Ксения ждала сына вместе с Игнатом в отеле в Москве. Ник не разрешил никому приезжать в аэропорт, чтобы не привлекать внимания. Поэтому Ксения ходила по номеру, нервничая и запинаясь за все подряд, Данька следила за ней, все еще молчаливая и испуганная. Игнат мрачно смотрел телевизор, он не знал, что можно сказать в этом случае. Ему еще предстояло объясняться с властями, и доказывать, что он не причастен к похищению ребенка. Ксения гнала его обратно, но он тоже не мог уехать, не увидев мальчика живым и здоровым.

Когда в дверь постучали, ноги Ксении отказали, и открывать дверь побежала Данька. Её крик разбудил весь этаж, она плакала и кричала, обнимая брата. Макс подхватил их на руки, и внес в номер. Ксения смотрела и не узнавала сына – тощий, коротко стриженный, серьезно-строгий, он вырос не на полтора года, а на все пять. Ноги так и не давали ей двинуться, сын сам подошел к ней и обнял за пояс, как дотянулся.

– Мама, – выдохнул он ей куда-то в живот, и только тут Ксения ожила. Она подхватила сына на руки, подняла и прижала к себе.

– Сынок, – больше ничего выговорить не смогла, опустилась на диван, держа сына на руках. Так они и плакали вдвоем, обнявшись, пока Данька не заревела тоже, кинувшись к ним в объятия третьей. Мужчины понятливо ушли, дав Ксении и детям прийти в себя.

Через час, все с распухшими глазами и носами, весело завтракали и строили планы. Ксения понимала, что с похищенным ребенком ей нет места в Европе, и в Америке. Зато она могла вернутся в Россию, по которой давно скучала. День прошел суматошно, ни Ник, ни Ксения не желали даже на минуту расстаться с детьми, потому Макс и Игнат бегали в магазины за одеждой детям, за игрушками и вкусняшками. Когда дети все же уснули, Ник кивнул Ксении на гостиную, с желанием поговорить.

– Детка, ты уже взрослая баба, но как показала жизнь, истеричка и психически не устойчива. Я больше не позволю поставить детей под угрозу. Особенно Сашку. Говорю сразу – делай что хочешь, но с этого дня Сашка будет жить со мной, всегда. Ты можешь ехать к своему Дэну, но девочку даже к Игнату за границу не пущу тоже.

– Ой, слушай, я забыла про Дэна. Надо ему сообщить, что дети нашлись. Надо позвонить! – Она побежала за телефоном.

– Стой! Не позвонишь ты Дэну. Дэн в тюрьме. – Рано или поздно, но придется говорить и плохом.

– Как в тюрьме? Что он сделал? Почему ты мне раньше не сказал?

– Я не сказал? Я-то сказал, да ты была не в себе, тебя такие вещи не трогали.

– Расскажи, что случилось? – Женщина опустилась на кресло, лицо выражало вину за то, что пока Ник искал её детей, она сидела в клинике без памяти и сознания.

Ник рассказал, как её бывшего кинули друг и жена, как он пытался ему помочь. Удержать фирму на плаву не удалось, завершить строительство смогли только двух из трех многоэтажных домов, фирма ушла с молотка, а за деньги дольщиков Дэну дали три года, один уже позади.

– Ты мог ему помочь? – Все-таки задала свой вопрос Ксения.

– Я пытался, но твой придурок увяз крепко, почти все транзакции были подписаны его цифровой подписью, и доказать, что он ни причем, не удалось. Я не мог одномоментно изъять из своего бизнеса десять лямов баксов, все же твой любовник столько не стоит. Тем более, я все это время искал детей, по всему миру. Ты в клинике, поиски, все это стоило денег. Если бы не пропажа детей, я бы смог его вытащить. Прости. Твоих денег тоже почти нет.

– Где он? В каком городе? Что у него осталось?

