Loe raamatut: «Девушка из стекла»

Font:

* * *

Посвящается двум самым сильным женщинам, которых я знаю: маме и бабушке.
Я люблю вас

Пролог

Прошло три дня с тех пор, как мой брат пропал. Это случилось пасмурным воскресным утром. В такие дни люди спокойно просыпаются в уютных постелях, неспешно завтракают и отправляются по самым обычным делам, которые откладывали всю неделю. Кто-то идет в церковь, а кому-то совершенно необходимо навестить тетушку в соседнем городе.

Мой брат Майки по воскресеньям любил кататься на велосипеде. Его маршрут никогда не менялся. Однажды он нарисовал себе карту нашего городка, это не составило большого труда даже для десятилетнего мальчика, ведь Лейквилл считается самым маленьким в округе. В нашем городке всего три тысячи жителей, сами понимаете, негусто, и потеряться здесь невозможно. На карте Майки стрелочками обозначил маршрут и всегда его придерживался, несколько раз я отправлялась кататься вместе с ним, но мне быстро надоело. Каждый раз смотреть по пути на одно и то же наскучит любому, но только не моему брату. Он умеет открывать для себя новое даже в тех местах, которые видел несчетное количество раз.

Отправная точка на его карте – это наш дом. Одноэтажный, выкрашенный краской лимонного цвета, немного облупившейся от времени и влажности, он стоит в самом конце улицы, возле широкой тропы, ведущей к автобусной остановке. Отсюда мы каждый будний день отправляемся в школу на желтом автобусе с водителем по имени Даг. Мы думаем, что ему уже лет сто, потому что он возил в школу даже наших родителей. Крыша дома увита плющом, почти как у всех домов в этом маленьком городке, ведь он стоит у самого озера. Именно поэтому место, в котором мы живем, называется Лейквилл. Город у озера, и все такое. Вот только от города здесь лишь название, так, поселок городского типа.

Озеро, конечно же, есть на карте Майки, небольшой овал, аккуратно обведенный синим карандашом. Единственная местная достопримечательность. Вода в озере удивительного лазурного оттенка, а летом весь город почти каждый день приходит к нему, чтобы спастись от жары. Я же никогда не хожу на пляж. В книжках по медицине, которые я читаю, пишут об исключительном вреде ультрафиолета, поэтому, обмазавшись СПФ с головы до ног, жаркие дни я предпочитаю проводить с книгой на чердаке.

Рядом с нашим домом разбит небольшой сад, всего несколько деревьев и цветы, которые мама когда-то очень любила. Отец каждую весну дарил ей новые семена, а она с любовью и трепетом ухаживала за ростками. Мама могла часами копаться в земле, иногда она даже забывала пообедать – так ей нравилось проводить время в своем зеленом королевстве. Но это было до того, как отец бросил нас. Мне тогда было шесть лет, а Майки только родился.

– Дорогая, сегодня вернусь поздно, – сказал отец, чмокнув меня в щеку и помахав жене.

– Не опаздывай, милый, на ужин будет лазанья, – ответила мать и улыбнулась той самой улыбкой, которая когда-то могла осветить половину улицы.

Он просто ушел на работу и не вернулся, мама сказала, что папа уехал в соседний город и скоро будет дома, но этого не произошло. Полагаю, она так говорила, чтобы я не расстраивалась, но я-то слышала, как они ругались вечерами, и знала, что больше мы его не увидим. Взрослые часто думают, будто дети ничего не замечают, только обычно все оказывается совсем наоборот.

Вторая точка на карте Майки – дом тети Мэри. Она – мамина кузина, и ей уже много-много лет (так говорит сама тетя Мэри). Она не выглядит совсем уж старухой, но тетя Мэри старше мамы лет на двадцать уж точно.

– Вероника, неприлично спрашивать о том, сколько лет женщине, – несколько дней назад заметила тетя Мэри, выходя на крыльцо своего домика.

– Мне вот шестнадцать лет, и я не вижу в этой информации ничего неприличного, – парировала я.

