Loe raamatut: «Белое сердце. Исторический роман»

© Юлия Сергеевна Краснова, 2019

ISBN 978-5-0050-1074-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Белое сердце

Место действия: Санкт – Петербург, июль 1917 г.

Глава 1

– Кристина! Кристина!

– Иду, маменька!

Я сбежала вниз по лестнице, где моя матушка отдавала последние распоряжения. Она была взволнованна и кричала на нерасторопных, по ее мнению, слуг.

– Здесь не дрова, а фарфор, тупица! – всплеснула руками Александра Гавриловна, маменька Кристины. Затем она повернулась к дочери.

– Ступай к экипажу, побудь там с братьями. Не хочу потерять тебя в этой суматохе.

– Хорошо, маменька.

Я отправилась на улицу, где уже стоял наемный экипаж и повозка с самыми ценными вещами. Матушка была уверена, что мы сюда больше не вернемся, и хотела забрать с собой как можно больше вещей.

У повозки распоряжался мой старший брат Георгий. Он всегда такой – очень любит командовать и наводить порядки. Но глупого геройства в нем нет, поэтому когда солдаты убили двух его знакомых офицеров, он ушел в отставку (попросту сбежал).

Хотя ему уже сорок один год, Георг так и не женился. Когда я как-то сказала брату, что ему пора завести детей, он заявил, что завел их уже предостаточно, и вообще он не собирается вешать себе на шею хомут в виде жены.

Я его совсем не понимаю. Я бы очень хотела стать женой моего любимого, да только это невозможно…

Моему среднему брату Кириллу двадцать восемь лет. Он уже был женат, в отличии от Георга, но его жена умерла родами, оставив ему сына Арсения.

Сейчас Кирилл снова обручен на дочери маменькиной давней знакомой, и в Париже будет их свадьба (невеста брата тоже эмигрировала во Францию).

А я… я – самая младшая в семье, но не самая избалованная, к счастью.

Мне уже семнадцать лет, и я считаюсь признанной красавицей. Наверное, дело в том, что белокурые девушки никогда не выйдут из моды.

Мне посвящали глупые стихи, в которых сравнивали мои волосы с луной, а глаза – с расплавленным железом. После этого я долго смотрела в зеркало и пыталась понять, неужели мои глаза действительно такого цвета. Ну конечно же нет.

Сама я предпочитаю считать их темно-серыми.

Кирилл считает меня легкомысленной, но это совсем не так. Он совсем ничего не знает о том, что я уже вот почти как восемь месяцев страстно люблю одного человека…

Этого секрета я не рассказывала никому, даже лучшей подруге. Я уверена, что меня стали бы осуждать, ведь он женат и намного старше меня.

Но мой любимый всегда был честен со мной и не скрывал от меня своего семейного положения.

Мы познакомились случайно, на улице, в январе одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Мне было шестнадцать лет. Матушка тогда тяжело болела, и меня на время отпустили из Смольного. Я сидела у ее кровати и молилась, чтобы маменька выздоровела.

Запах лекарств сводил меня с ума, и я решила прогуляться.

Я думала о том, почему Господь поступил так несправедливо, отняв у Кирилла его Лизу. Я видела, как они любили друг друга и с радостью ожидали ребенка. Но милая и улыбчивая Лиза умерла от послеродовой горячки, оставив после себя сына.

После этого я не спала несколько ночей и думала о том, что было бы, если бы на ее месте оказалась бы я. Молодая, красивая, любимая… и в гробу.

На прогулке я предавалась тем же самым мрачным мыслям, не зная совершенно, что встречу свою судьбу.

Он поднял мою случайно оброненную перчатку, а потом мы просто не смогли расстаться и разговаривали всю ночь, благо в Смольном думали, что я у себя дома, а дома – наоборот. Мы обсуждали все подряд, и я много рассказывала о своей семье и о себе.

Например, о том, что я слишком чувствительная. Я принимаю все слишком близко к сердцу. Особенно, чужую беду или несправедливость.

Дома я часто сдерживала свою маменьку. Она может без причины накричать или даже ударить слугу. А я всегда старалась сдержать ее порывы.

Я носила еду бродяжкам и подкармливала бродячих животных.

