Глава 29
А потом понеслось… началась новая жизнь, с новыми правилами и законами. Нет, как с фарфоровой куклой со мной никто не обращался, но Дима настоял на нормированном рабочем дне, питанию по расписанию и сеансах связи буквально через каждые два часа. Думаю, мог бы он позволить себе звонить чаще, так бы и сделал, но дела требовали не меньшего, а иногда и большего внимания. У меня появились новые интересы, новые знакомые, увлечения и занятия. Старые проблемы быстро забылись и, казалось, были уже и не со мной. Я училась жить для себя, поступая по советам умных людей, которые говорили прямо, что с рождением ребёнка придётся не то, чтобы себя ущемлять, но хорошая мама и сама отдаст ребёнку большую часть внимания и заботы. Дни летели, беременность развивалась, доктор Даниэлян не мог на меня нарадоваться.
– Значит, боли уже не беспокоят? – Хмурился он, снимая перчатки. – Что с половой жизнью?
– Регулярная.
– И после полового акта вопросов не возникает?
– У меня нет. А что, есть повод для беспокойства?
– Я бы так не сказал, но кое-что мне действительно не нравится. На работе напряжение как?
– Отсутствует. Дима поговорил с непосредственным начальником. А как Дима разговаривает, вы в курсе.
– Это радует. Я имею в виду, что муж так заботится. Первенец?
– Со мной – точно да, а насчёт бывших возлюбленных говорит, что перед фактом его никто не ставил. Надеюсь, что да, действительно первенец. Скажите, а пол уже будет видно?
Доктор Даниэлян лишь ухмыльнулся.
– Кого хочешь?
– Не знаю. – Я вдруг задумалась. – Ни от кого не откажусь. Да и Дима не давит, говорит, что пол ребёнка зависит от мужчины, а значит, ко мне претензий быть не может. На кого натрудились…
– Разумно. Значит, на следующем ультразвуке и узнаешь.
– Так долго ещё… – Скривилась я и покосилась на комнату с искомым оборудованием. Даниэлян этот взгляд пропустил самым наглым образом.
– Всего четыре недели.
– А я бы уже узнала…
– Галина, ты же умная женщина. – Возвысился он над столом, подбираясь ко мне поближе. За плечо приобнял, посмотрел, скептически изогнув бровь. – Понимать должна, что это лишнее излучение, а зачем оно тебе сдалось?
– Просто интересно. Я на занятия для беременных хожу, знаете, такие, психологические. Там как-то обмолвилась, что не знаю пол ребёнка, так они сначала на мой живот посмотрели, потом на меня и едва ли у виска не покрутили пальцем.
– Только не говори, что это тебя беспокоит. Мнение других не должно иметь к тебе никакого отношения.
– Знаю. Просто мнительная стала. Да и бабуля недавно приезжала, жаловалась, что все важные новости узнаёт исключительно от моего мужа. Тоже спрашивала, какие пинетки вязать. – Пожала я плечами и улыбнулась. – Самое смешное во всей этой ситуации то, что вязать она не умеет.
– Пусть вяжет зелёные. Они в любом случае подойдут. – Решительно выдохнул Даниэлян и похлопал меня по плечу как старого друга. – А я тебе посоветую недельку, может, две, воздержаться от тяжёлых физических упражнений, а то иногда такое впечатление, что ты пресс качаешь, прежде чем ко мне прийти. Только тонус у тебя какой-то плавающий. Прямо на глазах исчезает.
– Так это же хорошо!
– Хорошо будет, когда тонус перестанет появляться.
– Танец живота хоть можно?
– Танец – можно. – Подумав, ответил он. – Знаешь, – покачал головой, – наверно, ты единственная моя пациентка, которая не сложила лапки и вообще занимается хоть чем-нибудь развивающим. Вот и поводов для беспокойства нет поэтому. Танцы твои – это кровоснабжение органов малого таза, работа и прогулки – необходимая нагрузка для здорового организма. Чаще я всё же вижу, как женщины отказываются от всего, в буквальном смысле, принимая горизонтальное положение на ближайшие сорок недель. Так что, так держать. На приём через три недели, как раз и направления тебе необходимые выпишу.
– А…
– Мужу твоему я сам позвоню. Можешь не беспокоиться.
