Loe raamatut: «Век перемен»

Font:

Времена не выбирают,

В них живут и умирают.

Александр Кушнер

Кажется, Конфуций говорил: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен».

Моей семье досталось ещё худшее. Довелось жить при нескольких переменах общественного строя, пришлось радикально менять образ жизни. Меняли и культуры. Прадеды мои родились в культуре идишской. Деды влились в русскую. Мы с родителями воспитывались в русско-эсэсэсэровской. Дети и внуки – перелились в американскую и израильскую.

Пребывание нашей семьи в русской культуре (искренне считаю её великой, стараюсь передать внукам) продлилось три с половиной поколения (чуть больше столетия – конец XIX-го – начало XXI-го века). Бурное время, порой страшное, порой унизительное. Но для меня всё же, как узнаете из этой книги, по большей части счастливое. Быстрее государств и «социализмов» менялись технологии. Их смена несла комфорт: я родился в квартире с печным отоплением (то есть дрова, уголь), на закате социализма установил в спальне кондиционер, а нынче регулирую температуру с экрана своего айфона. Телевидение в Ростове появилось, когда мне было восемь, а когда стало сорок пять, я основал первую в Ростове компанию мобильной связи.

В отличие от Владимира Высоцкого и большинства сверстников я родился не в коммуналке. В пятикомнатной профессорской квартире. Профессором был мой дед. Но квартира досталась от бабушки. С бабушкой прошла большая часть моего детского времени. С неё и начнём.

Евреи Польши после раздела

Краковский раввин на молитве. 1910 г.

Варшавские еврейские купцы. Худ. Я. Пиварский. Гравюра, до 1859 г.

Король Казимир Великий и евреи, молящие принять их в Польше. Худ. В Герсон. 1874 г. Казимир Великий в ХIV веке не только приютил евреев, бежавших из Западной Европы, но и предоставил права самоуправления, проживания в городах, ведения бизнеса по всей стране. Вскоре в Польше возникнет крупнейшая в мире еврейская община, которая в ХVIII веке перейдёт в Россию

• Города, в которых в 1770 г. были большие, хорошо организованные еврейские общины

… Западная граница России в 1772 г., после первого раздела Польши

–.-.– Западная граница России в 1793 г., после второго раздела Польши

–– Западная граница России в 1795 г., после третьего раздела Польши

– Западная граница России в 1815 г., после Берлинского конгресса

Черта оседлости

Жертва фанатизма. Худ. Н. Пимоненко. 1898 г.

В основу картины положены реальные события: еврейская девушка из местечка в черте осед лости полюбила кузнеца-украинца и ради брака с ним решила перейти в христианство

Донские евреи (Ростов-на-Дону). Фото ХIХ в.

Евреи-талмудисты. Рисунок с натуры. Альбом «Народы России», 1862 г.

До 1888 г. Ростов-на-Дону находился в составе Черты оседлости. После включения Ростова-на-Дону в Область войска Донского евреям, проживавшим в Ростове до 19 мая 1887 г., было предоставлено право жительства в городе.

Бабушка Ида

Местечко Любча. Рынок

Ида Абрамовна Ошеровская родилась 3 февраля 1896 года в Ростове-на- Дону в купеческой семье. Она была седьмым по счёту ребёнком. После неё родились ещё две девочки, жизнь которых оказалась недолгой. Одна погибла в годовалом возрасте, обжёгшись кипятком, когда сама на себя открыла самовар. Недоглядела нянька. Вторая, Вера Ошеровская, сгинула в Холокосте. Отец Иды, Абрам Юделев Ошеровский, родился в 1859 году в местечке Любча Новогрудского уезда в Белорусии (оно обозначено на карте «Евреи после раздела Польши» на стр. 6). В 70-х годах XIX века переехал вместе с женой Леей Иоселевной (в девичестве Гуревич) в Ростов, который называли тогда «русским Чикаго», и вскоре преуспел. Вообще, это было время великого переселения евреев. В середине XIX века в пределах черты оседлости в 15 западных губерниях Российской империи жило две трети еврейского населения мира. Бесправие, нищета, погромы толкали к массовой эмиграции на Запад, в США, Аргентину, Англию. А все мои прадеды двинулись на Восток, в Новороссию, недавно присоединённую к империи.

