40 градусов в тени

Семья второго приятеля профессора – Валерия Бложика – была полной противоположностью семье первого. Отец и мать Валерия были коммунистами и полностью ассимилированными евреями. Отец был директором небольшого оборонного завода, а мать – врачом.

В 1961 году Игорь поехал на зимние каникулы в Москву к Любе и Грише. Точнее, не в Москву, а в Бронницы – небольшой городок в Подмосковье. Гриша к тому времени стал полковником и получил назначение начальником крупнейшего отдела в закрытый институт в Бронницах. В короткое время Гриша с Любой уже имели там квартиру, которая стала на много лет пристанищем для профессора при поездках в Москву. Шутники в Гришином институте говорили, что в мире есть три великих города: Бронница, Винница и Ницца. Вот в Ницце Игорю впоследствии пришлось несколько раз побывать, а попасть в Винницу не удалось. Эта поездка профессора в Москву характеризовалась еще одной примечательной особенностью: он впервые в жизни летел на отечественном пассажирском реактивном самолете ТУ-104, созданном в конце 1950-х годов. До этого профессор летал несколько раз в Москву на винтовых самолетах ЛИ-2 и ИЛ-14.

Коммент-эр: прообразом ТУ-104 был дальний реактивный бомбардировщик ТУ-16. Таким образом, СССР стал одной из первых стран, обладающих реактивной пассажирской авиацией.

«Папой» ЛИ-2 был американский «Дуглас ДС-3». Лицензия и полный комплект оборудования для выпуска ЛИ-2 были закуплены в США в 1938 году. Одновременно большая группа советских авиаспециалистов стажировалась в США для изучения технологии производства DC-3. Среди них был и Б. И. Лисунов, по фамилии которого впоследствии и был назван самолет ЛИ-2.

Самолет ИЛ-14 являлся дальнейшим развитием советского 24-местного лайнера ИЛ-12, проектирование которого было начато в КБ Сергея Ильюшина в 1943 году в самый разгар Великой Отечественной войны. Регулярные пассажирские перевозки на самолете ИЛ-14 начались в ноябре 1954 года. ИЛ-14 строился в Советском Союзе, Чехословакии, ГДР и вплоть до 1990-х годов летал на Кубе, в Индии, Польше и других странах.

Разница была фантастической: ИЛ-14 летел до Москвы восемь часов с двумя посадками по дороге, а ТУ совершал беспосадочный полет за время чуть больше двух часов. Про комфорт нечего и говорить. Специалисты считали ТУ самым лучшим и комфортабельным пассажирским лайнером в мире. Ходили слухи, что дизайн интерьера разрабатывался лично женой Туполева. Также ходили слухи, что на некоторых рейсах пассажирам подавали бутерброды с икрой (цвет икры в рассказах варьировался) и наливали пятьдесят граммов армянского коньяка (объем коньяка и его выдержка – количество звездочек – тоже варьировались).

В это время у Гольдов подошла очередь на автомобиль «Москвич», и родители купили новый «Москвич-407». У отца права на вождение были еще с довоенных времен, но водить машину он не любил, и она была в полном распоряжении Игоря.

Надо сказать, что хрущевская эпоха была богата не только на политические и культурные инновации, но и научно-технические достижения тоже. Получили Нобелевские премии Н. Н. Семенов (1956 г., исследование химических цепных реакций), Л. Д. Ландау (1962 г., теория жидкого гелия), Н. Г. Басов и А. М. Прохоров (1964 г., создание первого квантового генератора – лазера). Была начата эксплуатация первой в мире атомной электростанции (1954 г.), запущен самый мощный в мире ускоритель протонов – синхрофазотрон (1957 г.). В 1957-м был осуществлен запуск первого в мире искусственного спутника, а 12 апреля 1961 года в космос полетел Ю. А. Гагарин.

И еще один великий подвиг совершил Хрущев: он построил огромное количество малогабаритных квартир, куда переехали из коммуналок и бараков миллионы советских граждан. Советские люди к малогабаритным квартирам не привыкли, и поначалу их устройство порождало множество шуток и анекдотов. Например, санузел, совмещенный с ванной, назывался «Гавана». Или спрашивали: «Что не успел сделать Хрущев? Он не успел соединить пол и потолок в малометраж-ках». Но факт остается фактом: огромные массы советских людей стали жить в человеческих условиях.