– Подрастешь – поймешь. Придешь еще к своей совсем не старой тете Мэри на чашечку кофе или чего-нибудь покрепче, – подмигнула она.

Тетя Мэри всегда подмигивала, глаза ее лучились таким озорством и непосредственностью, что я совершенно не удивлялась тому, что, несмотря на почтенный возраст, у нее все еще было достаточно ухажеров, которые присылали ей цветы с любовными записками.

Дом тети Мэри стоит ровно в середине улицы, и вы его точно не пропустите, если вдруг решите посетить Лейквилл. В основном дома здесь выкрашены в серые, бежевые и лимонные тона, но дом тети Мэри из красного кирпича. Большие арочные окна смотрят на улицу, витой позолоченный заборчик украшен коваными птичками, лепестками и бутонами роз, а за домом невероятный сад и большие качели, а также гамак и гриль. С левой стороны дома гараж, в котором стоит красный, видавший виды, но все еще горячо любимый тетей кабриолет.

Тетя Мэри живет одна уже давно. Когда-то она была очень богатой женщиной, вела бизнес в большом городе или что-то вроде того и постоянно присылала нам сладости и открытки. В один из вечеров, когда я навещала тетю Мэри, мы играли в покер и пили кофе. Я подозревала, что в свою чашку тетя подливает не сироп, но никогда не спрашивала. Внезапно она разоткровенничалась:

– Я устала от жизни в большом городе. Этот шум и грязь, и опять же, понимаешь, я так скучаю по вам и вашей маме… Нет, такая жизнь теперь не по мне.

Если учесть, что почти каждую неделю она наряжается и отправляется в город встречаться со старыми подружками и друзьями, а после приезжает под утро или вообще на следующий день, я в этом сильно сомневаюсь. Майки заезжает к тете каждое воскресенье, а раз в месяц мы всей семьей приходим к ней на барбекю.

В день пропажи моего брата эти точки он проехал вовремя, так как все его путешествие отмечено на карте, а также рассчитано по времени. Мой брат не только смышленый, творческий и мечтательный, но еще и самый пунктуальный десятилетний мальчик, которого вы могли бы встретить. Майки никогда никуда не опаздывает. И если я выхожу из дома в то время, когда уже должна была бы быть на месте, и постоянно опаздываю в школу, то брат – полная моя противоположность. И не только в вопросах пунктуальности. Он гораздо умнее и рассудительнее меня, шестнадцатилетней.

Место, где все пошло не по плану, – третья точка. Конец улицы, дом Доусонов. Здесь живет школьный друг Майки, Джером. Его родители – странная парочка дантистов: на все праздники они дарят Майки зубные щетки, пасты и нити для чистки, а еще запрещают своему сыну есть сладкое, смотреть мультики и играть в компьютер. Но вряд ли они в курсе, что в школе Джером с моим братом поедают шоколадные батончики, а у нас дома часами играют в приставку. Да, они действительно думают, что мальчики делают уроки.

На третьей точке к Майки присоединяется Джером, он всегда сопровождает брата на велосипеде, а если Джером не может отправиться с ним, то путешествие отменяется и Майки возвращается домой. Но в день, когда Майки пропал, после отказа Джерома ехать с ним, он почему-то не прекратил свою поездку. У друга заболел живот, так бывает, когда вы запрещаете детям есть сладкое и в один момент они объедаются им до отвала. И Майки почему-то не повернул обратно. Впервые он поехал дальше один, к четвертой точке на карте.

Конечная, четвертая точка – это лес, он находится прямо за второй улицей Лейквилла, а всего у нас этих улиц три. Чтобы туда попасть, нужно свернуть от дома Джерома направо, проехать по узкому проулку между домами, а также объехать болотце, которое прячется между началом второй и третьей улицы. Далее вы сворачиваете на соседнюю тропинку, едете прямо, и вот он – лес.

