Loe raamatut: «Лесной туман»
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
Вея деловито похлопала по косяку. Крепкий, на совесть строили – для себя.
– Хорошая изба, – она повернулась к старосте, коренастому мужичку неопределенного возраста, с глубокими залысинами на лбу и мягкими округлыми щеками, выдающими любовь к жёниной стряпне. – И мышами почти не пахнет. Почему пустая-то стоит?
– Так около леса, – пожал плечами мужик. – Нехорошая примета, сами понимаете. Но вам-то оно и лучше, правильно говорю?
У него это звучало как «прально грю», но это не смущало. Было даже приятно, что и вдали от дома слышишь привычный говор.
– Правильно, – задумчиво подтвердила Вея, осматриваясь. Свой дом, неужели? Она с трудом сдерживала волнение – уехала она от матери в прошлом году, и то пожар, то потоп, то люди не приняли. Можно было и дома остаться, но что за счастье, быть второй хозяйкой в избе? А замуж… да кто ведьму замуж позовет. Сестре вон дара не досталось, сразу выскочила. Порода-то у них на глаз приятная. Волос пшеничный, волосок к волоску лежит, глаза яркие ведьмины, зеленые, и фигурой не обделены.
– Хорошо, – она хлопнула в ладоши, тут же заметив, как вздрогнул при этом староста. – Остаюсь я у вас. Скажу сразу – первые недели две настоек не будет. Нужно по лесу пройтись – посмотреть, что здесь есть, а что сажать придется. А амулеты, знаки на домах, детей посмотреть, животных, слово сказать – это могу.
– Добро, – оживился мужик, важно кивнув. – Вы тож не робейте. Если прибить там чего, починить, меня зовите, я эт, через три дома живу.
Она проследила его взгляд, направленный куда угодно на ней, только не на лицо, и мысленно поморщилась. Замуж-то ведьм брать не спешили, а вот зайти на огонёк вечером – это за милую душу.
– Обязательно. А теперь спасибо, я загляну, если что. А так мне тут работать нужно, дом-то не обжитой, а скоро ночь уже.
Староста озадаченно посмотрел на небо, где солнце только вошло в силу, но ушел. Кто этих баб знает.
Работы и правда было немало. До темноты нужно не только вымыть всё, вещи-то и потом разложить можно, но и начертить защиту. Вокруг дома, на косяки, на порог, окна, трубу, чердак и подпол. А, ещё же…
Вея достала из сумки старый валенок и наклонила:
– Выходи, дедушка. Покушать я пока не достала, самой нынче нечего, будем вместе обживаться.
Мелькнула едва заметная тень – домовой принял приглашение. Было немного неловко забирать домового от матери, но ведьма с ним хорошо ладила с самого детства. Добрый дедушка и лечил неразумную, и от вреда оберегал. Мать говорила, что с сестрой такого не было, а здесь… видно правду говорят, что у ведьмы не человечья кровь, вот он её и чуял. А уж как узнал, что уезжает, бузить начал. То тарелку скинет, то горшок перевернет, только тогда успокоился, когда предложила с собой взять.
После обеда заглянула пара женщин. В основном осторожно выпрашивали, знает ли она то или иное слово, для легких родов, от пьянства, может ли договориться с жучками. Ну, и не просто так – яичек принесли, творожка, молока и даже ароматную краюху хлеба.
Ближе к ночи Вея закрыла дверь. Осень уже клонилась к зиме, и вечерами было прохладно, а скоро и вовсе промерзнет всё. Хоть печь здесь крепкая, и труба не забилась. Хотя, может и прочистили для ведьмы-то.
Она расслабилась, только когда из чашки поднимался ароматный пар от подогретой медовухи. Роскошь, всего одна крынка осталась, а меда так и вовсе на донышке, но сегодня можно.
От печи шел приятный ровный жар. Сегодня она не топила для прогрева – так, немножко, чтобы еду сготовить. Ещё чуть-чуть, она затушит лучину и полезет на полати. Вытянет гудящие ноги, наконец-то позволит себе уснуть.
Вея зажмурилась от удовольствия, поджав босые ноги на лавку, и глотнула хмельного варева.
Стук в дверь, размашистый, мужской, едва не заставил её поперхнуться.
– Эй, есть кто? Отворяйте! – голос был низким, но не слишком, приятным.
– Ты кто? – не нашла ничего лучше, чем спросить Вея. За дверью обрадовались:
– Хозяйка, открой! Охотник я, дотемна по лесу ходил. Устал, замерз, пусти уж, уважу – у меня и косой здесь, и птичкой разжился!