Как научно-технический прогресс касался обычной жизни, можно проиллюстрировать следующим забавным эпизодом, случившимся чуть позже описываемых событий. Будущая жена профессора Дана носила туфли на тонюсенькой шпильке. Естественно, что кожаные и стальные набойки на таких шпильках приходилось заменять чуть ли не каждую неделю. Однажды приятель Игоря, который после института работал на одном военном заводе, подал идею:

– Мы начали получать титан, давай-ка сделаем набойки из титана. Титан тогда был совершенно новым материалом и использовался только для военных нужд. Сказано – сделано. Когда Игорь принес титановые набойки «придворному» сапожнику-айсору Самсону, тот поднял его на смех:

– И чему вас только учат, тут и сталь не стоит, а ты алюминий притащил! – Титан легкий металл, и Самсон думал, что это алюминий.

Титановые набойки себя полностью оправдали. Когда спустя месяц Игорь зашел в вестибюль гостиницы «Южный Урал», где обитал Самсон, тот закричал:

– А что с Даной? Почему туфли подбивать не носишь?

Игорю он не поверил и потребовал, чтобы тот принес ему туфли Даны с чудными набойками для ревизии.

В Бронницах Игорь увидел по телевизору один из первых КВНов, который вели Альберт Аксельрод и Светлана Жильцова (первый КВН вышел в эфир 8 ноября 1961 года).

Коммент-эр: идея создания телевизионного проекта ВВВ – «Вечер веселых вопросов» – была заимствована в Чехословакии («Гадай, гадай, гадальщик») и реализована в СССР в 1957 году. Ее авторами были Сергей Муратов, Альберт Аксельрод и Михаил Яковлев. После нескольких показов игра была закрыта и только через четыре года возродилась в виде КВН – «Клуба веселых и находчивых». Кроме того, КВНом в те времена называлась популярная марка телевизоров. В игре команды различных коллективов (учебных заведений, вузов, предприятий, городов и т. д.) соревнуются в юмористических ответах на заданные вопросы, импровизациях на заданные темы, разыгрывании заранее заготовленных сцен и т. д. Через несколько первых передач определился дуэт ведущих – Альберт Аксельрод и Светлана Жильцова. С 1964 года бессменным ведущим КВН являлся Александр Масляков, вначале вместе с ним передачу вела диктор Светлана Жильцова. Надо признать, программы более популярной в 1960-е годы в СССР не было.

С 1968 года передачи КВН стали записывать (до этого они шли в прямом эфире), и политически невыдержанные фрагменты передач вырезали. Вмешался КГБ. Сначала была введена жестокая цензура, а в конце 1971 года, в разгар застоя, передачу закрыли. В 1986 году, в начале перестройки, передача была возобновлена. Ведущим, как и перед закрытием, был Масляков.

Игорь был сражен наповал и сразу подумал: «Эта игра специально для меня!» Но где КВН, а где Челябинск! В институте студенты с творческими наклонностями кучковались вокруг институтской многотиражной газеты «Политехнические кадры», которую редактировал доцент кафедры философии Сергей Владимирович Манчинский – некогда выпускник МГУ. По возвращении домой Игорь собрал в редакции газеты единомышленников, включая Манчинского, и с восторгом поведал им про КВН. Сергей Владимирович после некоторых раздумий вспомнил, что он это уже где-то слышал, но не помнит где. На следующий день он вспомнил: на челябинском телевидении с осени стал работать выпускник факультета журналистики МГУ Юрий Белоцерковский, который и рассказывал сотрудникам телевидения про КВН в присутствии Манчинского. Прихватив с собой еще пару ребят-энтузиастов, компания встретилась с Белоцерковским в здании телецентра и приступила к обсуждению плана «нападения» на местные власти.

Главную проблему все видели в том, что, поскольку в то время все программы КВН шли в живой трансляции, кто знает, что могут сказать студенты напрямую телезрителям. Поэтому решили начинать прямо с КГБ. Папа одноклассника профессора по школе Коли Лобачева занимал пост заместителя руководителя КГБ по Челябинской области. Коля по просьбе Игоря уговорил папу принять делегацию в составе Манчинского, Белоцерковского и профессора у себя на работе. Владимир Иванович Лобачев решил проблему очень быстро:

– В Москве, говорите, уже эта штука работает? Сейчас мы это проясним.

