Loe raamatut: «Мужчины и женщина»
***
Элементы детектива с головоломными интригами, умопомрачительные приключения, холодящие кровь погони и опаляющие душу страсти!..
Только всё это – не здесь.
Но не спешите отложить книгу в сторону – возможно, вам покажутся близкими радости и переживания моих героев, их сомнения и откровения. Надеюсь.
***
Юлия Добровольская
Мужчины и женщина
Роман
Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же крышей.
Ричард Бах
Истину невозможно постичь, не воплотив ее в дела твоей жизни.
Пол Феррини
17.10.2005. Понедельник.
Это был удивительно длинный день. Да, моя нынешняя жизнь может считаться как день за десять… Почти без преувеличения.
В это утро всё происходило, как обычно.
Не успела я нажать на кнопку звонка, как мне открыли – я знала, конечно, о системе видеонаблюдения за домом.
Не успела шагнуть за порог, как с лестницы кубарем слетело моё чадо.
Не успела протянуть к нему руки, чтобы предотвратить возможное падение нас обоих, как он затормозил в полуметре и поднял на меня глаза. И, как и прежде – вот уже на протяжении нескольких дней – я заметила признаки адекватности в его взгляде…
Нет, мой воспитанник вовсе не дебил. Это умный и отзывчивый подросток, прямодушный и романтичный, но совершенно… совершенно невоспитанный! Хотя… я давно не употребляю этого термина. Мальчишка просто запущен как личность. И это не редкость, увы. Порой забота взрослых сводится лишь к рачению о плоти своих чад: покормить, одеть… если денег достаточно, купить всего, чего желается – развлекайся сам, а у нас хлопот полон рот.
У Егора для развлечений есть всё, что только можно помыслить. А любимое занятие его – компьютерные стрелялки и примитивные киношки с теми же стрелялками-взрывалками. Я не раз наблюдала выражение его лица, когда он следил за происходящим на экране разбрызгиванием пуль, мозгов и крови – это был экстаз, упоение. Однажды он перехватил мой взгляд, и мне показалось, смутился. Чудовище смутилось!.. Он натянул на лицо маску циничной отстранённости и уставился в экран, но сразу – не прошло и полминуты – отключил видеосистему со словами «я уже видел эту фигню».
Для него не существует авторитетов – ну, разве что отец, да и то по вполне понятным причинам. Учителя и школа – это что-то неудобно-нудное, как осенний дождь, который невозможно отменить, остаётся лишь переждать его с наименьшими потерями. И парень приспособился получать удовольствие от перемен между уроками, когда можно всласть набегаться по двору или широким школьным коридорам, поболтать со сверстниками на животрепещущие темы, ну и позаигрывать с девчонками – каким-то новым, своеобразным, не тем, что в мои времена, способом.
Но при всём этом, засыпает он до сих пор с любимым плюшевым белым слоником. Как-то случайно я стала свидетелем их прощания перед уходом в школу: Егор что-то нашептал слонику под напрочь облысевшее ухо, поцеловал в замусоленный кончик хобота и посадил на подушку… Зовут слоника Бóка. На мой вопрос: «что это за такое необычное имя?» – Егор опустил взгляд и ответил, что имена бывают разные, и Бóка – это просто Бóка.
Правда, ещё Егор любит рисовать. Но я ничего пока не видела из его рисунков – альбом он прячет.
Конечно, к настоящему моменту я вполне знала и понимала этого ребёнка: раскусила я его сразу, с первых наших встреч… Впрочем, тут и раскусывать-то нечего – картина не нова для меня, опыт работы с детьми я имела довольно богатый и среди обычных детей безошибочно узнавала детей вот таких. Таких, к которым относился Егор.
Так вот, сегодня всё происходило как обычно. Мы с парнем вышли на крыльцо, подъехал наш школьный автобус – так я называю огромный чёрный джип с затемнёнными задними стёклами, – мой кавалер раскрыл передо мной дверь и подал руку. Это входило в нашу с ним программу воспитания галантности и хороших манер, и он делал успехи – я говорила, что подросток оказался любопытным и восприимчивым. Потом он, как обычно, закинул свой рюкзак на переднее сиденье и устроился рядом со мной.