Потеряться здесь, конечно, почти невозможно, а для Майки и вовсе не представляется реальным, он знает этот лес как свои пять пальцев. Брат часами может кататься по лесу, собирая разные, как он их называет, «артефакты». Обычно это металлические крышки от бутылок колы, значки, которые случайно откололись с рюкзаков таких же, как и он, любопытных детей, или этикетки от пачек чипсов, которые Майки использует для коллажей. Но самая большая удача – это монетка. Брат любит придумывать истории о том, кому эти монеты принадлежали, где побывали и сколько людей могли держать их в руках.

Однажды он притащил ржавую монету и с восторгом протянул мне:

– Как ты думаешь, эта монетка могла побывать в руках президента? – Майки буквально светился от счастья.

– Насчет этой не уверена, – улыбнулась я, – но какая-то из тех сотен монет, что лежат в обувной коробке у тебя под кроватью, точно могла повстречаться с президентом.

В прошлом году Майки даже принес мне розовую шариковую ручку, на конце которой висел брелок в виде белки с розовым же пушистым хвостом. Она была немного потрепанная, но я до сих пор ее храню в жестяной банке из-под печенья, куда кладу вещицы, с которыми связаны лучшие воспоминания.

Обычно Майки тратил на прогулку в лесу не более двух часов, а после возвращался домой. Так было каждое воскресенье, поэтому, когда его не оказалось дома спустя три часа, мы с мамой заволновались. Майки очень умный мальчик, он никогда не попадал ни в какие передряги. Переходил дорогу, только когда был уверен в безопасности; знал, что нельзя разговаривать с незнакомцами, а тем более что-то у них брать, а если за тобой кто-то идет, нужно бежать и звать на помощь. Майки всегда был со всеми вежлив, помогал пожилым людям. Его все любили.

Наши соседи знали: если по улице катится красный велосипед, значит, сегодня воскресенье и Майки едет на прогулку. Уверена, иногда кто-нибудь из живущих неподалеку вставал с утра и, расстроенный очередным будним днем, начинал собираться на работу. А после, ненароком глянув в окно, видел велосипед и понимал, что сегодня выходной и можно отдыхать. Тогда сосед облегченно вздыхал и отправлялся в постель полежать еще часок-другой. Сами знаете, иногда взрослые забывают не только о том, какой сегодня день недели, но и куда они положили ключи от машины. Порой и белье может лежать в стиральной машине полдня, пока они не вспомнят о том, что пора бы его развесить.

Такое часто случается с нашей мамой. Она достаточно рассеянна и вечно забывает о родительских собраниях в школе, поэтому на собрания Майки хожу я, а на мои собрания не ходит никто. Я вообще не то чтобы хорошо учусь, а могу и вовсе не появляться в школе целую неделю. Когда маме звонят сообщить об этом, она не берет трубку, потому что почти каждый день забывает мобильник, уезжая на работу на своем корыте 1980 года выпуска.

Когда, спустя три часа отсутствия Майки, мы позвонили Доусонам, в трубке послышался гнусавый, чопорный голос мистера Доусона:

– Джером сегодня приболел, поэтому не поехал вместе с Майклом. А что случилось?

– Нет… ничего, спасибо, – пробормотала мама и положила трубку.

Я тут же почувствовала неладное, Майки никогда не катался по воскресеньям без Джерома, и причина продолжить путешествие, несмотря на отсутствие лучшего друга, должна была быть весомой. Мама пока что не осознала пропажу сына и, как обычно, закрылась от меня, усиленно делая вид, что ничего не происходит.

С того дня, как отец от нас ушел, мама совсем изменилась. Она стала меньше улыбаться, а когда я немного подросла, вообще отдалилась от нас с братом. О том, чтобы поделиться с ней переживаниями или подробностями из жизни, не могло быть и речи. Сначала она постоянно пропадала на работе, но это было необходимо, ведь мы остались почти без средств к существованию. Позже нам стала помогать тетя Мэри, и дела пошли на лад – мама стала меньше работать, но вместе с тем начала отчаянно искать поводы проводить дома меньше времени. Теперь она постоянно уезжает в большой город на встречи с подругами, прогулки и, по-видимому, ищет себе новое увлечение, но с нами она ничем не делится.