– Спасибо. Иногда мне кажется, что только вы и можете его в узде удержать.
Я уже и сумку свою забрала со стула и сапоги натянула, когда вдруг вспомнилось.
– Дима вам ничего не рассказывает?
Даниэлян нахмурился и поджал губы.
– Ты о чём?
– Ну… я за рулём сама. Дима против, сказал, что поговорит с вами. Вы ведь объясните ему, что можно?
– Вообще-то не желательно. – Понимающе потянул врач. – Но запретить я тебе не могу. Мои рекомендации ты слышала: нагрузки должны быть минимальны. В принципе, вождение относится к стрессогенным факторам, но мне кажется, что если отобрать у тебя руль…
– Я ему так и сказала, – перебила я, широко улыбнувшись, – что на курсы дайвинга пойду. Так Дима сейчас дуется и молчит. В общем, вы на моей стороне?
– Я на стороне здравого смысла. Хочешь так же беззаботно отходить вторую половину срока, придётся от чего-то отказываться. Скоро и сама это поймёшь.
– Вот, не радуете вы меня, доктор Даниэлян! До встречи.
– До свидания. – С придыханием проводил он меня, поистине, любимую пациентку. А вот я сама только во время беременности поняла, каково это, когда врач знает о тебе всё. Раньше не понимала, а сейчас вижу, что такое может быть. Главное, найти того, кто любит свою профессию, а не так, как было в моей консультации, где есть поток, а личность каждого отдельно взятого индивидуума не важна.
Не успела выйти из клиники, как совсем недавно упомянутая мною бабуля, дозвонилась на телефон.
– Галя, ты явно не собираешься ставить меня в известность относительно своих планов. – Без прелюдии начала она и я понимающе кивала, хотя видеть этого никто не мог.
– Привет, ба, что ещё ты узнала от Димы?
– Что ещё? Да если бы не Дмитрий Алексеевич, я бы и о твоей беременности только перед дверями роддома узнала. Какого, кстати, роддома? – С подозрением потянула она и стало ясно откуда ветер дует.
– Ба, я всего лишь рассматриваю варианты. Это Дима паникует раньше времени. Кстати, – отвлекающий маневр был лучшим способом ослабить нападение, – всегда спросить хотела, почему ты моего мужа называешь по имени и отчеству?
– Не знаю. – Вовлеклась бабуля, будто не заметив этого. – Как на пороге нашей квартиры его увидела, так и поняла, что это Дмитрий Алексеевич и никак иначе. Только ты меня не путай. Что там с Израилем?
– Ничего, ба, стоит. Никуда не делся. Я же сказала, что это лишь один из вариантов. Я и сама ехать никуда не хочу. Доктор Даниэлян сказал, что он практикующий акушер, так что с этим вопросов не возникнет. Буду у него рожать.
– Это точно? Это последняя информация?
– Конечно, ба! – Заверила я, словно решение действительно принято, даже языком поцокала, сетуя на её недоверие. – Извини, разговаривать неудобно, хочу в торговый центр зайти.
– Заезжай ко мне вечером, я чаю заварю, как ты любишь. – Смирилась она.
– Как приятно слышать, ба, особенно, если не помнить, что я не люблю чай.
– Дмитрий Алексеевич будет очень рад это услышать.
– Да, да, ба, всегда приятно знать, что рядом есть человек, который поддержит и поймёт. Готовь кофе! – Хмыкнула чуть громче, чтобы уж наверняка всё понятно стало. – Буду вечером, целую, пока.
Быстро отключилась я, уже стоя у красочной витрины с детскими игрушками. Никогда и ничего не покупала, только маленького плюшевого тигра, который занял достойное место в изголовье моей кровати. Всё же я оставалась суеверна в этом плане. Ходила, глазела на кроватки и коляски, на крохотные распашонки и красочные боди, но даже руками не трогала. Только тяжело вздыхала, на огорчение продавцов-консультантов. И сегодня, неспешно прогуливаясь по просторным магазинам, совершенно случайно увидела знакомое лицо, на душе вмиг потеплело, и я подошла ближе.
– Григорий Степанович, здравствуйте. – Радушно улыбалась я бывшему начальнику, который неожиданно быстро постарел, кажется, ещё недавно слыл стилягой и сердцеедом, теперь же, грустные глаза выдавали в нём глубоко уставшего от жизни человека.
