Loe raamatut: «Следствие ведет Лопата»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Снова слышатся капли воды. Монотонные. Тяжёлые. Каждый удар о пол, создают иллюзию акустики. Или это не акустика?

Мне трудно было открыть глаза. Первое что увидел – темнота. Где я? Что со мной? Наверное, эти вопросы задаёт каждый кто оказался в неизвестном месте.

Я задавал себе именно эти вопросы.

И снова монотонный еле слышимый всплеск капель воды. Словно кто-то выстукивал мне часы жизни.

Кап-кап-кап.

Я попытался понять, где я. Огляделся. Вокруг было сыро, и темно. Только зарешеченное окно вверху моего заточения указывало что сейчас на улице утро.

Я встал с пола. Оказалось, что я был на старом и грязном матраце. Да и слово "встать" мне удалось с огромным трудом. Спина ныла, а голова болела так, словно меня били бесконечно ногами, прямо в голову. Каждое движение головой давалось с трудом и переходило в пульсацию в затылке. Я потрогал затылок. В принципе я и мог предположить, что там могла быть шишка. Да и что говорить, она там и была. Большая. Похожая по ощущениям на спелую сливу.

Подумав о сливе, желудок свело судорогой. Сколько я тут нахожусь? Час? День? Неделю?

Да и где я вообще?

Я встал на ноги и наконец оглядел место своего пребывания.

Это был явно подвал какого-то дома. По протяжённости всех стен стояли пустые стеллажи, на которых, наверное, некогда были банки с соленьями. У стены, где был мой матрац, не было стеллажей, а только вкрученный в каменную стену рукомойник, и сверху кран из которого и капала вода, из-за которой я и проснулся. Само помещение было очень маленькое. Уж простите я не смыслю в квадратуре, поэтому для меня это был квадрат, оборудованный с каждой стороны огромными и влажными камнями. Я осмотрел свою «лежанку». Это был матрац, на котором явно лежало куча народа до меня. Он был грязный, но, что удивительно, не пах вообще ничем. Наверное, влажность моей темницы как-то на это повлияла.

Я подошёл к месту, где было окошко. Оно было на расстоянии трёх метров от пола, но к моей удаче к нему можно было залезть по стеллажам. Но потом сообразил, что до второй полки стеллажа мне не дотянуться, потому что надо было подставить что-то отчего отталкиваться до этой второй полки.

Поэтому выбраться через окошко с темницы я сразу отмёл. Да и окошко маленькое. И вообще с толстыми прутьями, что впаяны в стену.

Голова снова стала пульсировать. Черт, как же болит. Отчего у меня шишка? Почему я тут вообще нахожусь?

И тут я периферийным зрением увидел дверь. Она была в тени и поэтому оставалась без моего внимания. Она располагалась по той же стене, где и рукомойник, и мой матрац. Я подошёл к ней. Подергал. Закрыта. Конечно, вряд ли кто-то станет открывать дверь, если кого-то держат в заложниках.

И тут я осознал простую вещь. Я ведь на самом деле сейчас нахожусь в заложниках. Но что от меня надо похитителям?

Я простой тренер в фитнес-зале. Работаю с восьми до пяти. Разведён. Не имею детей, зато имею огромные долги за купленную недавно машину.

Ничего не понимаю.

Я стоял у двери и дёргал ручку. Словно она могла открыться. Как бы не так. Но результат моего дерганья ручки достиг цели. Ну или потому что я кричал всё это время чтобы меня выпустили, хотя бы, в туалет. Ну а мало ли?

За дверью послышалось шуршание. И кто-то явно стоял за дверью. Затем я увидел, как дверца снизу массивной дубовой двери открывается, и оттуда появляется поднос с тарелкой и кружкой. Сам поднос был прикован к цепи, так что взять его у меня не вышло бы.

Зато я смог взять то, что было на подносе. Тарелка овсяной каши, и кружка чая. Ещё там было два куска белого хлеба, но я не ем хлеб.

Желудок так сильно хотел есть, что каша залетела так быстро, как если бы в топку печи закидывали дрова. В общем всё сразу сгорело внутри. Как и каша в желудке. Чай был остывший, хоть и налит в железную кружку, что, вообще-то тепло сохраняет.

