Loe raamatut: «Верлибры и иное. Книга стихотворений»

Юрий Борисович Орлицкий родился 8 июля 1952 г. в Челябинске-40. Закончил Куйбышевский государственный университет, доктор филологических наук, профессор, главный редактор научно-информационного издания «Вестник гуманитарной науки» (Москва, РГГУ).

До 1996 г. жил в Куйбышеве/Самаре, работал в областной юношеской библиотеке, областных и городских газетах, ДК города, центре культуры «Волга». Основатель клуба «Поэзия», Клуба читательской интеллигенции при областной библиотеке и «Поэтического ринга». Организатор и участник 16 фестивалей русского свободного стиха, Почётный президент Всемирной ассоциации любящих Изабеллу.

Как поэт печатался в «Антологии русского верлибра», альманахах и коллективных сборниках «День поэзии» (Москва), «Поэзия», «Стрелец», «Своим путем», «Речитатив», «Время «Ч», «Вчера, сегодня, завтра русского верлибра», «Коломенский альманах», «Итоги века», «Легко быть искренним», «Самое выгодное занятие», «По непрочному воздуху», «Перелом ангела», «Акт», «Черновик», журналах «Арион», «Футурум-арт», «Литературное обозрение», «Аутодафе»; переводил Т. Элиота, Э. Паунда, других американских поэтов.

Автор четырех стихотворных книг.

Юрий Орлицкий еще в смутные для верлибра времена был для него первым собирателем, этаким Иваном Калитой русского верлибра. И если Владимира Бурича считать основателем московской школы, Геннадия Алексеева – ленинградской (петербургской), то Орлицкого можно поставить во главе куйбышевской (самарской) школы свободного стиха.

Если Бурич внес в русский верлибр некоторые черты современного польского стиха, мне приписывали следование брехтовской традиции, то у Орлицкого в собственной практике заметно творческое переосмысление англоязычной (прежде всего американской) современной поэзии.

Вячеслав Куприянов

В свою большую синтетическую вещь «Больной скорее мертв, чем жив», которую лишь условно можно считать поэмой, Юрий Орлиц-кий включает и верлибры, и конвенциональные стихи, и отрывок из инструкции по использованию огнетушителя, и объявления, и сноски, и даже текст на немецком языке. Я бы рискнул назвать это произведение сверхповестью (Велимир Хлебников, кстати, тоже мелькает среди прочих персонажей, введенных автором в сей трагикомический скетч), выполненной в «смешанной технике», по терминологии А. Очеретянского. Мне кажется, подобные полифонические и полисемантические тексты Орлицкому прекрасно удаются; к тому же являются – в лучшем смысле – современными и актуальными.

Что же касается «обычных» стихотворений Юрия Орлицкого, то наибольший интерес представляют все же именно верлибры, как самая органичная и естественная для поэта форма (сказанное вовсе не означает, что у Орлицкого нет замечательных рифмованных стихов или они удаются ему в меньшей степени, чем свободные стихи; дело тут, возможно, во вкусе и личных предпочтениях пишущего эти строки).

Если бы мне сказали: «Назовите основное качество стихотворений Орлицкого, что их отличает», я бы ответил коротко – лиричность, хотя (в скобках) заметил бы, что им свойственны и афористичность, и парадоксальность, и лаконичность, и точность, и простота; и без труда привел бы в доказательство десятки примеров.

Арсен Мирзаев

Среди мастеров современного верлибра Юрий Орлицкий занимает особое место. Известно, что в становлении каждого инновационного типа письма (а именно таков был свободный стих для официально допущенной советской культуры) практики подчас есть одновременно и теоретики, и идеологи. В русском верлибре было несколько таких фигур, но, пожалуй, только Орлицкий смог, не смешивая работу правого и левого полушарий, в равной степени осуществиться и как практик-объективист, и как максимально субъективный, более того, подчеркнуто обращающийся к интимным, неуловимым переживаниям, движениям души, мимолетным размышлениям тонкий лирик.

Данила Давыдов

Поэзия суть одно из наиболее интуитивнейших дел человеческих, интеллектуал в ней всегда под подозрением. Игровое начало с трудом уживается с исследовательским, они – те же «лед и пламень», но когда же им все-таки удается сойтись вместе, на пересечении возникают изысканные образцы философской лирики. Можно вспомнить Элиота, Паунда или Вячеслава Иванова. Хотя временами и мэтрам приходилось поступаться чем-либо из своего арсенала ради обретения чистоты и точности лирического высказывания. К счастью, известному специалисту по современному свободному стиху Юрию Орлицкому удается без особенного для себя ущерба избегать сциллы неискушенности и харибды наукообразия. …

Ряд текстов имеет отпечаток сдержанной, суховатой исповедальности, филологическое в них «состязается» с философским, и на основе такого «соперничества» рождается нечто афористически выверенное и запоминающееся.

Станислав Шуляк

Поэзия Юрия Борисовича Орлицкого представляет собой пазл, собранный из крошечных, но самодостаточных фрагментов. Из коллизий этих фрагментов, из неловкого скрежетания, которую они издают при сопоставлении, получается пестрая, противоречивая, обаятельная, порой внушающая хорошо известный страх мозаика.

Она же – обычный мир, рассмотренный через лупу собирателя слов, отменно знающего каждую детальку своего собрания, и видящего в ней то, что неопытному глазу неведомо, недоступно.

Массимо Маурицио

Текст Орлицкого пребывает в пространстве, где «поэтическое» и «актуальное» попеременно высказались и исчерпали свой тезис и антитезис таким образом, что отчетливо проартикулированное оказывается не отброшенным, но снятым, как бы единым со сказанным мимоходом.

И вот: разговор ведется уже о более серьезных вещах и более подходящим для этого тоном.