Когда я сказала матушке, чтобы хочу стать военной медсестрой, она отхлестала меня веником и приказала больше никогда об этом не заикаться.

Сейчас я выросла и, как мне кажется, изменилась. Правда, маменька до сих пор говорит, что хозяйка дома из меня не получится – я распущу всех слуг и буду делать все сама.

Сегодня девятое июля – день нашего отъезда из Петербурга. Кораблем мы планируем добраться до Парижа, где и должны поселиться.

В городе сейчас неспокойно. Кое-где даже валяются снаряды. Совсем недавно было большое выступление рабочих, матросов и солдат. Я смотрела из окна, как они огромной толпой шли по улице.

А потом откуда-то по ним стали стрелять и несколько человек упали. Остальные же тоже открыли огонь. Я отпрыгнула от окна и упала на пол. Как оказалось, вовремя. Пуля разбила окно, и вниз полетели кусочки стекла. Мне очень повезло, что я не поранилась.

После этого события терпение маменьки лопнуло, и она заявила: « Все. Мы уезжаем».

Я очень боялась этого момента с самой Февральской революции. Маменька не уезжала только потому, что верила в князя Львова – главу Временного правительства. Еще моя бабушка Августа Александровна приятельствовала с отцом Львова.

Но теперь было ясно, что даже князю не под силу усмирить революцию.

Маменька опасалась за нас, поэтому решила уехать в мирную Францию, куда уже уехали многие наши родственники.

В апреле матушка получила письмо из Парижа от своей кузины Елизаветы Александровны Шереметевой, где та сообщала, что ее дочь Екатерина сбежала в ночь перед отъездом. Никто не знал, где она сейчас. Маменька спрашивала меня, ведь мы с Катей общались, но я ничего не знала о ее планах.

Весь сегодняшний день маменька не упускала меня из виду, будто боясь, что я поступлю как сестра.

Неужели она догадывалась?

Итак, сегодня был день моего выбора. Выбора между семьей и любовью. Смогу ли я?

Я беззаботно улыбнулась Кириллу и залезла в экипаж. Все должно выглядеть совсем не подозрительно.

Затем я положила на сидение конверт с письмом и выбралась наружу.

– Куда ты? – спросил Георг, даже не поворачивая головы.

– Я забыла свою куклу… Хотела взять с собой, – соврала я первое, что пришло в голову.

– Малышка Тина! – поддразнил меня Кирилл.

– Я уже взрослая! – возмутилась я. – Мне уже семнадцать лет!

– Для нас ты всегда будешь маленькой, Кристина, – объяснил Георг. – Нашей маленькой сестренкой. Хоть в сорок лет.

– Ты к этому времени будешь дряхлым стариком, – парировала я.

– А ты толстой и морщинистой, – не остался в долгу брат. Иногда мне кажется, что он не смог бы жить, если бы ему не над кем было издеваться.

– Хватит! – подвел черту Кирилл. – Тина, иди поторопи маменьку.

Я кивнула и пошла к дому, следя за тем, чтобы не перейти на бег. Ладони вспотели. Мне казалось, что сейчас кто-нибудь из братьев разгадает мой план и вернет обратно.

Тем временем я вошла в дом.

– Маменька!

– Что? – раздался ее голос откуда-то сверху.

– Кирилл зовет Вас.

– Скажи ему, что я спущусь через пять минут.

– Хорошо.

И тут настало время действовать. На цыпочках я побежала через весь дом к задней двери. Хлопнула ею и оказалась на улице с противоположной стороны.

Я сбежала из дома.

Со всех ног я припустила бежать подальше от своего дома. Меня наверняка будут искать, и спрятаться следовало хорошо.

Мне было совестно и очень жалко маменьку. Для нее это будет страшным ударом, ведь я ее самый младший и горячо любимый ребенок.

Моя маменька Александра Гавриловна, была замужем два раза. Первый брак оказался коротким, и от него у меня появился брат Георгий Сергеевич Головин.

Вторично маменька вышла замуж без согласия родителей, просто сбежав из дома с моим папенькой. Маменька его очень любила, и это чувство, как мне кажется, не угасло до сих пор.

Маменька рассказывала, что у нее родилось два мертвых ребенка и было около семи выкидышей, пока не родился Кирилл через одиннадцать лет брака.