Когда Майки не вернулся и через четыре часа, я поняла, что нужно отправляться его искать, взяла свой желтый, поржавевший велосипед и поехала в тот самый лес. Земля была влажная и рыхлая после вчерашнего дождя, и снова начинало моросить. Когда мне за шиворот упала уже третья холодная капля, я натянула капюшон своей толстовки и постаралась крутить педали активнее.

Пока я добиралась, у самого леса дорогу уже размыло начинающимся дождем, и надежды найти хотя бы какие-то следы колес велосипеда Майки пошли прахом. Но искать их мне не пришлось, потому что на первой же тропинке я увидела лежащий на боку красный велосипед в каплях дождя. Рядом валялся открытый рюкзак Майки, из которого будто вытряхнули все содержимое, включая ланч, который брат взял с собой, чтобы перекусить в лесу. На белеющем среди темной травы сандвиче я увидела грязный отпечаток огромного ботинка, который вдавил несчастный тост в землю. Рядом лежал обрывок его синей ветровки, как будто Майки зацепился за велосипед, а кто-то пытался его с него сдернуть и потащить в лес. Я прошла чуть дальше по тропинке и начала звать Майки так громко, как только могла. В нескольких шагах от велосипеда, у торчавшего из земли корня, я обнаружила кроссовку – видимо, брат сопротивлялся похитителю и отчаянно хватался за любую возможность спастись и задержать преступника. Больше никаких зацепок, как и самого Майки.

Я упала на колени и громко закричала, то ли звала Майки по имени, то ли просто плакала от шока и бессилия. Я чувствовала, что брата здесь нет, он где-то далеко.

Меня нашли уже поздно вечером в глубине леса, в перепачканной одежде и с сорванным голосом. Живущие поблизости от леса сказали, что слышали, как кто-то непрерывно кричал и звал Майки несколько часов кряду, и вызвали полицию. Они-то за мной и пришли, вывели из леса к небольшому фургону скорой помощи и автомобилю с мигалками. Там ждала заплаканная мама, полицейские с собаками и все соседи, готовые отправиться на поиски брата. Я отключилась, как только оказалась внутри машины скорой помощи, наполненной запахами медикаментов.

Это было три дня назад, в воскресенье. Мой брат, Майкл Уилкинс, мальчик 10 лет, ростом 4 фута 9 дюймов¹, с непослушными рыжими волосами, веснушками и родинкой на левой щеке, пропал.

Глава 1. Утро добрым не бывает

Я проснулась от звука будильника и хлопнула по нему рукой со всей силы.

– Надоедливое ты изобретение, – простонала я, переворачиваясь на бок.

Понимаю, вам кажется странным, что девушка-подросток заводит обычный будильник, а не ставит его на смартфоне, но будильник достался мне от отца, это одна из немногих вещей, которые он оставил после себя.

Даже если бы будильник когда-то не принадлежал человеку, который решил бросить своих детей и жену, я бы все равно его оставила, так как выглядел он очень необычно. Сам будильник был в форме золотой птички, на грудке у нее располагался циферблат. Чтобы его завести, нужно поочередно нажимать на когтистые и довольно большие для такой птички лапки. Правая отвечает за часы, а левая за минуты. После выставления времени следует дважды нажать на хохолок. Чтобы выключить прозвеневший будильник – один.

Я полежала в кровати еще немного и сама не заметила, как провалилась в сон. Мне снова снился Майки. Сегодня была среда, третье утро со дня его пропажи.

Когда я снова открыла глаза, циферблат на золотой птичке показывал 8:30. Я опаздывала в школу. Сегодня должна была быть важная контрольная по математике, которую вел мистер Пинс. За глаза все в школе называли его «мистер Пинок», так как ничего, кроме пинков, ждать от него не приходилось. Это был самый черствый и строгий преподаватель в старшей школе Локпорта. В Лейквилле своей школы нет, я же говорила, что это «вилл» к названию нашей деревни приставлено слишком оптимистично.

Мистера Пинса вовсе не волновало, что мой брат пропал.

– Контрольная есть контрольная, – проворчал он в трубку, когда я позвонила в учительскую спросить, нельзя ли мне пропустить эту неделю.