– Хоть бы вовремя есть принесли, а то чай остыл, – крикнул я, смотря в дверь.

В ответ на это забрякала цепь, прикованная к подносу. Видимо надсмотрщик лишился терпения, и теперь просил назад свои тарелку и кружку. Я решил не испытывать судьбу и положил всё на поднос. Поднос с пустыми тарелкой и кружкой и двумя ломтиками белого хлеба исчез из поля зрения, и нижняя дверца закрылась. Затем послышался металлический лязг. Значит дверца снизу закрывается на щеколду.

А теперь главный вопрос: «Что я тут делаю, и кто меня держит взаперти?»

Я сел на матрац, прислонившись спиной к стене. Голова прошла, и перестала болеть. Солнце светило прямо в окно и создавала ровный квадрат с девятью маленькими квадратами в центре него. Хоть в крестики-нолики играй.

Я смотрел в одну точку и решил вспомнить свой день, который был накануне.

Это был жаркий июньский день. Солнце так красиво просвечивало листья на чёрно-белой берёзе, что невольно замирало сердце от этой красоты. Кое – где парочки прогуливались по парку обнявшись так крепко, что, похоже, их вообще не разорвешь между собой. Некоторые люди гуляли с собаками: большими, маленькими, низкими, лохматыми, и даже кто-то нёс лысого спаниеля.

Я помню, что в тот день я, как обычно был на работе, и помню точно его провёл отлично. Правда клиент, которого я тренировал выдался очень спесивым и нетерпеливым:

– Вы обязаны мне сказать через сколько я смогу накачать пресс.

– Ну Вы только начали, а значит нужно не один раз ходить на занятия.

– Вы явно не понимаете. Мне надо накачать пресс за неделю. А всё потому, что я познакомился с очаровательной девушкой.

– И что?

– А то, что я поставил фотографию себя в молодости, когда у меня были даже кубики на теле.

– Ну Вы же понимаете, что фотография детства и внешность Ваша сейчас изменилась?

– Конечно понимаю. Вот я и хочу накачать пресс, как и в молодости.

Я понял, что с ним спорить только себе вредить.

После работы я как обычно пошёл в магазин и купил себе протеиновые батончики, и парочку батончиков мюсли. Пришёл домой, сварил курицу и потушил овощи. Овощи получились просто шикарными. Вот бы всегда такие получались. Но как обидно получаются редко.

Затем я посмотрел спортивный канал, посмотрел обзор футбольных команд и как обычно лёг в девять часов вечера. А может это был другой день, и я вообще потерял день, когда и зачем шло?

А теперь проснулся тут, и не зная где это "тут".

Я встал и прошёлся по камере. Решил досконально вспомнить что и как, и всё равно на ум шло то, что я уже вспомнил.

Я посмотрел в окно. За ним шелестел листьями клён. Мне стало так тоскливо. Какая несправедливость. Сажать человека просто так в темницу, не объяснив вообще ничего. А вдруг я бы и сам согласился посидеть в подвале. Подумав об этом, я слегка прыснул от смеха.

И всё же, почему я здесь?

ГЛАВА ВТОРАЯ

На улице уже стемнело. Слышалось стрекотание цикад, или сверчков. Я в принципе не силён в знании, кто может ночью стрекотать. Мне за это время успели снова дать поднос с той же кашей и остывшем чаем. И снова из двери никто со мной не поговорил. Странно.

Я нашёл у одного из стеллажей ржавый погнутый гвоздь. Решил нарисовать им на стене одну вертикальную палочку. Буду считать сколько я проведу тут времени пока совсем не одичаю.

За всё время что я тут нахожусь я обдумать всё свои взлёты и падения, что были в моей жизни. Вспомнил свое детство, как я пошёл в садик. Я тогда таким был карапузом, что сейчас бы никто не поверил, увидев меня. Садик для меня выдался все же сложным. Я тогда не хотел ходить туда, а мама старалась меня одевать и кормить, работая на двух работах. Отца я не знаю, да и не видел его в общем. Всё это время мама работала в школе уборщицей, а потом бежала в исполком, ну или сейчас в администрацию, и убиралась там.

