Loe raamatut: «Эйдос непокорённый»

Глава 1. Чужак

Планета Эйдос. Время неизвестно

Строки в старой пыльной тетради, словно густой туман, обволакивают сознание, размывая границы реальности и наполняя разум шёпотом чужих мыслей о том, что наше истинное предназначение скрыто за гранью понимания, а наш привычный мир – ложь.

Красиво выведенные буквы оглушают, ослепляют, лишают бдительности: кажется, я не дышу. Кто написал такое? Как ему позволили? Только голоса, пробившись в хаос безумно скачущих мыслей, возвращают меня в реальность. Звуки приходят снаружи, мышцы сковывает, будто я внезапно упала в ледяное озеро. Осторожно выглядываю в распахнутое окно: четверо советников на тропинке к обсерватории, – так близко! Что им здесь нужно? Они за мной? Невозможно. Никто не должен был видеть, как я сбежала с молений и пробралась сюда.

Непосвящённым, вроде меня, здесь нельзя находиться, но переживать об этом поздно. Голоса доносятся теперь из коридора, стук подошв внизу, на ступеньках. Деваться некуда, только прятаться и молиться, чтобы не нашли. Если поймают, запрут на три декады в одиночной келье, а то и с позором выгонят из подмастерий. Не хочется провести остаток жизни в загонах с баркатами, убирая за ними навоз.

От этой мысли меня пронзает дрожь, и я мчусь к полкам с томами по астрономии, протискиваясь между плотно набитыми стеллажами. Но вдруг останавливаюсь, замирая среди рядов древних изданий, посвящённых галактикам, чёрным дырам и загадкам происхождения Вселенной. Это опасно: книги слишком стары, и стоит сделать неловкий шаг – они рассыпятся в прах.

Прятаться лучше за томами по астрофизике, они прочнее, но там столько пыли, что можно выдать себя случайным чихом.

Мечусь среди стеллажей и замираю у перил антресольного этажа, глядя вниз и прислушиваясь. Они ещё не вошли, но стук подошв слышится чётче. Лёгкий ветер из открытого окна шелестит страницами тетради, которую я забыла на столе вместе с отмычкой. Дерьмо баркачье! Нельзя оставлять улик! Бросаюсь назад, хватаю, запихиваю рукопись обратно в тайник под полом и тут же протискиваюсь за самый большой стеллаж с древними молитвенниками. Слишком узко, дальше никак, и обратно тоже. Кто-то придвинул стеллаж и испортил одно из моих тайных укрытий? Зачем?! Рывок позволяет освободиться. С полки падает книга, но я успеваю её поймать и тихонько просунуть на место. Повезло, что не наделала шума.

Времени нет, надо спрятаться. За нерасторопность отругаю себя после.

У входной двери есть отличный шкаф, но внутри всё забито бумагой и письменными принадлежностями. Спрячусь прямо за ним, только бы успеть.

Выбираюсь из укрытия, сбегаю по узкой винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, соскальзываю по перилам, проношусь мимо гигантского телескопа. В последний момент влетаю за шкаф, обдирая локти о пыльную каменную стену.

Дверь распахивается, четверо быстро проходят внутрь и останавливаются посреди зала.

Я почти не дышу. Кожу саднит. Кусаю губы, чтобы не выдать себя, сердце вот-вот выскочит из груди.

– Говорите, – разносится громкий голос. – Тут нас не услышат. В чём дело, Ба́тья-Ир?

Ох, и она здесь? Нельзя попадаться ей на глаза. Моя бывшая наставница теперь глава Совета, в её руках слишком много власти, что чревато огромными неприятностями.

– Это недопустимо! – рявкает Батья-Ир резко и недовольно.

Я вздрагиваю.

– Мы все в опасности! Из-за стены ничто не должно проникать в обитель! Тем более такое! – продолжает она.

У меня мурашки бегут по коже. Что попало к нам снаружи, чтобы настолько её разозлить? Именно разозлить, а не напугать. Она просто вне себя от гнева, но при чём тут опасность?

Что-то случилось, и сейчас им не до меня. Выдыхаю тихо и осторожно. За шкафом так тесно, что за две минуты у меня затекло всё тело.