– Там же, где-то в Сибири. Ничего, у него не осталось, даже крыши над головой. Он же порядочный, квартиру продал и машину. Выплаты были 11 копеек за рубль долга. Смешно. Приехать к нему ты не сможешь, ни жена, ни невеста. Адрес дам, напишешь письмо.

– Тебе всегда смешно. Мы, простые и слабые, для тебя всегда смешны. Я поеду к нему. Сколько у меня денег?

– Около ста тысяч евро, да за триста тысяч можно продать твой дом. Ты же в Испанию больше не поедешь?

–Нет, не поеду. А эти деньги помогут? – Убитым голосом спросила Ксения, водя пальцем по стеклу. Вид её пугал, она была похожа не себя, такую, как была в клинике год назад.

– Нет, приговор уже вынесен. Учти, ты поедешь одна. Даньку я с тобой не пущу. Про Сашку ты уже слышала. Если твой хахаль будет себя хорошо вести, через полгода подадим на условно-досрочное. Не сдохнет.

– Я все поняла. Ник, ты можешь восстановить мой паспорт, я хочу опять быть Ксенией Брюхановой. Милана Вальдес не может быть невестой уголовника, а Ксения Брюханова – вполне. Если надо, я назовусь невестой. Меня предупреждали, что этот путь самый длинный, и что я его выбрала зря. Пора вернуться, я его осудила, что не мог простить меня. А сама? Нет, я поеду к нему. Завтра.

– Детка, твои мозги закипели. Поехали домой, поговорим через неделю, а? Кстати, Сашка сказал мне кто их похитил – это жена твоего Дэна, Ольга. Мы давно уже знаем, как ей это удалось, хотя по сведениям полиции она не выезжала из Берлина. Эту мадам уже ищут, заодно найдутся и деньги Дэна, как мне кажется.

Ник замолчал, увидев, что Ксения его не слушает, а смотрит за стекло, плачущее вместе с ней московским мелким дождем. Резко развернувшись, ушел в спальню к детям, эти маленькие верные сердечки не забудут и не предадут. И им все равно, что у папы Ника почти не работают руки, плохо ходят ноги и лицо наполовину из силикона, они видят его сердце, его любовь к ним, и … словом, пошло все к черту! Пока у него есть эти дети, он не будет один.

Конечно, утром Ксения никуда не улетела. Точнее улетела, но вместе со всеми, в Сочи, к Нику. Месяц она была с детьми, наладила жизнь и быт, а через месяц улетела к Дэну, со своим восстановленным паспортом. Теперь к ней не было претензий, дело давно было закрыто.

Глава 21. Встреча за колючей проволокой

Дэн, как всегда, проснулся раньше побудки. Узкая кровать, тонкое одеяло, холод в большом помещении, непокой в сердце не давали доспать последние минуты. Сегодня ещё добавился тревожный сон, не мрачный, а какой-то светлый, царапающий душу своей невозможностью. Еще два года колонии, два года жизни в мрачных бараках с двухярусными кроватями и толпой народа, нигде и никогда никакого уединения, даже в душе и туалете.

Чтобы хоть как-то отвлекаться от дум, Дэн все время работал, их колония специализировалась на разведении свиней, и все осужденные, или «жулики», как их называли здесь, работали в свинарниках, либо строили их. Дэн, к счастью, занимался строительством нового здания для молодняка, потому что выдержать шум и запах в свинарнике было не по его силам. На стройке же можно было задержаться до вечера, потому что в бараке было делать нечего.

Колония была продвинутой, был и спортзал для «жуликов», но его больше держали для проверяющих, чистым и пустым. Была библиотека, была школа для желающих. Но собрание книг было жалким и неинтересным, да и читать он не мог. Поэтому, сидя в своем кабинете на стройке, он вечерами чертил по работе, и просто для себя. Чертил, уходил в себя, и листал свою память, каждый хороший момент. Почему-то его жена Ольга никогда даже не возникала в его мыслях, а тот месяц, когда он видел своих детей, был самыми драгоценными страницами.

