Внутренний навигатор

Глава 8. В дровнике

– У-у-ум-м-м… – бросив на мерзлую землю огромный колун, я выла от усталости и душевной боли. – Господи! Ну почему я такая маленькая, слабенькая? Почему я вообще женщина?

Смешной, но искренний вопрос, на который в действительности не мог ответить никто, кроме Того, Кто меня создал, заставил обратиться к Первоисточнику. Была ли это молитва? Ну если только совсем неосознанная.

В январе на Кольском полуострове полярная ночь – долгий период, когда солнце, не успевая толком взойти, несколько часов пятится вдоль горизонта и, не прорвавшись в зенит, снова заползает за край темного неба. Нижняя часть окна дежурного домика покоилась в сугробе. На верхней располагался уличный термометр и показывал -37. Замерший без движения воздух подсобного помещения для хранения дров был холоднее уличного. Десятки безуспешных попыток расколотить не самую большую чурку привели к давно просящейся наружу истерике. Казалось, если не получается что-то делать наравне с мужиками, то мне не место в спасательной службе. Признаться себе в очевидной слабости представлялось страшнее смерти. Слезы текли по щекам, но несмотря на удушающую несправедливость, я чувствовала неким, еле ощутимым шестым чувством, что вот-вот все встанет на свои места.

– Ну что, горемыка, наколола? – не спеша открывая скрипучую дверь, как медведь за непослушным медвежонком, на пороге появился Михалыч. Захотелось разрыдаться еще сильнее, но пока полумрак хибары скрывал слезы, я только тяжело дышала, сидя на окаменелой земле.

– Не обижайся на них. У нас здесь без юмора никак, понимаешь. А ты единственная девочка, да еще и москвичка. Лучший объект для насмешек.

Моя уже нескрываемая истерика сменилась нарастающим гневом:

– Так это они… специально что ли? – от последней ноты драматичной реплики верхний ярус дров слегка завибрировал. Оказывается, парни из дежурной смены послали бойкую мадемуазель за дровами, чтобы посмеяться над результатом.

– Тихо ты. Давай научу. Не надо стесняться, если чего-то не умеешь, всегда лучше спроси. – С трудом верилось, что с моими физическими данными этому возможно было научиться, но предложение манило. Саша снял сверху небольшую узенькую чурку. – Вот с чего начинать надо. И потом, зачем ты колун взяла, не пойму. Вот же топор есть, – порывшись на полке с замасленными инструментами, наставник взял в свои большие руки топор средних размеров. – Целься в середину. Бить надо спиной, как в рукопашном бою. Когда будешь бить, представь, что рассекаешь бревно до самого конца. Вот так, – дерево с треском раскололось. – Теперь берешь половинку и бьешь точно так же. Пробуй.

Вздохнув, я двумя руками подняла топор вверх. Одноразовые рабочие перчатки не грели и неприятно прилипали к вспотевшим ладоням.

– Удар! – будто мы били по объектам противника, скомандовал Череватый. И о чудо! Оно раскололось. – Сложно?

– Нет, – уже с азартом заявила я, выбирая узенький пенек. – Давай теперь целое попробую.

– Удар! – Словно острый скальпель в белую кожу, топор вошел в чурку и рассек ее. Несмотря на пронзительный холод, дровник наполнялся банным запахом сухого дерева.

– Получается, Сашка! – Пританцовывая, я отправилась за новым бревном.

– Вот. А теперь имей в виду, что большое полено тебе не расколоть. Да и не нужно. Пусть ребятишки занимаются. Еще штук семь маленьких расколоти. На ночь хватит.

– Спасибо тебе…– я на мгновенье смущенно потупила взгляд, разглядывая нижний ярус аккуратно сложенных бревен. Михалыч похлопал меня по плечу и, не отводя глаз, закрыл дверь. «Эх ты, кукла тряпошная!» – вдруг перекликнулись слова, соединившие две зеркальные души наставников.

Неожиданно перед внутренним взором предстали кадры и ощущения. Кировск. Девяносто первый год. Поземка бурана. Приятная усталость в ногах. Ларек с заветными вкусняшками. «Ты такая маленькая, а уже горнолыжница…» Веселый мужчина с густыми черными усами, как у казака.