Я хотела быть во всех поисковых отрядах, которые ежедневно прочесывали местность вблизи Лейквилла. Сам мистер Пинс, конечно же, в этих отрядах не числился, хотя большинство учителей вызвались помогать в поисках Майки.

Майки все любили. Почти все преподаватели в его школе были от него без ума. Он учился на отлично по всем предметам, более того, всегда хотел узнать что-то вне школьной программы. Учитель естествознания давал ему самые сложные проекты, и Майки с ними справлялся, по математике брат получал высшие отметки, а учитель литературы отправлял его сочинения на конкурс штата. Однажды брат написал сочинение и про меня. Миссис Локус, учитель литературы, дала задание написать о человеке, которым ты больше всего гордишься. В конце очередного родительского собрания она показала мне его работу. Стоит ли говорить, что листок, исписанный крупным, детским почерком Майки, лежит в моей коробке с самыми лучшими воспоминаниями. Хотя я бы собой гордиться, конечно, не стала.

Только тренер Картер не видел в Майки потенциала, и в этом мы с братом похожи. Он, как и я, ненавидит занятия физкультурой. По моему скромному мнению, более бесполезное времяпровождение, чем бег с мячом, придумать сложно. На поле я превращаюсь в истукана.

– Опять опоздаю, – пробормотала я и села в кровати, окинув комнату взглядом.

Персиковые стены, не видевшие свежей краски со времен постройки дома, были увешаны плакатами рок-групп «старой школы»: AC/DC, Twisted Sister, Led Zeppelin, Pink Floyd и другие показывали козу, кривлялись и высовывали языки. Комната была маленькой, поэтому плакаты висели почти на всех стенах, а мама за это даже не ругалась. Она вообще старалась сюда не заходить, чтобы не прикасаться к моему миру.

Я опустила ноги и скривилась, почувствовав холод паркета. Наш дом одноэтажный и низкий, а на улице только вступала в свои права осень, поэтому пол был ледяным. Я на носочках подошла к столу у противоположной стены, который был завален барахлом. Здесь были и книжки, которые я читала в невероятном количестве, стараясь скрыться от серых, унылых будней, и тетради, в которых не было ни одного выполненного домашнего задания, грязные кружки и ложки.

Королем моего письменного стола был проигрыватель для виниловых пластинок. Я никогда не слушала музыку в наушниках, с компьютера или на обычном магнитофоне, в который можно было вставить флешку. Мне нравилось мягкое звучание пластинок, и все свои небольшие карманные деньги я тратила на них. На эту дешевенькую виктролу из магазина уцененных товаров я копила два месяца. Пластинки лежали грудой на стуле возле стола, и я присела, чтобы аккуратно вытащить одну из них, при этом не уронив на пол остальные. Я поставила пластинку, музыка полилась с мягким треском, и я начала собираться в школу.

Первым делом схватила потрепанный и выгоревший на солнце рюкзак. Недавно я зашила уже не первую дырку на его днище.

– Вероника, давай купим тебе новый рюкзак, – взмолилась однажды тетя Мэри, – этот выглядит хуже, чем я после вечеринки длиной в несколько дней…

– Он еще хороший, – запротестовала я. – Я к нему привыкла.

Несмотря на сопротивление, тетя Мэри всучила мне деньги, но я потратила их на муравьиную ферму для Майки. Он очень хотел ее, а я еще могла продлить жизнь этому рюкзаку, тем более меня интересовали только его функции, а не то, как он выглядит. Так я относилась ко всем вещам. Если их еще можно использовать, зачем покупать новые?

Маму наш внешний вид не интересовал, она выдавала карманные деньги, покупала продукты, если не забывала об этом, и иногда оценивающе осматривала одежду Майки. По мне она предпочитала скользить невидящим взглядом и поспешно отворачиваться.

В рюкзак я бросила несколько учебников из груды на столе, оттуда же выудила парочку карандашей и ластик.