Еды хватало. Не вдоволь, конечно, но была. Но икру я не пробовал ни разу в жизни.

Вскоре я пошёл в школу. Были лучшие года. Я тогда с пузана стал длинным как жердина. Наверняка, многие могут похвастаться знакомствами в школе, и как у них появились девушка или парень (в зависимости кто рассказывает). У меня же с этим была беда. Никак не могла клюнуть на меня ни одна девчонка из школы. Тогда именно я и понял, что у меня значит другая цель в жизни. А скорее всего быть бобылем, ну или просто холостым.

Позже я пошёл в армию. Попал в танковые войска, но в драке с сержантом сломал себе колено, и пролежал целый год в лазарете. А потом уже стоял в наряде, потому что к танку меня не подпускали с моей-то сломанной ногой.

Именно в армии я и получил страшное известие – мне написал письмо наш с мамой сосед. Сообщил что мамы больше нет. Меня ещё в тот день определили в караул. Наверное, если бы у меня была слабая психика я бы застрелился прямо на вышке. Как выяснилось с письма, умерла мама прямо на работаем месте – оторвался тромб, и смерть была мгновенной. Сосед писал, что всё расходы на похороны взяли с двух маминых работ. Это было самое трудное время для меня. Вроде понимаешь, что у тебя есть родитель, и понимаешь, что можешь сказать или сделать что-то не так, а потом «Раз» и нет человека. Тогда, на вышке, я впервые плакал. И сказал себе, что ради мамы я буду хорошим человеком.

Вернулся с армии. Стал жить в нашей, с мамой квартире, и однажды повстречался с Лерой, моей будущей, а теперь уже бывшей женой.

Знаете, что я хочу сказать? Никогда не видитесь на прекрасное или стройное тело. Этот "капкан" захлопнется, и Вы уже влюбились. Именно такой была и Лера. Конечно, ведь именно тогда я и устроился работать в фитнес-зал. Разносил инвентарь в нужные места, если посетители их оставляли не на своём месте. Прямо скажу, что тогда я был вообще не в форме, и слово "жир" для меня означало что я именно это слово.

Но Лера увидела меня и решила поговорить с директором фитнесс-зала. Он тогда посмотрел на меня и дал шанс толстому парню, который хоть и отслужил в армии, но так похудеть и не смог.

В один из вечеров Лера осталась со мной. Она тогда заканчивала тренировать своего постоянного клиента и решила мне помочь в практике общения с постояльцами. Она была обольстительна и такая красивая.

Именно тогда я и понял, что она обязательно станет моей женой. Мы стали с ней встречаться. А потом я позвал её замуж, и она согласилась.

Это были лучшие два года в моей жизни. А потом она мне изменила со своим клиентом у меня в квартире, и я понял, что не хочу иметь с ней дело. Она и не была против. После этого случая она уволилась с фитнесс-зала. Как мне рассказал Костя, мой друг в этом зале, Лера уехала в Америку к какому-то "крутому дяде на виллу". Ну что ж, видимо, так и должно было случится.

Но подумав обо всём этом я так и не понял, почему я сижу тут, в подвале, слушаю сверчков (или цикад), на старом обесцвеченном матраце, и думаю о том, кому же я перешёл дорогу?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На моей стене появилась сегодня уже седьмая отметина. Ровно неделю меня держат взаперти и ни разу не пришли ко мне в темницу.

Дни сменяются ночами, ночи сменяются днями. Благо я хоть вижу, что сейчас происходит на улице – день или ночь.

За всю неделю я старался привлечь внимание моих держателей, но всё равно получал неизменно тарелку каши и остывший чай, который так и не научились делать горячим. Зато изменения произошли в моём рационе – мне перестали давать белый хлеб, хотя в один день дали сухой, думая, что я буду его есть. Нет уж!

Я всю неделю старался разглядеть что же происходит за единственным окном в моей темнице, но видел только клён, что словно машет мне и говорит: "Выходи, давай поиграем!".