Прошло еще десять лет, прежде чем маменька поняла, что снова в положении. Они с папенькой были счастливы и считали это чудом, но одна старуха сказала маменьке, что теперь у нее заберут одного очень дорого человека за этого «младенчика».

Мои родители никогда не были суеверными, и лишь рассмеялись.

Я родилась двадцать второго октября одна тысяча восемьсот девяносто девятого года, здоровенькая и хорошенькая.

Папенька захотел, чтобы меня назвали Кристиной. И это было последнее, что он успел сделать на земле. Мой дорогой папенька скончался второго ноября того же года…

Наверное поэтому я верю во все таинственное и мистическое, ведь та старуха оказалась права.

Я могу с закрытыми глазами представить, как выглядел папенька. На столике в моей комнате всегда стоял его портрет.

К сожалению, я совсем на него непохожа. Я хрупкая, невысокая блондинка с большими глазами, и очень напоминаю маменьку в юности.

Итак, вытирая наворачивающиеся слезы, я уходила все дальше и дальше от дома. Но открыто ходить по городу было глупо. Мне нужно было спрятаться где-нибудь хотя бы до вечера.

С правой стороны я увидела неприметную булочную.

Внутри была длинная очередь из низших слоев общества. Повернувшиеся люди все как один посмотрели на меня как-то неодобрительно. Надо было мне одеться поскромнее, если даже мое скромное дорожное платье вызывает зависть.

Окинув людей быстрым взглядом, я решительно направилась к хозяину, стоящему за прилавком.

– Мне нужно пересидеть у вас до ночи. Вот плата, – я положила на стойку пачку ассигнаций.

Кто-то в очереди присвистнул, какая-то женщина возмущенно крикнула:

– Зажрались, буржуи!

– Такие деньжищи!

– Да перебить их всех, дворян этих!

Я совсем не ожидала, что такие небольшие деньги вызовут у людей бурю отрицательных эмоций. Я всегда относилась к деньгам легко.

Тут хозяин шикнул на людей и сказал мне:

– Ну идемте, барышня.

За помещением булочной был коридор и лестница на второй этаж, где и находились жилые комнаты хозяина и его семьи.

Проводив меня в одну из комнат, он сказал:

– Вот здесь и побудьте.

– Благодарю, – слегка кивнула я.

Булочник постоял немного, а затем пошел к двери, но на полпути остановился и сказал:

– Что же вы не уезжаете то, барышня? В Петербурге сейчас опасно.

– Я уеду, как получу письмо. Мой жених, – мне пришлось соврать, – офицер на Юго-Западном фронте. Я жду от него письма.

– И долго ждать?

– Не знаю. Письма приходят не быстро.

Булочник покачал головой.

– Уезжайте скорее, не ждите. Мой сын… одним словом… большевик, – ему как будто было неловко за отпрыска. – Он говорит, скоро будет новая революция, и Советы получат всю власть.

– А как же Коалиционное правительство? Керенский?

– Скоро им всем конец, – подвел радостный итог хозяин булочной.

Я промолчала. Раньше я не думала, что ситуация может быть настолько серьезной.

– Что же будет со мной, если я останусь? – задала я пугающий вопрос. Одна, без помощи…

– Вы правда хотите это знать? – с сомнением спросил булочник.

– Да, – решительно кивнула я.

– Ограбят, изнасилуют или убьют, – на одном дыхании сказал мужчина. – А может быть и все вместе.

На глаза стали наворачиваться слезы.

– Вы очень красивая, барышня. Как пасхальный ангелочек. Ваше личико будет привлекать слишком много мужского внимания.

– Сажей намажусь, – сказала я сквозь слезы.

Булочник засмеялся, а я – вслед за ним. На душе сразу стало легче.

Весь день я провела в этой комнате, валяясь на кровати. Я все думала, как мне теперь лучше поступить.

За день до отъезда, то есть вчера, я отправила моему любимому письмо, в котором просила разрешения приехать к нему на Юго-Западный фронт. На самом деле, я понятия не имела не только где его штаб, но и где сам этот фронт.

До разговора с булочником я думала, что преспокойно дождусь письма с точным маршрутом.

