Loe raamatut: «Очень страшная книга Уланы Зориной. Вечный покой. Зарисовки безумного мастера»

Когда в кровавой мгле заката

Исчезнет с солнцем белый день.

На мир нахлынет мрака тень.

Не верь просящим у порога,

В том мире больше нету Бога…

Основано на реальных событиях. Однако, всё это выдумки безумного автора.

Вечный покой

Солнце слепило глаза, ноздри щекотал сладкий запах свежего сена. М-м-м. Люцерна.

С замиранием сердца я летела вперёд.

Причём буквально, летела, едва касаясь босыми ступнями ощетинившихся колючек. Казалось, сама земля отвергает меня. Та самая, по которой я столько раз бегала в огород, кормила собак, хвостом ходила за мужем, пока тот управлял поросят.

Да, свиньи – это моя слабость. Ну и муж, конечно, и дети. Мои любимые, уже давно не маленькие, повзрослевшие. У них уже самих подрастают карапузы. Мои внуки. Некоторых мне так и не удалось подержать на руках.

Ах, ну что это я…. Сегодня грустить нельзя!

Вот и ангар.

Да, я помню, как помогала Солнцу его строить. Там поддержать, тут принести…

Солнце – это мой муж… Почему?

Да потому, что светлый, золотой, круглый и тёплый. Да-да, тёплый. Когда ночью мёрзнут ноги, стоит лишь прижать их к горячему телу супруга, как тут же укутает тёплой волной. И чувствуешь себя будто в валенках. Комфортно. Уютно. То есть, чувствовала… Раньше…

Как это было давно… Эх.

Заглядываю в ангар. Хрюни…Толстые, розовые. Подняли носы и фыркают. Чувствуют, наверное, меня, а увидеть не могут…

Ну-ну, мои сладенькие, не бойтесь, я вас не трону. Теперь точно, даже если и захочу.

Опять грустно.

Так, прочь с огорода.

Медленно продвигаюсь вперёд. Калитка на хоздвор закрыта. Неважно. С некоторых пор это для меня не помеха.

Рыжий пёс лениво повёл носом и снова улёгся на землю. Булат уже старый. Сколько ему? Десять-двенадцать? Уже и не помню. Сиамская кошка с громким мявом отпрянула в сторону. Незнакомая. Моей Симки давно уже нет. А это появилась уже без меня, но для меня. Солнышко, милый мой, знает, как я люблю таких кошечек, и продолжает держать их в надежде… На что? Страшно подумать.

Ну, вот я и во дворе.

О, не ожидала…

Почти вся семья в сборе.

Удобное инвалидное кресло с большими колёсами выкатили под навес.

Да, его наконец-то сделали. Я так мечтала об этом. И вот, Солнышко постарался.

За небольшим столиком все и поместились.

Старшая дочь с мужем, младшая тоже приехала, и внучата тут. Викуша уже школьница. Первый класс! Вон как горят глазёнки. Хм, подождите, она что, меня видит? Не может быть… Хотя, что это я, почему не может. Говорят, дети могут видеть то, что недоступно нам, взрослым.

Вон она как следит за мной.

Я ускоряюсь, залетаю за кресло и опускаюсь на худенькое плечо.

– Деда, а бабуле на плечо Ангел сел, – объявляет Викуша. Катя бледнеет, Толик-зять склоняется и что-то шепчет малышке. Та хмурится, надувает губки, но упрямо стоит на своём. – Сел, я вижу. Он беленький и пушистый.

Опа… Вот это да…

Не ожидала я такого описания.

Это в каком месте я пушистая?

Седая – да, лохматая – да, но пушистая.

– Дура-дура… – бегают вокруг близнецы. Пухлые, щекастые, с задорным блеском в глазах. Сколько им уже? Три… Четыре…

Ах, не удалось мне понянчить мальчишек. Выросли без помощи бабушки. А Викуля хоть помнит… Эх… Понянчилась только с ней.

Ане пришлось. Катя намучилась с сорванцами. А няньке уже после Вики привычно. И за маму, и за бабу, и за няню.

Хорошо, что война к тому времени уже закончилась. Зять вернулся. Взялся за дом, разгрузил жену, тестя. А на Солнышко свалилась Я.

Ну, то есть, не совсем я… А эта осунувшаяся, исхудавшая женщина.

Смотрю ей в глаза – нет там жизни. Лишь пустота и спокойствие. Вот как бывает.