– То, что вы предлагаете – уму непостижимо! – перебивает настойчивый хриплый голос мастера Гиллада.

Он стар, мудр, строг, но справедлив, и если выяснит, что я залезла в Обсерваторию и подслушала их разговор, может одарить меня внеплановыми дежурствами в лекарне, а мне и без того хлопот хватает.

– В Аллидионе мы не лишаем людей жизни просто так! – продолжает он.

Неужели кто-то провинился? Подобные меры у нас редки. Мне становится дурно, я ведь тоже не без греха. Прямо сейчас подслушиваю тайный разговор советников в месте, куда без разрешения вход запрещён. Простой факт, что я подмастерье архивариуса и занимаюсь переписыванием старых книг, не спасёт меня от наказания. Книги из Обсерватории нельзя видеть даже мне, и это неспроста. Тетрадь, которую я сегодня нашла, содержит невероятные знания о внешнем мире – то, о чём не знает никто. Будь они выдумкой, прятали бы её в тайнике? Судя по толстому слою пыли, тетради не касались лет сто. «Всё не то, чем кажется», написано там. Но где? Внутри или снаружи?

– Тогда… эм-м… пускай сделает это сам. Законно – через ритуал реинкарнации, – предлагает советник с неприятным сиплым голосом, чьего имени я не помню.

Они постоянно меняются, а я не слежу за политикой в обители. Так о чьей жизни идёт речь, на кого Совет так сильно разозлён и за какую провинность?

– Он же ещё мальчишка! И ничего не помнит! – заступается мастер Гиллад. – Мы никогда не проводили реинкарнацию чужаков. Что, если этим ритуалом вы его убьёте?!

– Ну и хорошо. Я поддерживаю, – соглашается Батья-Ир. – Чем быстрее с ним покончим, тем лучше. И неважно как.

– Пусть поверит, что он один из нас, и живёт.

Узнаю старческий голос архивариуса, мастера Тэ. Плохо дело. Столкнуться с ним всё равно что с Батьей-Ир. Он попросту откажется от меня, это будет позор.

– Дикарь из-за стены такой же человек, он нам не угроза, – продолжает мастер Тэ.

Кажется, я ослышалась. Из-за стены? Но это невозможно!

– Ещё какая угроза! Не человек он, а выродок, – выплёвывает главная советница. – Чужакам здесь не место!

Ощущение, словно из меня вышибли дух. Выходит, в тетради сказана правда – мы не единственные выжившие, и за стенами обители живут люди! Мои догадки оказались верны? Но кто этот мальчишка? Где его держат? Это ведь живой очевидец! Надо найти его, пусть всё расскажет, и незачем будет тайком лазать в Обсерваторию за ответами! Почему нас не пускают во внешний мир? Что там за стеной? Сколько ещё людей? Как они жили в тех ужасных условиях?

– Я вам кое-что покажу. – Звук шагов мастера Гиллада эхом разносится по залу, и тяжёлая книга с глухим стуком приземляется на стол. – Древний закон гласит: «Если в обитель забрёл чужак, он может остаться, если поклянётся не покидать стен обители». Проверьте сами.

Мастер Гиллад всегда умел поставить её на место, предъявив факты. Недовольное ворчание Батьи-Ир отзывается во мне мимолётным удовольствием от маленькой победы. Поделом!

Она спорит с советниками о судьбе мальчишки из-за стены, голоса сливаются в хаотичный гул, в котором невозможно разобрать слова. Накал страстей растёт.

– Хватит! – рявкает Батья-Ир, стукнув чем-то по столу. Все смолкают. – Я выслушала достаточно ваших аргументов. Будь по-вашему, пусть остаётся, он всё равно ничего не помнит. Приставьте к нему наблюдателя, чтобы убедил его, в чём потребуется. Такого, кому он сможет доверять. И следите за обоими, я должна быть в курсе каждого их шага! Но не дай святые Демиурги он что-то учудит, будет по-моему!

В её голосе полно недовольства. Батья-Ир не привыкла уступать, и решение Совета ей явно не по душе.

Я сжимаюсь, когда она торопливо шагает к двери и громко хлопает ею, будто желая подчеркнуть свой протест. Пыль и крошево сыплются с потолка прямо на меня, в носу начинает свербеть.