Но теперь я думала, насколько опасно оставаться в столице. Но не опаснее ли одной пробираться к штабу?

Вечером я пришла к выводу, что лучше дождусь письма и посмотрю, что ответит мой любимый. Быть может, он сам приедет за мной в Петербург.

Когда стемнело, я решила, что теперь могу пойти домой. Я была уверена, что мои домашние уже уехали.

Булочник дал мне в сопровождение мальчишку с фонарем, но все равно пробираться по темным улицам было страшновато.

Когда я попыталась войти в свой дом, оказалось, что дверь заперта.

О таком я даже не подумала.

Но в доме должны были оставаться слуги, поэтому я принялась громко стучать в дверь.

– Кто там? – раздался голос нашего дворецкого, намеренно более грубый, чем у него был на самом деле.

– Это Кристина Глебовна!

– Защелкали замки, потом тяжелая дверь немного приоткрылась. Дворецкий убедился, что это действительно его хозяйка и впустил меня.

– Кристина Глебовна! Вернулись!

Казалось, что дворецкий сейчас от радости обнимет меня, но, разумеется, этого не произошло.

– Все уехали?

– Искали вас весь день, весь город обошли, но корабль ждать не будет, уехали. Где же вы были, барышня?

Я с трудом отвела глаза и резко ответила:

– Не важно. У меня остались дела. Я поживу дома месяц- другой, а потом уеду.

– В Париж? – ласково спросил дворецкий.

Я кивнула и ушла к себе.

Почти всю ночь я проплакала. Мне было стыдно за вранье, одиноко и горько, и страшно за себя.

Я совсем не выходила на улицу, и дни напролет просиживала дома, лишь изредка залезая с ногами на подоконник и смотря вниз на улицу. Там вроде все было спокойно, но рисковать мне не хотелось.

А письмо все не шло. Я изнывала от нетерпения и просто не знала, чем себя занять.

Я даже пробовала сочинять стихи, но, по-моему, таланта у меня к этому не было.

Я перечитывала немногочисленные письма от моего любимого и гнала от себя мысли, что поступила неправильно, не уехав со всеми в Париж.

Но если бы я оказалась там, то неизбежно меня бы выдали замуж. Маменька сказала мне за пару дней до отъезда: «Ты уже совсем взрослая, Кристина. В Париже будет много молодых людей, один из которых станет твоим мужем. Тот, кого ты выберешь».

Тогда я не сказала ей, что уже выбрала женатого офицера. Просто не смогла сказать такое. Я представляла, как маменька разозлится, и тогда у меня не будет ни единого шанса остаться в Петербурге.

Тогда то я и стала продумывать план побега и даже украла немного денег из сейфа. Они мне еще пригодятся.

Прошло больше полутора месяцев, но долгожданное письмо так и не пришло. Мне надоело ждать.

Тем более в этом заветном письме любимый мог просто отговаривать ехать к нему, или просто приказать сидеть дома.

Я стала думать, кого бы мне взять проводником.

В это время дворецкий с жаром стал пересказывать мне слышанные новости о том, что изменник генерал Корнилин идет на Петербург с армией, чтобы единолично захватить власть.

Я велела старику перестать говорить глупости, потому что не могла представить Корнилина изменником. Наша семья была знакома с ним, и маменька всегда отзывалась о генерале с большим уважением.

Дело закончилось ничем: Корнилин остановил свои войска и даже позволил себя арестовать и заключить в тюрьму.

Подлый Керенский!

Я объявила слугам, что уезжаю. Правда, они – то думали, что в Париж. А мне нужно было непонятно как добраться до Юго-Западного фронта.

Наш дворецкий еще много говорил про мятеж Корнилина. Непонятно только, почему его это так заинтересовало.

Я почти перестала слушать дворецкого, проверяя, все ли нужные вещи положила в большой чемодан, когда краем уха услышала:

– И Деникина.

– Что? – резко спросила я, оборачиваясь. – Что вы сказали?

Он растерялся от моего тона и, запинаясь, повторил:

– И Деникина посадили в тюрьму.

Генерал Антон Иванович Деникин был главнокомандующим Юго-Западным фронтом, а мой любимый был начальником его штаба. Поэтому мое волнение было понятно. А вдруг его тоже арестовали?