– Здравствуй, Галя. – Ответил он, окинув меня долгим взглядом.
– Как дела? Как Лиза? Давно не виделись, да всё руки не доходят ей позвонить, пригласить на чашку кофе. Вы всё так же работаете?
– Да, Галь, работаю. Лиза хорошо. Ей уже лучше. Ты как?
– Да… как видите… – Улыбнулась я, глядя на свой приметный живот. – Не болеете? Выглядите неважно. Не чужие люди, беспокоюсь. – Пояснила тут же, на кислую улыбку.
– Да как тут не болеть, когда такой беспредел творится? Так, у тебя хорошо всё?
– Да. Тоже работаю. Лиза, может, говорила, в редакции модного журнала. В принципе, нравится, но издательство вспоминаю с ностальгией. А что за беспредел? Чего я не знаю?..
– Оно тебе надо? – Невесело ухмыльнулся Григорий Степанович. – Тебе сейчас только жить, да жизни радоваться. Куда да чужих проблем?
– Неправда. – Улыбнулась я, стараясь обаять, хотя и чувствовала, что не понимаю чего-то, но давний настрой на положительные эмоции не давал поддаться влиянию. – Да и вы мне не чужие. Неприятно, конечно, получилось тогда, но когда это было? Правда? Да и не зря говорят, что всё, что ни делается, всё к лучшему.
Уловив нежелание Григория Степановича общаться, я понимающе отступила на шаг назад, огляделась, присматриваясь к самому магазинчику, в который забрела за ним следом. Взгляд невольно опустился на просторную белую ночную рубашку, которую он сжимал в руках, на пакет из аптеки за углом, наполненный разномастными коробочками, нахмурилась.
– Вы Лизе привет от меня передавайте, хорошо? – Попросила несколько заторможено, пытаясь выдавить улыбку, только не получалось. Ощущение неприятного страха уже зародилось и справиться с ним не получалось.
Григорий Степанович отстранённо кивнул. Немного виновато улыбнулся и попытался обойти меня стороной, направляясь к кассе.
– Извините, Григорий Степанович, у вас что-то случилось? Может, нужна моя помощь? – Мужчина обернулся и так посмотрел, что язык к нёбу прилип. – Ну… или помощь вообще. Дима… Дима может помочь, если я попрошу. – Кинула вдогонку, не заметив потемневшего лица, ссутуленных плеч.
Григорий Степанович остановился посреди торгового зала и глубоко, судорожно вздохнул. Развернулся и подошёл ближе, скривив губы.
– Не знаю, Галь. Вот, просто не знаю, что делать… – Взлетели его руки и тут же опустились в беспомощном жесте. – И чья помощь нужна и может ли кто помочь… тоже не знаю.
– Да что случилось-то? – Не выдержала я, переходя на громкий подозрительный шёпот. Пытаясь всмотреться в его лицо, в грубые морщины, поселившиеся на нём.
– Не знаешь ничего? – Спросил он вроде и не удивлённо, но всё же с налётом обречённости.
– Мы с Лизой давно виделись, она не говорила ничего. Что-то с издательством?
– С Лизой. – Чуть приоткрылись его губы и лицо приобрело вид непроницаемой маски. – Знаешь, как ты ушла, всё наперекосяк пошло… – Ухмыльнулся он, всё же пошёл в сторону кассы и уже оттуда посмотрел на меня, будто разрешая идти рядом, быть ближе. Я, не особо понимая, что делаю, поплелась следом.
Григорий Степанович молчал, сжимая небольшие свёртки, свернул в уютное кафе, там же, в холле торгового центра. Заказал себе кофе.
– Будешь что-нибудь?
– Воздержусь. Не пугайте меня, Григорий Степанович, что с Лизой? Где она? Она в порядке?
– Если то, что осталось от моей жизнерадостной девочки можно так назвать, то да… в порядке. – Он так стиснул зубы, что скулы побелели, я нехотя, непроизвольно, отодвинулась от стола.
– Что-то серьёзное? – Спросила шёпотом, внутренне холодея от его слов, от его напряжения, от всей ауры беды и опасности.