Был человек. Жил, мечтал, строил планы, а тут раз – на тебе… И остаётся одна оболочка.

Живая, ходячая. Послушная. И рот открывает, и в туалет ходит, и выслушает, но не подскажет, не посоветует. Хотя и улыбается, кривя вправо губу… Викуше нравилось… Бабушка на мимимишек похожа.

Да, что это я всё о себе да о себе…

Все приехали, да не все. Сына старшего нет. Как обычно. Далеко он, в Курске живёт. Не с руки в тьмутаракань добираться, чтоб на тень матери посмотреть. Утром голосовушку надиктовал, поздравил. Солнце включал. Я слушала… Всплакнула. Всё равно никто не видит… Только Вика – вон, на меня косится.

Хм… Пушистая, надо же…

Четвёртое сентября. Вот ещё один год пролетел без меня, но со мной. Странно как всё получилось.

Как сейчас помню тот страшный день 9 апреля 2024 года…

Тот самый день, когда я их увидела.

Итак, а начнём мы, пожалуй, чуть раньше.

Я – Улана Зорина. Поэт, прозаик. Пишу, хм… Писала страшилки, ужастики. И дописалась.

Знаете поговорку: будешь смотреть долго в Бездну – Бездна увидит тебя.

Вот она и увидела.

Всё в мире имеет свой энергетический вес. Кого бы когда-либо мы ни придумали, вселенная тут же воплощает их в жизнь. Но только в другом мире. В Изнанке.

Вот туда-то я и провалилась в итоге. Как говорится – выпала из своей матрицы.

Все мои страшные истории про призраков. Все мои демоны и тёмные божества прицепились ко мне и затащили в свой мир, оставив в реальности пустую скучную куклу.

Никогда, слышите. Никогда не пишите книги с открытым финалом! Убивайте своих тварей. Ведь это у вас в воображаемом мире они лишь герои историй. А тут, в серой и мрачной Изнанке, они – злобные сущности, которые продолжают кружить вокруг своих наивных творцов и постепенно утягивать их в свою ирреальность.

Подумайте, сколько писателей ужасов закончили свои жизни в психушке. Или под кайфом, спасаясь от голодных теней… Да-да, именно тени шныряли вокруг меня.

Клацали зубами, хватали острыми пальцами-крючьями и тянули. Пока силы наконец не оставили и я не качнулась за призрачную грань.

Так вот. Девятое апреля, как сейчас помню.

Уже под утро мне стало плохо. То есть, как плохо… Мне стало очень жарко. Вроде апрель ещё, а простыни – хоть выжимай. Утром я уже еле встала. По стеночке прошла в ванную, врезалась в стену. Пол, будто корабельная палуба, никак не хотел останавливаться и качал меня из стороны в сторону. В глазах всё плыло, кружилось, причём в разные стороны. Запойные вертолёты у совершенно не пьющего человека. Странно, но я же не трус… Врачи, какие врачи. Мне еще борщ варить. И сварила. Один глаз закрыла, и вроде терпимо, если смотреть по чуть-чуть.

Рядом ведро стоит, это чтоб при тошноте далеко не бегать. Потом полежала немного и к внучке поехала. Надо же дочке помочь. Вику понянчить. Эх… Знала бы тогда, может, не так бы всё и случилось.

Уже у дочери совсем худо стало. Вика легла спать, маленькая тогда была, озорная. Десять месяцев отроду. Егоза. А бабка и на руки взять не может.

Так вот её уложили, и сама на диванчике прилегла. Дочь волнуется, а я хорохорюсь. Фигня, сейчас полежу и пройдёт. Не прошло. Хуже стало.

Позвонила Солнцу, приехал, забрал домой. Из машины шла, как дитё малое. Руки в стороны, чтоб не упасть. Земля кружится каруселью. В глазах муть. В ушах шум.

Вызвали скорую. Померяли давление, 190/120.

Укололи магнезию пять кубиков и мексидол для мозга. Семь таблеток под язык насовали. Уехали. Лежу, жду, когда пройдёт. С утра на работу уже идти. На сутки.

Не проходит.

Через три часа опять вызвали скорую и снова 190 давление. По новой магнезию, таблетки. Но тут уж церемониться не стали. В охапку и в неврологию.