– О, Господи… – я вспомнила лицо мужчины. Без сомнения, это был Череватый. Он жил в том самом доме на Олимпийской, где мы снимали квартиру. Неожиданное обстоятельство было сигналом свыше, но не поддавалось пониманию. И тогда, и сейчас, словно тонкими изумрудными мазками северного сияния, его глаза светились глубокой любовью к своему делу. Что-то служило ему стержнем. Стеблем, не увядающим даже от дыхания Арктики, внутри у него цвело добро. Добро, которое Михалыч дарил встречающимся на пути людям.

– Я не принадлежу себе. Могут в любой момент отправить куда угодно… – от этих слов веяло необъяснимой, но истинной свободой. Я мечтала перенять и взрастить в себе жертвенную и в то же время независимую харизму моего сэнсэя. Но по-юношески высокий уровень гормонов в крови и простой человеческий эгоизм занимали почти все место в сердце. Ненамеренно, но уверенно пользуясь Сашкиной добротой, я вырастила на буйной голове кондовую корону. Развязное поведение усугубляло неистребимое в мужском коллективе употребление алкоголя. К тому же за этот год мы ни разу не были на полноценных спасательных работах. Словно я была не готова к ним. В один из дней, завершающих недельные наезды в Мурманскую область, Череватый привез меня на вокзал и, хмуря брови, низким басом прорычал:

– Ты не тот человек. Я сделал все, что мог. Все. Пока…

Глава 9. Налысо

Всю ночь я сидела на полу в тамбуре трясущегося вагона и курила. Желание служить в МЧС было такой сильной мотивацией, что познакомившись полгода назад с довольно спортивной жизнью северян, я сразу бросила курить. А теперь сидела в камуфляжных штанах прямо на обросшем пеплом полу и прикуривала новую сигарету от докуренной до фильтра старой.

Той ночью я обдумала эту ситуацию и по прибытии в Москву начала работать над собой. Спортзал, рукопашка, устремленная к планке круглой отличницы учеба на втором курсе. Незаметно приблизилось лето, и сердце рвалось в Хибины, но строптивую там не ждали. Чтобы куда-то направить неуемную энергию, с помощью Мишки я устроилась на полторы ставки санитаркой в кремлевскую больницу. До обеда мыла тридцать палат травматологического отделения, меняла белье, выносила утки и судна. После обеда с рвением приступала к сестринской работе – перевязки, уколы, капельницы. Удалось многому научиться и кое-что заработать. Но все же это было не мое.

В редкие минуты отдыха из окна комнаты медсестер я смотрела на раскидистую елку и питала к ней негативные чувства, потому что она была не северная. Богатые шишками ветки не могли заменить устрашающе тощие кисти полярных елей. В один из дней я поняла, что должна во что бы то ни стало вернуться. Это нужно было мне, а не Кировскому отряду. Следовало признать свои уже осознанные ошибки и попросить у Михалыча прощения.

Из травматологии я уволилась, как и планировала, к первому сентября, благодарная за то, что удалось набить руку. Приходя вечером с тренировок уставшая, я кидала спортивную сумку на пол и долго крутила в руках кнопочную моторолу, не решаясь набрать несложный номер. Так прошла вся осень и начало декабря. Нужен был повод.

– Александр Михайлович, здравия желаю! С Днем спасателя! Прости, пожалуйста, за отвратительное поведение! Очень скучаю по северу и по всем вам, – с каждым вырывающимся из груди словом мне становилось легче. Как будто я один за другим выбрасывала из рюкзака образцы ненужного, тянущего вниз хлама.

– О! Юльчик! Спасибо. И тебя с праздником. Все нормально, даже не переживай. У нас тут соревнования по фрирайду намечаются. Нужен медик, который уверенно стоит на лыжах. Так что давай, бери билет, остальное с меня, – Саша говорил так, словно давно ждал этого звонка.

– Ура! – подобно Шурику, обнимающему удивленную Зину на последних кадрах фильма «Иван Васильевич меняет профессию», я укрылась тихим счастьем.

В прошедший период изгнания я спасалась рок-музыкой и разными фильмами. Однажды в видеопрокате на обложке одной из кассет увидела девушку в камуфляже, с которой нас различала разве что прическа – актриса была лысой. Фильм назывался «Солдат Джейн». После просмотра я твердо решила, что если вернусь на север, то как главная героиня побреюсь налысо, как бы принося жертву службе, которой мечтала посвятить жизнь.