– Её изнасиловали. Трое отморозков, затолкали в машину у дверей одного из клубов, несколько дней издевались, а потом просто выбросили в подворотне. – Сухо и скупо на эмоции произнёс он, и именно от этого мне стало жутко. От того безразличия, которое просто напрашивалось, от той боли, которая за ним скрывалась, и от всей горечи, которая буквально кричала о себе. Неприятная дрожь прошлась по всему телу, заставляя неосознанно кутаться в меховое пальто, висящее на спинке стула. – Она выглядела так, словно по ней бульдозер прошёлся, Галя. Ни одного живого места. Да я её просто не узнал! – Прокричал он, закрывая лицо ладонями, а я вздрогнула, тут же руки на живот положила, пытаясь закрыться, отгородиться, отдышаться.
– Григорий Степанович?.. – Тронула ледяную ладонь, которая с тяжестью опустилась на стол.
– Нет, я пережил, правда. – Было чувство, что он оправдывается. – Это ведь давно было, словно в прошлой жизни. Осенью ещё, Лиза тогда как с цепи сорвалась, так и напрашивалась на неприятности. На работе практически не появлялась, всю ночь по клубам, по барам, я даже не знал, с кем она ночует… – Горько ухмыльнулся. – Валера тоже недолго выдержал такой жизни. Ты ведь помнишь Валеру?
Я, не задумываясь, кивнула, Григорий Степанович повторил моё движение, только совсем безжизненно, слишком безразлично.
– Он и сам объяснить не мог, что с ней происходит, и однажды просто сказал, что устал. Что ему жена нужна, а не блудливая шлюха. Лиза тогда рассмеялась ему в лицо, кричала, что он ей сто лет не нужен. Ты не подумай, – кинул на меня торопливый взгляд, – при мне всё было, не придумываю ничего.
– Мне Лиза сказала, что это он её бросил…
Зачем-то добавила я, наверно, просто не знала, как реагировать и что говорить. Не было у меня нужных слов.
– Это уже потом она его во всём обвинила. Потом… честно, я не знаю, когда её упустил. Дома пытался запирать… Бесполезно всё.
– Извините, если что не так, я действительно не знала…
– Это ты меня прости, – похлопал он меня по ладони, которая так и лежала по центру стола, я её одёрнула, но Григорий Степанович понял. – Наверно, чем-то подобным всё и должно было закончиться. Только, – он поглубже вздохнул, – только…
– Не нужно…
– Знаешь, а мне ведь даже не с кем поговорить. Оказалось, что кроме тебя у неё и друзей-то не было. Так…
– Всё образуется, вот увидите…
– Ты просто не видела её сейчас. Вот, две недели как из больницы забрал. Честно, даже не знаю, что и делать…
– Так плохо?
– Она как не живая. Ни с кем не разговаривает, врачи говорят, что это психологическое, ведь говорить она может. Это тогда, сразу, вместо крика только рот открывала и беззвучно плакала… Не узнавала никого. А когда появились силы сопротивляться… Она даже не понимала, что уже всё закончилось, что больше её никто не обидит, словно и не видит перед собой ничего. Брыкалась, выкручивалась из рук, падала на пол, сбивая только зажившие колени в кровь. Врач говорил, что внутри всё отбито, она практически инвалид. Практически…
– Но ведь есть реабилитация… медицина… сейчас такой уровень.
– Только при условии, что есть желание. – Пожал он плечами и уголок губ дёрнулся, словно пытался поползти вверх. – А она не хочет. Не может терпеть эту боль…
– Знаю, я вряд ли пойму, но могу зайти к вам. Просто поддержать!
– Не стоит, Галь. Не нужно. Иногда она бывает агрессивна, сиделки не справляются, поэтому дома круглосуточно дежурит санитар… В твоём положении это просто небезопасно.
– Но ведь нельзя оставлять так!
– Не думай, я не сдался. – Улыбнулся Григорий Степанович. Практически как раньше. – Просто сейчас очень сложный период. Мы готовимся к пластике, нужно время, нужно терпение, Лиза, правда, отказывается. Только я её не слушаю.
– Ей тяжело, это нормально. Нужно найти хорошего психолога. Я хожу на курсы, там есть группы и для жертв пострадавших от насилия. Это помогает. Помогает не бояться.