Насилу доехали. С пакетом в руках на кушетке, болталась, будто сосиска в просторной банке. Как до приёмного дошла, помню смутно. Солнце за мной ехал на машине. Потом катил меня в кресле до палаты. Помогал в туалет ходить. А то придумали мне в ведро. Да я даже в школьный туалет ходить не могла, если кто за дверью стоял, а тут люди в палате. Лопну, а не залезу.

Вот вырвать туда – всегда, пожалуйста.

Давление сбили, максонидином, да так резко – со 190 до 120, что меня тут же и вывернуло. Крепким чаем отпаивали. Хотя бы до 130.

Это был ад, а не ночь. Солнце домой отпустила. Дети одни, родители не ходящие. Я хорохорилась, что сама дойду. Не дошла. Только встала, а меня к земле клонит и в голове спутанное сознание, в глазах пятна чёрные, полосы белые. Жуть.

Хорошо, в палате дочь соседки за мамой ухаживала. Оксаночка. Такая милая девушка. Вот она и помогла мне. Свозила на кресле до туалета и назад.

А там капельницу поставили. И задремала.

На утро легче не стало. Лишь темнота круженная в глазах. Да хвостатики белые за чёрными пятнами мечутся. А я лежу шальная, наблюдаю за ними да улыбаюсь… Уж больно они на спермотозоиды похожи.

Так вот подлетает ко мне один такой ближе, а я смотрю на него и удивляюсь. До чего же глюк реалистичный.

А он мне женским голосом отвечает: «Сама ты глюк», – и хвостом махнул.

Вот тебе и раз… Слуховые галлюцинации. Чего ещё ждать.

А дальше – больше.

Ухаживать за мной сестра приехала. Спасибо ей. Покатала меня на кресле, потетешкала пару дней, а там и глаза видеть стали. Уже не каждый себе, а вроде договорились одну картинку показывать, хоть и двойную. Голова так и кружится, пол норовит из-под ног выскочить, но я держусь. Даже на обеды в столовую ходить начала.

Тяжёлая, лежачая где? Как – где, на обед ушла… Н-да!!!

Давление поначалу держалось 130, а как дело к выписке пошло, так снова 160 поднялось… Дома-то вообще 170–180, как по заказу. Хоть назад езжай.

Врач у меня хороший, опытный. Все хвалят его, и я теперь хвалить буду. Хоть и не вылечил, но очень старался.

Капельницу менял каждый день. Даже транквилизатор дал, чтоб МРТ прошла, клаустрофобная. Боялись, опухоль будет, но там другое выявилось. Множественные очаги поражения. Такой диагноз, который подтверждать надо в Ставрополе. А так – лечить непонятно что.

Дал направление, записалась. Съездила. Посмотрели, покачали головами, мол, ваше МРТ хорошо, но надо ещё наших два… Записали на 16 мая…

Хорошо. Подождём. Дождалась.

Диагноз, конечно, подтвердили. Страшный. Неизлечимый. Лекарства назначили. Даже надежда забрезжила тонкими лучиками. Но у судьбы свои планы. Вот и сидит теперь оболочка безвольная, а душа, то есть Я, лёгким облачком вокруг мыкается.

Ну, что это я, снова расклеилась. Сегодня такой важный день.

Ты посмотри, Викуша и впрямь меня видит. Глаз не спускает. Хмурится, настороженно щурится. А я вздыхаю. Знаю теперь, кому дар передам свой. Оставляю больную и лечу прямиком к девочке. Она не шарахается, не боится. Смело подставляет ладошку и улыбается. Близнецы тут же бросаются к ней с визгами и улюлюканьем. Вика вздрагивает, невольно сжимает пальчики и прячется от братьев за маму.

– Ма, скажи им, а то они ангела испугают.

Катя шикает и пытается усмирить сыновей.

– Вова, Женя, угомонитесь, нельзя шуметь, тут же бабушка…

Стоит сказать, что мальчиков дети назвали в честь умерших родных. Дедушки Кати и отца Толика. Умницы они у меня. Наблюдаю сквозь детские пальчики и тихо радуюсь.

Внезапно тело на кресле дрогнуло. Захрипело натужно. Выгнулось. Вытянулось в напряжённую струнку, касаясь земли пятками. И широко распахнуло рот.

Густая, зловонная тьма хлынула изнутри. Кипящая, клокочущая.

Солнце вскрикнул, бросился к телу, заглядывая в закатившиеся глаза. Катерина всхлипнула, зажимая ладошкой рот. Даже младшенькая моя отвлеклась от своей переписки. Всё в виртуале с подружками общается. Ни до чего дела нет. Эх, молодёжь.