Я бы с радостью поиграл, если бы мог открыть дверь и разнести всех, кто находится там наверху. Говоря, что "наверху" я подозревал что это загородная чья-то дача, я в подвале, а сверху меня явно кто-то же есть. Но к моему удивлению я даже сверху шагов никаких не слышал.

Благо кран, который был вмонтирован в стену работал, и я не страдал от недостатка воды. И хорошо, что вода была чистая. Но вот во рту у меня явно пахло очень плохо, а одежда провоняла потом. Насчёт последнего. Сходить в этом месте в туалет было некуда, поэтому мне пришлось справлять большую нужду в углу.

Я уже привык что мне должны приносить кашу три раза в день, но в этот седьмой день ни каши, ни чая, ни даже хлеба не было. Очень странно.

Утром мне никто не принёс еду, и сейчас никаких шагов за дверью не было. Я решил покачать пресс – именно так я отбивал охоту, чтобы не думать о еде. Но желудок, после моих тренировок яростно твердил что хочет есть.

Я крикнул чтобы мне принесли еду, а то я выломаю дверь. Никакого звука после этого не последовало.

Более, чем странно.

Я посмотрел в окно. Светило яркое солнце, ослепляя глаза. "Может подергать дверь?" – подумал я. И снова ветер замотал ветки клёна, который словно кивал "головой", говоря: "Давай, Миша, зря ты ходил три года в качалку что ли?".

И тут я понял, что надо себя проявить и может уже выбить дверь с петель?

Я подошёл к двери. Прислушался. Никакого звука снаружи. Решив потрогать ручку, я, ожидая, что она не откроет дверь, очень удивился. Ручка поддалась и дверь распахнулась.

У меня забилось сердце, как у ребёнка что идёт после нового года смотреть подарки под ёлкой. Дверь вывела меня на небольшую площадку. Прямо по центру вела лестница наверх, а около стены стоял замызганный стул, на котором лежал пустой поднос, цепь которого вела к крюку, что был прямо справа от двери.

Сердце билось сильнее. Я сглотнул и наступил на первую ступеньку деревянной лестницы. Она слегка скрипнула. Я замер и прислушался. Ни звука. Я посчитал количество ступенек – их было восемь.

Решил наступать сразу через две ступеньки. Раз – скрип, но уже три ступеньки прошёл, ещё раз – снова скрип, но громче, но уже пройдено пять ступенек. Сердце колотилось как бешенное. Наверное, если бы в теле была "форточка" сердце бы уже давно ускакало через него. Ещё две ступеньки, снова скрип, снова ни звука, и уже семь ступенек позади. Осталась последняя деревянная ступенька и вот уже передо мной ещё одна дверь, ведущая в дом.

Я поравнялся с дверью, не забыв скрипнуть явно старой ступенькой, и приложил ухо к двери. Я тогда думал, что мог услышать всё, что творится за дверью, но понимал, что услышал только тиканье часов. Мерное, спокойное.

Тик…так…тик…так…

Если бы я был в комнате с такими часами я бы точно уснул. Люблю я, честно сказать, когда вокруг тишина и тиканье часов на всю комнату. Но сейчас тишина для меня означало только страх. Может кто-то специально надо мной подыгрывает и сейчас я открою дверь и увижу ружьё в руках у кого-нибудь.

Я бы хотел вернуться, но тут две причины что велели продолжить дальше путь. Первая – спустившись обратно, я снова издам скрипучий звук, да и бессмысленно уже спускаться назад. И вторая – очень интересно всё же, что за этой дверью. А вдруг она вообще закрыта? А я тут стою и размышляю.

Всё так же держа ухо у двери, я потянулся за ручку. Слабый щелчок открывающегося замка. Толкнул слегка дверь от себя, и она открылась, не забыв также, как и ступеньки, скрипнуть.

Перед моими глазами возник не человек с ружьём, как я и боялся, а длинный коридор. В конце коридора была дверь. Наверное, это выход. В коридоре, слева и справа было по две двери. Двери что были справа закрыты, слева закрыта была только одна. Открытая дверь располагалась прямо около центрального выхода. То бишь если я бы открыл дверь, то меня увидели бы из другой комнаты. Снизу по коридору был цветной ковёр. Выцветшие зелёные и красные узоры на нём причудливо сливались и образовывали чудной орнамент. На стенах с одной и другой стороны, между дверями, были развешены картины. Коридор был светлый и, если бы я тут жил, мне бы хотелось ходить по такому коридору. Но я тут не живу и хочу отсюда уже уйти.