И еще одно: удивительная достоверность интонации родившегося в пятидесятые…

Сергей Завьялов

Верлибры

«мои стихи…»

 
мои стихи
отчаянно мечутся
 
 
в переходах метро
в переполненных автобусах
на платформах электричек
 
 
потом они успокаиваются
и ложатся на обрывки бумаги
и в дорожные блокноты
 
 
в залах библиотек
в жарко натопленных вагонах
мчащихся на Восток
на экран монитора
в третьем часу ночи
 
 
а потом снова
начинают отчаянно метаться
 
 
в тесных подвалах Питера
на дружеских вечеринках
за стаканом вина
 
 
надеюсь
и еще где-то…
 

For no one

 
Кто тут у вас где
Кто при чем
Кто почему
 
 
Никого тут нет
Никто ни при чем
И нечего тут
Закройте дверь пожалуйста, не мешайте работать
 
 
Девочка грызет печенье
И сочиняет хайку
НИ ДЛЯ КОГО
 

«Все тише поют птицы…»

 
Все тише поют птицы
Все наглее кричит ворона
Всех уже перебила
Или кто-то еще
Остался в живых?
 
 
Кончается
Лето
 

«Жаркое лето…»

 
Жаркое лето.
 
 
Душит духами соседка в автобусе
Закатывают в дымящийся асфальт духи города
 
 
Не спасти ни души
Ни тела
 

«Жизнь без стихов…»

 
Жизнь без стихов
 
 
Бесконечные коридоры дней
Беспробудная пустота
Ночи
 

31.12.2000

«Противоестественность…»

 
Противоестественность
Санкт-Петербурга —
Конгломерата
Метрополитена
И пролетариата
 
 
Противоестественность
Московского представления о том
Что это противоестественно
 
 
Естество
Травы
И листвы
 
 
И там
И тут
 

Лето

 
жара
обостряет запахи
 
 
через окно вагона
сменяя друг друга
долетают ароматы
парной воды
зеленеющего леса
горящей помойки
птицефабрики
сероводорода
 
 
утром
все как один
выстраиваются в коридоре
и смотрят сквозь пролеты моста
на спокойную голубую Волгу
 
 
а накануне вечером
была предзакатная Потьма
щелкающие семечки девки с пирожками
дети с кульками черники
милиционер с мобильником
обнимающий за плечи
девчонку в красной кофте
медленно уводя ее в лес
за сельмагом
 
 
лето…
 

Читая «Время «Ч»

1

 
чистые руки —
до первой капли
крови
 
 
потом – не отмоешь
и не отмолишь
никакой
царской
водкой
 
 
даже слезинкой ребенка
 

2

 
самая-пресамая политика —
не замечать их политики
не спорить и не соглашаться
с ними
 
 
например,
отнимать у цветка аромат
и возвращать обратно
не замечая
что это —
аромат крови
 
 
вот за это они тебя
самым первым
и уроют
(как они говорят
у себя там).
 

20.2.2001

«Набираешь “100”…»

 
Набираешь «100»
И слушаешь
Как в трубке шуршит
Время
 
 
Через минуту
Ему дают отбой
И оно умирает
 

«Разбегается по лысым холмам…»

 
Разбегается по лысым холмам
огненная шкура дракона
 
 
В такие ночи умирают
в своих одиноких домах
больные
 
 
Как удар огненного хвоста
короток путь от эпиграфа к эпикризу
 
 
Заверни в фуросики печаль,
отнеси в далекие горы
оставленной умирать матери
 
 
Только сам не умри
по дороге…
 

Латвия, 1989

 
Голубое, высокое небо над утренней
                                          Латвией,
Розовые и гладкие – словно пенки на
                                         молоке —
     облака
          над весенней Латвией,
Светлы и тихи озера,
          а под ними
Звенят в прозрачном воздухе утра
          струны берез
Но:
Темна вода в придорожных
          болотцах,
Словно раненые, стоят над ними
          холмы
Прошлогодней травой обгоревшей
          покрытые,
Снег не растаявший
Лежит островками
В звонком
          лесу…
 

Сон и я

 
во сне
слетать в будущее
 
 
чтобы увидеть
когда и как
умрут
мать и отец
 
 
чтобы сразу забыть это,
но долго потом испытывать
бесполезную,
щемящую нежность
к ним
 
 
потом
можно навести справки
и о себе…
 

«первая рубашка…»

 
Надо готовиться к смерти…
 

Д. Самойлов

 
первая рубашка —
розовая
или голубая
 
 
последняя,
говорят, —
белая
 
 
если сможете,
назовите еще два оттенка
 
 
хотя бы…
 

«светлая ниточка на одежде…»

 
светлая ниточка на одежде
означает
светловолосого ухажера
 
 
темная —
темноволосого
 
 
а без-
волосого?..
 

«Почему лукавил…»

 
Ах, она мне здесь
на земле нужна
 

Из письма Тютчева по поводу смерти Денисьевой

 
Почему лукавил
лучший русский поэт,
переходя на фальшивый в его устах
кольцовский ритм
(это и выдает) —
 
 
сочиняя это письмо
для своего шестого тома
и, наверное, думая
при этом:
 
 
«А зачем – нужна?..»
 
 
шелестит листами старость,
общая для всех,
скучная,
как стихи восемнадцатилетних…
 

Про ударение

 
Чудны дела твои, Господи
 
 
Чу́дны
Или чудны́?
 
 
Чу́дны дела твои:
Столькими чудесами украсил
И ежедневно украшаешь
Ты мир…
 
 
Чудны́ дела твои:
Не устаю удивляться
Как странно, как чудно́
Устроил ты этот мир
Чудны дела твои Господи
 
 
Чу́дны
И чудны́