Мальчишки заплакали. Вика испуганно прижалась к матери, выпуская меня из дрожащей ладошки.

Глаза её заблестели, забегали. Неужели и тьму она видит… Хм, не должна, вроде… Один зять, молодец, не растерялся. По-военному чётко и слаженно достал телефон и набрал скорую.

Однако медлить нельзя.

Я, конечно, знала, что это произойдёт снова, но не ожидала такой мощной атаки.

Прорыв тьмы, всегда больно и страшно, но сейчас…

– Красный код! – отчаянно завопила я…

* * *

Черноволосая девушка ловко бросила в костёр тонкие сучья. Огонь благодарно вспыхнул, лизнув кончики пальцев оранжевым языком. Та даже не дрогнула.

– Как же тут хорошо. – Чёрный глянец длинных волос заиграл яркими бликами.

– Тепло, – поддакнула ей смуглая кудрявая девочка.

– Лучше, чем у нас на озере, – согласился светловолосый паренёк, прижимая к себе хрупкую девушку.

– А расскажите свои истории, – коренастый брюнет повернулся к цыганке и выжидающе замолчал.

– Почему бы и нет, – ответила ему девушка, заглядывая в глаза маленькой цыганочке. Та молча кивнула, разрешая и девушка начала.

– Случилось это зимой…

Видящая

Пролог

Снова сочельник! Время собирать жатву!

Глаза его алчно вспыхнули. Уголки губ растянулись в довольной ухмылке. Кончик красного языка юрко метнулся меж острых зубов в предвкушении новой добычи.

Каждый год, одно и то же время он пожинает плоды. Изысканной сладости, так кропотливо добытые, терпеливо собранные в одном особенном месте.

Хм… Озабоченные морщины исчертили белёсую кожу гладкого лба.

Он принюхался и сглотнул.

Кажется, в этом году в его расчёты прокралась ошибка…

Глава 1

Мерное постукивание колёс усыпляло. Приглушённые голоса случайных попутчиков действовали не хуже любой колыбельной. Смежив уставшие веки, девушка прислонила разгорячённый лоб к ледяному стеклу. Давно она не выбиралась куда-либо дальше своего пригорода.

За окном бесновалась стихия. Белые хлопья, хаотично танцуя, пытались обогнать поезд, забраться в вагон и доказать своё превосходство перед горсткой беспомощных путников. Но, прикоснувшись к стеклу, немедленно таяли. Покорённой слезинкой стекая в небытие, оставляя за собой лишь росчерк прозрачной сверхновой.

Смуглая девушка грустно вздохнула. Черты лица её заострились. Чёрные, абсолютно непроницаемые глаза, с головой выдававшие её этническое происхождение, заблестели.

Глядя в эту бездну хрустального хаоса, она как никогда ощущала своё одиночество.

Даже тут. В ограниченном стенами, тесном пространстве. Где наперебой галдят весёлые подростки, целуются и воркуют беспечные парочки, она была всё же одна.

У всех кто-то есть.

Родители, дети, любимые, друзья наконец. А у неё…

Нет, конечно, у девушки была бабушка.

Старая цыганская ведьма. Давно умершая, но не оставившая свою внучку без помощи и советов. Вот только она не приходила по первому желанию внучки, а в образе маленькой девочки являлась тогда, когда той действительно нужна была помощь.

Да, Велиана с радостью приняла родовой дар колдуньи, но, вопреки ожиданиям, личного счастья ей это не принесло.

И друзья были у девушки в колледже, но после случившегося в Католическом Курском Костёле все растерялись…

Стали бояться её. Обходить стороной.

И лишь только Сашенька не отвернулась.

Единственная оставшаяся подружка, соседка по комнате не забыла скромную молодую цыганку.

Вот именно к ней сквозь ледяную преграду и направлялась сейчас печальная девушка. В надежде сбросить оковы пустых дней и весело вместе с подругой перешагнуть веху очередного года.

Поезд «Архангельск – Адлер». Обычный рейс, обыкновенные пассажиры. Не хуже и не лучше других. Такие… Среднестатистические…

И всё-таки она задремала.

Разбудила её, как ни странно, тишина.

То есть, людской гомон всё так же витал в гулких стенах, однако мерного покачивания и убаюкивающей песни колёс не было слышно.

«Стоим», – пронеслось в мыслях девушки, и она потянулась.

В вагоне горел тусклый свет.