Тут я заметила, что водитель у нас новый.
Задавать вопросы кому бы то ни было в этом доме, в этом семействе, не принято – всё необходимое вам сообщали немедля – поэтому я лишь поздоровалась, и в ответ услышала:
– Доброе утро. – Водитель повернулся к нам, и я увидела его лицо.
Парень выразил свои чувства более бурно:
– У-у, Энди! Привет! Долго же тебя не было! Расскажешь, как оно там?
– Привет, Егор. Расскажу.
Энди протянул раскрытую ладонь, и мой кавалер громко хлопнул об неё своей пятернёй, начинающей уже превращаться в красивую по-настоящему мужскую кисть… Вот только… да, с этим работать придётся долго.
– Джентльмен должен представить своих товарищей друг другу, если они не знакомы между собой. – Сказала я моему подопечному мягко.
– А, да!.. – Он почесал чуб, вспоминая, кого кому прежде нужно представлять. – Марина Андреевна, это Энди… э-э… то есть, Андрей… ой, как там тебя?..
– Можно просто Андрей. – Сказал с улыбкой водитель.
Мой подросток добросовестно довёл своё дело до конца:
– Ну, да… Андрей, а это моя воспитательница, Марина Андреевна.
– Можно просто Марина. – Сказала я.
Мы пожали друг другу руки, а наш парень облегчённо вздохнул и откинулся на высокую спинку с чувством исполненного долга.
Машина тронулась. Мы больше не разговаривали, поскольку Егор сразу вставил в уши две серебристых фасолины и уставился в окно.
Я тоже смотрела в окно, в проём передних сидений, на дорогу, которая была очень хороша теперь – на пике зрелой осени.
Ещё не поредевшие заметно зелёные кроны тополей слегка припорошены тусклым зыбким золотом. Поля, мелькающие между стволами, где-то перепаханы и сочно бархатисты, а где-то усыпаны мохнатыми валиками скрученного в рулоны сена – густого зеленовато-охристого цвета, того же что и плюшевая стерня, распростёртая под ними. Безоблачная синева, венчающая всю эту осеннюю буколику, коварно обещает тепло, если не зной – в такие утра не мешает свериться с уличным термометром, чтобы не промахнуться с одёжкой…
Иногда я будто невзначай поглядывала в зеркало заднего вида, но ни разу не встретилась со взглядом водителя. Да, водители – впрочем, как и весь персонал в доме – знают своё дело крепко, и положиться на них можно во всех смыслах.
Я езжу этой дорогой вот уже второй месяц – с первого сентября. Всё происходит так, как происходит сейчас: Егор слушает свою музыку, потом он отдаёт мне плеер, телефон и отправляется в школу; если у меня есть уроки, я иду с ним, если нет, то бывает по-разному – в зависимости от того, сколько у меня времени до окончания занятий подопечного. А это, в свою очередь, зависит от того, есть ли, например, физвоспитание или музыка: Егор посещает не все уроки, развитие сына по некоторым предметам его папа обеспечивает иным образом.
Сегодня моих уроков нет, а у Егора – всего два. Так что, можно посидеть в школьном саду, почитать, или подумать. Или сделать записи в моём дневнике, который я веду лет двадцать. Водитель до конца дня в моём распоряжении – я командую, когда и куда нас везти. Командовать, правда, я не умею и даже норовлю «дать увольнительную» водителю, если, например, Егор будет занят длительное время. Но ничего из этого не выходит – у них приказ: никуда не отлучаться, пока не доставят нас с отроком домой.
* * *
Мы миновали лесной массив и въехали в город. По городу ещё минут десять-пятнадцать – и мы во дворе школы.
Егор вышел из машины, обошёл её и протянул мне руку. Потом отдал свою технику.
– До встречи, Егор, – сказала я.
– До встречи, Маринандревна, – ответил он.
Это был прогресс: прежде я слышала от него какое-нибудь «ага» или «угу», а то и вовсе ничего.
Егор, завидев кого-то из приятелей, припустил, забыв о манерах. Тринадцать лет… это тринадцать лет. Хоть мой тинэйджер и из ранних.