Я ступил на жёсткий ковровый ворс. Под ковром послышался скрип. "Как обычно!" – подумал я, и пошёл дальше. Чем дальше я ступал, тем страшней становилось. Но ноги шли по скрипучему полу, а на встречу мне никто не выходил. И вот ещё два шага и спасительная дверь на волю. Но и другая открытая дверь тоже не давала повода вздохнуть с облегчением.

Я набрал воздуха в лёгкие и пошёл решив, что терять больше нечего, хоть и шёл слегка пригнувшись.

Я поравнялся с дверью открытой комнаты и посмотрел сквозь щель между петлями. Но ничего не было видно. Я сделал ещё шаг и оказался в дверном проёме открытой комнаты. Я зажмурился. Решил, что встречать смерть я буду, не видя своих истязателей. Но никто не стремился меня убить и голоса никакого я не слышал, который бы стал возмущаться.

Только тиканье часов в какой-то из комнат…тик…так…тик…так…

Я открыл глаза и понял, что это комната оказалась кухней.

Просторная, светлая, но маленькая кухня была похоже создана скорее женщиной, чем мужчиной. Прямо напротив двери было огромное двустворчатое окно. Закрывали это окно две розовые шторки что были похоже с двух сторон на половинки женского веера. Прямо снизу, под окном была раковина, которая крепилась к красивой столешнице цвета сакуры. Справа от окна был большой двухметровый холодильник, с округленными углами, и огромной морозилкой. Слева от окна была розоватая плита, с чёрной панелью для конфорок. На столешнице около раковины, справа и слева стояли наборы посуды, а чуть левее, справа в углу набор ножей. Но в подставке для ножей было их ровно четыре из пяти. Один нож отсутствовал. На подоконнике перед раковиной стояла герань в горшке, и уже начинала давать цветочки. Слева от двери, на стене, висело очень много картин, изображающих цветы и котят. Прямо по центру кухни был огромный розовый стол с красиво изогнутыми ножками, похожими на кривоногих наездников на лошадях, только красивее их. Под столом был маленький, под размер стола, пушистый розовый коврик.

Но не это всё привлекло моё внимание. Скорее привлекло внимание то, где был недостающий нож в подставке для ножей. Он был воткнут в человека, который сидел, а точнее полулежал на столе. Его правая рука изогнулась в неестественной форме и словно тянулась ко мне. Другая рука убитого свисала прямо вдоль туловища, и походила больше на лишнюю деталь в человеке чем была на самом деле.

Лица человека я не разглядел. Видно, было его лысину и то, в чем он был одет. Это была обычная белая рубашка, и белые штаны, скорее всего пижамные. Кровь с раны, а именно из сердца, уже прекратилась, залив не только белые пижамные штаны, но и хорошенький коврик под столом.

Я смотрел на труп и не мог пошевелится. И что теперь делать?

Но ответ прозвучал сам с собой. А именно голос что прозвучал за дверью, который сказал:

– Я Ваш участковый. Мне сказали, что Вы прячете труп в доме. Откройте дверь, со мной наряд полиции.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Следующие несколько часов были как в итогах криминальных фильмов – преступника берут под арест, и везут на допрос. Только отличие тут кардинальное от фильмов – я же не преступник. Но везли меня именно так. Теперь я сидел за столом и ждал пока придёт следователь по моему делу.

Как иронично – теперь выбравшись с одной темницы я попал в другую, но близкую к цивилизации. Я ждал своего допроса в кабинете у некоего капитана Сычёва Павла Витальевича. На месте его не было, и я смог оглядеться что было в кабинете.