Пока остальные советники покидают зал, я стараюсь слиться с тенью, но внезапный чих предательски вырывается сам по себе. Ужас сковывает мышцы, и я инстинктивно зажимаю рот руками, стараясь сдержать дыхание. Но поздно, тонкий луч света, только что проникавший за шкаф, заслоняет крупная тень. Голос мастера Гиллада пронзает напряжённую тишину:

– Рыжик?!

Я встречаю его удивлённый взгляд и виновато опускаю глаза, ожидая бурю, но ругательства не следуют. Он продолжает смотреть на меня, молча, будто оценивая ситуацию. Наказания теперь не избежать. Любые оправдания бесполезны – в голове панически крутятся мысли, что меня накажут не только за подслушивание, но и за то, что собрала на балахон вековой слой пыли.

– Тебе повезло, что я выходил последним, – ворчит старик.

Он отворачивается, снова впуская свет в моё ненадёжное укрытие, и я слышу, как он шагает в противоположную сторону зала и открывает окно. Молчит какое-то время. Странно, что не сердится.

– Советники уже не вернутся, – наконец говорит он.

Я робко выбираюсь из-за шкафа и подхожу. Мастер Гиллад ещё стоит у окна, слабый сквозняк играет с его седыми волосами, придержанными очками на резинке. Время тянется, пока он молчит, и я не могу понять, что происходит в его голове, не могу посмотреть ему в глаза и не перестаю ругать себя за невнимательность. Слишком увлеклась интересной тетрадью. Уж очень хотела понять, как анонимный автор узнал, что находится по ту сторону стены, если никогда за пределами обители не был. Только его не спросишь, он жил здесь сто лет назад.

– Сколько дежурств? – сразу перехожу к делу, чтобы избежать долгих прелюдий.

Мастер Гиллад отходит от окна, складывает руки за спиной и устало вздыхает.

– Думаешь, я не знаю, что ты ходишь сюда тайком?

Его голос звучит устало, но в нём нет строгости, которой я боялась.

– Откуда? – удивляюсь я, не понимая, где могла просчитаться. – Почему ты молчал?

Сердце бьётся быстро, в голове всё путается, а мастер Гиллад продолжает смотреть с тем же тихим укором, словно видит меня насквозь.

– Совет запрещает читать старые книги. Но ведь без мудрости прошлого нам не построить лучшего будущего, так? – Его кустистые седые брови вопросительно поднимаются, и морщины на лбу складываются в гармошку.

Я рассеянно киваю. Не ожидала, что наши мнения настолько схожи, приятно это знать.

– Жаль, что со мной в Совете согласны немногие. Молодым нужны все знания мира, именно поэтому я не хотел, чтобы ты ограничилась только одним делом, как это обычно бывает, и не настаивал.

Гордость всё ещё греет внутри: он выбрал меня, предложил стать подмастерьем лекаря – это огромная честь. Но я не смогла его принять. Пошла к архивариусу, к мастеру Тэ.

– Не дави на жалость, мастер Гиллад. Ты знаешь, что я не переношу вида крови. Но из уважения к тебе стараюсь преодолеть этот недуг и понемногу учусь.

Когда крови нет, уроки проходят спокойно. Но на одной теории далеко не уйдёшь, а лекарь без практики – лишь тень настоящего специалиста. Зато я с удовольствием читаю древние тексты и оттачиваю каллиграфию, хотя мастер Тэ постоянно недоволен. Но он ворчун и всегда всем недоволен.

– Не подлизывайся. За то, что попалась, придётся ответить. Пока никаких обсерваторий. И архива, пожалуй.

Моё сердце сжимается: неужели он действительно собирается выгнать меня из архива после всего, что сказал?

– Но…

– Тебя ждёт сложная задача. Она займёт всё твоё время. А в следующий раз, если решишь сюда вернуться, следи, чтобы даже я тебя не застал.

– Даю слово, мастер Гиллад! – радуюсь я.

Кивнув, он направляется к двери, открывает и оборачивается:

– Чего стоишь? Задание уже началось!

Я почти бегу за ним, сердце колотится, а мысли роятся, как пчёлы в улье. Мы молча покидаем обсерваторию, быстро движемся по аллеям, кивая каждому встречному святоше, но ощущение, что я всё глубже погружаюсь в неизвестность, с каждым шагом усиливается.