Я обернулась и кивнула водителю: мол, до встречи. Он улыбнулся и тоже кивнул мне.
Обычно водители или спали, откинув кресло, или читали, или играли в какую-нибудь телефонную игрушку. Собственно, я знала двух водителей: один, постоянный, Борис, и подменный – Сергей. Почему сегодня появился Андрей и надолго ли, я не очень-то задумывалась – не моё это дело. Я отметила только, что он выделялся из ряда обслуживающего персонала и вообще не слишком походил на профессионального водителя. И Борис, и Сергей, как я понимала, сочетали свою основную деятельность с функциями телохранителей – оба спортивного вида и весьма внушительных размеров. Андрей же больше напоминал служителя муз – поэта, скажем. И Егор с ним на «ты», как с давним знакомым…
Я пошла по аллее к своей любимой скамейке. С неё открывался вид на медленную, тяжёлую, похожую на густеющее желе, реку и старое кладбище на другом берегу.
Некрополь, словно облаками, укрыт купами деревьев, которые сейчас вступали в самую живописную свою пору. На тёмной зелени клёнов то тут, то там появлялись яркие, сочные кляксы жёлтого, оранжевого, тёмно-бордового. Лиственницы стали прозрачными, похожими на собственные призраки из червонного золота. Голубые ели у главного, восточного, входа, казалось, посинели до чернильного, а несколько дубов у западной ограды покрылись роскошной ржавчиной.
Птичий гомон звучал уже не по-летнему – радостно-делово, – а скорее суетливо и озабоченно, даже нервно. К нему всё активней и настойчивей подмешивалось тявканье галок и карканье ворон, которые вот-вот заглушат окончательно всех прочих пернатых обитателей города: лишь осыплется последняя листва с деревьев и обледенеет земля, как их зычные голоса заполонят парки и дворы до самой весны.
Мне не захотелось открывать сумку – обычно я ношу с собой пару книг, которые читаю под настроение, или готовлюсь к занятиям. Слушать музыку тоже не хотелось – лень было включить плеер и на полминуты, чтобы узнать, что мой подопечный слушает сегодня… И тут я вспомнила двухнедельной давности разговор.
1.10.2005. Суббота.
Егор спросил меня сегодня, какую музыку я слушала «в молодости»…
Я засмеялась – он не понял, чему, – и назвала по паре-тройке групп и исполнителей из каждого, пришедшего на ум музыкального направления. Добавив, что и до сих пор слушаю всё то же.
У Егора вытянулось лицо.
Я спросила, что его так удивило.
С непосредственностью, об которую ещё не так давно вдребезги разбивались любые попытки воспитания, он сказал:
– Я думал, старики только всякие там симфонии слушают.
Я снова рассмеялась:
– Ну, конечно, я для тебя ископаемое… Сорок пять лет – это непостижимо для твоего ума.
Егор смутился – что меня весьма порадовало, – и пробубнил:
– Н-ну, нет… Вы-то, конечно, на старуху не тянете… – И тут же нашёлся, и тему сменил, и ко мне подлизался: – А дайте что-нибудь послушать из вашего… ну, в смысле, пожалуйста…
Я говорю:
– Давай начнём с того, что ты знаешь из перечисленного.
Он сказал, что какие-то названия слышал, но не знает, что есть что… Ему понравилось, как звучит Пинк… Пинк…
– Pink Floyd, – сказала я. – А почему тебе запало это название?
– Не знаю, – сказал он. – Так…
– Учти, это не панк, – сказала я, – это рок.
Из рока он знал Виктора Цоя – одного из кумиров его папы.
Я принесла ему все свои диски и сказала:
– Слушай и вникай, мне будет очень интересно твоё мнение.
– Моё мнение?.. Вам? – Удивился он.
– Да, именно твоё мнение и именно мне. Чему ты так удивлён?
Он соображал долго и, в конце концов, сформулировал:
– Обычно взрослые говорят: «твоё мнение никого не интересует, вот вырастешь, тогда будешь высказывать своё мнение».
– И кто же это тебе такое говорил?
– Учителя все так говорят… и дедушка.
– А бабушка, папа?
– Бабушка… нет, она вообще ничего такого не говорит.