Подтянув на запястье рукав, она глянула на часы.

22:45

Поздновато уже…

И, вздохнув, она огляделась вокруг. Соседние полки ещё пустовали. Не сезон. Это летом в поездах невозможно пробиться, а сейчас зима. Декабрь. Канун Нового Года. И редко кому приходится покидать в это время жилище.

А ей вот пришлось. Всё лучше, чем отмечать праздник одной.

Расстелив новенькое постельное на узенькой полке, она взяла полотенце и, осторожно ступая, двинулась к туалету.

Хорошо, что он рядом и не надо пробираться по тесному проходу, опасаясь кого-нибудь задеть.

Велиана вздохнула и зябко повела плечом… Несмотря на щедрое тепло, зимняя стужа всё-таки запустила сюда свои стылые пальцы.

Взгляд метнулся к окну.

Ростов

Ух, уже близко. И волна воспоминаний о студенческом времени согрела озябшую душу.

Вернувшись на своё место, девушка не сразу поняла, что изменилось.

И лишь когда на пустующей полке, напротив, она заметила большой пакет, сообразила. К ней кто-то подсел.

Тревога, надежда и любопытство не позволили девушке сразу лечь. И она тихой мышкой уселась на свою полку.

За окном бушевала метель. Белые хлопья ломкими гроздьями бились в стекло. Застилали обзор и, вопреки всему, сразу не таяли.

Будто безумный художник дирижировал невообразимыми кистями, повелевая стихией, они складывались в картины. Хаотичные. Бессмысленные. Нереальные. Но буйное воображение чувствительной девушки по-своему дорисовывало их.

Вот она видит тройку неистовых скакунов, мчащихся сквозь круговерть вьюги. Готические купола и детские ручки тянутся к ней сквозь хрустальный барьер.

А вот что-то новенькое…

Девушка пригляделась…

Острые ушки, вздёрнутый нос и глаза… Красные, пронзительные…

Громкий гудок выдернул её из раздумий. Девушка вздрогнула. Пригляделась. Нет, это просто огни ночного вокзала. А она-то подумала…

Шумно выдохнув, Велиана облегчённо откинулась назад и прикрыла глаза.

Ехидный смешок, тоненький, детский, раздался у самого уха. Девушка вздрогнула, напряглась. Глаза распахнулись, заметались по пустым полкам.

Никого. Ничего. А где же попутчик?

И, как бы отвечая на её невысказанный вопрос, в купе завалилась фигура.

Грузная, бесформенная.

В мокрой заснеженной дублёнке, в чёрной вязаной шапочке, надвинутой на глаза, и колючим въедливым взглядом.

Так и не сняв промокшей одежды, он плюхнулся напротив девушки, и полка под ним жалобно скрипнула. Велиана напряглась, занервничала, но тут её взгляд выхватил из тени за могучей спиной мужчины хрупкую фигурку ребёнка.

Мальчик, худенький, темноволосый. С виду лет двенадцати, кажется. В куцей курточке, без шапки неуверенно топотался в проходе, не решаясь зайти.

– Боже мой! – воскликнула девушка, – Ты же совсем промёрз!

Кинув укоризненный взгляд на мужчину, она заторопилась к ребёнку. Тот же и бровью не повёл. Как уселся, так и сидел истуканом.

– Малыш, пойдём со мной, не бойся, – присела она рядом с мальчиком, заглядывая тому в глаза. Такие печальные, тусклые. И сам он был так худ, казалось, что кожа натянута прям на скелет. Взяв в тёплые ладони его ледяные пальчики, девушка изумилась. Настолько они были хрупки и тонки, будто веточки сломанного молодого деревца.

Мальчик молчал, опустив голову, а под ноги с чёрных волос капал растаявший снег.

Велиана поднесла ладошки к губам и легонько подула, пытаясь согреть детские ручки, и на миг, буквально на секунду, глаза мальчика ожили. Зажглись, словно бенгальский огонь, и снова погрязли во тьме.

Усадив ребёнка на свою полку, девушка устроилась рядом и растерялась.

С тех пор как в вагоне появилась эта странная парочка, всё изменилось.

Некогда тихонько шептавшиеся влюблённые, резко отпрянули друг от друга. Надулись. Нахмурились. В каком-то купе захныкали дети. А в начале вагона недовольно заёрзал нервный старик. Забурчал. Замотал косматыми лохмами. Рядом сидящие женщины заворчали. Куда делось то радостное настроение в ожидании приближающегося праздника? Та приятная суета меж туго набитыми сумками? Растерянные улыбки… Быстрые выжидающие взгляды… Даже запахи притупились.