Мастер Гиллад явно не желает обсуждать задание на улице. Всё и так ясно: меня ждут дежурства, и загадочную тетрадь, автора которой так интересовало, как мы на самом деле живём, я дочитать не успею. В следующий раз подготовлюсь получше и заранее проверю, где можно скрыться, если советники снова решат обсудить дела в обсерватории.

Когда мы входим в здание клиники, прохладный воздух, пропитанный антисептиком резко возвращает меня к реальности. Мы поднимаемся на второй этаж, но вместо того, чтобы свернуть к кабинету мастера Гиллада, уходим в восточное крыло и останавливаемся у самой дальней двери. Его глаза сурово блестят в полумраке коридора.

– Прежде чем я открою, – строго говорит мастер Гиллад, – тебе придётся уяснить: то, что ты слышала, и то, что увидишь сейчас, не должен знать больше никто. Это тебе не прятки в обсерватории. Всё очень серьёзно, на кону стоят жизни, теперь и твоя, раз уж ты в курсе. Если проболтаешься хоть кому, то знаешь, что с тобой сделает Батья-Ир.

Я сглатываю нервный комок и киваю, покрываясь мурашками в предвкушении тайны.

– Честное слово. Обещаю хранить эту тайну.

– Не надо мне твоих обещаний. Достаточно, что ты понимаешь, насколько опасное у нас тут дело. – Он толкает дверь.

Внутри свет приглушен, антисептиком пахнет ещё сильнее. Но дыхание перехватывает от увиденного: в единственной койке у стены кто-то спит, укрытый одеялом. Неужели тот самый дикарь из-за стены?!

Мастер Гиллад не произносит ни слова, но по его взгляду ясно: мне предстоит следить за пациентом.

Парень выглядит немного старше меня, может, ему лет двадцать пять, но определить трудно – его голова перевязана, лицо опухло, один глаз заплыл, губы разбиты, на шее синие следы от пальцев. Я чувствую, как кровь отливает от лица.

– Святые баркаты! Кто его так? За что?

Мой голос срывается от потрясения.

В голове не укладывается, чтобы кто-то из наших святош мог на такое решиться. Здесь, в обители, такого не случалось никогда. Да и парень с виду не из слабаков – вон какие плечи.

Всё это кажется каким-то нелепым кошмаром.

– Не богохульствуй мне тут! – сердится мастер Гиллад, закрывая за нами дверь. – По официальной версии он упал с большого дерева, ударился головой, и ему отшибло память. Постарайся, чтобы он тоже так думал.

– Но его же очевидно избили! Ты хочешь, чтобы я ему соврала? – Я пытаюсь осмыслить его слова, но они словно отскакивают от стен моего сознания.

– Ему и всем, кто спросит. Ради твоей и его безопасности. Для всех он непосвящённый с севера обители. Там живёт группа затворников, они редко сюда заходят, так что люди поверят.

– А если он что-нибудь вспомнит?

– Наша с тобой задача, сделать так, чтобы этого не случилось. Иначе он умрёт ни за что. Ты же слышала Батью-Ир?

Я киваю, но мысли уже блуждают в другой стороне. Всё это притворство, ложь, в которую мне предлагают играть, кажется неправильным. Но если я теперь втянута, то нужно идти до конца. Вот только сердце рвётся на части: я не хочу, чтобы он жил в забвении. Нужно, чтобы он вспомнил хоть что-то и рассказал о том мире, что скрыт за стеной.

Год спустя

Дождь льёт весь вечер, ручейками бежит по дорожкам, громко лупит по лужам. Холодный ветер пробирается за шиворот и кажется, что проникает под кожу. Под раскаты грома и вспышки молний я торопливо ковыряюсь в замке отмычкой, то и дело поглядывая по сторонам. Пока никого, на это я и рассчитывала, ведь сегодня ежегодный праздник – идеальное время, чтобы вытащить Макса, пока все на праздничном молебне. Волнуюсь, вздрагиваю от каждого шороха и замираю: вдруг, несмотря на погоду, кому-то захочется проверить, как пленник проводит праздничный вечер в одиночной келье? Храм отсюда далеко, но всякое может случиться. Если не преуспею с замком, Макса казнят, а я этого не вынесу.