У самой входной двери моей комнаты стоял шкаф из фанеры, дверца которого не закрывалась, пока хорошенько по ней не стукнешь. Я потянула на себя дверцу, и та со скрипом поддалась. Держу пари, такого беспорядка вы еще не видели. На перекладине в центре висело несколько стареньких плечиков, а полки слева были забиты разнообразными вещами, среди которых совершенно невозможно идентифицировать какой-либо предмет одежды, до того они перепутаны между собой. Я никогда не умела складывать вещи и не собиралась этому учиться.

На самой нижней полке шкафа царил удивительный порядок, так как там стояла одна-единственная вещь – жестянка из-под печенья. Моя коробка чудес. В ней хранилась розовая ручка, принесенная Майки из леса; фотография папы до того, как он встретил маму; мамина старая школьная фотография; кусочек ластика, разрисованный сердечками; пара блокнотиков, которые в детстве служили личными дневниками; камешек с берега моря, пластиковая карта на имя папы, лист из старой книги сказок, что читала по вечерам мама, и значок группы Kiss, который мне подарила в пятом классе моя бывшая лучшая подруга. Теперь она со мной не водилась, ее новая компания самых популярных девчонок в школе этого бы не одобрила. Раньше она жила по соседству, и мы все делали вместе: ездили в школу, гуляли, готовились к урокам, ее папа учил нас играть на гитаре, а потом мы включали записи рок-концертов и представляли себя солистами, прыгая на ее кровати. Теперь она живет в Локпорте и ездит в школу на новенькой небесно-голубой машине, подаренной ей отцом. Ей не нужны друзья вроде меня.

Я протянула руку и вытащила из шкафа наугад штаны и что-то светлое. Это оказались черные джинсы и обыкновенная белая футболка. Сверху я накинула красную толстовку с капюшоном, которая лежала в углу комнаты на полу. Неужели вы никогда не разбрасывали свои вещи по комнате?

Найти одинаковые носки не удалось. Я вытащила белый носок из-под стола, а синий – из-под кровати, выключила проигрыватель, закинула рюкзак на плечо и пошла по узкому коридору.

– Вероника, выглядишь убого. Впрочем, как обычно, – обратилась я к своему отражению в маленьком зеркале на стене.

Одевалась я во что придется, а выдающимися чертами лица не блистала и подавно. В моей внешности я находила красивыми только голубые мамины глаза и россыпь еле заметных веснушек на носу, они казались милыми. В остальном ничего особенного: тонкие губы, небольшой нос и щеки, которые постоянно заливаются румянцем, выдавая эмоции, будь то злость, радость или смущение.

Дверь рядом с зеркалом вела в мамину комнату. Туда мы с Майки никогда не заходили, потому что уважали ее личное пространство. А может, и потому, что она нас не приглашала. Когда отец еще был с нами, мы часто сидели в этой комнате, тогда она была их общей, и мама читала сказки, а папа слушал и мечтательно смотрел на мамин большой живот, в котором скрывался еще не родившийся Майки. Но после ухода отца все изменилось. Мама часами плакала в этой комнате и больше не читала мне сказок. Она вообще больше мне никогда не читала.

Я прошла еще пару шагов и остановилась рядом с комнатой Майки. Его дверь находилась рядом с моей, она была такой же тонкой и дешевой, как остальные двери в нашем доме, но Майки выделил ее.

Прямо в центре филенки была нарисована ракета, которая, казалось, вот-вот полетит в космос. Вокруг ракеты вращалось несколько планет, светили звезды, неловко нарисованные белой, голубой и желтой краской, а к ручке летела большая оранжевая комета. Это изображение не претендовало на оригинальность или художественность, но оно было живым. Рисунок вышел из-под моей руки. Я отчетливо помнила тот день два года назад, когда Майки прибежал в комнату, держа в руках несколько баночек с красками и кисти. Они почти вывалились из его маленьких ладошек, и я поспешила забрать часть его ноши.

– Вероника, нарисуешь ракету и космос? – попросил брат.

– Конечно, – улыбнулась я.