Повсюду витавшие ароматы вкусных копчёностей, лоснящихся от обилия жира, словно угасли. Щекочущее нос, вездесущее благоухание цитрусовых, незыблемый символ конца года, будто пропал. Выветрился. Огненным всполохом оранжевой свежести смешался со тьмой. Вязкой, тягучей, пугающей.

Напряжение в воздухе набухало, пульсировало, заполняло вагон негативными эманациями первозданного хаоса.

Помотав головой, Велиана поморщилась. Морок прошёл, отступил. Выпустил из своих цепких объятий чувствительный разум. Облегчённо вздохнув, Велиана внимательно оглядела попутчиков.

Мужчина молчал. Он даже не скинул дублёнку. На полу под ним уже скопилась целая лужа погибших снежинок. Однако его это не беспокоило.

«Наверное, очень замёрз, не согрелся ещё», – подумала девушка и повернулась к ребёнку. И вздрогнула.

Немигающим мертвенным взглядом он смотрел на неё. Если бы не пугающая бледность детского личика, его можно было принять за цыгана, но нет. В тонких прямых чертах мальчика сквозило какое-то благородство.

О таких говорят… «аристократичная внешность».

Глаза же его зажглись интересом.

– Привет, – улыбнулась ему Велиана, – Тебя как зовут?

– К… Кирилл, – мальчик запнулся. А может, это просто от холода дрогнул голос.

– Приятно познакомиться, Кирилл, а я – Велиана, – слегка потрясла девушка узенькую ладошку.

Как она ни старалась отогреть, пальцы Кирилла оставались холодными.

Она озадаченно замерла. Будто уловив перемену в её настроении, мальчик аккуратно вытянул свои руки из чужой хватки и скривил губы.

Улыбнулся, наверное. Велиана вздохнула. Что ж, у него есть отец. Какой-никакой, но всё же.

– Извините, вы не хотите раздеться, а то вон, – и она указала мужчине на лужу.

Тот, проследив за ней взглядом, даже не шелохнулся.

– Он не говорит, – ещё чуть оживился Кирилл.

Привалившись спиной к стене, он глубоко вдыхал тёплый воздух.

А народ будто проснулся. Казалось бы, на часах почти полночь, а люди, вместо того, чтобы мирно спать, вспомнили все обиды.

Вагон шумел, будто улей. Повсюду слышались вскрики, возбуждённые возгласы, плач детей. И только у них в купе царил мир.

– Что происходит? – вскинула брови девушка и повернулась к мужчине.

Насупив кустистые брови, тот сидел не дыша. Или ей это показалось. Присмотрелась. Конечно, привиделось, вон как вздымается его богатырская грудь.

Оглядев отца, она перевела взгляд на ребёнка и ахнула. Как преобразилось его лицо…

Или ей снова привиделось. Игра света и тени может быть поистине ошеломляющей.

Прикрыв глаза, мальчик, казалось, заснул. Веки его подрагивали, а на порозовевших губах блуждала улыбка. Глядя на это совершенно наивное детское личико, на округлившиеся щёчки и веер дрожащих пушистых ресниц, тоже хотелось привалиться спиной к железной стене и уснуть. Провалиться в сияющую безмятежность. Туда, где нет вьюги и холода, а на пушистой траве пасутся волшебные единороги.

* * *

Она проснулась как от толчка. И едва не оглохла. Вагон распирало от напора эмоций. Велиана поёжилась. Как она могла спать при таком шуме? Зажав уши руками, она огляделась.

Глаза тут же ослепил яркий фонарь. Велиана зажмурилась. Нет, не фонарь, это луна, нависла над поездом, и жёлтым бельмом прилепилась к окну.

Едва проморгавши, она огляделась.

Мужчина всё так же сидел, вперив взгляд в никуда. Шапка его сползла на одну сторону, оголив острое ухо.

Что? Велиана протёрла глаза. Да, именно так. Из-под курчавых чёрных волос торчал кончик острого уха.

Она растерянно поискала глазами, намереваясь взглянуть на уши мальчишки, и замерла.

Того нигде не было…

Ни рядом с ней, ни на соседней полке, ни наверху.

А вагон уже трясся не только от быстрого хода, но и от накала страстей.

Велиана вскочила, сердце её замерло в ужасе.