– Рыжик, что так долго? – слышится из-за двери его взволнованный голос. – Говори, что не получается, я подскажу.

Руки трясутся, дождь щекочет лицо, шпилька то и дело норовит выскользнуть из мокрых пальцев. А ещё плохо видно, свет фонарика слишком тусклый для такого занятия.

– Уже почти, – кряхчу я, наконец услышав долгожданный щелчок замка.

Облегчённо выдыхаю – получилось! Распахиваю дверь, и луч моего фонаря врывается в тёмную келью. В ореоле света вырисовывается бледная, похудевшая физиономия. Я прекрасно понимаю, каково сидеть шесть декад взаперти и одиночестве, питаясь сухим хлебом, водой и молитвами.

Макс щурится от света. На жёсткие скулы падают отросшие завитки волос. В чёрных, как космос, глазах сверкают искорки.

– Хвала богам! – радуется он.

 Лохматый, заросший, Макс выходит и крепко обнимает меня. Несмотря на последствия диеты, он всё ещё сильный, и кажется, что треснут рёбра, но так приятно ощутить его вновь! Пропитался благовониями насквозь, хотя это ерунда. Они здесь повсюду.

– Я тоже скучала, но надо спешить. Ещё успеем наобниматься.

Макс отпускает меня, я захлопываю дверь, подхватываю сумку с продуктами и бросаю взгляд на небо: дождь и не думает кончаться. Но ничего, не растаем. Зато шанс наткнуться на святош по пути к Башне минимален. А учитывая, что сегодня празднуют Астрелию – сведён к нулю.

Я схожу с тропы, чтобы пройти мимо аллеи через сад. Он густой, как лес, там дождь нас не застанет, и можно затеряться среди деревьев. Макс торопится за мной.

– Постой. – Он берёт меня за плечо и останавливает у лавки под раскидистым деревом. Дождь тарабанит по листьям где-то вверху. – Я думал, ты вернёшься на праздник! Это же Астрелия!

Никогда не понимала, что особенного в том, что Эйдос совершил очередной триста девяносто четвёртый виток вокруг Астры. Всё осталось прежним. Чему радоваться? Что планета не сорвалась с орбиты и не унеслась в открытый космос?

– Хочешь сбежать один? Нет уж. Я тоже хочу узнать, что там, откуда ты родом.

– А что, если я не оттуда?

– Стоило посидеть в одиночке, и ты поверил, что упал с дерева и тебе отшибло память?

Мысленно усмехаюсь: более нелепой сказки от советников я не слышала. Может, я бы в неё поверила, если бы не увидела собственными глазами, в каком состоянии был Макс в день нашего знакомства.

– Нет, но… Слушай, это неважно. Батья-Ир меня убьёт, так что выбора нет, я готов рискнуть, – рассуждает Макс. Его голос становится серьёзным, как и взгляд, пронзающий насквозь. – Рыжик, никто не сбегал из Аллидиона.

– Кто-то сбегал. По слухам, это было слишком давно, и говорили, будто беглеца за стенами постигла незавидная участь.

Но сам факт, что этот некто смог, придаёт мне уверенности.

– Эта затея близка к провалу. Если попадёшься ты, одиночкой уже не отделаешься.

Если попадусь, неприятности будут серьёзными, но ведь не казнят же меня за попытку побега. Здесь так не поступают – самые суровые наказания сводятся к лишению ранга, грязным работам или отлучению от профессии. Случай с Максом исключение, Батья-Ир хотела сделать это с самого начала, а мастер Гиллад лишь оттянул неизбежное.

– У нас всё получится. Мы выберемся, и больше никто не запретит нам быть вместе.

Слова слетают с губ с неожиданной уверенностью, которую я и сама ощущаю не полностью. Только взгляд Макса полон сомнений, но он берёт меня за руку, сжимая её так крепко, что немеют пальцы.

Мои ладони начинают потеть, страх пробирается под кожу. Макс прав: отсюда нет выхода, кроме того, что под строжайшим запретом. Никто из святош даже не подумает переступить эту грань, а я… Я уже отказалась от клятвы Демиургам. Без священного ранга кара мне не грозит, а даже если бы и грозила, я не собираюсь оставаться здесь без Макса.