Ниже показан лист переписи населения местечка Любча за 1874 год.

Абраму Лейбу Юделеву 16 лет. Его отцу Юделю Ошеру – 54, а матери Баше Рейзе – 47. и ввиду неграмотности (не умел писать по-русски?) Юдель доверил подписать лист Абраму Лейпунсу.

Уже в нулевых, начав помогать ростовской синагоге, я нашёл в тамошнем архиве запись о рождении бабушкиной сестры Блюмы (Любы) Ошеровской. Все метрические записи синагоги делались на двух языках и признавались властями как записи гражданского состояния. Забегая вперёд, скажу, что в 2022 году ко мне обратился десяток родственников – помог им найти такие же записи об их предках. Для Израиля они служат доказательством еврейских корней иммигрантов.

Лист переписи населения местечка Любча (1874)

Запись о рождении Блюмы (Любы) Ошеровской из архива ростовской синагоги

Ростов и соседний Таганрог (там родилась вторая моя бабушка, Рося Израилевна Геберович), как и Одесса, были городами нового для России типа, капиталистического, интернационального. Формировались под сильным влиянием Европы, особенно южной. и самое важное, оба города входили в черту еврейской оседлости. Еврейское население Ростова и Таганрога росло во второй половине XIX века экспоненциально. Богатели купцы, избирались депутаты, строились синагоги, еврейские больницы… и знают ведь евреи, что недолго длится их счастье, но каждый раз надеются. В 1881 году, после убийства народовольцами царя Александра II, по российским городам прокатилась волна еврейских погромов. На докладе министра внутренних дел графа Д.А. Толстого от 10 мая 1883 года о кровавых погромах в Ростове-на-Дону Александр III начертал следующую резолюцию:

«Весьма печально, но этому конца не предвижу. Слишком эти жиды опротивели русским. Пока они будут эксплуатировать христиан, эта ненависть не уменьшится» (из книги «Очерки истории евреев на Дону»). Сообщение об этих погромах было напечатано в New York Times (стр. 25).

А в 1886 году канцелярией царя был подготовлен проект указа о выводе Ростова и Таганрога из черты оседлости и присоединении к Области Войска Донского, на территории которого проживать евреям запрещалось. В Ростове их было к тому времени более 10 тыс. При обсуждении проекта местные городские думы сделали заключение: выселение приведёт к значительному оттоку капитала, ударит по благосостоянию всех жителей. В окончательном тексте указа от 19 мая 1987 года говорилось, что евреи Ростова и Таганрога сохраняют право на жительство. Но новых – не впускать.

Абрам Лейб Юделев (1859–1919) и Лея Иоселевна (1860–1936) Ошеровская

Янкель Меир (1864), Малка (1867), Абрам Лейб (1859), Ошер (1871) Ошеровские

Ростов-на-Дону. Угол Большой Садовой и Большого проспекта.

Дореволюционная открытка

Между тем еврейский бизнес активно развивался. Абрам Юделев Ошеровский решил учредить в Ростове торговлю земледельческими орудиями. Потребность в них была немалая. Ростов окружён плодороднейшими землями, чернозёмом. Климат, по российским понятиям, весьма мягкий. Однако урожайность была в те годы очень низкой. Казаки пахали землю средневековой самодельной сохой – деревянным сооружением с маленькой железной лопаткой, которое только взрыхляло землю, но не переворачивало пласт. Так что, когда Ошеровский завёз в Ростов французские плуги и фермеры (позже их называли кулаками), увидев это чудо в деле, поняли, как увеличивается урожай, отбоя от покупателей у магазина- склада фирмы «Земледельческие орудия. Ошеровский и сыновья» не было. Располагался он на углу Большой Садовой и Большого проспекта. В самом центре. На этом месте потом был горком КПСС, а ныне Представительство Президента РФ.