Он набрал прямой телефон в Москве какого-то генерала и спросил его, как поступают москвичи. Что говорил ему генерал, делегаты не слышали, но Владимир Иванович четко сформулировал условие: будет образована комиссия из представителей КГБ, горкома партии, горкома комсомола, дирекции телевидения и кафедры русского языка и литературы местного педагогического института. Все члены комиссии будут присутствовать на игре, и, если хотя бы один из них поднимет руку, операторы немедленно прекратят трансляцию и переключатся на какой-нибудь фильм или концерт. Дальше всё пошло как по маслу, функционеры в горкомах партии и комсомола и дирекции телевидения быстро соглашались, услышав, что КГБ не возражает. В январе уже планировались первые состязания между ЧПИ и Челябинским педагогическим институтом. Таким образом, волею случая Челябинск, вероятно, стал вторым после Москвы городом, где осуществлялась местная телетрансляция КВН. Весь третий курс прошел для Игоря под знаменем КВН.

Надо сказать, что КВН тех лет внешне был похож на нынешний примерно как концерт Филиппа Киркорова на самодеятельность в доме отдыха Урюпинского леспромхоза. Во-первых, тогда в КВН играли только студенты вузов, одетые кто во что горазд, во-вторых, на сцене не играла никакая музыка, в-третьих, количество домашних заданий не превышало одного, остальное было сплошной импровизацией, в-четвертых, содержание сценария было действительно тайной для команд и, в-пятых, многочасовая игра требовала большого физического напряжения, поскольку телекамеры тех лет отличались низкой чувствительностью, требовали мощного освещения, и осветительные лампы буквально жарили участников заживо, непрерывно взрываясь при этом и осыпая игроков осколками. Если состав нынешних команд сильно напоминает региональные выездные бригады артистов, состоящие в основном из певцов, танцоров и декламаторов, то команды тех лет состояли обязательно из эрудитов, художников и остроумных людей, способных мгновенно импровизировать. Надо сказать, что это было по нынешним меркам гораздо менее зрелищное мероприятие, чем современный КВН, хотя в те регламентированные времена любая импровизация встречалась неизбалованной публикой на ура.

Игорь был капитаном команды ЧПИ, а капитаном команды пединститута была девушка со слегка анекдотичным именем Маргарита Самоварова. Картина в телестудии во время игры напоминала аттракцион в цирке с дрессированными львами и тиграми. По периметру круглой площадки-арены, подобно цирковым униформистам с брандспойтами, располагались многочисленные члены комиссии (поскольку никто не хотел брать на себя единоличную ответственность, от каждого учреждения присутствовало по несколько представителей). Режиссер передачи одним глазом смотрел в монитор, а другим на членов комиссии. Далее располагался второй круг зрителей, состоящий из начальства, сотрудников телецентра и десятка болельщиков. Больших команд болельщиков тогда не было. Одним из конкурсов первого КВН было, например, печатание на пишущей машинке цитаты: «У лукоморья дуб зеленый…» Оценивались время печатания и количество ошибок. Казалось, чего уж проще, однако дело обстояло не так. В те времена пишущая машинка рассматривалась как потенциальное средство печатания антисоветских прокламаций и донесений во вражеские разведки. Машинок не было в свободной продаже, писатели и журналисты при покупке машинки должны были получать разрешение милиции и сдавать туда оттиск шрифта на хранение. В учреждениях машинки на ночь сносились в специальную комнату, которая запиралась и опечатывалась. Оттиски текстов с каждой машинки хранились в секретном отделе. Профессор никогда в жизни не подходил к пишущей машинке ближе чем на три метра и, соответственно, не знал, как и куда вставлять бумагу, как двигать каретку и пр. Это была импровизированная клоунада, которая вызывала у простодушных зрителей в телестудии и у экранов телевизоров гомерический хохот не меньше, чем на концертах Райкина. Этот конкурс профессор вчистую проиграл, поскольку Маргарита была аспиранткой и пользоваться машинкой умела. Нет нужды говорить, что, при совершенно скудном телерепертуаре тех лет, КВН смотрела вся почти трехмиллионная челябинская область, и Игорь с Маргаритой немедленно стали местными знаменитостями, которых узнавали на улице. Не обходилось и без проколов.

В одной из игр команда ЧПИ продемонстрировала партнерам фото двух генералов и спросила: «Кто из них Суванна Фума, а кто Фуми Носаван».