– Такого – это какого?
– Ну, она только говорит: «да-да-да, хорошо-хорошо…». Или: «покушай, оденься, ложись спать, вставай». А папа… у папы времени, наверное, нет, чтобы слушать моё мнение… – Егор опустил голову. – Вы же знаете, как он занят. – И тут же посмотрел на меня не без гордости во взгляде.
Я задумалась, соображая, как же ответить на это. Разговор назревал долгий и не совсем по предмету, что, впрочем, становилось нормой нашего общения: темы ветвились подобно корням и ветвям дерева, уводя вширь и вглубь, а то и прорастая совершенно новым, неожиданным ростком, вот как сейчас.
– Ладно, – сказала я, – оставим каждому право интересоваться или не интересоваться твоим мнением, а я тебе заявляю… и хочу, чтобы ты это всегда помнил: мне очень… мне невероятно, мне бесконечно интересно твоё мнение по любому вопросу! Усвоил?
– Усвоил, – сказал Егор, и на его лице снова обозначилось удивление.
– Повтори, – сказала я.
– Вам невероятно интересно моё… любое моё мнение по любому вопросу.
– Абсолютно верно! Садись, пять! – Я улыбнулась, но парень оставался серьёзным. У него, видно, не получалось так сразу уместить в себе моё заявление.
– А почему? – Спросил он.
– Почему мне интересно твоё мнение? – Он кивнул. – Потому, что ты мне интересен, твоя душа, весь твой внутренний мир.
Я смотрела на него и понимала, что всё-таки придётся продолжить тему, и лучше сделать это прямо сейчас.
И я заговорила о том, что только на откровенности и взаимопонимании можно построить глубокие отношения…
– Я не сумею стать тебе настоящим другом, помощником, учителем, если не буду знать, что тебя волнует, что тебе нравится, что раздражает. Наше общение будет поверхностным, и я смогу заботиться лишь о том, чтобы ты правильно себя вёл в обществе, не простудился, не умер с голоду и вовремя сделал уроки… – Лицо парня было предельно сосредоточенным. – Ну, ладно, со мной проще, – оговорилась я, – я ещё год-другой с тобой позанимаюсь, ты подрастешь и больше не будешь нуждаться в моей помощи… – Егор вскинул на меня глаза. Мне показалось, испуганно. Во всяком случае, вопросительно. – Но скоро ты станешь взрослым, в твоей жизни появится много новых людей, с которыми тебе нужно будет строить отношения: с кем-то дружеские, с кем-то деловые. А потом и семейные – ведь когда-нибудь у тебя будет жена, а потом и дети… Понимаю, тебе это время кажется бесконечно далёким. Но готовиться к нему нужно сейчас. И один из самых важных моментов – это формирование своего собственного мировоззрения…
Я говорила и о том, что сегодняшнее его мнение вовсе не обязательно останется незыблемым на всю жизнь – ведь мы растём, познаём мир, меняемся.
– Но самое главное – чтобы своё мнение изменял ты сам, а не кто-то другой, не так называемые обстоятельства жизни… И опять же: это не значит, что не следует прислушиваться к мнению других. Напротив! Вот только любую информацию необходимо анализировать, пропускать через себя, через своё понимание…
И так далее, и тому подобное…
Ещё я говорила о том, почему важно как можно раньше начать этот процесс – формирование собственных взглядов: привыкнув жить по чужим правилам, что и происходит с большинством людей, в конце концов, можно просто забыть, кто ты есть и чего ты хочешь…
Не залезла ли я в дебри? Сумела ли на доступном подростку языке обрисовать самую суть вопроса?..
– Ты понимаешь, о чём я?
– Кажется, да, – сказал Егор.
– Если ты всё же чего-то не понял, лучше переспроси.
– Значит, я должен всегда высказывать своё… своё честное мнение?
– Замечательный вопрос! Вернёмся к тому, что как минимум ты должен его иметь. Если у тебя нет мнения на какую-то тему, постарайся разобраться и определиться. Например, тема вранья. Обман – это плохо или хорошо?
– Плохо, конечно!