Это фрагмент переписи евреев Ростова, проведённой в 1897 году. Абрам Юделев сказался «учителем еврейского языка». Думаю, из-за налогов: с купцов брали большие сборы. Но квалификация учителя у Абрама, безусловно, имелась. Бабушка, родившаяся в 1896 году, рассказывала, какая большая древнееврейская библиотека у него была. Как часами, отойдя от повседневных дел, он просиживал за чтением Талмуда, Торы, мудрецов…

Абрам Юделев Ошеровский (1859–1919) с дочерьми Розой (1895–1919), Верой (1900–1942), Любой (сидит, 1891–1966) и Идой (1896–1983)

По субботам непременно ходил в синагогу. В Хоральную, построенную в 1868 году. Открывал её казённый раввин Фабиан Гнесин, отец композиторов. В Ростове синагог в те годы было три. Судьба этих зданий была драматичной. Одну сожгли во время погрома 1905 года, но через восемь лет восстановили. Советская власть все три здания национализировала, превратила в нечто непотребное. Например, Хоральная и поныне служит кожно-венерологической лечебницей. Однако «Солдатскую», учреждённую кантонистами в 1872 году, евреям удалось вернуть во время перестройки. Реконструировали. Действует поныне.

Благополучие ростовских евреев находилось, однако, под постоянной угрозой – страшные погромы развернулись вновь в 1905 году после первой русской революции. 18 октября в Ростове прошла организованная социал-демократами манифестация, во время которой казаки и черносотенцы напали на демонстрантов с криками «Бей демонстрантов! Бей жидов!». Опьянённая кровью толпа бросилась громить еврейские лавки, магазины, а потом и дома. Кровавые погромы продолжались три дня. Бабушка рассказывала, как прятались они под кроватями у русской соседки. И лишь на четвёртый день полиция остановила громил.

Кончались погромы, и бизнес «Ошеровский и сыновья» продолжал набирать обороты. Сыновья, которых в миру звали Нота и Миша, ездили для расширения предприятия по всей России. Офис и магазин находились, как уже было сказано, в одном из самых престижных мест в городе, семейный особняк – на Сенной улице, 130. Прибыль Ошеровские вкладывали в недвижимость, строили доходные дома. Перед революцией таковых было четыре: на Сенной улице, 102; на Большом проспекте, 8; на Большой Садовой, 33; на Малом проспекте, угол Пушкинской.

Все дети, кроме самой старшей дочери Клары, получили гимназическое, а потом и высшее образование. Учились в частной Андреевской гимназии. Раз в год Абрам Ошеровский приходил к её владелице и вносил по 200 руб. серебром за каждого отпрыска. Ида вспоминала о строгости и высоком качестве преподавания, о том, как евреек отпускали с уроков Закона Божьего, как, опаздывая к началу занятий, она закрывала глаза, пробегая мимо строгой директрисы. А та кричала ей: «Ошеровская, не прячьте голову в песок, как страус». Вспоминала катание на коньках в сквере рядом с городской думой и как после шли в расположенную там же французскую кондитерскую. Лучшими подругами Иды были Манюня Диамантиди, дочь директора банка, и Оля Трумпельдор, племянница Иосифа Трумпельдора, впоследствии героя Израиля.

В российские университеты евреев почти не принимали. Была установлена норма – не более 3% евреев. Поэтому Люба и Роза учились во Франции. Обе потом стали врачами. Люба – гинекологом, Роза – эпидемиологом. А как пришла пора Иде поступать, случилась война. Но незадолго до этого открылся частный Женский медицинский институт в Харькове. Туда брали. Правда, строго говоря, жить евреям в Харькове – вне черты оседлости – запрещалось. Комнату Ида снимала «с околоточным», т.е. пару рублей в месяц платили участковому полицейскому, чтоб закрывал глаза на иудейских жильцов. Но бывали обстоятельства непреодолимой силы: когда в Харьков приезжал государь император, шли дополнительные проверки и Ида коротала время на вокзале.