Оба они были политическими деятелями и попеременно занимали пост премьер-министра во время гражданской войны в Лаосе после ухода оттуда французов в 1954-м в результате восьмилетней войны в Индокитае. Фокус был в том, что генерал Суванна Фума возглавлял силы, поддерживаемые СССР, а генерал Фуми Носаван, ясное дело, был ставленником американского империализма и агентом ЦРУ. Теперь вообразите себе европейца, пытающегося различить двух лаосских генералов примерно одного возраста в примерно одинаковых мундирах. Игру не остановили, но потом профессора вызвали к члену комиссии в райком партии.

– Вы что этим хотели сказать, молодые люди? Что прогрессивный генерал Суванна Фума ничем не отличается от американской марионетки? – строго спросил член комиссии.

Но профессору показалось, что райкомовец с трудом сдерживает улыбку – далеко не все сотрудники партийных органов были дураками и оголтелыми коммунистами. Профессор тут же нашелся:

– Да что вы, просто мы считаем, что образованный комсомолец должен знать наших союзников и противников в любой стране, в том числе и в лицо.

– Ладно, выкрутился, иди, но больше так не шутите – закроем лавочку, и всё…

В конце третьего курса случился у профессора бурный роман. В ту пору секретарем ректора института работала одна весьма примечательная девушка по имени Валентина. Ее мама была русская, папа был цыган, что сказалось на внешности девушки. Она была жгучей брюнеткой со смуглой кожей и ярко-зелеными глазами. Другой примечательной чертой Вали была тончайшая талия, как у киноактрисы Людмилы Гурченко, за что ее за глаза звали Гурченко.

– Пойди и попроси Гурченко подписать быстрей бумаги у ректора, – говорили между собой студенты и аспиранты.

Валя работала у всех на виду, и студенты, да и аспиранты и молодые преподаватели наперебой подбивали к ней клинья. Но бравому капитану КВН да еще с собственным автомобилем она сдалась быстро. Валя, к некоторому удивлению Игоря, оказалась девственницей, но природные женственность и темперамент за самое короткое время вывели ее на такую высокую орбиту, которой достичь не могли многие опытные дамы разных возрастов, позже встречавшиеся в жизни профессора. Немало способствовал роману и тот факт, что мама Вали служила комендантом всех общежитий ЧПИ, и у нашей пары никогда не было квартирной проблемы – мама давала им ключи от свободных на тот момент комнат во всех корпусах. Это была манна небесная, поскольку в те времена все жили скученно и молодежи, да и не только молодежи, исключительно сложно было найти место для свиданий – пары в гостиницы не допускались, а уральский климат позволял пользоваться природой короткое время в году. Довольно часто бывали случаи, когда парочки уединялись в гаражах (если у одного из партнеров была машина и гараж) и занимались сексом в машинах. Чтобы согреться, они заводили двигатель и надевали на выхлопную трубу шланг, который выводился на улицу. В процессе любви шланг иногда слетал с трубы, и любовники угорали от выхлопных газов.

Валя рассталась с должностью секретаря ректора и перешла работать в институтскую фотокинолабораторию. Здесь у нее было гораздо больше свободного времени и возможностей уходить с работы днем. Лабораторию возглавлял Павел Ильич Лавут – полный тезка администратора Владимира Маяковского, которому поэт посвятил несколько строчек в поэме «Хорошо!». Павел Ильич любил поговорить, поэтому мало кто из его знакомых удерживался от цитаты из поэмы: «Мне рассказывал тихий еврей, Павел Ильич Лавут…»

У Маяковского дальше следовало: «Только что вышел я из дверей, вижу – они плывут…»

Лаборатория была центром тусовки институтских фотолюбителей высокого класса, многие из которых выставлялись на областных и всесоюзных выставках и впоследствии стали всемирно известными фотохудожниками. Профессор был вхож в этот круг, поскольку он по-прежнему занимался, хотя и немного, художественной фотографией и поскольку Павел Ильич хорошо знал его отца.