Когда Дэну сказали, что к нему в колонию приехала невеста, он думал, что это ошибка. Но развлечений у сидельцев немного, и он пошел глянуть. В однокомнатной квартире, отводимой для долгосрочных свиданий, он увидел Ксению – повзрослевшую, с легкой сединой в светлых волосах и морщинами возле рта. Он шагнул назад, страшный, худой и плохо выбритый, ему было стыдно, что она видит его таким.

– Зачем ты приехала? Унизить меня? Увидеть меня в этом дерьме? – Голос от злости был глух, а с языка хотели сорваться словечки, которые здесь в особом ходу.

– Стой, Вадим. Не беги, мы с тобой и так наделали ошибок, набегались. Иди садись, вот я привезла еду. – Устало проговорила Ксения. – Да, у нас радость! Ник нашел детей! Они у него в Сочи, и теперь охраны еще больше…

Дэн не мог поверить, что дети нашлись, он так мучился их пропажей, считая себя виновным. Теперь с его плеч свалилась гора, и он закрыв глаза, прислонился спиной к двери. Из-под сомкнутых век покатились горячие слёзы, и остановить их он не мог.

Ксения подошла к нему, неловко обхватила поверх опущенных рук, и прижалась к черной робе.

– Все, теперь всё. Они живы, мы их нашли. Поплачь, это нужно. И прости меня, я тебя должна была простить сразу, я не должна была уезжать тогда. Не сказав про беременность.

– Я очнулся, я сразу очнулся, как только увидел тест на беременность. Как морок сошел, я любил тебя… И люблю, не понимаю, что на меня нашло… Но я умираю без вас всех, уже седьмой год умираю… и все никак не умру.

Она подняла мокрое от слёз лицо, и рыдая покрыла поцелуями его губы, подбородок, и уткнулась в шею. Он неловко погладил её по голове шершавой ладонью, и прижал к себе.

Через полчаса Ксения накрывала на стол, а он смотрел молча, и не мог поверить, вот она, рядом, протяни руку, и коснешься. Он опустился на расшатанный табурет, и смотрел на свою женщину, а она все говорила и говорила, двигалась, ставила на стол посуду и еду, и все говорила, но слова не достигали до его сознания.

– Ну Вадим, ну что ты сидишь? Давай ешь, я сама готовила! – рука толкнула его в плечо, и он очнулся. Схватил ложку, хлеб, и опять замер.

– У тебя есть их фото с собой?

– Ой, фото в телефоне, а его забрали. Может, я позову охрану, попрошу? При них посмотришь?

Она постучала в двери, и долго уговаривала охранника, обещая, что всего на пять минут, посмотреть при нем фото детей. Пожилой охранник вздохнул, вышел. Через полчаса пришел оперативник, принес телефон, придирчиво стоял за спиной, пока Дэн листал фото детей. Потом выхватил телефон, посмотрел вопросительно. Понятливая Ксения сунула ему в руку сто долларов, и он исчез, просочившись через дверь.

Дэн поел, вымылся в душе, вышел одетый в привезенные вещи, и стало ещё заметнее, насколько он изменился. Сколько ему? Сорок пять? Этому битому жизнью, явно старому мужику можно было дать и пятьдесят, и пятьдесят пять, без щетины на лице морщины стали еще заметнее, худоба сильно старила его, ранее прямая спина немного ссутулилась. «Боже мой, – думала Ксения, – как же мне его вытащить? Он же не протянет еще два года!»

– Что, страшен? Не бойся, я сильный. Теперь у меня есть цель, я доживу. Только как твой Ник, подпустит меня к детям? – Вопрос был резонным, но преждевременным.