Пытаясь подавить своими эмоциями апатию Григория Степановича, настаивала я, подпрыгивая на месте от досады.
– Она не хочет. Она закрылась в себе. Врач говорит, что Лиза ещё не готова, что ещё очень рано… не знаю.
– А их поймали? Тех, кто это сделал? – Вдруг пронзила меня отвратительная мысль. – Их ведь наказали, так?
– Никто ничего не видел, Галя. Никто. Ничего. Не видел. – Словно заученную фразу повторил он. – Или просто не хотел видеть. – Добавил устало и вздохнул.
– Но это не правильно, нужно бороться! Чтобы Лиза знала! Чтобы… – Задохнулась я потоком воздуха и закрыла рот, пытаясь перевести дух, но Григорий Степанович достаточно жёстко и категорично покачал головой, опустил веки.
– Я не знаю, что это значит, но иногда, во сне, она говорит… шепчет одно и тоже слово: «Я заслужила, я заслужила…». И мне страшно Галя, потому что она винит в этом себя. Не тех животных, которых ошибочно считают людьми, а себя, понимаешь?!
– Не знаю! – Я отклонилась к спинке стула, нервно притянув ноготь к губам. – Давайте, ну, я не знаю… устроим ей эмоциональную встряску! Соберёмся все вместе, чтобы она понимала, что не одна. Лиза просто запуталась в своей обиде, в этом унижении. А мы соберёмся вместе. Я Валере позвоню, уверена, он не откажет. Антон, Дина, Марина…
– Антона нет, Галя. – Прошептал Степан Григорьевич, а я не обращала на это внимание, уже была полностью погружена в свою задумку.
– Так мы позвоним ему! Пусть приедет. Мы друзья, просто каждый слишком увлёкся личной жизнью, так бывает, когда строишь новые отношения, но ведь друзья, на то они и друзья, чтобы всегда приходить в трудную минуту… Где он?
Я даже телефон достала, собираясь набрать его номер. А ведь и действительно, уже месяца четыре как не звонит, а я и не задумывалась…
– Его нет. Совсем нет. – Я посмотрела на него, слушая механический голос автоответчика, извещающего, что абонент временно недоступен.
– Не доступен. – Согласилась, подозрительно косясь на телефон. – Ничего, я завтра обязательно…
– Тебя наверно не было в городе на Новый год, я правильно понимаю? – Я посмотрела на Григория Степановича, не понимая, к чему тот ведёт, но при этом промолчала.
– Да, мы ездили с мужем отдыхать, но при чём…
– Антон умер. Самолёт, на котором он летел в Таиланд, не приземлился, и покоится где-то в океане. Его больше нет.
– Нет… – Покачала я головой, понимая, что этого просто не может быть.
– Теперь я понимаю людей, которые приносят плохие вести, Галя. Но это действительно правда. Все газеты, телевидение, радио пестрило сообщениями о смерти наследника. Я был у Бориса, так, он тоже не верил. Точнее, не поверил бы, если бы не разговаривал с Антоном перед самой посадкой, если бы не проводил его на самолёт, если бы… – Глядя на меня уставшими глазами Григорий Степанович, поджал губы. – Его просто нет. И… Галя, насчёт Лизы… не дави на неё. Не приходи. По крайней мере, пока. Я прошу тебя. Так всем будет лучше и тебе в первую очередь.
На этом он подозвал официанта и оплатил счёт, стараясь не смотреть в мою сторону. А я находилась в прострации. Мир вокруг рушится, а я этого даже не замечала. Посмотрела в одну сторону, в другую… За окном мирно прогуливались прохожие… Подступившая тошнота подавляла меня, заставляла вспомнить о том, что я жива. Я – жива! От пробежавшегося озноба меня передёрнуло, резко заболела голова и пришлось закрыть глаза руками, потому как радужные круги перед ними приобретали всё более чёткое очертание.
– Не хочу. Я так больше не хочу…
– Девушка, вам плохо?
Подняв голову, я увидела миловидного паренька в фирменном фартуке.
– Извините… воды, если можно. – Промямлила губами, которые отказывались шевелиться. Пальцы на руках онемели и я не могла ими пошевелить, а на лбу выступил холодный пот.