Ида Ошеровская и Оля Трумпельдор. 1908 г.

Иосиф Трумпельдор – герой Российской империи и Израиля,

дядя бабушкиной подруги. В Русско-японскую войну И. Трумпельдор стал полным георгиевским кавалером. В 1911 году репатриировался в Палестину, руководил созданием отрядов еврейской самообороны

Любопытно, что в один год с ней поступила в Харьковский мед Рося Геберович, вторая моя бабушка. В одной группе учились. Блестящее юридическое образование поучил в Сорбонне Оскар

Ошеровский. Но, вернувшись в Советскую Россию, обнаружил полную невостребованность правовых знаний. Переквалифицировался в учителя математики (и меня потом учил!).

Увы, не удержался на троне и последний царь, тоже юдофоб. Случилось ещё худшее – большевистская революция. о наступившем хаосе говорит такой эпизод. Сразу после октябрьского переворота в Ростов приехал родственник Ошеровских из Полтавы и рассказал, что дома в Полтаве можно купить ну очень дёшево. и Абрам вложился…

Большевикам не сразу удалось установить свой страшный порядок в Ростове. В 1917 году в городской думе преобладали социалисты. В казачестве верх взяли белые атаманы. А в 1918-м, после Брестского мира, в Ростов вошла германская армия. Наступили, по воспоминаниям Иды, самые спокойные месяцы в истории города. «Бархатная», как её тогда называли, оккупация. Память о ней сыграла злую шутку с ростовскими евреями: когда во время Второй мировой немцы приближались к Ростову, многие не верили, что теперь идут совсем другие немцы. Решили остаться в городе и погибли в огне Холокоста.

Особняк Ошеровских на Сенной улице

В 1919 году большевики взяли верх и установили «революционный порядок». Человека могли растерзать на улице просто за то, что у него очки и шляпа, так произошло с отцом друга бабушки профессора Гутникова. Бизнес «Земледельческих орудий Ошеровского и сыновей», выстроенный с нуля многолетним упорным трудом и изобретательностью, уничтожили в один день. Особняк на Сенной реквизировали. Устроили там ревтрибунал. В украшенном розами дворике расстреливали людей. По счастью, в доходных домах, принадлежавших Ошеровским, имелись свободные квартиры. Туда и переселилась Ида с сестрами – на улицу Сенную, 102, в квартиру, где я родился 30 лет спустя. Но всю собственность у них отобрали. Абрам не смог этого пережить. Всё нажитое непосильным трудом и недюжинной предприимчивостью забрали вмиг, да ещё и обвинили в эксплуататорстве. В 1919 году он умер от разрыва сердца.

Ида, все её сестры и мать остались в Ростове. Сохранили кое-что из семейных ювелирных украшений, позже постепенно их продавали, обменивали на продукты. Ведро со столовым серебром спрятали в дровяном сарае. Оттуда его украла кухарка. и всё же тяжкие голодные времена пережили.

…Прочитав это, мой друг и однокурсник Лёва Цирульников задал резонный вопрос: почему Ошеровские не уехали в эмиграцию? Одна из причин в том, что за границей не было у них денег, не озаботились в благополучные времена вывести средства в заграничный банк. Увы, большинство состоятельных людей России проявили тогда недальновидность. Эмигрировавшие тяжким трудом – продавцы, таксисты – добывали себе пропитание в Европе. Интересно, что, памятуя об ошибках того поколения, российские предприниматели ельцинско-путинской поры выводили средства за рубеж при каждой возможности, отток капитала из РФ составил сотни миллиардов. Впрочем, и в нашей семье нашёлся дальновидный и ловкий человек. Бабушкин брат Миша выехал тогда вместе с семьёй во Францию и умудрился перехватить и перепродать партию товаров, закупленную там фирмой «Ошеровский и сыновья». Оставшиеся в Ростове сёстры сердились, обвиняли Мишу в ловкачестве – полагаю, от зависти. Однако отсутствие зарубежных активов было не главной причиной неэмиграции. Важнее оказались социалистические идеалы, внедрившиеся в головы и сердца купеческих детей, особенно еврейских. Бабушка вспоминала, что, желая утешить отца, потерявшего потом заработанную собственность, они с сёстрами говорили ему: «Папа, не переживай. Будем жить, работать, как все простые люди. Не надо нам никакого богатства». Папе не помогло, но дочери и вправду трудились всю жизнь, благо большинство из них, с помощью средств отца, получили уже медицинское образование.