Наверное, сказать, что это был стандартный кабинет как во всех фильмах про полицию, значит соврать. Кабинет был маленький, в центре него стоял огромный дубовый стол, на котором были папки с надписью "АРХИВ". На столе даже стояла зелёная лампа, какие я видел только в библиотеках. Под стеклянным продолговатым абажуром лампы свисала цепочка, что включала или выключала лампу. Конечно же я дёрнул несколько раз за эту цепочку, отчего я не мог её остановить, чтобы капитан не узнал, что я что-то трогал. Но искушение дёрнуть цепочку ещё раз было немалое.

Прямо на стене, позади стола висела фотография в рамке. Это был не президент Российской Федерации как всё могли подумать, а какой-то мордатый полицейский с погонами полковника. Вот странно. Слева от входа в кабинет был железный стеллаж с архивными документами, около него, левее, находился маленький кофейный столик. На столике был электрический чайник, пять кружек, тарелка с пряниками, и целая упаковка чая в пакетиках. Мне жутко хотелось есть. Аж живот свербел. Я огляделся по сторонам в поисках камер. Камер не заметил.

Но случилась неприятность. Ноги, из-за недостатка еды, и хорошей порции воды стали ватные. Встав с деревянного и шаткого стула, на котором я всё время сидел, я споткнулся и распластался по полу. То ли я мягко упал, то ли всё были заняты работой, но никто на шум не прибежал.

Я быстро встал, как я подумал со стороны, с грацией кошки и был уже рядом у тарелки с пряниками. Они меня дразнили чтобы я их съел. И я засунул в рот сразу два, отчего вскоре пожалел так как закашлялся и пришлось пить воду прямо из чайника.

Довольный я прошёл на своё место и стал сладко жевать. Пряничная масса во рту сладко влетала в горло. Даже оттого, что к внутренней стороне зубов пристаёт эта масса было приятно. Я даже зажмурился от удовольствия.

Я стал осматриваться дальше. Правее фотографии на стене мордатого полицейского было огромное окно. Но сравнение одной темницы с другой, повлияло именно решётка на окне. Зато я смог смотреть в окно и наблюдать куда оно выходит. Теперь я увидел не клен, что стал мне другом в темнице, теперь я видел дорогу. Часто по ней прохаживались люди, и мне стало приятно, что я все-таки выбрался из своего заточения.

И только сейчас я услышал, как в соседней комнате громко разговаривают. Видимо это был допрос кого-то ещё, или может на кого-то пишут кляузу.

Я прислушался, потому что больше в кабинете делать было нечего. Да и пряник осел на желудке так, что есть не хотелось больше.

За стеной слышались три голоса. Два женских, писклявых и крикливых, и один мужской, наверное, следователя.

– Ну и как был одет вор? – спросил мужской голос.

– Штаны у него были зелёные – сказал первый писклявый голос.

– Ну как зелёные, скорее, как трава, – подхватил второй голос.

– Не ну как трава, скорее, как трава что видна ночью.

– Не ну как ночью, как трава что растёт у болота.

– Не ну как у болота, цвета не зелёного толком.

– Может темно-зеленый? – спросил усталый голос мужчины.

– Да! Точно! – словно как на плацу, выкрикнули в один голос женщины.

– Что на нём было сверху надето? – спросил голос мужчины.

– Такой оранжевый кардиган.

– Не ну как кардиган, скорее пуловер.

– Не ну как пуловер, скорее короткий свитер.

– Не ну как свитер, скорее всего жилет красного цвета.

– Вы же сказали оранжевого! – заметил мужской голос.

– Ну откуда мы могли выдать, было темно, и куртка была чёрная.

– Куртка?

– Не ну как куртка, скорее плащ болоньевый.

– Не ну как болоньевый тканевый бежевого цвета.

– Так, бежевый или чёрный? – спросил следователь.

– Откуда знаем, темно было.

– Ладно, приметы запомнили на лице?

– Да, шрам был на носу.

– Не ну как шрам, скорее прыщик. Много прыщиков.

– Не ну прыщики, а как кратеры на лице такие, знаете?

– Не ну как кратеры на всём лице, некоторые усами закрыты были.

– Ну как усами, скорее небритостью лёгкой.

– Не ну как небритостью, под маской особо не заметишь.

– Он что в маске был? – взорвался мужской голос. – Вы же сказали с усами.

– По глазам видно, что он носит усы.