На тех соревнованиях, о которых говорил Михалыч, парень на доске пропахал склон у самого финиша и, как это часто бывает у сноубордистов, сломал руку. Вся спортивная элита Хибин смотрела на мою сине-оранжевую фигурку, быстро и технично прилетевшую с исходной позиции на место происшествия. Осмотр, обезболивание, иммобилизация, транспортировка. После нехитрых, но нужных фрирайдеру мероприятий кировчане остались довольны. На вечерних посиделках у одного из спасателей я обратила внимание на словно ожидавшую меня машинку для стрижки волос.

– Илюха, сделай доброе дело – побрей меня налысо.

– Ты с ума сошла! Хочешь совсем попрощаться с женственностью?

– Побрей, а то придется самой. Я так решила. – Спорить было бесполезно, и машинка зажужжала, роняя на пол чуть вьющиеся каштановые пряди.

– Вылитая Солдат Джейн, ну просто одно лицо, – верещали подвыпившие спасатели. Это был комплимент еще и потому, что главную роль в том фильме играла Деми Мур.

Наутро, гарцуя на буранах по застругам родного перевала, мы мчались на базу за новыми приключениями. Я снова была в своей стихии, но, похоже, в новом качестве.

Глава 10. Тактическое свидание

Хотелось все время идти вперед, не останавливаясь на достигнутом в профессиональной подготовке. Следуя примеру отслужившего в ВДВ наставника, решила прыгнуть с парашютом. Благо, в семнадцать лет это уже разрешалось.

Ранним февральским утром, облаченная в любимый камуфляж, села на электричку до Серпухова. На аэродроме Дракино прошла недолгий практический инструктаж и, не успев испугаться, оказалась на борту зеленого, вползающего ввысь Ан-2. Светозвуковая сигнализация крякнула команду «Приготовиться», и только тогда, затянутая в подвесную систему парашюта Д-6, я осознала, что сейчас придется сделать шаг в небо. Момент ожидания оказался намного волнительнее самого воздушно-десантного па. И все же по команде «Пошел» я шагнула в бездну.

Прыгали в облака, и земли не было видно. Через несколько секунд, проведенных в молоке невесомости, я почувствовала долгожданный рывок сработавшей системы. Словно Кто-то схватил меня сзади за плечи сильной рукой, говоря: «Подожди. Ты мне еще здесь пригодишься». Раскрывшийся белый купол одуванчиком украсил выглядывающее из облаков небо. И тишина. Ни с чем не сравнимая, не нуждающаяся в нарушении тишина. В небе все было так очевидно, что звуки и не требовались.

Не скажу, что я заболела прыжками, но в Дракино стала частым гостем. Однажды после безуспешного ожидания погоды один из инструкторов предложил в следующую субботу поехать на другой аэродром, где организовывалось новое парашютное звено. Им нужен был прыгающий медик. Я с радостью согласилась, и мы стали работать в Пахомово. В новоиспеченной парашютной команде, как всегда, оказалась единственной девочкой, и двое молодых романтиков проявляли ко мне больше чем дружеский интерес. До сих пор не пойму, чем их привлекла лысая, одержимая службой Солдат Джейн. Внимание ребят оказалось приятно, но невзаимно. Слишком они были заурядны и юны.

Гораздо больше мне нравился комендант аэродрома. Лет сорока, но полностью седой, с немного косящим правым глазом, он выходил курить из своего вагончика и с интересом разглядывал как мы, расстелив столы ^[9] на полевой траве, укладывали круглые парашюты. Как-то разговорились, и выяснилось, что он служил наемником в Средней Африке в качестве санитара. Там и получил ранение в глаз.

– Заходи после ужина в гости, красавица. Покажу тебе фотки из Никарагуа, – шепнул мне Василий по дороге в столовую аэродрома, лежавшую через березовую рощу. Я удивленно улыбнулась, но промолчала. Руководителю звена явно бы не понравился такой расклад. Обычно после ужина он собирал команду на лавочке между вагончиками и устраивал разбор полетов. Анатолич хотел сделать из нас «крылатых» спортсменов, невзирая на то, что многим парашютистам нравились тусовка и простая романтика неба, а вовсе не спорт.

– Вопросы есть? Если нет, давайте сегодня без посиделок, завтра работать.

Ребята расползлись по балкам, а я в смятении не покидала лавку. Хотелось принять запретный плод и попасть «в гости» к Васе. Свежевыкрашенная в голубой цвет бытовка коменданта была окружена густыми кустами отцветшей сирени, но и через них было видно, как включился неяркий свет в маленьком окне, подтверждая приглашение.