Что-то было не так. Как она могла не заметить.

Как только подсели попутчики, так всё началось. Она встала в проходе, крепко схватилась за гладкие поручни, закрыла глаза и сосредоточилась.

Мысли в голове стали тягучими, как кисель. Разум открылся, пропуская через себя волны взбудораженного пространства. Чёрного, вязкого, липкого. Наполненного злобой и ненавистью, похотью и обидой. Густыми миазмами заполняли они пространство вагона. Щупальцами кошмарного осьминога тянулись из чёрной дыры они к каждому пульсирующему сгустку, исходящему гнилостным светом. Гнойным, зелёным. Оплетали их, спутывали. Выжимали досуха. Высасывали всё, что осталось в пассажирах хорошего, светлого, превращая всё в смрад и отбросы.

И когда несколько щупалец потянулись и к ней, девушка вздрогнула.

Она резко отпрянула, выныривая из видения. Сердце её панически сжалось, загрохотало в ушах и замерло, когда девушка поняла, кем является в реальности эта чёрная дыра, поглощающая души. На лбу выступила испарина. Кровь бросилась в голову, а она всё смотрела и не могла отвести взгляд от торжествующей улыбки на красивом лице.

– Они заслужили… – прокрался ей в голову мальчишеский голос. – Весь год я наблюдал за ними и специально собрал в этом вагоне.

– А я? – ёкнуло сердце.

– А ты – нелепый сбой в матрице, – пожал плечами «мальчишка». – Я специально подсел к тебе, чтобы рассмотреть ближе, и всё равно не нашёл черноты. Даже я не могу забирать светлые души…

– Кто ты?

– А ты не узнала? Мой старший брат любит дарить детям подарки. Хорошим, естественно. А как думаешь, что случается с плохими?

– Ты не Кирилл, – прозрение нахлынуло внезапно. Это нетвёрдое «К…», когда он назвал своё имя. Ледяные ладошки… Безразличие к холоду и острые уши у…?

– А, он? – Велиана обернулась к купе, где продолжал сидеть истукан.

– А это Чертяка, мой эльф, – небрежно обронил голос, и губы мальчишки растянулись ещё шире.

– Оставь их, – прошептала цыганка, – разве не видишь, им плохо.

Перестав нападать друг на друга, пассажиры уже бились в конвульсиях. Одни на полу, закатив глаза, сучили дробно ногами. Другие, свесившись с полки, головой бились об пол. Третьи просто хрипели, давясь липкой пеной, слепыми бельмами таращась перед собой.

А дети кричали, обливаясь слезами. Словно парализованные, не смея двинуться с места, они безумно вращали расширенными зрачками, в ужасе глядя на эту фантасмагорию.

Прижав к груди руки, Велиана истово зашептала.

– Отче наш…

– Ха-ха! – перебил её мальчик. – Ваши боги не властны над нами. Мы гораздо старше и сильней Триединого. Тебе нечего противопоставить мне, если только… – «Кирилл» запнулся…

– Что? – не выдержала паузу девушка.

– Если только ты сама не выберешь жертву. – В груди девушки похолодело.

– Нет… Как же так? Разве я имею право решать, кому жить?

– Значит, я заберу всех! – невозмутимо ответил божок. – Вон, посмотри на того толстощёкого. Да-да, с поросячьими глазками. Тебе рассказать, скольких щенков он заморил голодом? Нет? А вон та милая девочка со смешными косичками. Знаешь её любимое развлечение? В её личном садике на заднем дворе нету ёлочек. Там из земли торчат длинные колья, а на них… Ты никогда не слышала, как плачут котята?

– Замолчи! – Велиана зажала ладонями уши. – Я не верю тебе! Разве могут так поступать дети?

– Дети? Нет. Только это не дети, а звери в человеческом облике. Тебе дана сила, так загляни в них… Не глазами, а сердцем…

И она заглянула. И скривилась в брезгливости.

В тех местах, где в реальности были дети, колыхалась бесформенная чернота, сочащаяся жёлтым густым гноем. Зловоние, как по команде, вдарило в нос.

Девушку затошнило.

– Их ещё можно спасти! – заломила она руки в отчаянии, пытаясь сглотнуть едкий ком. Громкий хохот был ей ответом.

– А как ты сама думаешь? Каждый год я выслеживаю чёрных и очищаю мир от их гнили. Я забираю всех. Слышала, наверное, о пропавших без вести кораблях? Разбившихся самолётах? Сошедших с рельсов поездах? Понимаешь теперь?