– Не ну как усы скорее бакенбарды.

– Так, женщины, идите сейчас к нашему оператору, пусть он с ваших слов составит фоторобот, а я пока оповещу разведгруппу о задержании мужчины в темно-зеленых штанах, в черно-бежевом плаще, и с маской на лице под которой есть небритость в виде усов с бакенбардами.

Женщины ушли, и я ясно услышал, как мужской голос громко произнёс, явно думая, что его не слышат:

– Долбанные курицы.

Я посидел ещё немного и наконец ключ в двери открыл саму дверь, и передо мной предстал сам капитан Сычёв Павел Витальевич.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Это был очень пухлый мужчина, у которого из двух подбородков, несмело, проглядывал третий. Он носил лоснящиеся усы, которые словно вскочили из постели, так как были взъерошены.

На нём не сходилась его форма, поэтому верх был расстегнут на все пуговицы, представив миру могучий и сильный пивной животик. Посмотрев на его ноги, я только подумал об одном: "Как такие короткие ноги могут носить такого богатыря?".

Я перевёл взгляд на фото в рамке и понял, что в погонах полковника был сам капитан. Ну какой солдат не хочет стал генералом, ведь так?

– Здравствуйте, я капитан Сычёв Павел Витальевич. И, как Вы могли заметить Вы тут по очень щепетильному делу.

Я смотрел в одну точку, а именно на его нос картошкой, и невольно захотелось рассмеяться. Но следующий вопрос вывел меня из созерцания носа-картошки.

– Вас зовут Лопата Михаил Михайлович? – сказал капитан и усмехнулся так, словно фамилия моя была такая которую и произносить не хочется.

– Да капитан. Я Лопата Михаил Михайлович.

Наверное, у него сейчас в голове возникла мысль – "смеяться после слова "Лопата", потому что он явно ещё раз подавил смех.

Нет, как будто я виноват, что моя фамилия лопата, а городок наш называется Землёвка, как по иронии.

Кое-как подавив ещё раз смех, капитан стал серьезным, но не настолько, чтобы его надо было боятся.

– Вы понимаете, что Вы замешаны в убийстве?

– Но я не убивал этого человека.

– Сколько раз я слушал это от тех, кто тут сидел, Вы бы знали. И ни один не сказал: "Вяжите меня, ибо я виновен"!

– Прямо так и сказали бы? – спросил я с интересом.

– Михаил Михайлович, скажите, что Вы делали в доме номер 8 в деревне Чернушки?

– Я не знаю такое место. У меня вообще нет дачи.

Капитан стукнул ладонью по столу, что я вздрогнул:

– Вас там обнаружил участковый, когда Вы стояли с ножом в руке, как известно с его слов.

– Но я не держал нож, и не был рядом с трупом, потому что в этом доме я был в заложниках.

– Кто это может подтвердить?

Тут я остолбенел, и чуть не сказал: "спросите матрац и старый клён за окном", но произнёс другое:

– Товарищ капитан, Ваш вопрос некорректен, потому что никого рядом со мной не было. И если бы Вы осмотрели дом, увидели бы подвал и то, что я там ночевал неделю.

– По словам участкового, он отдал Вас полиции и проверил дом полностью. Всё двери кроме двери на кухню были закрыты на замок. Он не увидел следов взлома, а значит Вы знали убитого лично. Это так?

Тут я вообще впал в ступор. Но такого быть не может:

– Это же полный бред. Я был в подвале неделю, отмечал на стене гвоздём дни, что я там провёл. Их было семь. Семь насечек. Я не мог ошибиться. Меня держали в подвале и кормили кашей три раза в день, только чай был остывший, что меня огорчало. Потом в седьмой день я попытался докричаться до своих тюремщиков, но ответа не было. Вышел из темницы…

– А дверь как открыли, Михаил Михайлович? – перебил меня капитан.

– Она была открыта.

– Или Вы её выломали? Тогда это порча имущества, которое Вам не принадлежит.

Я снова не знал, что ответить. Я думал я по жизни туплю, но такие слова опровергли мою теорию.