– Давай об этом потом, сперва нужно дожить до освобождения. Сашка сказал, что их похитила твоя жена, они её тогда видели на пляже. Колола чем-то, потом выбросила на пункте оформления беженцев… – Рассказ занял много времени, она держала Дэна за руку, поглаживая кисть и наблюдая, как ходят желваки на лице.

– Вы знаете где она? – Глухо спросил Дэн в конце.

– Ник, наверное, знает, её проверяли, она была под подозрением вместе с тобой. Но полиция убедилась, что она была у сестры в Германии, и про неё забыли.

– Я опять не смогу ничего сделать, я хотел бы сам свернуть ей шею… Вот сука, они фирму обанкротили, ей что денег мало было? Дети-то причем?

– Не знаю, Дэн. Не знаю. Только теперь я невыездная, мы Алекса украли в штатах, теперь меня, возможно, в розыск объявят. Так что, вся надежда на Ника. Не суди его, ты его не знаешь. Он любит детей, он их с детства с рук не спускал. И если он решит, что не доверит нам детей, будем жить по его правилам. Под его охраной. Пережить этот ужас еще раз я не хочу.

Они далеко заполночь пили чай, разговаривали. Обоим было не до сна, хотя Ксения пыталась обнять любимого и потянула его к кровати. Он задержал её руку, и покачал головой.

– Не сейчас, милая моя. Сейчас это жалость с твоей стороны, не унижай меня еще больше. Может когда-нибудь потом, когда я буду свободен, мы и сможем быть вместе… Но не сейчас, когда я чувствую себя грязным, в этом ужасном месте… Нет, нет!

Они заснули рядом, поверх одеяла, одетые. Утром их никто не будил, проснулись уже почти в десять, как-то по-семейному умывались, разговаривали, пили чай, потом Ксения готовила привезенную курицу, опять разговаривали. И то ли она уже привыкла, или лицо Дэна разгладилось от счастья, но сейчас он не казался ей таким старым. Хотелось быть поближе и она подошла сзади, обняла его, прижалась к спине.

– Как же я скучала по тебе все эти годы, а твои глаза – они смотрели на меня каждый день, с лица нашего сына. Сколько лет мы потеряли по своей глупости, и когда мы еще увидимся. – Спина Дэна под её щекой напряглась и замерла. Потом он осторожно повернулся, поднял её лицо вверх, всмотрелся в глаза и прижал к себе.

– Девочка моя, я всё для тебя сделаю, вы моя душа, моя жизнь. – Ксения приподнялась на цыпочках, и прильнула к нему губами. С каким-то стоном Дэн перехватил инициативу, углубил поцелуй и поднял её на руки. Его горячие губы и руки были везде, обнимая, лаская и раздевая её. Она сама не оставалась в долгу, стягивая с плеч рубашку и целуя все, что было ближе, плечи, шею, лицо. Вихрь давно забытой страсти надолго замутил их разум, и они вместе то взлетали в небо, то падали вниз. И даже пик наслаждения не дал им разомкнуть руки, они так же крепко держали друг друга, боясь потерять, и вновь разгораясь огнем.

Пришли в себя оба часа через два, мокрые и разгоряченные, в разгромленной комнате, с раскиданными вещами и одеждой. Его голова лежала у Ксении на животе, и она бездумно теребила коротенькие волосы на голове Дэна.

– Ничего себе, жалость, – прошептала Ксения, – меня не трожь, я сейчас отдохну и уберу.

– Не надо, лежи, я всё сам! – Он поцеловал её в живот, встал, и подняв разбросанную одежду ушел в душ. Ксения повернулась на бок, чувствуя влажное шершавое казенное белье, поморщилась, и тоже встала. Можно было привезти даже свое постельное, но она же не знала! Махнув рукой, пошла к Дэну в душ.