Роман профессора кончился банально – беременностью Вали в конце четвертого курса. Практика тех времен в таких случаях по отношению к студентам была отработана до зеркального блеска: беременная девушка писала «телегу» в ректорат и институтский комитет комсомола и ждала результата. У студента, в отличие от Ильи Муромца «со товарищи», имевших три варианта дорог, было только два пути: не жениться или жениться. В первом случае его исключали за аморальное поведение из комсомола, затем из института и забирали в армию. Таких смельчаков были единицы. Во втором случае студент покорно женился, но, как правило, такие браки заканчивались разводом после окончания института. «Женитьбозаставительные» публичные процессы на старших курсах шли непрерывно, как суды над врагами народа при товарище Сталине. Любители копаться в интимных и других подробностях пар из студентов и преподавателей могли посещать заседания комитетов комсомола, слушать и выступать в прениях. Как было тогда модно, при этом назначался общественный обвинитель и общественный защитник. Сюжеты часто бывали достойны пера Шекспира или Достоевского. Так, однажды профессор выступал в качестве общественного защитника одногруппника Эдика Онищенко на процессе, где заседание шло без героини – она жила где-то на Украине и в Челябинск не приехала. Невзирая на отчаянные попытки профессора доказать неправомерность такого рассмотрения, Эдик был признан виновным и женился на украинской даме. Жена переехала в Челябинск, и у супругов родилось двое детей. Судьба супруги Эдика и детей впоследствии оказалась совершенно трагической: они поехали в отпуск к родителям и угорели все втроем – мама и дети.

Игорю вспоминался один забавный случай. Еще на первом курсе один студент из Молдавии, сидевший рядом с ним на поточной лекции, увидел, как профессор пишет какие-то стихи. Он попросил Игоря написать стихотворение своей девушке в Кишинев. Дело кончилось тем, что профессор два года писал этой девушке стихи (исключительно на скучнейших поточных лекциях). Однажды она явилась в Челябинск собственной персоной. Конечно, после нескольких дней общения молдавский студент был разоблачен (он не мог написать ни строчки), и девушка потребовала знакомства с автором. Автор девушке понравился, и она тайно передала ему записку, в которой писала, что хочет его отблагодарить, и спрашивала, где и когда сможет это сделать. На что, улучив момент, Игорь ей ответил:

– Ни в коем случае! Потом ты напишешь «телегу» в комитет комсомола с жалобой, что я тебя изнасиловал или обещал жениться, и укатишь в свой Кишинев…

Процесс Вали и Игоря вызвал большой интерес в институте. Говорят, что действовал подпольный тотализатор, ставки принимались один к десяти не в пользу профессора. Поскольку Игорь упирался, его дело рассматривалось в три приема: на заседании комитетов комсомола сначала курса, потом факультета, потом института. Аудитории, где шли заседания, были переполнены зрителями и болельщиками. Общественным обвинителем выступала преподавательница кафедры «Двигатели» Ангелина Петровна Сотникова – ярый борец с евреями и немцами, а защитником был комсорг группы Эдик Онищенко, которого ранее защищал Игорь. Все три уровня признали Игоря виновным и приговорили к исключению из комсомола. С Сотниковой Игорь, как студент, изучающий двигатели, естественно, ранее общался, но отношения у них были весьма натянутыми. Дело в том, что после восстановления советских немцев в правах некоторые из них переехали в большие города Урала и Западной Сибири. В европейскую часть страны их не очень-то пускали. Таким образом, на кафедре двигателей ЧПИ появился Иван Иванович Зибель. Он был крупным специалистом в области дизельных моторов, известным не только в Союзе, но и на Западе. В 1933 году его послали стажироваться в Германию, где он проработал шесть лет в известной фирме МАН, сделав серьезный вклад в разработку нового процесса сгорания топлива в дизелях («М-процесс»). С началом войны вернувшийся из Германии Зибель, как и все советские немцы, был выслан в Казахстан, где и жил в славном городе Кустанае до реабилитации.

Пользуясь тем, что Зибель был репрессированный, Сотникова, которая была парторгом кафедры, добилась при молчаливой поддержке коллег того, что Зибелю не разрешили преподавать предмет в группах узких двигател истов, где Сотникова сама преподавала, а направили в группы будущих специалистов по машинам, где двигатели были не главным предметом.

Зибель был кряжистый крупный голубоглазый мужчина сурового вида с ярко-рыжей шевелюрой. Во втором семестре четвертого курса он зашел в аудиторию и сказал:

– Товарищи студенты, поздравляю вас с праздником!

Студенты праздники, по понятным причинам, очень любили, и неучтенный праздник вызвал у них повышенную активность: все начали отчаянно листать календари, но ничего там не обнаружили, а они знали, что Зибель слов на ветер не бросает. В группе Игоря было всего две девочки, и одну из них, рыжеволосую и голубоглазую Тоню, отрядили расспросить Зибеля во время перемены. Он ничего ей не ответил, но, когда занятия продолжились, Зибель осмотрел группу с большим неудовольствием и сказал укоризненно:

– Стыдно, товарищи, сегодня же день рождения Рудольфа Дизеля.