Вея не спешила подходить к двери, знакомое что-то шло от того, кто стоял на её пороге. Она никогда не видела его – это Вея знала точно, только вот слышала немало. И встречалась с подобными, издалека, к счастью.
Она бросила взгляд на уголок домового: усланную сеном лежанку, тарелочку с творогом. Кивнула ему, но повернулась к двери, крикнув:
– Ох, ты подожди уж, накину хоть чего.
– Да что я там не видел, хозяйка, – рассмеялся голос. – Давай уж, пускай!
За одеждой Вея не пошла. Неожиданно даже для себя, она завернула в тряпицу оставшиеся три варёных яйца, два куска хлеба, сыпанув на них солью, вылила в пустую крынку остатки горячей медовухи и… подставила лестницу к чердачной ляде.
Домовой перетек в черную кошку и смотрел как на блаженную на свою подопечную, и на то, как она открывает скрипнувшую дверцу, и как оставляя на чердаке снедь.
«Быстрее, быстрее, только бы не услышал», – бормотала про себя Вея, понадеявшись на слова нашептанные на стены, пол да потолок. Только вот он мог и через слово услышать, бывало уже такое.
Но повезло, она успела захлопнуть дверцу, закрыть щеколду и сказать слово.
– Хозяйка, что за дела? – начиная терять личину, рыкнул голос.
Теперь ведьма подошла к двери.
– Здравствуй хозяин лесной, туманник. Почуял же уже, кто тут нынче поселился. Не будет тебе человечьей поживы.
– Да ладно тебе, какой хозяин, о чем баешь, – сделал последнюю попытку нечистый, но Вея только рассмеялась.
– Не дури, я тебя нутром чую, не проведешь. Но ночь нынче холодная, то ты верно сказал. Загляни на чердак, там тебе отпуск оставила. Не хочу с тобой ссориться, уж не побрезгуй – что было.
Дверь дрогнула от удара, задрожали ставни и сразу почти, Вея вдоха сделать не успела, тяжелым бухнуло на чердаке, тяжелой поступью прошлись и рванули ляду, но слово держало хорошо. Она не зря жгла дорогую свечу, обходя всю избу, знала, что ведьму навестят, и навестят в первую же ночь. Туманника только не ждала – не думала даже, что встретится.
– Открой мне, ведьма, – она слышала, как заскрипели когти по петлям, проверяя их на прочность. – Не то хуже будет.
Куда уж хуже. Те, кто открывал туманникам, до утра не доживали. Но несколько часов могли протянуть. Только ничего хорошего в той жизни не было.
– Туманнику не оставляют отпуск, – говорила ей мать одним из теплых летних вечеров, когда как сказки, рассказывала о блуждающей по миру нечисти. – Он тоже в лесу хозяйничает, но не путай его с лешаком. Туманник если возьмет отпуск, то сам – кровью.
Иногда так случалось, что лес стоял пустой, без хозяина. Редко оно было, на плохой земле чаще. И тогда там зарождалось что-то. В дурной земле доброго семени не вырастет, вот и здесь.
Начинали охотники пропадать. Потом бабы, по грибы да ягоды ходившие. Но не долго, год может, или пару, а затем затихало всё. И лес прихорашивался, и нечисть успокаивалась, только вот на рассвете и на вечерней зорьке туман начинал подниматься густой, и не от воды тот туман шел, а из леса струился.
То туманник родился и силы набирался. Пару лет бродил ещё как варево в котле, а затем шел на охоту.
– У туманников три лица. Днем как мужчина статный смотрится, но и силы почти не имеет, как тот мужчина, не больше. Ночью зверь лютый, но может и тем же молодцем прикинуться, тогда только на ноги внимательно смотри – ноги у них ночью завсегда звериные.
– А утром и вечером?
– Утром и вечером он туман. Все видит, все знает, всюду проникнуть может. Только сделать ничего не может, телом оборачивается он только в своем логове, в чаще.
Туманники стучались ночью. Все деревенские знают: не впускать никого после заката, особливо если около леса живешь. Но туманники сладко морочили голову, и иной раз нет-нет, да откроют дверь.
А на утро их находили.
В доме потом никто жить не мог, даже приезжие. Тяжелым становилось место, темным. Кровь уходила в доски, стекая по ним в подпол – туманник не торопился, выедая самое вкусное, поддерживая в телах жизнь всю ночь. Спал на теплых полатях, ворошил запасы, и исчезал поутру, словить не успевали.