Ванная комната была обычной – ванна, шторка из клеенки, лейка душа на стене. В ванной пахло хлоркой, от усердной дезинфекции, и то ладно. Дэн впустил её за шторку и стал мыть, целуя и лаская. Его руки, ранее такие мягкие, стали жесткими и шершавыми, но зато старания было хоть отбавляй. Он понимал, что его руки слишком грубы, и старался касаться нежнее.

– Ты зря ко мне пришла, если устала. Потому что просто так я тебя теперь не отпущу. – Они целовались под струями воды так, как будто только увиделись, как будто не было двух часов в постели. Между поцелуями женщина шептала ему – не отпускай, больше не отпускай!

Когда они вышли из ванной, за окнами уже были сумерки. Дэн посмотрел на часы, скоро восемь вечера, его заберут и уведут в барак, а он так много не успел сказать!

Проследив глазами за его взглядом, Ксения тоже увидела, что их время подходит к концу. Быстро одевшись, застелив кровать и собрав вещи, они встали обнявшись. Через пять минут загремели замки, дверь открылась, и из коридора крикнули:

– Осужденный Нейман, на выход! Вещи к досмотру! – выпустив её из рук Дэн вышел, заложив руки за спину, встал лицом к сиене, а охранник стал досматривать сумку с вещами, принесенную Ксенией. Это было так привычно, обыденно и страшно. Непонятно – ведь все что она привезла, детально просмотрели на проходной?

Рядом со вторым охранником на поводке в жестком ошейнике стоял мощный ротвейлер, равнодушно смотрящий на всех, но под его шкурой ходили такие мускулы, что женщине стало страшно.

– Ничего нет, – доложил обыскивающий, и выпрямился. – Вещи берем, и вперед.

Дэн быстро нагнулся, поднял вещи, частично разбросанные по грязному поду, затолкал в сумку, и застегнув её, пошел по коридору не оглядываясь.

– Вы, дамочка, готовы? Тогда вперед, на выход. – Второй охранник насмешливо смотрел на Ксению. Она заторможенно пошла по коридору, задерживая дыхание. Как во сне – замки, решетки, проходная, проверка документов, еще замки. И наконец, солнце, воздух и свобода. И слезы на щеках, она представляла, как Дэн идет по этим коридорам, под конвоем. Как ему еще два года здесь жить?

Глава 22. Любовь к симметрии

Ксения улетела, дети были под присмотром Марьи, Ник застрял в кабинете, а Макс один маялся в доме. Потом, не выдержав, постучался к Нику.

– Заходи уж, я слышу, что ты круги нарезаешь под дверью.

Макс вошел, настороженно всматриваясь в полумрак. Ник сидел у окна, и смотрел в сад. Эта задумчивость явно к чему-то вела.

– Ник, дружище, ну уехала она, ты же всегда знал, что она вернется к нему, рано или поздно. Хорошо, хоть все живы на этот раз.

– Знал, я не об этом думаю. Пусть она делает, что хочет. Но детей я ей больше не отдам, или живет здесь с ними, или уезжает одна. Пережить такое еще раз я не хочу. Так что с этим решено. Я о другом, что будем делать с этой тварью, что бросила детей черт знает где?

– Собираем доказательства, передаем в полицию. А твои планы? – в целом Макс не сомневался, что ответочка будет симметричной, простить такое Ник не мог.

– Ну дамочка любит деньги, нужно их отнять. Вернем на фирму, достроим дома, освободим нашего зэка, это минимум. Только дамочку надо оставить без всего, совсем, ни дома, ни машины. А чтобы поняла, что натворила, оставим её в том же положении, что и она детей.

– Это как? Подбросим в приют, или к беженцам? – Хохотнул Макс, представляя картину подбрасывания зрелой тётеньки.

– Зачем в приют? В любой трущобе их любимого Парижа, без документов и денег, к бомжам. Какой язык она знает? Английский? Тогда куда-нибудь во Францию, Португалию, или Марокко. Чтоб знала каково это, когда тебя никто не понимает, и слушать не хочет. Ты знаешь где она?

