

То, словно, презирая свой же дух,

Что поглумиться повелел над чем-то.

Таким всегда покоя нет в душе,

Когда они зрят большего, чем сами.

Они весьма опасны. Потому

Скорей скажу, чего бояться надо,

Чем сам боюсь, на то и Цезарь я.

Стань справа, ибо это ухо глухо,

И расскажи, что думаешь о нём.

Трубы. Уходят ЦЕЗАРЬ со свитой, кроме КАСКИ

КАСКА

Ты дёрнул плащ мой, что хотел сказать мне?

БРУТ

Да, Каска, что случилось, расскажи.

Что Цезарь выглядит таким унылым?

КАСКА

А, разве сами не были вы с ним?

БРУТ

Тогда не спрашивал бы Каску, что произошло.

КАСКА

Ну, как ему была предложена корона, в тот момент,

он отстранил её ладонью, тыльной стороной,

вот так, тогда народ и по́днял крик.

БРУТ

Из-за чего кричали во второй раз?

КАСКА

Из-за того же.

КАССИЙ

Они кричали трижды: а из-за чего в последний раз?

КАСКА

Из-за того же.

БРУТ

А что, была предложена ему корона трижды?

КАСКА

Да, без сомненья. И он трижды отклонял её,

и с каждым разом всё слабее, и при каждом отклоненье

мои честнейшие сограждане кричали.

КАССИЙ

Кто предлагал ему корону?

КАСКА

Да Антоний.

БРУТ

Как это было, расскажи подробней, милый Каска.

КАСКА

Меня повесить, столько ж толка, как подробно рассказать:

не замечал я всякой ерунды. Я видел Марк Антоний

ему корону предложил – но не корону вовсе, а один

из маленьких венцов – как я сказал, он сразу отклонил её,

но всё ж, по-моему, хотел бы получить. Затем опять она

была предложена ему, и снова им была отклонена.

Но всё ж, по-моему, так не хотел он пальцы убирать.

Затем её же предложили в третий раз, и снова он не взял.

И всякий раз, как отклонял её, толпа орала и рукоплескала,

бросала вверх свои вспотевшие ночные колпаки,

и издавала этакий объём зловонного дыханья, оттого

что Цезарь отказался от короны, что сам Цезарь чуть

не задохнулся, ведь он покачнулся и упал.

А я не смел смеяться, опасаясь рот раскрыть,

чтоб не вдохнуть дурного воздуха.

КАССИЙ

Постой, прошу. Что, Цезарь в обморок упал?

КАСКА

На рыночной он площади упал, и пена изо рта его пошла,

и дар он речи потерял.

БРУТ

Весьма похоже это на него, ведь у него падучая болезнь.

КАССИЙ

У Цезаря – не это. Ты и я,

И Каска, мы рабы падучей хвори.

КАСКА

Не знаю, что имеешь ты в виду, но я уверен,

что Цезарь там упал. Коль эти оборванцы

не хлопали ему и не свистели, как актёру

в театре, с одобреньем иль с неодобреньем,

то человек я не правдивый.

БРУТ

Что он сказал, когда пришёл в себя?

КАСКА

Представь – правдивее, чем до паденья. Когда он понял, что

толпа обрадовалась, что он отказался от короны, то

рванул с себя камзол и предложил им перерезать ему горло.

Будь человеком дела я, на слове бы поймал его,

вот, провалиться в ад мне к негодяям. Но… тут он упал.

Когда же он очнулся, то сказал, что если что-то он не так

сказал иль сделал, то сторонников своих он просит это

на счёт его болезни отнести. Три иль четыре девки там,

где я стоял, завыли: «О, увы, благое сердце!» – и простили

его от всей души: но что с них взять, зарежь их матерей

сам Цезарь, то прощали бы не меньше.

БРУТ

Он после этого ушёл такой печальный?

КАСКА

Да.

КАССИЙ

А Цицерон сказал ли что-нибудь?

КАСКА

Да, он сказал… по-гречески.

КАССИЙ

С каким-то результатом?

КАСКА

Нет, если сообщу такое, больше никогда вам не смогу

в лицо смотреть: но те, кто понимали,

друг другу улыбались и качали головами, для меня же

всё это было… греческим. Я мог бы рассказать

другие новости: Марулл и Флавий за срывание регалий

со статуй Цезаря приговорены к молчанью.

Прощайте. Было больше глупостей, но всех не помню.

КАССИЙ

Со мной поужинаешь вечером сегодня, Каска?

КАСКА

Нет, я уже пообещал.

КАССИЙ

Так, завтра отобедаешь со мной?

КАСКА

Да, если буду жив, а ты не передумаешь, а твой обед

того достоин будет, чтобы съесть.

КАССИЙ

Добро: я буду ждать тебя.

КАСКА

Да, жди. Прощайте оба.

КАСКА уходит

БРУТ

Каким же грубым стал у парня нрав!

А в школе был такой живой характер.

КАССИЙ

Таким себя являет и сейчас

В любом отважном и достойном деле,

Как бы ни притворялся грубым он.

А грубость – для его ума приправа —

Даёт переварить его слова

Мужскому вкусу с бо́льшим аппетитом.

БРУТ

Да, это так. Пойду, на этот раз.

Со мной поговорить захочешь завтра,

Приду к тебе, а коль желанье есть,

То приходи ко мне домой, ждать буду.

КАССИЙ

Приду. Пока обдумывай сей мир.

БРУТ уходит

Брут, благороден ты, но всё ж, я вижу,

Что можно отклонить и твой металл

От форм его. Поэтому так важно,

Чтоб вместе были честные умы.

Ведь кто же устоит перед соблазном?

Я Цезарю нелюб, но Брут – любим:

Будь Брутом я сейчас, а он будь Кассий,

Меня не убедил бы. Нынче в ночь

Заброшу Бруту в окна, в разных текстах,

Как будто бы, от нескольких людей,

Я письма, все с уклоном к лучшим мненьям,

Что Рим о нём имеет, намекнув

На властолюбье Цезаря искусно.

Тогда, хоть Цезарь сядь ещё прочней,

Его стряхнём, иль ждать нам худших дней.

Уходит