– Деникина одного арестовали? – набросилась я на дворецкого.

– Как же, со всеми его генералами, – ухмыльнулся слуга.

Итак, мои планы менялись.

– Где они сейчас?

– В Бердичеве, барышня.

Это мне ни о чем не говорило.

– Где находится этот Бердичев?

– Это Украина, Подольская область, – объяснил дворецкий, а потом нахмурился:

– А зачем вам это, барышня? Вы ведь в Париж собрались?

– В Париж, в Париж, – раздраженно отмахнулась я и велела: – Снеси чемодан на улицу!

– Хорошо, Кристина Глебовна.

Я пригладила волосы и надела шляпку с широкими полями. Незачем всем видеть мое лицо. Слегка спрыснулась духами и поспешила вниз.

Дворецкий с моим чемоданом уже стоял на улице.

Скоро появился и свободный извозчик.

– Куда везти? – лениво спросил тот.

– На вокзал. Скорее!

Билет я благополучно купила, но поезд отправлялся только через четыре часа, которые растянулись на куда большее время ожидания. Я сидела на жесткой лавочке и охраняла свой чемодан. Он был настолько тяжелым, что мне даже не хотелось пойти и купить себе что-нибудь перекусить, потому что бы пришлось взять его с собой.

За эти нескончаемые часы ожидания со мной пытались познакомиться офицер и молодой юноша – студент.

С первым я распрощалась очень вежливо, а вот со вторым довольно резко, потому что он не был моего сословия, да и к тому же прервал мои мысли о любимом.

Я надвинула шляпку еще ниже. Не желаю, чтобы ко мне кто-нибудь подходил.

Наконец, часы ожидания закончились и я поспешила на перрон.

Раньше, я никогда не ездила поездом.

Сказать по правде, я никуда не выезжала дальше нашей дачи под Петербургом. Поэтому сегодня моя первая самостоятельная поездка.

На перроне оказалось очень много человек. Все что-то говорят, торопятся, суетятся, задевают меня и мой чемодан.

Носильщики клади предлагали свои услуги, но я решила никому не доверять свой чемодан.

Надо будет куда-нибудь перепрятать все деньги.

В купе, кроме меня, была дама с сыном лет семи-восьми, и офицер лет тридцати.

Путь мне предстоял неблизкий – четыре дня, поэтому я решила скоротать время за разговорами.

К сожалению, даму не интересовало ничего, кроме сына. Слишком заботливая маменька не отпускала его от себя ни на шаг.

Это чем-то напомнило мне мои отношения с матушкой…

Зато с офицером мы даже подружились за время путешествия. Звали его Сергей Александрович, и он ехал на службу в Каменец – Подольский из отпуска. Я сообщила ему, что еду дальше – в Бердичев.

– О, Бердичев! Прославился Бердичев дурной славой! – негодующе воскликнул мой собеседник.

– Вы про генералов, которых в тюрьму посадили? – спросила я с замиранием сердца, ведь я ничего толком не знала.

– Да, про них, – подтвердил Сергей Александрович. – Посадить генералов под замок без состава преступления – это уму непостижимо!

– Расскажите мне все, что знаете, – с жаром попросила я, чуть не схватив Сергея Александровича за руку.

– У вас в этом деле личный интерес? – догадался он.

– Некоторый, – ответила я неопределенно и улыбнулась.

Сергей Александрович понимающе кивнул и начал рассказывать:

– Как мне говорил мой приятель, в Бердичевскую тюрьму посадили арестованных генералов с Юго-Западного фронта. Над ними проводится следствие.

Он замолчал. Я подождала, быть может, Сергей Александрович прибавит что-нибудь, но, похоже, он сказал все.

Но у меня оставались вопросы, и достаточно много.

– Вы знаете, кого именно арестовали? Когда? На какой срок?

Сергей Александрович оторвался от созерцания пейзажа за окном и сказал:

– Весь высший командный состав Юго-Западного фронта: Деникина, Маркина, Эрдели и прочих… Вам плохо? Что с вами? – Сергей Александрович подался вперед, с тревогой вглядываясь в мое, должно быть изменившееся, лицо.

– Нет, все в порядке, – с усилием ответила я, приходя в себя.