– Помню, в деле было, где-то в Черногории у нее дом, хахаль её там так и не появился, мы ж тогда бабло искали. Они ровно сидела, денег при ней не нашли, где счета, если сама не скажет, хрен найдешь. Этот её дружок был не дурак, хорошо прокрутил, следов не нашли.

– Ну тогда спросим настойчиво. Сколько человек нам понадобится?

– Думаю, человек пять возьмем. Да, и надо на местных выходить, чтобы нам по рукам не дали, что шалим на чужой территории.

– С местными я уже договорился, оружие и машины берем у них, и если у дамочки найдем бабло, двадцать процентов их. Согласны за проценты взять её дом и машину, ну цацки всякие, если есть.

– Отлично, когда?

– А что тянуть? Послезавтра и выезжаем. Завтра отберешь людей, купишь билеты, наличку там и все такое подготовишь.

– Ну что, по вискарику? На почин дела?

– Неси, знаешь же, что не пью. – Ник повернулся от окна, и друг невольно вздрогнул, это был старый бешеный Ник, как будто очнувшийся от сна.

Они переместились на террасу, Марья накрыла им столик, и долго сидели под осенними звездами, потягивая виски, и разговаривая, как в далёкой молодости.

И вот, уже через неделю, они сидят на другой террасе, уже в Будве, и наблюдают за соседним домом, где проживает Ольга Нейман, зачем-то оставившая фамилию мужа после развода.

Ольга, все такая же ухоженная блондинка, которой не дашь её сорока, жила в отличном двухэтажном доме, кроме приходящей домработницы, в доме никого больше не было. За дамочкой ухаживал местный молодой красавчик, лет тридцати, бизнесмен-торговец, явно целящийся на её деньги, но ухаживал шумно, с цветами и комплиментами, и было видно, что баба велась на этот развод.

Вот и сейчас, он привез Ольгу домой, и шумно выражал свое сожаление, что вынужден с ней расстаться, что ранит его сердце.

– Вот блин, если она его опять оставит на ночь, мы и сегодня зря просидим. – Чертыхнулся Макс, ставя на стол бокал от сока. – И не бухнешь, и море рядом, не искупаешься.

– Осень, вода уже не та. Парни вчера ходили. Терпи и наблюдай, дыши воздухом, – посоветовал Ник, он был похож на овчарку, которая взяла след, его ничто не отвлекало.

Парочка наконец рассталась, женщина вошла в дом, её кавалер уехал. На втором этаже открылись окна в спальне и гостиной, видимо хозяйка собиралась отдыхать.

– Отлично, собирай ребят, работаем сегодня. – Руки в черных перчатках ударили по подлокотникам.

– Есть босс! – Макс быстро спустился по лестнице к парням, которые сидели в саду. Операция была давно разработана и десять раз прокручена. Ник с Максом войдут через парадный вход на улице, парни через сад, с черного хода и через окна.

На улице стемнело, в девять вечера, в дверь коттеджа позвонили. Хозяйка подняла домофон, недовольным голосом спросила:

– Кто там? Я ничего не покупаю, проваливайте!

– Мадам Нейман, мы от вашего мужа. Вадим Нейман просил вам кое-что передать. – Голос в трубке домофона был незнаком, но от Вадима она ничего плохого не ожидала, вся вина была на Сергее, она вроде как ни причем. Ольга открыла дверь, быстро сняла патчи из-под глаз, и пошла вниз. Ей очень хотелось вернуться, домой в Россию, к мужу. Жизнь в чужой стране была скучной и пресной, ни друзей, ни врагов. А деньги? Что деньги, сами по себе они не ввели её в круг местных богачей. Она была чужой, одинокой и забытой. Разве что этот мальчик…

Вошедший смуглый красавчик заставил её сердце вздрогнуть, этот мужчина был явно опасен. Следом в дом вошел хромая, мужик с тростью, но когда Ольга посмотрела ему в глаза, тут же забыла, что он инвалид. Такого жуткого лица ей еще не приходилось видеть, а глаза – черные, огромные, ледяные, страшные, смертельные. Она попятилась, сзади её придержали уже сразу четыре руки.