– Юлька, чего сидишь? Иди отдыхай, – Анатолич строго смотрел то на меня, то на голубой вагончик, без сомнения подозревая о плане моих коварных действий.

– Спокойной ночи, Сергей Анатольевич, – нехотя я покинула лавку. Негативный настрой наставника не остужал мой пыл, а только разогревал. Нужно было подождать. Ровно через пятнадцать минут, сливаясь камуфляжным костюмом с темно-зеленой сенью бытовок, я вышла. Надежнее было заходить с тыла, то есть пройти вагончики один за другим сзади, выйти у голубого и быстро занять его. Как разведчик, шаг за шагом, я пробиралась и уже коснулась пахнувшей свежей краской стены, как что-то впереди заскрипело, и в свете единственного фонаря появился Анатолич. Он не видел меня, но явно чувствовал присутствие. Словно по команде «ложись», диверсантка припала к земле. Ветки кустов предательски затрещали. Я не столько боялась быть взятой с поличным, сколько хотела одержать победу в тактической схватке.

Озираясь по сторонам, командир звена выдвинулся в сторону моего вагончика и открыл дверь. Не найдя пропажу на штатном месте, он вынул из-за пазухи телефон. «О нет, сейчас будет мне звонить». Быстрым движением, не доставая моторолу из кармана, я нащупала выступающую кнопку off. Успела. Голос оператора сообщил инструктору, что абонент недоступен. Анатолич выругался, плюнул на землю и с грохотом закрыл изнутри дверь своего балка. Выждав еще немного, я пулей просвистела прямо с земли до заветной голубой бытовки.

– Добрый вечер. Прошу прощения за опоздание. Ужин давно кончился, но мне не терпится посмотреть ваш боевой альбом…

Так прошли июнь и июль. На большее я и не подписывалась, потому что в августе наступал сезон поисковых работ, и надо было спешить в Хибины. Там мои практические навыки по медицине стали пригождаться все чаще, а полевые повадки без труда вписывали в любой, традиционно мужской, коллектив.

Вскоре после моего приезда в Кировск группа, возглавляемая Череватым, рванула на водолазные работы на озеро Гирвас, недалеко от финской границы. Зеркальная гладь водоема манила и пугала одновременно. Тогда я не решилась попросить ребят погрузиться с ними. Местность представлялась настолько нехоженной, что непонятно было, как вообще здесь оказались искомые рыбаки. Позже я узнала, что эта каста подобно охотникам и грибникам, способна проникать даже в несуществующие на карте точки.

Тела двух мужчин и остатки деревянной лодки были найдены на третий день метрах в пятидесяти от противоположного берега. Любители рыбной ловли, вероятнее всего, попали в шторм на озере, и лодка перевернулась. Спасатели молча погрузили в буханку два тяжелых трупных мешка. Жаль, но водолазные работы часто заканчивались именно так. И это был успех. В противном случае объекты поисков навсегда оставались пропавшими без вести.

Глава 11. ПСР ^[10] на Умбе

Вернувшись в Кировск, мы с Михалычем перебирали снарягу, ожидая отправки на Куэльпорр, когда прозвучал сигнал:

– Череватый, зайдите к оперативному. – Мы переглянулись: тревожный голос из матюгальника не предвещал ничего хорошего.

– Так, Юльчик, собирайся как на Гирвас, сейчас поедем на Умбу. Там порог есть – Падун, двухкаскадный, перепад десять метров, категория сложности – четыре. Эти идиоты, – запыхавшийся Саша схватился одной рукой за рюкзак, другой за голову, – решили пройти без просмотра. В группе трое взрослых и семь детей. Четыре байдарки. Три перевернулись. Две девочки, семи и одиннадцати лет, без сознания, но вроде дышат.

– Ого. Надо спешить. Далеко это? – мы с Михалычем на бегу загружали оперативную газель.

– Час до Умбозера, потом на моторе пойдем до Падуна. Дальше придется обносить ^[11], иначе никак. Это еще часа три, не меньше. Потом снова по воде подойдем к ним.

– Михалыч, а если сразу обнести с западной стороны, их ведь туда прибило? – подключился к обсуждению Саня Хохол, закидывая в газель потертый рюкзак.

– Да. Но мы там не пройдем с лодкой, там обрыв.

– Может, на веревках тогда лодку спустим, так быстрее будет? – предложил новенький спасатель Юра, запрыгивая в салон оперативки.

– Юрец, с ума не сходи. Не будет это быстрее. Мало того, придется тогда еще в лодку горку ^[12] брать, а мы и так перегружены. Юлек, док в отпуске, ты вместо него едешь?