Отказать Майки было невозможно. Пока я рисовала, он сидел на полу у стены и ни на шаг не отходил, иногда вставая, чтобы подать другую баночку с краской или поменять воду для кистей. Когда я закончила, в его глазах светился такой восторг и радость, что если бы они были осязаемыми, я бы положила их в мою жестяную коробку. Перед глазами возникла его счастливая улыбка, и слезинка предательски покатилась по щеке. Смахнув ее, я взялась за дверную ручку.

Я не хотела заходить в комнату Майки и видеть пустую, идеально заправленную постель, шеренги книг на полках, белый стол, за три дня успевший покрыться тонким слоем пыли.

– Ну как вы тут, малыши? – спросила я у муравьев, ползающих внутри большой стеклянной камеры.

Как бы ни было больно заходить в эту опустевшую светлую комнату, кто-то должен следить за муравьями. Майки очень расстроится, когда вернется и увидит опустевшую ферму, если я не позабочусь о его питомцах. У нас не было кошки или собаки, потому что брат страдал аллергией на шерсть. Тот день, когда он прочитал, что муравьи гипоаллергенны, стал одним из самых счастливых для него. В интернете он нашел муравьиную ферму, которая ему понравилась, и прожужжал мне все уши. Поэтому, когда тетя Мэри дала деньги на новый рюкзак, я без раздумий потратила их на это приобретение и ни разу не пожалела. Майки часами мог наблюдать за жизнью муравьев, сидя на стуле у большого комода, на котором и установил конструкцию.

Я проверила уровень семян на ферме и досыпала немного из пакетика, лежащего на верхней полке комода. Муравьи не нуждаются в ежедневном кормлении, и меня это радовало. Я налила немного воды в формикарий – эту процедуру также нужно было проводить раз в три-четыре дня, уж с этим я должна была справиться. Напоследок я постучала по стеклу. Не знаю, какой реакции ожидала, может быть, что муравьи встанут на задние лапки и хором скажут: «Привет». От этой мысли я немного повеселела, еще раз окинула взглядом комнату Майки и вышла за дверь, аккуратно закрыв ее.

Я пробежала по коридору и выглянула из кухни в окно – маминой машины на дорожке уже не было, значит, она уехала на работу. С тех пор как пропал Майки, она не пропустила ни одного рабочего дня. Мама не была ни на одной утренней поисковой операции. Конечно, она каждый день звонила шерифу Томпсону справиться, как обстоят дела, но не собиралась принимать в этом прямое участие. Она переживала за Майки, вы не подумайте, что она совершенно бессердечная, и глаза ее стали еще более грустными, чем обычно. Но все-таки родители, которые не знают, где находится их ребенок, по моему скромному мнению, выглядят иначе и уж точно не могут, как солдатики, каждый день отправляться на работу как ни в чем не бывало.

Я лишь мельком заглянула на кухню, выкрашенную в желтый цвет. У дальней стены стояла плита, покрытая разводами грязи, и холодильник, а также несколько тумб со столешницей. На ремонт посудомоечной машины денег у нас не было, поэтому в углу комнаты виднелась когда-то белая, а ныне грязно-желтая раковина. Посередине комнаты выросла барная стойка и несколько высоких стульев, которые смотрелись комично среди всего этого беспорядка и ветхой утвари на кухонных полках. Завтрак сегодня отменялся.

Надев кроссовки и накинув куртку, я на минуту замерла, раздумывая, не будет ли быстрее доехать до школы на велосипеде. Я подошла к заборчику. К нему одиноко прислонился мой желтый велосипед с низкой рамой и следами ржавчины. Красный велосипед Майки находился в полиции как улика. Сотрудники полиции надеялись найти на нем отпечатки пальцев человека, который, по их версии, утащил брата. Я сомневалась, что наш шериф справится с этим, какие-то подвижки в деле брата были возможны только при передаче дела федералам.

С тех пор как Майки пропал, я ни разу не садилась на велосипед, даже прикоснуться к нему не могла. Я выдохнула и вышла за калитку. Закрывать ее не было смысла, в нашем городке никогда не было воров, потому что все друг друга знали и даже не допускали мысли, чтобы в дом кто-то пробрался. Но в Лейквилле никогда раньше не пропадали мальчики. До прошлого воскресенья.