Спинка стула казалась спасительной стеной, которой мне сейчас так не хватало. Я пыталась дышать глубже, но тошнота то и дело подступала к горлу вновь. Я посмотрела на только что принесённый стакан воды.
– А можно с лимоном? – Попросила, понимая, что мой голос практически не слышен. Попыталась прокашляться, но парень услужливо кивнул и уже через полминуты передо мной стоял другой стакан. Сделав два глотка, я смогла вдохнуть свободно. Достала из сумочки телефон, пытаясь найти в списке вызовов нужный.
– Алло, Егор Владимирович? Это Галя. – Бормотала невнятно.
– Слушаю.
– Я сейчас в торговом центре на Столичной, тут на первом этаже кафе. Не могли бы прислать человека меня забрать. Неважно себя чувствую.
– Я сейчас Шаху позвоню, он где-то недалеко. – Стандартным текстом отозвался Кречетов, заставляя меня пожалеть о том, что как всегда ему позвонила.
– Нет, нет, не стоит. Я подожду. Не хочу, чтобы Дима волновался.
– Галя! – Рыкнул тот предостерегающе.
– Ладно. – Проворчала. – Звоните кому хотите. Я буду здесь.
– Жди.
Не прошло и пятнадцати минут как на пороге кафе возникли две единообразные фигуры. Парни из Диминой охраны, которая вдруг усилилась за последние пару месяцев. Да, наверно это было хорошо, потому что я пока так и не пришла в себя, не определилась, как отношусь к тому, что случилось и вообще, зависла на стадии отрицания.
Ребята сопроводили меня до автомобиля и отвезли домой, где, сидя в одиночестве, я в полной мере ощутила всю ничтожность человеческой жизни. Наверно, это была небольшая истерика, потому что я не помнила толком, что происходило за последний час. Я переходила из одной комнаты в другую, никак не могла найти место для раздумий. Точнее, было такое чувство, словно я что-то ищу и никак не могу найти. Были слёзы. Были рыдания. Было чувство пустоты и полнейшей ничтожности. И, в конце концов, мне было его жаль. Жаль молодого здорового парня, у которого, быть может, впереди были открытия и достижения, были свои цели и мечты, любимая музыка и футболка, приносящая удачу. И как глупо всё это закончилось. Нереально, словно и не с нами было. Я помню его улыбку, уверенный взгляд, как он грустил. А теперь ничего этого нет. Его нет, и больше никогда не будет. Что я чувствовала? Частичка меня умерла вместе с ним. Да. Сейчас я уже готова была поверить. Готова признать, но не могла смириться! Не могла понять, как такое произошло. Почему? Почему с ним? Этот Новый год… Мы собирались провести его вместе где-нибудь на берегу у тёплого океанского прибоя. «Мы». А теперь есть только я. И у меня существует другое «мы», своё. И семья, и будет ребёнок, и есть любящий муж… Ведь всё это могло быть и у него.
– Вот ты где.
Взволнованный голос мужа заставил меня резко дёрнуться. Тревожный взгляд внимательно прошёлся по фигуре, дважды возвращаясь к животу и, наконец, поднялся к глазам. Дима плотно сжал губы и сделал пару шагов навстречу, наверно, ожидая от меня того же. Но мои ноги идти отказывались. Впрочем, желания идти к нему тоже не было. Я всматривалась в его глаза, которые пытались внушить спокойствие в уверенную стойку, в строгий разворот широких плеч.
– Что здесь делаешь? – Уточнил он, понимая, что я веду себя странно. Пришлось оглянуться: я стояла в его мастерской напротив большой картины со своим изображением. Почувствовала резь и усталость в глазах: я смотрела на неё, не отрываясь, пытаясь уловить что-то. Что-то такое, что с появлением Димы исчезло бесследно. Почему-то почувствовала себя вором, который попался на месте преступления.
– Что-то случилось? – Снова спросил он и сделал ещё один шаг вперёд. Прищур на глазах приобрёл угрожающий вид, подбородок чуть вздёрнулся вверх, как и каждый раз, выдавая недовольство. – Ты плакала?
Дима приблизился вплотную и едва ли его волновали выставленные вперёд ладони. Он просто подавил это вялое сопротивление, и, удерживая за подбородок, повернул моё лицо к свету.