– А вот не спеши! Обман обману рознь. Одним обманом можно человека погубить, а другим обманом спасти жизнь. Мы не будем пока вдаваться в подробности, можешь сам поразмышлять об этом, придумать примеры. А я хочу тебя подтолкнуть к тому, чтобы ты учился составлять своё собственное мнение, особенно по таким вот важным вопросам. Теперь предположим, ты имеешь своё мнение о чём-то, или о ком-то. Что теперь с этой драгоценностью делать? Бегать и всех трясти за грудки: «послушайте! я думаю так-то и так-то!..» – Егор усмехнулся, он внимательно следил за ходом моей мысли. – Как ты думаешь, нужно ли это делать?
– Думаю, нет…
– Почему?
– Ну… буду, как дурак…
– А почему, как дурак?.. Да потому, что тебя ещё никто не спрашивал о твоём мнении. Так? Так. Хорошо, пришёл момент, тебя спросили: что ты думаешь по такому-то вопросу? И вот тут ты должен высказать его честно. Но непременно в мягкой форме, чтобы не ранить, не обидеть тех, кто думает по-другому, потому что они имеют такое же право на собственное мнение, как и ты. Согласен?.. – Парень кивнул. – Если твои приятели будут знать, например, что ты не любишь нецензурных выражений, что это вызывает у тебя брезгливость и неуважение к тем, кто их употребляет, то те из них, которые ценят твою дружбу, не будут их употреблять… по крайней мере, при тебе. А девчонки, которым небезразлично твоё внимание, будут знать, что ты не любишь, когда они красуются голыми пупками на улице или на вечеринках… – Егор улыбнулся: мы недавно с ним прошлись по вопросу подростковой моды, – …и тогда те девочки, которые дорожат твоим вниманием, намотают это себе на ус.
Я решила, что на сегодня хватит серьёзностей, и перешла на шутливый тон:
– У девочек, правда, усов не бывает…
Мы засмеялись.
– Смотри-ка, начали с музыки, а закончили… – Сказала я.
Егор вдруг посерьёзнел:
– Марина Андреевна… вы сказали, что через год или два вы уже не будете со мной заниматься. Почему?
Ах, вот, о чём он подумал в тот момент!..
– Потому, что ты такой способный ученик, что мне скоро нечему будет тебя учить. – Ответила я.
– А вы что, и из школы из нашей уйдёте, опять в ту, в которой работали раньше? И от нас уедете?..
Я опустила глаза.
– Ты знаешь, мне не хочется сейчас думать об этом, – сказала я. – Мне грустно об этом думать. Мне очень хорошо и интересно с тобой. Я хочу, чтобы наша дружба продолжалась столько, сколько будет нужно нам обоим. – Я посмотрела на Егора.
Теперь он потупил взгляд.
– Тогда, не будем об этом.
– Не будем, – сказала я.
Этим закончился наш разговор о музыке…
17.10.2005. Понедельник.
И всё же, интересно, что он взял с собой сегодня?..
Я достала и включила плеер. Это был, к моему удивлению, Серж Генсбур. Хм-м… Ну да ладно, всё же это, по моему скромному имхо, лучше всяких-разных Мумм… впрочем, не буду никого обижать. В конце концов, нанимая меня на работу, его папа справился весьма тщательно о моих эстетических предпочтениях, и музыкальных, в том числе.
Я не стала слушать Генсбура. Просто сидела и смотрела на монастырские кущи, на чуть затуманенную синеву неба. Хотелось облечь в слова и эту красоту, и своё настроение, но получалось банально до пошлости… Я позавидовала моему любимому писателю, который умел предельно лаконично, в самых простых выражениях, описать антураж, не употребляя эпитетов и даже обычных прилагательных – и ты видел не только видимое, но и проникался настроением автора, атмосферой места. Никому из тех, кого я читала, не удавалось ничего подобного. А может, я не права?.. Может, это какой-то особый резонанс наших с ним душ?.. Да, возможно.
Когда я окончательно уяснила, что мне не под силу тягаться ни с гением, владеющим словом, как мало кто другой, ни с Создателем, сотворившим и гения, и слово, и всю эту красоту, мои губы сами по себе произнесли тихо: аллилуйя…
Да, это было исчерпывающим эквивалентом моих чувств – если слово вообще может быть исчерпывающим эквивалентом чего-либо.