– Ну что ж, дамочка все поняла. – Холодно произнес Ник. – В кресло её, привязать, укол, потом будем говорить.

– Кто вы такие? Я буду кричать! – Севшим от страха голосом, прошептала женщина, поняв, что это не просто ограбление.

– Кричать ты будешь, обязательно, и много, но потом. – На ухо ей прошептал один из мужиков, державших её сзади, и приставил к горлу нож. Ольга почувствовала такой ужас, что ноги ослабли и она просто повисла на руках налетчиков.

– У, да мы такие жиденькие, нервишки никуда. А когда детишек у матери похитила, была смелая? А когда бросила их в трущобах, не боялась? – Эта фраза добила испуганную женщину, она поняла, что эти люди все знают, и пощады не будет.

– Кто мы? Да так вот, любители симметрии, за справедливость мы. – Добавил от себя красавчик, усмехаясь одним углом рта.

Дальнейшее было просто и деловито, ей ловко одели наручники, усадили в кресло, в плечо укололи. Подождав пять минут, красавчик включил камеру и начался долгий нудный допрос. Она не могла сопротивляться, и отвечала на вопросы, понимая, что копает себе могилу.

– Ваше имя, возраст, гражданство. – слышала вопрос, и дальше слышала уже свой механический голос.

– Ольга Нейман, сорок три года, гражданка России… – Дальше она рассказывала, как украла детей, как втерлась в доверие к няньке, как взяла документы у сестры, как везла детей под снотворным, как оставила их на клумбе возле толпы беженцев. Нет, не сожалеет. Да, ненавидит эту суку Оксану, да, хотела сделать ей больно.

Запись окончили, теперь вопросы касались Сергея, их афёры. И Ольга с ужасом осознавала, что говорит, где записаны счета, пароли. Что красавчик уже сидит за ноутбуком, входит в её банк, и переводит деньги назад на фирму Дэна. Действие укола слабеет, она начинает все понимать, но поздно, поздно…

Потом, она подписывает неимоверное количество документов, появляются ещё какие-то люди, с местным нотариусом, он проверяет документы, ставит печати и передает пришедшим. Эти люди жмут руки первым и уходят. Страшный человек с тростью улыбается страшно и холодно, при этом его лицо не движется, только губы. Маска, маска жуткая и неживая пугает Ольгу еще больше.

– Мадам, сейчас мои друзья помогут вам одеться в дорогу. Как вы поняли, ваш дом и машина отныне принадлежат нашим друзьям-славянам. Вы должны покинуть этот дом. Мы любезно отвезем вас на ваше новое место жительства.

Женщину поднимают под локти, и ведут наверх. Там, под брезгливыми взглядами мужчин она торопливо одевает джинсы, кроссовки, свитер. Достает дорожную сумку, и начинает кидать в неё вещи. Мужчины ухмыляются, но не мешают. Ольга собирает документы, паспорт, права, вид на жительство. Одевает куртку, берёт теплый шарф, шапку сует в карман. Чтобы ещё взять, как задержаться, как сбежать от этих бандитов. Но бандиты не сводят глаз, кивают на дверь, и она идет вниз, подхватив сумку. Внизу никого нет, её ведут во двор, у ворот машина. Она озирается вокруг – ну выйдете хоть кто-нибудь, посмотрите, закричите, вызвовите полицию! Кругом тишина, никого нет, и она садится в машину. В шею слева чувствует укол, и теряет сознание.