С тех пор профессор запомнил эту дату навсегда – 18 марта 1858 года. Надо сказать, что Рудольф Дизель был любимым персонажем Зибеля и он знал про него множество историй, которые охотно рассказывал студентам. Например, Дизель критиковал Маркса и считал, что если каждого крестьянина снабдить дизельным двигателем, то никакая революция не потребуется. Теперь уже ясно, что, возможно, он был прав.

На четвертом курсе студенты делали большой курсовой проект по двигателям, после чего на заседании кафедры Зибель должен был продемонстрировать со своим учеником лучший проект для оценки его деятельности как начинающего преподавателя. На роль образцового студента Зибель выбрал Игоря, и тот сделал крутой проект на базе 12-цилиндрового дизеля немецкой фирмы MTU для военных машин. После заседания кафедры заведующий сказал: «Да это уже почти готовая диссертация, вот как надо делать!» – и посмотрел на Сотникову.

Спустя много лет Игорю пришлось общаться с представителями фирмы MTU, у которой была куплена лицензия на производство двигателей в Чебоксарах, и он рассказал им эту историю.

Все всё поняли, и с тех пор Сотникова невзлюбила профессора. Впоследствии, когда Игорь окончил институт и уже работал, они с Зибелем поддерживали дружеские отношения до самой его смерти, тем более что жили друг напротив друга.

Пока шло рассмотрение дела, у Игоря дома полным ходом готовился запасной вариант. Поскольку папа Гриши был проректором Куйбышевского авиационного института, была разработана многоходовая операция, предполагавшая поступление профессора задним числом в этот институт с понижением на один курс. Однако в это время произошло событие, изменившее ход дела. Валя согласилась сделать аборт при условии, что его будет делать сам профессор Аронсон лично. За этим дело не стало, и профессор подал апелляцию в райком комсомола. Дело было неслыханное: за всю историю «женитьбозаста-вительных» процессов такого не наблюдалось. Большинством в один голос профессора оправдали. Всё решил маленький прокол Сотниковой: поскольку вопрос с ребенком уже не стоял, она построила свою речь на тезисе, что старший по возрасту, искушенный студент (а Игорь выглядел старше своих лет) охмурил юную неопытную девушку.

Сотникову никто не перебивал, но после ее пламенной речи встал Онищенко и сказал:

– Можно маленькую справку: Игорь и Валя ровесники!

Это вызвало смех у многих членов райкома, а, как известно, смех обезоруживает.

Таким образом, профессора второй раз пытались исключить из комсомола. Третий раз последовал вскоре за вторым. Игорь написал юмористический детектив «Раскрывая тайны сопромата», главы которого помещались каждый месяц в стенной газете факультета «Конструктор». Фабула романа была следующей. Один американский финансовый магнат русского происхождения, наживший капитал на производстве и торговле черными металлами, страдал бессонницей, и никакие лекарства ему не помогали. Тогда один экстрасенс посоветовал ему читать на ночь многотиражную газету ЧПИ «Политехнические кадры», и это срабатывало, он быстро засыпал. Однажды этот магнат рассматривал в газете фотографию, показывающую, как студенты делают лабораторную работу по сопромату. В процессе такой работы студенты разрывали на разрывной машине стандартные металлические образцы, а на приборном циферблате было видно, при каком усилии они разрываются. Магнат кое-что понимал в сопромате и обратил внимание, что стрелка прибора ушла далеко за принятые значения. Он понял, что в России изобрели металл огромной прочности, и он случайно – или не случайно – попал в студенческую лабораторию (впоследствии оказалось, что студенты слили спирт из гидросистемы разрывной машины и выпили его, вследствие чего прибор показывал завышенные результаты). Магнат обратился в ЦРУ. Был подготовлен молодой американский разведчик, похожий на студента, делающего лабораторную работу и изображенного на фото. Разведчик был заброшен в ЧПИ. Однажды ночью после большой студенческой попойки из общежития американской разведкой был похищен студент Вася Шаропузиков и на его место, прямо на его кровать, был возложен американец. И далее описывалась его жизнь в ЧПИ. Забавных эпизодов в романе было не сосчитать, и перед газетой постоянно толпилась группа студентов. Например, американец, окончивший Гарвард и спецшколу ЦРУ, не сдал зачет по английскому языку, или, проснувшись утром после заброски, он ни слова не понял из того, что говорили его соседи по комнате, поскольку они говорили на студенческом языке. Его соседи по комнате решили, что он малость перепил. Из ЦРУ шпиону немедленно прислали студенческо-русский словарь, который был помещен в газету. Этот словарь пользовался большой популярностью и переписывался студентами. Роман печатался года два и пользовался неизменной популярностью. Однажды по коридору проходил некий член парткома института и увидел толпу хохотавших студентов. Он поинтересовался, в чем дело, и прочел отрывок из романа. После этого он затребовал и прочел все экземпляры газеты и пришел в ужас: «Да это же махровая антисоветчина!»