После этого мысли ушли сами по себе. Мне показалось, что я пребывала в трансе какое-то время, я не ощущала тела. Какой-то отрыв от самой себя материальной… Нет, я не летала над или вокруг. Я продолжала сидеть на скамейке, я ясно видела всё тот же пейзаж, вдыхала запахи, слышала звуки… Но взамен несложившимся сентенциям в сознание проникло состояние… вот-вот: сознание наполнилось не словами и фразами, а состоянием – состоянием невероятной сопричастности и неописуемой благодарности. Состоянием аллилуйи. Забавно, но в это слово я вдумалась впервые после того, как попала на премьеру знаменитого, ставшего культовым, спектакля. «Аллилуйя любви!» – пелось в финале, а я плакала… Потом я прочла в нескольких словарях значение этого слова. Вот так и закрепилось во мне: невыразимые восторг и хвала – значит «аллилуйя»…
Я ощутила вдруг неодолимое желание вернуться к машине. Это не было тревогой, не было обусловлено какой-либо нуждой. У этого вообще не было никакой видимой причины… И вдруг я вспомнила, с чем можно сравнить подобный позыв: так в детстве, заигравшись в песочнице, вдруг чувствуешь необходимость оглянуться на маму, которая сидит где-то в отдалении на скамейке. Да, именно то ощущение.
Я обернулась и увидела, что Андрей смотрит в мою сторону. Глаз я не могла видеть за бликующим стеклом, но фигура его повёрнута ко мне. Я села в прежнюю позу, сосчитала до десяти, потом ещё раз. Желание ощущалось физически, как щекотка. И оно не прекращалось.
Я всегда дружила со своей интуицией и привыкла ей доверять. Сейчас она мне говорила: пойди туда.
Я подошла к машине. Андрей тут же вышел, открыл мне дверь – мою дверь, заднюю, – и подал руку.
– Озябли? – Спросил он.
– Да нет, – сказала я. – Погода прекрасная. Просто захотелось вернуться. Не знаю, почему… – Я посмотрела на Андрея, но его взгляд в этот момент следил за тем, чтобы я не оступилась.
Он занял своё место – теперь в обычной позе, лицом вперёд.
Я глянула в зеркало и встретилась с его взглядом. Это выходило за рамки правил – никто из водителей никогда не смотрел на меня, пока я не обращалась к нему с чем-либо.
«Не заводите дружеских контактов с водителями, между вами должны быть сугубо деловые отношения» – этот наказ я усвоила хорошо, хоть мне и трудно относиться к живому человеку как к части механизма или процесса. Водители и прочий персонал, вероятно, имели ту же установку, но соблюдать подобные правила у них получалось гораздо лучше, чем у меня.
Я отвела взгляд – благо, это вышло естественно: из-за угла школы показалась дворничиха со своим знаменитым псом Глобусом. Прославился пёс тем, что любому без запинки прогавкивал, сколько будет дважды два, и отвечал на вопрос: «кто мыл раму?» – я сама своими собственными ушами слышала, как он произносит слово «мама». Сейчас Глобус нёс за хозяйкой пластиковое ведро.
Андрей продолжал смотреть на меня, я чувствовала это и начинала волноваться.
Возможно, этот водитель какой-то необычный? Может быть, он на особом положении в семье?..
Я постаралась непринуждённо глянуть на него. Глаза улыбнулись. Я улыбнулась в ответ и ляпнула помимо воли:
– Мне не велено заводить дружбу с водителями. – И засмеялась.
Андрей повернулся ко мне.
– Я не водитель.
– Правда?.. То-то мне показалось, что вы больше на поэта смахиваете…
– Так что, со мной можно заводить дружбу.
– А кто вы, извините за прямой вопрос?
– Друг семьи.
– А что, если с другом семьи мне и подавно нельзя?..
– Как друг семьи я попробую добиться для вас такой привилегии. – Он усмехнулся. – Тем более что хозяин… – теперь Андрей благоговейно вознёс очи горе, – хозяин вами предоволен.
– Правда?