А в голове все продолжала повторяться дорогая мне фамилия…

Теперь я точно знала, что он там. Заперт в мрачной тюрьме. Находится, как преступник, под следствием.

Это было так нечестно по отношению к нему. Кто угодно другой, но не человек, фанатично преданный службе и армии, о которых он рассказывал с такой горячностью и любовью.

И такой человек – изменник?

За всем стоит Керенский. Трусливый, эгоистичный и самолюбивый. Он так боится потерять свою призрачную власть…

– Я так и знал, что вы расстроитесь, – посетовал офицер. – Поэтому и не хотел рассказывать. Молодые барышни – такие чувствительные…

Больше, как я его ни упрашивала, ничего о Бердичеве мой попутчик так и не рассказал.

За время поездки мы разговаривали обо всем на свете, но на Бердичеве было табу.

Впрочем, Сергей Александрович был прав. Хотя бы во время поездки я не предавалась грустным мыслям, а наоборот, смеялась над забавными историями из жизни попутчика. Он явно старался развлечь меня, и мне это было приятно.

Да и я сама старалась не думать о том, что ждет меня в Бердичеве.

Когда пришло время прощаться, Сергей Александрович неожиданно попросил разрешения писать мне.

– Я не уверена, что вернусь в Петербург, – честно ответила я. – А другого адреса у меня нет.

– Я бы не хотел потерять вас, Кристина Глебовна. Я бы хотел продолжить общение с вами, – проникновенно просил Сергей Александрович.

Но мое сердце уже было занято, поэтому мне не хотелось обнадеживать моего попутчика. Я чувствовала, что он – хороший человек, и мне не хотелось обидеть его, поэтому я ответила:

– Если на то есть судьба, мы встретимся, Сергей Александрович.

Мой попутчик нахмурился, затем слегка улыбнулся и поцеловал мне руку.

– Я верю в судьбу, Кристина Глебовна. До скорой встречи.

– До встречи, Сергей Александрович.

Без Сергея Александровича стало скучновато, и я забралась на свою верхнюю полку и, отвернувшись к стене, представляла, как пройдет наша первая встреча, как любимый обрадуется моему приезду. Тем более, что это будет сюрприз.

Да, я развею его одиночество, и постараюсь быть с ним каждую минуточку… если позволят, конечно.

Ведь мой любимый не в доме отдыха, а в тюрьме…

Хорошо хотя бы, что с ним Антон Иванович. Я знала, что они – хорошие друзья, а в застенке дружеская поддержка всегда важна.

Почти перед самой остановкой произошел неприятный инцидент. Проверяли документы.

Свесившись с верхней полки, я протянула паспорт и пару секунд смотрела вниз, чтобы проверяющие могли сравнить мое лицо и фотографию.

Державший мой паспорт ухмыльнулся и сказал двум товарищам:

– Дворяночка. Небось документики то фальшивые, красотка. Пройдите – ка с нами в отделение.

– Документы настоящие, – с приторной улыбкой слаще сиропа сказала я. – И верните их мне.

Наступила пауза. Меня так откровенно рассматривали, что стало не по себе. Наконец один из них протянул мой паспорт. Я осторожно забрала и тут же отдернула руку.

Двое засмеялись, а вот третий зло бросил:

– Кончилось ваше время, буржуи. Скоро все попадете к нам в лапы. Тогда это мы будем смотреть на вас свысока.

Все происходившее в последние месяцы заставляло задуматься. Своим поведением я настраиваю против себя людей. И то, что мне кажется безобидным, у других вызывает злость и агрессию.

Мне нужно что-то менять, если я не хочу себе проблем. А я не хочу!

К тому же, я хочу показать любимому, как я изменилась и повзрослела.

Раньше он называл меня «маленькой».

Я очень злилась, а он еще больше подтрунивал надо мной и смеялся.

Мой любимый вообще идет по жизни со смехом и шутками. Мне кажется, что нет ситуации, из которой он не найдет выход. Он не теряет присутствия духа и изобретательности, наверное, никогда…

Я совсем не такая. Я трусиха, а в сложных ситуациях теряю голову и начинаю совершать глупости.

Мы – разные… Но может быть поэтому мы полюбили друг друга?