И она понимала. Сердце её разрывалось, глядя на то, как незнакомые, но такие обычные люди корчатся в муках. У каждого из них была своя жизнь. Да, не идеальная, но своя, настоящая. Со взлётами и падениями, с радостями и несчастьями, со слезами и смехом. Вправе ли она бездействовать и бросать их на погибель, на съедение прожорливому божку? Ах, где же сейчас её бабушка, когда так нужна её помощь!

Перед глазами тут же возник зыбкий образ маленькой девочки. «Это твой выбор, Лия, – порыв тёплого ветерка взъерошил ей волосы. Думай сердцем…». Малышка улыбнулась, сверкнув чёрным взором, и растворилась в небытии. А была ли она, или это ей только привиделось, Велиана не поняла.

– Думай сердцем, – повторил другой голос. Настырный, звонкий, мальчишеский.

И она подумала.

Мальчишка улыбнулся и свистнул. Сзади раздались тяжёлые шаги. Девушка напряглась, посторонилась. Мимо нее, едва не прижимаясь вплотную, протиснулась ледяная глыба с острыми ушами.

Подойдя к испуганным детям, он распахнул полы огромной дублёнки и, словно заботливая птица-мать, накрыл их обоих своим широким крылом. Свет в вагоне засверкал и мигнул.

Жалобно скуля и вращая глазами, дети вместе с «мужчиной» исчезли во тьме.

Велиана моргнула…

Прижимаясь лбом к ледяному стеклу, она смотрела в окно.

На улице плясали снежинки. Крупные, пушистые. Такие могут быть только перед Новым Годом. Она подняла глаза и уставилась на луну. Огромную, жёлтую. Через мгновенье поймала себя на мысли, что ищет в небе… кого? Деда Мороза?

Что за чушь лезет ей в голову. Деда Мороза не существует.

Или существует? Вкрадчивый голос царапнул подкорку.

Помотав головой, она потянулась… Сколько сейчас? Взяв полотенце, Велиана направилась к туалету. И замерла. Внезапное дежавю заставило задохнуться. Ведь это уже было…

Девушка кинула взгляд на табло.

22:45

Подбежала к окну.

Поезд стоит. Просторная станция освещена тысячью ярких огней. Повсюду снуют, ссутулившись люди. И огромные буквы «Ростов» сразу в глаза бросились. Где стояла она, там и села, выронив полотенце и прижав руки к груди.

Сейчас… сейчас… Вот сейчас. Всё ждала Велиана. Но даже когда, выстояв своё время, поезд тронулся с места, грузных шагов слышно не было. Испуганным взглядом окинула она полки. Выглянула в проход и обомлела. Не было в вагоне ни худенькой девочки, так жестоко обходившейся с котятами. Ни тучного садиста-мальчика, любившего щенков. Их полки сиротливо поблёскивали дерматином. А родители преспокойно себе сопели.

Девушка кинулась к матери мальчика.

Тихонько толкнула её в объёмистый бок. Та, всхрапнув, недовольно уставилась на подошедшую.

– Извините, а где ваш сын?

– Чего? – вытаращила глаза толстуха и распахнула в удивлении рот. На девушку пахнуло гнилыми зубами.

– Ваш сын, – повторила она неуверенно.

Толстуха пошевелила бровями, нахмурилась и непонимающе бросила:

– Сын? Какой сын? Нет у меня никакого сына. Иди спи, полоумная, – и, широко зевнув, повернулась на другой бок.

– Чего там, Маш? – заворочался муж на верхней полке.

– Спи. Ничего, – и уже пробормотала себе под нос: – Ишь ты, сын… Приснится же такое? – хмыкнула, цокнула языком и захрапела.

Велиана не верила своим ушам. Только утром эта мамаша сдувала пыль со своего чада, а теперь…

«А может действительно сон? И впрямь, надо же такому присниться», – уголки губ девушки дрогнули. Она глубоко вздохнула, легла на свою полку и расслабилась.

«И никакого младшего брата Деда Мороза не существует? Как его там в сказках звали…» – проскользнула ленивая мысль.

– Крампус… – порыв ветра колыхнул чёлку. Прядь чёрных волос упала на глаза, и где-то, сквозь мерный перестук колёс, ей послышался детский смешок. И, увязая в стремительной полудрёме, она улыбнулась в ответ.