Мы нахлобучиваем капюшоны и выдвигаемся в путь.

– В сумке припасы? – интересуется он.

Приоткрываю и показываю содержимое: вяленое мясо, сыр, баркачье молоко, кусок пирога, немного фруктов из сада – результат моего сегодняшнего дежурства на кухне. Макс бросает голодный взгляд, и я протягиваю ему сумку. Не хочу, чтобы он упал в обморок по пути.

– Конечно. Надо же тебя откармливать.

Он выхватывает кусок мяса и на ходу вгрызается.

– Ммм! Пиффя богов, – бормочет он с набитым ртом.

Ещё бы! Молитвами не наешься, у них нет вкуса и запаха. И пользы от них никакой. Да и разве боги когда-нибудь отвечают? В пустых молитвах, что растворяются в тишине, я вижу лишь упущенные возможности: мудрость древних знаний медленно гибнет в темноте и пыли старого архива, пока люди взывают к безмолвным богам.

С другой стороны, пока все заняты молитвами, я могу прокрасться в обсерваторию и поискать запрещённое и любопытное чтиво. Например, книги для Доверенных. Только им позволено узнать о прошлом Эйдоса: что росло, какие водились животные, какими были города и культура до катастрофы. Им это нужно, чтобы исследовать континент.

– Нашла что-нибудь новое про эксперимент? – спрашивает Макс.

– Только то, что нам уже известно: ты здесь не прижился, эксперимент провален. Теперь Батья-Ир боится, что ты всё вспомнишь, и в Аллидионе начнутся беспорядки.

– Она навечно заперла две тысячи человек в этом пропитанном молитвами и благовониями мирке, – ворчит по дороге Макс. – Конечно, не хочет, чтобы он развалился, иначе потеряет власть, потому и врёт, что жалкий клочок земли за стенами едва ли пригоден для жизни.

– Видишь? Без твоих воспоминаний можно догадаться, что от нас скрывают жизнь за пределами обители.

Становится горько от осознания, что люди слепо верят Завету Демиургов, их строгим догмам и запретам, и безоговорочно подчиняются Совету под началом Батьи-Ир. Как убедить их в чём-то ином? Нас мало кто станет слушать, а тем, кто нам поверил, не хватит духу пойти против неё, даже с поддержкой в лице мастера Гиллада.

– Народ побоится разгневать Демиургов и в наказание лишиться права на реинкарнации. Батья-Ир напрасно паникует.

Слова Макса обрываются в ночном воздухе, а я лишь качаю головой, как будто пытаясь сбросить с себя тень сомнений.

– Ты знаешь, в истории ни разу не упоминалось, чтобы кто-то их лишился. Виновный отсиживается в одиночной келье и всё – он чист и снова готов к перерождению. Может, она беспокоится, что люди однажды это поймут и придут к ненужным ей выводам.

Мы быстро пересекаем сад, где вековые деревья склонили кроны к земле, защищая нас от хлещущего дождя. Вход в Башню Демиургов уже виднеется сквозь густой сумрак и пелену ливня, прорезающего нашу тропу к спасению. Башня, возвышающаяся над Аллидионом, хранит в себе тайны, но для нас она больше – это врата в мир, настоящий мир, который видят лишь Доверенные. Только им дозволено заходить в Башню – это святыня. Попасться нам никак нельзя.

Возле лиан с огромными листьями, растущими книзу, мы останавливаемся и переглядываемся, призраки нашего тайного союза словно касаются нас, и жар поднимается к лицу. Макс загадочно улыбается мне, я вижу в его глазах отражение наших тайных встреч – под этими самыми лианами мы прятались, как в шалаше, и позволяли себе всё, о чём мужчине и женщине в Аллидионе запрещено даже подумать. Но всем известно, что этот закон – лишь видимость, тут главное не попасться. Вот только никто не может объяснить, зачем его придумали, для устрашения или пущего контроля? Ведь близость не несёт плохих последствий, кроме разве что разочарований.

Мы выбираемся из зарослей, подходим к небольшому мосту через водоём, окружающий Башню, и останавливаемся отдышаться. Дождь нарушает привычную гладь пруда звонкими всплесками капель. Людей не слышно и не видно, кроме нас, у подножия Башни никого. В этом есть что-то успокаивающее.