А жизнь семьи Ошеровских после смерти главы в 1919 году продолжалась. Ида начала работать в клинике глазных болезней при медицинском факультете Варшавского университета, который в 1915 году переехал (эвакуировался) в Ростов, да так тут и остался. Вышла замуж за молодого врача-венеролога Александра Иосифовича Домбровского.

В Харьковском мединституте. Ида сидит слева. 1924 г.

Вырастила двоих детей: Иосифа (Жозика), 1924 года рождения, и Елену (Лялю, мою маму), 1926-го. Она всегда была сосредоточена на семье. Детей любила безумно, особенно Жозика. Мужу была предана. Александр Иосифович имел обыкновение, придя с работы, поспать часок днём, т.к. вечером допоздна сидел за письменным столом. и если кто-то смел шуметь рядом с кабинетом спящего деда, бабушка бросалась на него как мегера с энергичным: «Тсс… Молчать!» Проявлений нежности между дедом и бабушкой не замечал. Однажды она, рассказывая мне о романтическом увлечении в двадцатые годы коллегой-офтальмологом, процитировала «Евгения Онегина»: «Но я другому отдана и буду век ему верна». На моей детской памяти перешла спать в отдельную от деда комнату.

Бабушка готовила неплохо, но признавала, что высот кулинарии не достигла. Говаривала в ответ на лесть гостей: «Я кулинарка? Нет. Вот Дора Савельевна – кулинарка!» Это о жене друга и коллеги деда, Александра Семеновича Кричевского. В 1946 году дед передал ему директорство Ростовским онкологическим институтом, главой которого был ранее (по совместительству с заведыванием кафедрой). А когда дома случались большие ответственные приёмы, на помощь приходил живший по соседству профессиональный повар Павел Григорьевич, работавший в ресторане «Московский».

Ида много читала. Иногда по-французски. Любила Ромена Роллана, Голсуорси, Фейхтвангера. Рассказывала о своей юности, о подругах по гимназии, о том, что платья носили один сезон, а потом отправляли в Литву бедным евреям. Изредка с выражением читала стихи Бальмонта, Северянина, которые помнила с юности. Но в фокусе находилась семья, её материальное и пищевое обеспечение в скудной советской обстановке. Как все советские женщины, Ида «крутила консервы». В сезон дешёвых овощей закупались помидоры, огурцы, баклажаны, фрукты, дефицитные жестяные крышки. В жаркой ростовской кухне в поте лица варила, стерилизовала, закручивала. Иногда меня привлекала в помощь. Выдавливал косточки из вишен и абрикосов. Став постарше, закручивал крышки.

1968 г. Чехословакия. «Пражская весна». Молодый люди с национальным флагом идут мимо подбитого танка

Советскую власть ненавидела. Помню, как в 1968-м вторжение советских войск в Чехословакию сплотило всю нашу семью. Сцена из семидесятых: к бабушке пришла одна из очень немногих подруг, вместе смотрят новости по телевизору. По трапу самолёта поднимается Брежнев.

Семья Домбровских на отдыхе в Сочи (Александр, Елена, Ида, Жозик). 1934 г.

Подруга: «Ой, хоть бы он благополучно долетел!» – и бабушкин искромётный взгляд. Больше она с этой подругой не виделась. В начале восьмидесятых Ида очень переживала за академика А. Д. Сахарова, он находился тогда в горьковской ссылке.