– Ты плакала. – Произнёс утвердительно с лёгкой ноткой задумчивости. – Галя?..
Я снова встрепенулась, только в этот раз Дима крепко прижимал меня к себе. Слёзы непроизвольно покатились по лицу, а он, не выдавая эмоций, просто смотрел на влажное лицо, на тёплые солёные ручейки, на дрожащие губы. Смотрел и ждал ответа.
– Галя?..
Повторил, а в этот момент мои зубы застучали, а тело сотрясалось от сильного озноба. Одновременно с которым разливалось колючее тепло. Болезненное. Горькое. Словно отравленное.
– Тише, малыш, т-шш. Всё хорошо. Я с тобой, я рядом. – Принялся он приговаривать, поглаживая меня по волосам. И эта жалость… уже к самой себе, окончательно добила меня, заставляя не просто плакать, а пополам согнуться, заглушая рыдания вопли.
Я пыталась сказать. Точно пыталась что-то сказать. Едва ли что-то важное. Но для меня на тот момент ничего более значимого не существовало, и из горла вылетали только всхлипы, звуки, которые чередовались с заиканиями и снова переходили в продолжительный вой.
– Галя? Галя, ты меня слышишь? – Ясно раздавался в голове Димин голос. Спокойный, уравновешенный. Такой надёжный и родной. И я верила его спокойствию. Знала, что всё будет хорошо, что всё пройдёт, забудется, сотрётся, заменится на другие впечатления и обрывки произошедшего.
Уже окончательно успокоившись, позволила отнести себя на кровать комнаты, восстановила дыхание. А может, просто пережила очередную истерику. Очередной этап восприятия чужой смерти. Дима лежал за моей спиной, обдавал часть лица горячим дыханием, аккуратно водил ладонями по всем доступным для прикосновения местам моего тела, чуть дольше задерживаясь на животе, прислушиваясь.
– Антон умер. – Произнесла тихо и всхлипнула, еле сдерживая очередную порцию слёз. Дима пока молчал. – Дим, он давно умер. На Новый год ещё. Понимаешь? А я не знала. Я… Словно закрылась ото всего. Словно спряталась. Не хотела знать и не знала. А нужно… нужно позвонить. – Я резко развернулась в его руках, пытаясь найти в глазах поддержку. – Нужно выразить соболезнования его отцу, матери.
Дима только слушал.
– Дай… дай мне свой телефон, у тебя ведь есть его номер, мне Егор Владимирович говорил, надо позвонить. Надо сказать, что мы просто не знали…
Но Дима смотрел в мои глаза, не желая поддаваться и как-то реагировать. И только когда я замерла, насквозь пронизанная страшной мыслью, он резко выдохнул и приподнялся, усаживаясь на кровати. Сцепил пальцы в замок и без намёка на сожаление произнёс:
– Я уже позвонил.
Я ошарашенно смотрела, пытаясь сообразить, что значат эти три коротких слова.
– Я уже позвонил и принёс соболезнования, как и положено. – Пояснил чуть жёстче, напряжённо сжимая губы. – Галя, мы не просто знакомые, мы деловые партнёры, я узнал одним из первых. – Произнёс с металлическим звоном, уже заметив, что происходит со мной. Попытался дотронуться, но я отшатнулась.
– Ты знал и мне не сказал?.. Когда это произошло?
– Что ты хочешь знать, Галя? Чего ты этими вопросами добиваешься? Да, я знал. Да, я тебе не сказал! – Постепенно градус его голоса накручивался, тональность повышалась, раздражение усиливалось. – Потому что мне всё равно, что и у кого случилось, мне важно только то, что происходит в моей семье! Ясно тебе это или нет?! – Не выдержал Дима и больно сжал мои плечи, чуть встряхнув. Посмотрел на гримасу боли и тут же отпустил, нервно проводя рукой по волосам. – Я просто не хотел, чтобы ты нервничала. Я просто не хотел, чтобы ты переживала. Я… для меня нет никого важнее вас с малышом. Нет другого смысла жизни. И наверно то, что я скажу это страшно, но любого другого за вас отдам и ни на долю секунды не усомнюсь. Потому что нужно уметь делать выбор, Галя. И если ты сейчас мечешься, не зная, кого пожалеть, то я свой выбор сделал давно. И этот выбор моя семья. Моя жена и мои дети. И нет ничего такого, просто не существует, что заставит меня от вас отказаться. Это ты понимаешь?