– Ты уверена? – тихо говорит Макс, блуждая взглядом по чернеющим контурам Башни.

Я тоже всякий раз робею перед ней. Громадина из чёрного металла пугает и восхищает одновременно, внушает благоговейный трепет. Загадочное сооружение Демиургов словно не от мира сего – могучий стержень нашего скромного мирка, окружённого густым лесом и неприступной стеной скал. Корнями она врастает в гору, вершиной пронзает облака и, будто бутон на рассвете, раскрывает горизонтальные ряды гигантских парусов, подставляя их Астре, а вечерами закрывает вновь.

Нам предстоит незаконно забраться на самую вершину к дирижабельной станции Доверенных и воспользоваться единственным в Аллидионе путём во внешний мир.

Страх охватывает меня, словно ледяные пальцы пробегают по позвоночнику. Оглядываюсь на Макса – его лицо отражает ту же гамму эмоций, что испытываю я. Мы на грани, но эта грань – единственный выход из заточения. Мурашки бегут по коже, только я не отступлюсь. Да, страшно, но выбора нет.

– Уверена в тебе или вообще? – опомнившись, я отвечаю на вопрос Макса, а в голове всё ещё роятся тревожные мысли.

– Во мне. Я могу не вспомнить, как управлять дирижаблем.

От его сомнений внутри нарастает беспокойство, но стараюсь его заглушить.

– Ты постоянно их рисуешь. Ты даже пытался собрать один из хлама в сарае! Мастер Гиллад считает, что ты был тесно с ними связан. Я тоже так считаю. Ты разбираешься в сложных устройствах интуитивно, но это не просто так. У тебя есть знания.

Кого я только что пыталась убедить, его или себя? Это не работает, мандраж не проходит.

– Надеюсь, вы с ним правы.

Я тоже. Та микстура, блокирующая память, которую велела давать Максу Батья-Ир, могла ему и навредить. Но иначе было нельзя, от этого зависела его жизнь. Только последнюю декаду, планируя побег, я выливала её по дороге из клиники и заменяла обычной водой, сожалея, что не сделала этого раньше. Макс всё вспомнит. Должен.

– Он Мастер, ему виднее. Ещё он сказал: как только ты увидишь что-то знакомое из прошлой жизни, память вернётся. Что касается моей уверенности, я хочу быть с тобой.

Макс улыбается, быстро и нежно целует меня. Заставлю его побриться, как только будет возможность.

В древнем трактате говорится, будто сбежать с любимым романтично, но никакой романтики я не ощущаю, только холодок за шиворотом и непреодолимое желание поскорее добраться до цели. Ко входу в Башню я подхожу на негнущихся ногах.

Порог и арка сделаны людьми, но на самом корпусе гиганта нет привычных дверных ручек, и двери тоже нет – сплошной монолит из чёрного металла. Прикладываю к нему ладонь, как делают Доверенные, и перед нами мгновенно разверзается продолговатая дыра. Оттуда веет холодной опасностью, страшно идти в неизвестность, но, взявшись за руки, мы, шагаем вперёд.

Молнии нас не поражают. Внутри темно, как пасмурной ночью в аллидионском лесу, и тишина такая, что слышно, как кровь бежит по венам. Прохладный воздух пахнет неестественно, оттенок незнакомой химии едва уловим. Куда идти сначала непонятно, но через несколько шагов на стенах появляются мерцающие голубые огоньки и тянутся вперёд, подсвечивая путь. Мы следуем за ними по извилистому коридору, словно букашки, только в отличие от насекомых, ищем лестницу наверх.

Башня кажется пустой, безжизненной, и от этой пустоты становится не по себе. Что священного в пустой Башне?

Добытые мелким шпионажем сведения об указателях, которые ещё недавно успешно вели нас, вдруг перестают помогать – голубые огоньки исчезают. На миг я теряюсь, куда дальше? В недоумении прохожу вперёд, возвращаюсь назад, оглядываюсь: мы не могли заблудиться, должно быть, пропустили поворот. Этого следовало ожидать: Башня – неизведанный лабиринт.

Беспокойство нарастает, обволакивает темнотой, которая грозится поглотить, если я сделаю неверный шаг. Что дальше? Где большая винтовая лестница наверх?