– А куда деваться? – Работы намечались серьезные: опыта оказания реанимационной помощи детям у меня не было. Думать, что там, как и на озере Гирвас, помощь уже не понадобится, не хотелось.

Было около пяти часов вечера, когда водитель газели помог нам выгрузиться под мостом через Умбу. Надули лодку, собрали мотор, загрузились. Полярный день и не думал смеркаться. Мы осторожно двинулись вниз по течению. Юрка с Хохлом, то и дело сменявшие друг друга на руле, продолжали спорить. Михалыч достал карту.

– Даже на карте Падун обозначен не как порог, а как водопад. Куда их, дурачков, понесло? Слов нет – одни маты. Юльчик, – Саша старался сдержать эмоции именно на этой фразе, – а ты трупные мешки из оперативки достала?

– Н-нет, а надо было? Мы вроде за живыми идем? – убеждая саму себя, протянула я.

– Хорошо бы, да вряд ли. Ладно, не будем пороть горячку, – Череватый снова погрузился в карту.

– Просто, чтоб ты знала, – поправляя курс, пояснил Хохол, – есть у нас в МЧС такая примета. Если возьмешь с собой трупный мешок, точно он не пригодится. А ежели забудешь – как пить дать, зажмурится кто-нибудь. Ладно, не дрейфь, – смягчился Хохол, глядя на мои огромные, полные негодования глаза, – это не мы решаем. Все в Божьих руках.

– Тогда какой толк от того, что мы туда идем? – пробурчала я.

– Работа такая. Делай, что должен, и будь что будет, – своей непреложной мудростью рассудил нас Михалыч. Далее шли молча до входа в порог, где пристали к восточному берегу, готовясь к обносу.

Тащить пришлось чуть меньше километра. Не сказать чтобы большая дистанция, но с грузом ее пришлось проходить короткими перебежками. Особенно тяжелым оказался громоздкий мотор. Как пророчески заметил Михалыч, провозились часа три.

На западный берег мы выдвинулись уже изрядно вымотанные. Он был гораздо круче восточного и окаймлял заводь, усмиряющую бурный поток. Она напоминала ту, в которой оказались мы с родителями пять лет назад, сплавляясь в Карелии по Ууксе. Тогда один из острых камней сильно пропорол левый баллон нашего тримарана. Все остались живы и здоровы, но горюшка хапнули.

Подходя ближе, мы увидели высыпавших на берег подростков. Они размахивали руками:

– Сюда! Сюда плывите!

Как только пришвартовались, Михалыч сразу отправил меня наверх с аптечкой. Открывшаяся картина была страшна и трогательна. Я подошла ближе. Тела двух девочек с признаками биологической смерти лежали друг от друга метрах в трех. Двое парней делали им непрямой массаж сердца и даже искусственную вентиляцию, после которой из легких вырывались наружу хрипы разных калибров. Видимо, их и приняли за дыхание звонившие. Еще по паре ребят стояли рядом с реаниматорами, готовясь на смену.

– Здравствуйте… – грустно улыбнулась я и начала внимательно осматривать тела. Двое бородатых мужчин и сильно заплаканная женщина смотрели на меня с надеждой. На скалистый берег уже поднялись Юра и Михалыч. После увиденного их глаза безнадежно потухли. Пауза затянулась.

– Вы все это время проводили реанимацию? Почти восемь часов, правильно? – начала я издалека.

– Да, мы качали их не переставая, а они вот так хрипели.

– Вижу, вы неплохо подготовлены. А воду из легких выливали?

– Да. Обеих переворачивали через колено, как нас дядя Андрей учил, – ребята посмотрели на одного из бородатых мужчин.

– Вы молодцы. Все делали правильно. Но порадовать вас нечем: девочки погибли, – мой голос дрожал, а руки тряслись. Бояться было уже нечего, и это был не страх, а боль и пронизывающее чувство сострадания. Подумать только: группа до последнего верила, что девочки живы, и, изнемогая от усталости, пыталась им помочь.

Две девушки в мокрых штормовках зарыдали на разные голоса. Один из качавших сделал последнее движение и, не отрывая рук, посмотрел в лицо умершей подруге. По его щекам потекли слезы. Парень медленно отполз в сторону, роняя их на каменистую землю. Второй парень продолжал качать ту девочку, которая, судя по всему, была младшей. Бородатый мужчина в камуфляже, по-видимому, дядя Андрей, подошел сзади к парню, положил руку на плечо:

– Витя, хватит.