По меркам советским семья наша жила в достатке. Бабушка вскоре после моего рождения вышла на пенсию. Но профессорская зарплата деда! Бабушке на хозяйство он щедро отдавал 250 руб. В месяц (средняя зарплата советского служащего была тогда 150 руб.). Из этих денег она ещё выкраивала на поддержку своему любимцу Жозику, которому всегда не хватало. Однако в начале шестидесятых Хрущёв внезапно уменьшил профессорские зарплаты с 600 до 500 руб. Дед сократил хозяйственные до 200. Помню её стоны и причитания…

Конечно же, Иде Абрамовне выпала нелёгкая жизнь. Из буржуазно го благополучия (изредка, впрочем, прерывавшегося еврейскими погромами) – в голод и холод Гражданской войны. Потом, правда, удачное замужество (сёстрам везло меньше). В 1937-м отделались страхом. Затем война, эвакуация. Сперва в жуткий Акмолинск, где лечила больных трахомой детей. Потом дед, начальник эвакогоспиталя, выписал её с детьми в сравнительно благополучный Томск, куда был эвакуирован Ростовский мед. В 1953-м – дело врачей, преследование деда, бессонные ночи… Но самое страшное ждало её в 1960-м: гибель любимого сына в авиакатастрофе. Жозик, которого с огромным трудом перетащили в 1942-м из лётного училища в артиллерийское, ибо у военного лётчика было немного шансов выжить в той войне, не расставался с мечтой о небе. Окончив мединститут, он через некоторое время стал заведовать медсанчастью ростовского аэропорта. Друзья-лётчики уговорили его лететь с ними в первый пробный рейс Ростов – Тбилиси. Ударились о кавказскую скалу… Беспредельно было её горе. Ещё много лет она каждый день на трамвае ездила на кладбище. К зятю, моему отцу, относилась скорее враждебно. Отец говорил о самой страшной обиде, которую она ему нанесла, сказав: «Почему ты, такой-сякой, жив, а мой сыночек в могиле?..» Моя мама с присущим ей юмором говорила, что бабушка «признаёт только родственников по прямой линии». у неё были напряжённые отношения как с родственниками деда, так и с родителями моего отца. Не исключено, что причиной тому было некоторое высокомерие (бедные родственники). Но соседям всегда была готова помочь. А её доходившая до жертвенности преданность «прямой линии» была феноменальна. Будучи школьником, я часто приходил после занятий с одним-двумя друзьями-одноклассниками. Бабушка их всегда привечала, кормила обедом. Дети это ценили: время еще было не вполне сытое. Она отдавала мне всё свободное время; помню, напевала, укладывая: «Спи, мой мальчик, спи, мой чиж / Мать уехала в Париж» – с лёгким упрёком в адрес мамы. Может быть, больше всего бабушка Ида любила меня кормить. Накроет стол и садится смотреть, как уплетает внучок. Раскормила. Родители, пытаясь ограничить меня в еде, воевали с бабушкой. Она побеждала. Куриные котлетки, потрошки с ростовского рынка, идишские шейка и латкес, торт «Мишка»… А вечером перед сном я получал бутерброд с любительской колбасой и подслащённый кефир. Этот вкус до сих пор кажется мне божественным. Когда Иде перевалило за восемьдесят, характер у неё ухудшился – стала непомерно подозрительной. с моей женой Мариной отношения, увы, разладились. Бабушка считала, что правнука Сашу неправильно, жёстко воспитывают. Когда он, оставленный в манеже, начинал плакать, она кидалась в комнату, выхватывала его из заточения, несла к себе, утешала. Напряжение было одной из причин того, что последние два года жизни она провела у дочери в Нальчике, куда Ляля была вынуждена уехать из Ростова. В августе 1983 года мы перевезли её тело в Ростов – сострадательные кабардинские медики выделили нам машину скорой помощи. Похоронили на Северном кладбище, единственном действовавшем тогда в Ростове. Позже на отгороженный «Идын» участок перенесли прах деда с ликвидировавшегося Нижнегниловского кладбища, прах сына, Жозика, с Армянского. А в 2014-м и дочь подзахоронили.