– Грёбаные Доверенные! – Голос Макса рокочет в пустоте, и я вздрагиваю. – Так и знал, что наврут. Все они брехливые.

– Но только они знают ходы Башни, – отвечаю я полушёпотом, чем призываю его быть потише.

– Они многое знают, только никому не рассказывают. Ты же не к Зелигу обращалась? – с подозрением интересуется Макс.

– После того, что он с тобой сделал? За кого ты меня принимаешь? – сержусь я. – Противно подумать об этом наглом, самодовольном куске баркачьего дерьма.

Но мой ответ его будто бы не удовлетворяет.

– Тем не менее его все обожают.

– Потому что не знают, на что он способен.

Толкаю его в плечо, Макс останавливается и оборачивается. В его глазах злые отблески.

– Он слишком много внимания тебе уделяет.

– Я не все. И хватит об этом. Я послала Ми́рима на предподготовку к Доверенным. В этом году ему как раз пора выбирать себе профессию, так что Зелиг и другие ничего не заподозрят.

Если бы я лично выспрашивала их тайны, они бы легко сложили два и два и уже поджидали нас тут.

– Ты решила, что мелкий станет подмастерьем Доверенных и разболтает тебе все секреты? – усмехается Макс. – Он слишком правильный.

– Я бы сама пошла в подмастерья, но они берут только мальчишек.

– И не зря. Так что там выяснил твой подопечный?

Мне кажется ужасно несправедливым, что девушек не берут, а Макс ещё и поддерживает их. Неприятно такое от него слышать. На чьей он стороне?

– Ми́рим сказал: «Там есть стрелки – треугольники такие. Светятся голубым, указывают направление к большой винтовой лестнице». Так что хватит дурака валять! Ищи стрелки!

Даже в самых фантастических снах я не видела светящихся стрелок. Однако в Башне всё слишком необычное, потому что создано Демиургами.

– Мне кажется, твой братец метит в святоши рангом повыше. – Макс шагает впереди, заглядывая за каждый поворот.

– В советники? Да ну. Это он тебе сказал?

Макс кивает. Если он правильно всё понял, то Мирим сделал хороший выбор, хотя прежде я не замечала у него склонности к политике. Мне становится грустно. Я уйду с Максом и больше никогда не увижу Мирима. Но на днях мы отпраздновали его четырнадцатый день возрождения, он совсем взрослый и способен позаботиться о себе, ему больше не нужна нянька. А мне хочется жить без ежедневных молений, святош и въедливых наставниц, в мире, где никто не посадит меня в одиночную келью за то, что прочитала книгу. Жить без указки и управлять собственной жизнью – моя мечта.

– Нет здесь стрелок! Может, вернёмся, пока никто не видел, что мы сюда ходили? – ошеломляет меня Макс.

– С ума сошёл? Хочешь смертельную инъекцию? – Чувствую, что надаю ему пинков за такие идеи.

Неожиданно издалека доносятся шаги и едва слышимые голоса. Холодок пробегает по спине, мы с Максом испуганно переглядываемся. Неужели погоня? Почему святоши не на празднике? Они где-то в Башне, но ещё слишком далеко от нас, трудно разобрать их слова.

– Дерьмо баркачье! Бежим! – Хватаю его за руку и тяну за собой в темноту коридора.

– Куда?! Не туда! – Он заставляет меня повернуть направо.

Здесь голоса слышатся чётче. Кажется, они нас ищут. Порция адреналина вливается в кровь, словно кто-то открыл краны в моих венах. Теперь он управляет мной. Как они узнали?

– Назад! Там голубое свечение!

Мы возвращаемся на первоначальный путь, и не зря: впереди действительно стрелки. Мы просто немного не дошли.

– Проклятье! – шепчет Макс, когда мы останавливаемся сориентироваться и отдышаться. – Если нас поймают, скажу, что пошёл сюда сам, а ты погналась за мной, чтобы остановить.

– Нет. Не сработает.

– Мне хуже не будет, – пыхтит он, – а тебя накажут.

Я, конечно, рискую репутацией, местом подмастерья, уютной кельей – всем образом жизни, к которой привыкла, но свобода того стоит.

– Давай постараемся не попасться!