– Почему ты мне не сказал? – Твёрдым голосом произнесла я и Дима просто озверел от этого тона. Побелел, прищурился. Повернулся ко мне всем корпусом, и набрал в грудь побольше воздуха.
– Да потому что ты не должна была знать! – Прокричал, оглушая этим криком. – Потому что я не хотел ни этого разговора, ни этих новостей! Всё! Его нет. И перемывать события двухмесячной давности просто не имеет смысла! Ты есть. Я есть. И это всё, что должно тебя волновать на данный момент. Точка. Можешь считать, что этот разговор окончен! – Вызверился он и с кровати подхватился, оставляя меня словно оплёванную этой правдой. Словно я даже право не имею сочувствовать другим людям. Для него живу.
Так и сидела, боясь пошевелиться. А может, просто не понимала, зачем мне это нужно. Моё дело маленькое: вовремя лечь под него, родить ребёнка, любить и оберегать…
Дима ворвался в комнату, громко хлопнув дверью, и молнией метнулся обратно ко мне, как раз в тот момент, когда первая слеза упала на ладонь. Приткнулся носом к напряжённой спине и быстро заговорил.
– Прости, Галь, не так всё думал сказать. Просто тяжёлый день. До отвращения тяжёлый день! – Прорычал, не решаясь прикоснуться руками. – Не хотел говорить, потому что тебе лишний стресс ни к чему. А ты ведь из всего сейчас трагедию готова сделать. Что там твой Даниэлян говорит… гормоны… энцефалопатии беременных. Не нужно это было тебе тогда. Потом как-нибудь ты бы всё равно узнала, и я понимал это. Я просто хотел тебя защитить. Именно тогда. Поэтому и увёз.
– Увёз? – Услышала я лишь одно слово, за которое можно было зацепиться.
– Мы должны были на две недели позже вылетать. Там климат менялся, становился более благоприятным. Ты же помнишь, как закончилась эта сумасшедшая жара? Про Антона узнал и в тот же вечер путёвки обменял, чтобы оградить. Чтобы не узнала. Чтобы не плакала. Никого не подпускал, всем зубы на замке держать приказал, вернулись мы, только когда шумиха улеглась. Просто пойми одно: для меня важна ты и наш ребёнок. Всё остальное решится без непосредственного участия. Всё равно ничего нельзя было изменить, Галь.
Тёплые ладони легли на мои плечи, слегка массируя их, шею, позвоночник. Горячие губы коснулись кожи. Лёгкими поглаживающими движениями Димины руки спустились на мой живот, удерживая, не позволяя увернуться от ласки и его прикосновений.
– Галь, ты добрая, чувствительная, эмоциональная, ты хочешь заботиться о каждом и каждому сопереживать. Это нормально, тем более, сейчас, под действием гормонов. – Успокаивающе поглаживал он живот, постепенно укладывая меня рядом с собой, медленно опускаясь на матрац. – Ты думаешь о нём и это тоже нормально. Я не ревную, и не могу тебе запретить делать этого, но сам другой. И эмоции у меня другие и восприятие происходящего. Я не пытаюсь навязать тебе своё мироощущение, заставить принять свою точку зрения, я даже не пытаюсь объяснить, почему так или иначе. Ты же… – Он прижал ладони к моему животу чуть плотнее и дотронулся губами шеи. – Ты же пытаешься навязать мне своё мнение. Только не стоит этого делать. Не выйдет. Ты жалеешь его как человека, который был и вдруг его не стало, я могу тебя понять, но пожалеть его так же, прости, не смогу. Потому что я другой. И мысли мои другие. Просто прими моё право защищать тебя от того, что считаю не нужным, опасным. Всё будет так, как ты захочешь. Только прошу… не спрашивай, какими путями я добьюсь этого.
– Я всё равно позвоню его родителям, Дима. – Решительно заявила я, но губы не исчезли, ладони не напряглись, а дыхание не сорвалось. Дима всё понимал, как же правильно он всё понимал! Что не отступлюсь, что сделаю по-своему!