– О, да!.. Это если мягко выражаться. Да и я просто не узнаю нашего отрока! Я не видел его всего три месяца, и вот… такие перемены…
Прозвучал звонок, заставив подняться в воздух стаю голубей, пригревшихся на освещённых солнцем карнизах.
– Какие у вас планы? – Спросил Андрей.
– Возвращаемся домой.
– А в Макдоналдс с нами поедете? – На его лице появилось нечто вроде смущения. Он тут же добавил, будто извиняясь: – Это наше любимое с Егором заведение. После долгой разлуки, думаю, он будет рад возобновить традицию.
Только я подумала, что мне нельзя нарушать порядка: откуда, в конце концов, я могу знать, кто такой этот Андрей? – как зазвонил мой сотовый.
– Да, Сергей Егорович, слушаю вас.
Это был отец Егора. Он сказал, что, если у сына и Андрея Филипповича появятся какие-нибудь планы, я могу спокойно оставить их вдвоём или присоединиться к ним, по моему желанию, что он просит прощения за то, что не успел меня предупредить, Андрей Филиппович это давний друг, и я должна полностью доверять ему.
Подбежал Егор и запрыгнул на переднее сиденье.
– Можно, Марина Андреевна? – Спросил он.
– Если Андрей Филиппович не против. И пристегнись. – Я посмотрела в зеркало на Андрея. – Вам с Егором предоставили полную свободу.
Егор испустил радостный вопль. Потом обернулся ко мне:
– А вы поедете с нами в Мак?..
Андрей не дал ему договорить:
– Разве так приглашают даму на обед? Ну-ка, чему ты тут успел научиться?
На лице Егора отразилась работа мысли.
– Э-э… Мадам, вы не согласитесь пообедать с нами?
– Благодарю вас, месье, с удовольствием.
Мы все засмеялись, а парень спросил:
– А вы мадам или мадемуазель?
– М-м-м… ты застал меня врасплох, – сказала я. – Наверное, всё же мадам. Если быть точной, то я вдова.
– А вдова – это жена генерала?
– С чего ты решил?
– А, в киношке недавно было про Адель, вдову генерала.
Я сказала:
– Вдова это женщина, у которой умер муж. И не обязательно генерал.
– А у вас что, муж умер? – Спросила сама непосредственность и повернулась ко мне лицом, выглянув в проём между креслами.
– Егор! – Перебил его Андрей. – Ты ведёшь себя нетактично.
– Всё в порядке, – сказала я. – Да, Егор, мой муж умер. Если тебе интересно, я могу рассказать мою историю. Только не сейчас, ладно?
Егор смотрел на меня какое-то время со странным выражением, застывшим на лице. В течение всего дня и после я буду отмечать эти «странные выражения», неизвестные мне доселе.
– Ладно. – Наконец сказал он и отвернулся. Потом его голова снова появилась в проёме. – Простите меня, Марина Андреевна.
– Прощаю, – сказала я и потрепала его по волосам.
Мы ехали молча, словно подчиняясь самому главному здесь источнику шума, который не проронил ни слова, пока не увидел угол вожделенного заведения.
– Что-то я есть не хочу, – сказал Егор, глядя на Андрея.
– Будешь смотреть на нас с Мариной Андреевной. – Андрей улыбнулся мне в зеркало. – Да, Марина Андреевна?
Я решила подыграть ему:
– Да. Будешь смотреть, как мы уплетаем бигмаки.
У прилавка парень, разумеется, передумал и заказал себе, как обычно – по полной программе.
Андрей не позволил мне рассчитаться, хотя я платила не свои деньги – еженедельно мне выдавалась определённая сумма на всяческие расходы вроде подобных.
– Мы отмечаем моё возвращение, – объяснил он.
Когда мы поглощали наш ланч, я ловила на себе взгляды Егора, которые тот сразу отводил, делая вид, что смотрит просто так, от нечего делать.
* * *
– Ну, что – за уроки? – Спросила я. – В пять в бассейн.
Егор кивнул.
Дав нам с Егором полчаса на передышку, я пошла к себе.