– Товарищ капитан, как я её мог выломать, если Ваш участковый сказал, что всё двери были закрыты, а значит он не мог знать открыта темница моя или нет?

Капитан задумался, потирая второй подбородок.

– Что-то тут не вяжется. Кто-то из Вас врёт. Но Геннадия Аркадьевича я знаю очень хорошо, он врать не будет.

– Это кто?

– Неважно кто, а важно, что Вы там делали, и почему убили главного деятеля совета пенсионеров Трошкина Юрия Викторовича?

– Если бы я знал кто это!

– Это труп, заколотый Вами ножом в сердце.

– Я его вообще не знаю. Да и с чего Вы взяли что убил его я?

– Вы находились на месте преступления.

– Я жертва!

– Убийца не может стать жертвой! – крикнул Сычёв, затем откашлялся, поправил галстук на рубашке, и сказал спокойно, – если во всём признаетесь, мы облегчим срок за убийство.

– Товарищ капитан, Вы хотите повесить на меня убийство, которое я не совершал. Но поверьте я смотрю телевизор и люблю детективы, тогда ответьте мне; на ноже есть мои отпечатки пальцев? И установите, когда был убит ваш пенсионер как его там, Викторович?

Тут зазвонил телефон, и я вздрогнул. Оказалось, что под папкой "АРХИВЫ" притаился старый дисковый телефон, какие уже давно вышли из моды.

Капитан хотел было что-то сказать, но он резко решил откапывать телефон под огромными папками. Я понял, что эти архивы его не раскрытых дел, но как он дослужился до капитана я понять не мог.

Он смешно пыхтел, и выставлял пухлые губы вперёд ища телефон. Его пальчики-сардельки все же ловко передвигали папки и наконец, телефон был извлечён, словно младенец из утробы матери. Осталось ещё фанфары услышать. Но их не было.

Красный от поисковых работ, Сычёв приложил трубку к уху. Я слышал только его голос, который говорил:

– Да, товарищ майор. Да, он у меня. Отпустить? Но…понял…понял…хорошо товарищ майор.

Он положил трубку, извлёк из ящика своего стола скомканный платок, который больше походил на булыжник, потому что его не мыли, и вытер им лоб. Вскоре убрал платок назад в ящик стола, бросив короткое:

– Вы свободны.

– Но почему?

– Откуда я знаю! Вы можете радоваться, а я буду сидеть и копаться в Вашем деле. Я не знаю, но похоже Вы замешаны в этом деле, как муха в сиропе, и, поверьте, Вам не выбраться с этого сиропа. Потому что СИРОП – ЭТО Я.

– Я Вас понял товарищ капитан, – несколько смутившись произнёс я.

Тут я заметил, что глаз капитана заметил пряники. Видимо он посчитал их в уме, и сообразил, что никто кроме меня их съесть не мог. Он посмотрел на меня злобно, и я понял, что нажил себе пряничного врага.

Я вышел из кабинета и прошёлся по коридору. Мимо меня бегали стажёры, без погон на плечах, и вальяжно рядом с ними шли лейтенанты, старлеи и капитаны.

Я нашёл выход без труда, но дежурный на КПП меня окликнул:

– Лопата Михаил Михайлович? – сказал сержант и заржал так, что стекла в его будке задрожали.

– Да это я.

– Не забудьте взять свои вещи.

– Но… – хотел было сказать я, но передумал. – Хорошо.

Какие ещё вещи? Неужто похитители вернули мой сотовый, ключи от машины, и чехол для карточек?

На моё удивление всё это и было мне вручено. Но взгляд зацепился за уголок, вылезающий их чехла моих карточек. Я никогда не вытаскиваю уголки у карт, чтобы не потерять. Но тут явно не моя карточка.

Я достал карточку. Она была прямоугольная, на которой было написано ручкой:

«Иди на почту. Трек-код: 5673459005623.Сказать от Морозова Егора Марковича».

Удивлённый такой находкой, я вышел из отделения полиции. А день перестаёт быть томным как я погляжу?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Но каков ни был этот день, я всё равно решил посвятить его себе. Я слишком устал, чтобы думать о чём-то, о ком-то, да и о ситуации в целом. Я волновался только за две причины.