Редактором газеты был преподаватель немецкого языка Рамиль Фаттахович Сейфуллин, фронтовик, член партии и большой шутник, хорошо понимающий юмор. На заседании комитета комсомола он заявил: «Хотите исключать Игоря из комсомола – исключайте меня из партии! Но я и вас потяну – куда смотрели эти годы».

Сейфуллину объявили выговор по партийной линии, а Игорю – по комсомольской. На том дело и закончилось.

В те времена стенные газеты являлись непременным атрибутом любого советского учреждения. Где-то они были простой данью партийному диктату, а где-то несли в себе зачаток свободной прессы – ведь любое печатное слово находилось под строгим партийным и гэбэшным контролем. Поэтому, кроме факультетской газеты и многотиражки, Игорь участвовал в создании и потом активно сотрудничал в институтской стенной газете, которая называлась «Баня».

Коммент-эр: «Баня» – сатирическая пьеса Владимира Маяковского, как он писал: в шести действиях с цирком и фейерверком. Вышла в 1930 году. Высмеивает бюрократизм, приспособленчество, демагогию. Эпиграфом к газете были слова поэта о том, что в будущих школах «будут преподавать сатиру наряду с арифметикой и с не меньшим успехом».

Мотором газеты был Юра Сероглазов – талантливый художник и очень эрудированный человек (впоследствии он стал главным дизайнером ЧТЗ). Юра был большим поклонником Модильяни и тратил все свои деньги на приобретение альбомов художника, что в те времена было очень непросто.

Газета имела огромные размеры: метров десять в длину и метра два в высоту и выходила крайне редко – раз шесть-семь в году, в основном ее выпуск приурочивался к официальным советским праздникам. В такие праздники в институте устраивались грандиозные вечера в аудитории № 103. Эта аудитория была большущим ангаром в отдельном одноэтажном лабораторном корпусе, куда свободно заезжали карьерные самосвалы, танки и прочая подобная техника. Попасть в нее на институтский вечер стремилась вся молодежь города. Как правило, заканчивали изготовление газеты в спешке, когда вечер уже начинался. Из редакции «Политехнических кадров» еще мокрую от акварели газету в горизонтальном положении выносило человек шесть, но при подходе к аудитории количество несущих увеличивалось катастрофически и многим не хватало места, за что подержаться, – таким образом примазавшиеся хотели пройти на вечер без пригласительных билетов.

Советский цензурный юмор любого уровня тех лет базировался на шутках на грани фола – как можно было пошутить с двойной подкладкой, чтобы читателю и слушателю было ясно, о чем речь, а цензуре придраться формально было не к чему. Ну, например, в одном из номеров красовался лозунг: «Да здравствуют советские студенты – вечные строители коммунизма!» Или: стоят два студента на площади возле института, где припаркованы несколько автомобилей и много свободного места. И один говорит второму: «А ведь правильно говорят, что мы на первом месте в мире по количеству стоянок!»

Вообще шутить в те времена надо было с оглядкой. У Игоря был один напарник – Володя Глушко, отличный художник-карикатурист. Они в паре делали карикатуры почти в каждом номере многотиражной газеты: Игорь придумывал сюжеты, а Володя рисовал. В те времена большой популярностью пользовалась тема кожно-оптического видения. Некая Роза Кулешова, которая якобы видела кончиками пальцев, не сходила со страниц газет и экранов телевизоров. На карикатуре ребят был изображен студент за столом у экзаменатора со снятыми штанами и трусами, сидящий на раскрытом учебнике. Студент мучительно думал, как перевернуть страницу. Всё бы ничего, но был изображен учебник химии, а химию у Игоря преподавал хороший приятель отца. Он почему-то обиделся и пожаловался отцу…