– Нет! Этого не может быть. Она дышала. Вера. Вера! Проснись! – парень бил ладошками по окоченевшему личику, пока Михалыч одним движением не сгреб его в охапку. Прижав мальчика, Саша молча гладил его по голове. Осознав наконец, что произошло, женщина завыла и начала кататься по земле. Другой бородатый мужчина в очках, тяжело дыша и всплескивая руками, безуспешно пытался ее поднять. Вскоре она подскочила и ринулась поочередно обнимать уже укрытые Юркой какими-то куртками тела.

– Верочка! Я люблю тебя! Аленушка! Прости нас, дураков!

Череватый, не выпуская мальчика из рук, подошел к Андрею и начал негромко выяснять все обстоятельства происшествия.

– А каски-то хоть на ком-то из вас были? – со стороны берега подошел Хохол и, тяжело вздыхая, спросил у одного из ребят, который был на вид лет семнадцати.

– Да. На всех были. Но из воды мы их достали уже без касок. То ли ремни плохо затянули, то ли просто сорвало.

– Вы вообще откуда?

– Из Сергиева Посада. Из детского дома. Сергей Алексеевич… – подросток посмотрел на уже снявшего очки мужчину, продолжавшего попытки совладать с женщиной. – Наш директор. Ирина Юрьевна… – мальчик, с трудом сдерживая слезы, посмотрел на стенающую женщину. – Мама Алены и Веры и его жена.

– Твою дивизию… – хмуря брови, Хохол посмотрел на Михалыча. – Ну неужели нельзя было порог посмотреть?

– Тс-с-с… – Череватый поднес палец к губам, указывая на то, что сейчас не время выяснять отношения. – Юльчик! Займись ими! – продолжил наш командир, указывая на безутешных родителей.

Если бы ни его добрый приказ (бывают же такие), я не совладала бы с этой неминуемой драмой. Но все же минут через десять, дав пострадавшим нарыдаться, я с трудом отвела их чуть в сторону от страшной поляны и сделала каждому по уколу. Мне хотелось хоть как-то поддержать родителей, но слов не было. Ни одного. Решила просто молчать и быть рядом, пока спасатели связывались с полицией и грузили тела в лодку. Ирина то безучастно смотрела на происходящее, то вдруг начинала выть, глядя в небо. Мужчина сидел на пеньке, уронив голову на руки, и тихо подвывал жене в унисон. Несмотря на позднее, но светлое по-полярному время, с восточного берега подошел катамаран, и группе предложили помощь в эвакуации. Андрей, взявший временно командование на себя, взвесив все за и против, согласился.

Страшная история быстро облетела весь Кольский полуостров, и в ближайшем населенном пункте ниже по течению нас ждали сотрудники разных органов и журналисты. Первые полчаса до Капустного шли молча. Из-под банки ^[13], на которой я сидела, выглядывали маленькие белые кроссовки младшей девочки. Урок на счет трупных мешков был усвоен на всю жизнь. Серая дымка окутывала спокойную в этом течении, часто переходящую в плесы Умбу.

– Что-то совсем взгрустнулось, товарищи! – Хохол с намеком посмотрел на рюкзак Михалыча. Череватый одобрительно кивнул, доставая кожаный чехол с рюмками и плоскую назовскую ^[14] флягу.

– Помянем, – выпили, не чокаясь, и снова замолчали.

– А ведь могли бы жить и жить. Замуж выйти, детей родить, – тихо, как бы размышляя вслух, пробурчал Хохол.

– А каково родителям? Сами по глупости дочерей на смерть привели. Обеих сразу. Не хотел бы я оказаться на их месте, – так же размышляя вслух, поежился Юра.

– Может, еще по одной? – стараясь разрядить обстановку, грустно подняла брови я.

– Предложение, подкупающее своей новизной, – Михалыч подмигнул и снова достал аварийный запас.

Это были тяжелые ПСРы. Мы с Череватым вспоминали о них при каждой встрече, то разбирая ошибки и возможные варианты развития, то просто тихо поднимая третий тост. Конец лета после Умбы выдался на редкость спокойным, давая нам насладиться. В Москву я вернулась уже не той, что была. Многое переосмыслила, но служить в МЧС хотела все больше. Осенью и зимой кропотливо занималась учебой, понимая, что недоученные мною темы могут кому-то стоить жизни.