Она спит почти двое суток, и не чувствует как её грузят на яхту, как опять садят в машину в порту, как двадцать часов машина едет по Италии и Франции, как её выгружают в каком-то загаженном проулке, и за сто евро покупают у бомжихи её тряпье, и эта же клошарка снимает с неё одежду, и одевает на неё свои грязные тряпки. Бомжихе приглянулись даже кружевные трусики, она снимает и их, натягивая трикотажные лосины прямо на голое тело.

Очнулась Ольга с головной болью, от жуткой вони и пинка. Она лежала прямо на мостовой, на гнилых отбросах, сперва попыталась встать, но ноги не держали, и снова получила пинок под ребра. Открыла глаза, и чуть не вырубилась снова, огромный негр, седой и толстый, в грязной одежде, орал на неё и пинал в живот.

Она пыталась кричать по-русски и по-английски, но её никто не понимал. Кое-как поднявшись, выползла по стеночке из проулка, и прислонилась спиной к единственной опоре. Вокруг были обшарпанные девятиэтажки, толпы людей, арабов, негров. Все шумели, куда-то шли, толкали, по дороге двигались машины и мотоциклы, голова закружилась, и она опять потеряла сознание. Следующее пробуждение не принесло облегчения, хотелось пить, в туалет, и вымыться. Она видела на себе жуткие вещи, помнила смутно как в её дом пришли люди, и потом все, тьма. Осматриваясь вокруг, она поняла, что находится где-то в трущобах Европы, да-да, есть такие и она это знала.

Вспомнились глаза этого мистера Смерти, и второго – любителя симметрии. Вот и ответ, она так же, как брошенные ею дети, оказалась на самом дне цивилизованной Европы, и выбираться теперь нужно самой. Думать ей не дали, толчок в бок почти сбил её с ног. Какой-то негр схватил её за руку, притащил в полуподвальное помещение, где уже было штук пять раскрашенных и избитых женщин, и швырнул на пол. Он коротко что-то велел этим женщинам, они подняли её и довели до туалета, и первый час Ольга была даже рада, напилась воды из-под крана, умылась и посетила туалет. Одна из женщин принесла ей платье, и знаками показала скинуть грязное тряпье. Платье пришлось одеть без белья, его у Ольги на теле не было, да и при такой длине и декольте, белье не имело смысла.

Она сидела на полу под раковиной, на снятом тряпье, пока женщины не потащили её назад. Там уже были какие-то галдящие мужики, дым с резким запахом конопли, визг женщин, мерзкий хохот, голова закружилась, и Ольга поняла, что попала в бордель, самого низкого пошиба. Ужас пронял её, она обхватила себя руками и забилась в угол. Только уже через час её продали первому клиенту, пьяному негру с замусоленными дредами. Ад приветливо распахнул нежные объятия для своей верной почитательницы.

Стащить телефон у клиента и позвонить сестре Ольга смогла только через два месяца, до этого все попытки были неудачными, как и побеги в полицию. Её почти все время били, и клиенты, и сутенеры, насиловали, в полиции отказались слушать и вытолкали взашей. Другие женщины сидели на наркоте, иначе эту грязь вынести было невозможно. Ольга тоже пристрастилась к травке, коксу, на серьезные наркотики пока не села, все-таки срабатывал разум.

Сестра забрала её через два дня, худую, избитую, с букетом болезней, и поместила сразу в клинику. Её муж категорически отказался впустить родственницу в дом. А через месяц её арестовали, депортировали в Испанию, где судили и дали срок в двадцать лет. Но лежа на чистом белье, в крошечной, но отдельной камере, с душем и унитазом, она радовалась, что выбралась из того ада. Думала ли она о похищенных детях, что их ад был другим, и тянулся больше года? Раскаивалась? Нет, никогда. Она жалела себя, считала, что ей просто не повезло, и ненавидела всех, сестру, её мужа, Дэна, Ксению, и особенно – того жуткого Мистера Смерть, который был представителем Ксении на судебном процессе. Он пресек все попытки защиты найти смягчающие обстоятельства и добился максимального срока.