Я жила поблизости, в доме, небольшую часть которого снимал для меня отец Егора, но в их доме мне отвели комнату на случай, когда требовалось моё присутствие ночью. Да и вот для таких недолгих пауз это очень удобно: расслабиться, переодеться.
По рекомендации моего работодателя я одевалась в «классическо-романтическом стиле» – мне даже выделили приличную сумму на соответствующую экипировку ещё до того, как я приступила к своим обязанностям. Это означало элегантные костюмы, юбки с блузами и какими-нибудь аксессуарами вроде шарфа или косынки; броши, бусы и другие украшения тоже приветствовались. Юбки до середины колена или чуть выше и непременно прозрачные чулки и туфли на каблуке. Если мы выходили в театр или ещё куда-нибудь, требовался вечерний наряд. А в том случае, когда все выходы из дому завершались, позволялась «свободная форма» – джинсы, майки, джемпера – всё, кроме халатов: халат это одежда для спальни. Впрочем, наши с «хозяином» взгляды на одежду совпадали полностью.
Я скинула туфли и жакет, легла на кровать и закрыла глаза. Почти тут же – повинуясь знакомому позыву – я открыла их, в полной уверенности, что увижу стоящего рядом Андрея. Разумеется, никого в комнате не было, но расслабиться я не смогла и стала думать о нём.
Друг семьи. Работает водителем… ну, может, не работает, просто решил прокатить парня сам, после долгой разлуки… Незаурядная внешность: лицо интеллектуала и… да, скорей всего, поэта… манеры джентльмена. Да и его друг – мой работодатель – тоже весьма неординарный мужчина. На типичного бизнесмена он вовсе непохож. Ну, разве что, в своём кабинете и в строгом деловом костюме… Я была бы не прочь познакомиться поближе и с одним, и другим – у меня уже давно нет интересного общества… Хотя, вот Егор – он, правда, ещё не собеседник, но слушатель весьма благодарный.
Егор… Я переключилась на него, на перемены, происходящие не только в его манерах, но и во всём его существе, и которые заметны не мне одной.
* * *
Мои функции «воспитателя» заключались не так в помощи по выполнению уроков, как в наблюдении за тем, чтобы домашняя работа была организованной, без отвлечения на посторонние занятия. Я должна ненавязчиво заполнять чем-либо интересным бóльшую часть свободного времени Егора и преподавать ему хорошие манеры.
Когда нас представляли друг другу, отец сказал:
– Марина Андреевна будет учить тебя тому, чему не учат в школе или учат недостаточно хорошо. Любые вопросы, которые тебя будут интересовать, задавай Марине Андреевне. Она ответит тебе на них более полно, чем я или учителя.
Вот таким образом меня поставили в положение всеведущей, и, скажу честно, приходится соответствовать.
Поначалу никаких вопросов просто не поступало. Егор отбывал повинность выполнения уроков и только и ждал, когда же я слиняю и оставлю его одного. Мне пришлось провоцировать его любознательность всеми возможными способами. Похоже, отроку всё же понравилось, как я рассказываю о том, о чём знаю, и как нахожу – и учу его находить – ответы на любые вопросы. Что-то я откапываю в своей памяти и жизненном опыте, что-то – в познавательных программах телевидения, в научно-популярных фильмах, что-то мы ищем с ним вместе в книгах и энциклопедиях, которыми забит дом. Вспоминаю часто по этому поводу предел мечтаний советского родителя – «Детскую Энциклопедию», выглядящую простой газетой рядом с нынешними изданиями… И, конечно, в интернете…
Кстати, вспомнила я, на днях отец Егора пожаловался, что сын был замечен в выходах на порносайты.
– Как с этим быть? – Спросил он меня.
– А как вы поступили? – Задала я встречный вопрос.
– Первым делом хотелось наорать и запретить, но я сдержался… С трудом, но сдержался. – Добавил он после паузы. – Ваше влияние распространилось и на меня.
– И?..
– И вот, жду вашего совета.
– То есть, вы ничего Егору не сказали?
– Я сказал, что Марина Андреевна тебе всё объяснит, а пока убери это.
– И что Егор?
– Он очень просил вам не говорить.
– Ладно, – сказала я, – вы мне ничего не говорили. Я подумаю, как с этим быть.
