Роулинг 2.0

Глава 1

В банкетном зале ресторана «Пегас» всё было готово к церемонии награждения победителей конкурса «Рукопись» издательства Егора Тулупова. Сам Егор чувствовал, что находится не только в своей лучшей физической форме, но и в отличном состоянии духа. Он, наконец, преодолел так называемый «кризис среднего возраста», от будущего ждал только хорошего, и в жизни вновь появился смысл.

Гости и лауреаты сидели за столиками с именными табличками, и только одно место оставалось свободным. Егор уже начал волноваться и ещё раз позвонил победительнице в номинации «Дебют», но искусственный голос вновь ответил, что телефон вызываемого абонента выключен или вне зоны действия сети. «В случае чего-то серьёзного она бы предупредила, а так мало ли что», опять успокоил он себя.

Ведущие принялись называть номинации и приглашать к микрофону лауреатов, которые выходили, озвучивали заранее заготовленные речи, получали свои статуэтки и под аплодисменты собравшихся и бравурные звуки музыки возвращались на свои места.

– И, наконец, главное открытие года: русская Джоан Роулинг, как её уже назвали эксперты! – возвестил ведущий и сделал многозначительную паузу, воспользовавшись которой, Егор быстро вышел к микрофону и сказал:

– Друзья, к сожалению, отечественная Джоан Роулинг опаздывает по объективным причинам и очень извиняется. С вашего позволения, я передам ей эту заслуженную награду, – он взял у ведущего небольшую статуэтку, изображающую авторучку на подставке, под общие аплодисменты показал собравшимся, вернулся за столик и ещё раз набрал номер Валентины.

Когда она опять не ответила, Егор почувствовал, как его напускная бодрость испаряется, и он вновь возвращается в состояние безнадёжной тоски, душевной скованности и полной апатии ко всему. Ничего не изменилось, черная полоса жизни никуда не делась, неудачи по-прежнему случаются всё чаще, а достижения всё реже и даются всё труднее.

Валентина, одна в огромной, давно не ремонтировавшейся квартире, сидела в старом кресле, смотрела на большом мониторе трансляцию с церемонии награждения, где её назвали «русской Джоан Роулинг», и думала о том, что вся её жизнь с самого начала связана с несчастьями.

Её родители, геологи, будучи в командировке на Севере, на машине сорвались с кручи, оба погибли и похоронены там же, на кладбище северного посёлка, а их дочь оказалась в интернате вместе с детьми местных оленеводов, откуда её забрала бабушка Нина Алексеевна, которая и рассказала внучке эту версию грустной истории её родителей.

В детский сад Валю устроить не удалось, и всё своё время она проводила с бабушкой, которая часто выводила девочку на улицу погулять, но не в свой двор, а куда-нибудь подальше, чтобы соседи не видели, как она проверяет содержимое мусорных контейнеров в надежде выудить что-нибудь ценное, ведь пенсионные выплаты не поспевали за инфляцией, да и платили их с большими задержками.

Однажды Валя в песочнице строила домики из песка вместе с ещё одной девочкой и мальчиком, за которыми присматривали две дамы. К Нине Алексеевне, которая только что нашла в мусорном баке три пустые бутылки, чтобы сдать за деньги, подошёл бородатый лысый мужик и сказал:

– Контейнер только для местных. Выгружай добычу.

– Он общий, – парировала бабушка.

Дискуссия обострилась, зазвучали непарламентские выражения, и дамы собрались уводить своих подопечных подальше от склоки.

– Господи, сколько бомжей развелось, – сказала одна. – А был приличный двор.

– Не надо играть с этой девочкой, – строго обратилась другая к мальчику, который не хотел уходить. – Может, у неё глисты. Или вши.

Валя поняла, что это про неё, и ей стало смутно и неловко. Тем временем бородатый выхватил из кучи мусора какую-то палку и замахнулся на собеседницу, но внучка неожиданно для себя подбежала к неприятелю и, к собственному удивлению, принялась декламировать стихотворение Лермонтова «Бородино», которое накануне слышала по радио. Сама того не подозревая, она запомнила текст и тут вдруг воспроизвела его. Лысый сразу утратил боевой пыл и здоровое нахальство, бросил палку, порылся в карманах своих штанов, но подарка юной исполнительнице не нашёл и смущённо отступил с поля брани, продолжая материться, но уже по-доброму.

Нина Алексеевна тоже была удивлена внезапно открывшимися способностями внучки, и в её душе, всегда творчески настроенной на добывание средств к существованию, сложился новый бизнес-план. Вечером дома она попереключала телеканалы, и, найдя трансляцию популярной музыки, предложила Вале копировать исполнителей. Когда девочка довольно сносно выучила напевы Тани Овсиенко и Алёны Апиной, бабушка и внучка отправились на Арбат, где собирались разного рода умельцы, желающие повеселить публику и при этом подзаработать. Их смутила разношёрстная толпа, в которой они долго толкались прежде, чем девочка решилась показать свои таланты. Она начала петь, но в шуме и гаме её попросту не заметили. Прямо перед ними грохотали две огромные аудиоколонки, и какая-то девушка вполне похоже подражала Тане Булановой, исполняя «Ясный мой свет». Подавленная Нина Алексеевна поняла, что без серьёзной подготовки им тут делать нечего и собралась уходить, но маленькая Валя, вдохновленная оглушительными звуками, из круга зрителей выскочила прямо к исполнительнице и принялась танцевать вместе с ней. Публика разразилась аплодисментами, и в лежащий на тротуаре раскрытый гитарный футляр полетели деньги. Бабушка, претендуя на долю вознаграждения, хотела протиснуться к вожделенному футляру, но её оттёр строгий парень со словами:

– Не мешайте работать.

– Это моя внучка, – настаивала Нина Алексеевна.

Тот взял Валю за руку, и передал бабушке, после чего они ещё немного побродили среди публики, но вскоре устали и отправились домой.

Вечером девочка была перевозбуждена арбатскими впечатлениями. Особенно ей понравились художники, которые рисовали портреты желающих. Она усадила Нину Алексеевну перед собой и принялась изображать её карандашом в тетрадке. Бабушка порывалась посмотреть работу, но юная художница, всё более увлечённая новизной творческого процесса, несколько раз начинала заново, внимательно вглядываясь, постигая внутреннюю суть модели, перевоплощаясь и так точно повторяя её мимику, что немного испуганная этим Нина Алексеевна сказала:

– Дай уже, – и выхватила листок, где было изображено её лицо, но в несколько странном виде. – Вроде похоже.

На другой день бабушка купила альбом с большими листами, они опять приехали на Арбат, разместились между двумя уличными художниками, и Валя вновь принялась рисовать Нину Алексеевну, вживаясь в её мимику и пытаясь воплотить это на бумаге. Прохожие при взгляде на них улыбались, но никто так и не обратился за услугой. Только один из художников, между которых они сидели, взглянув на рисунок, сказал:

– Способности есть, надо учиться.

А второй написал на листке адрес, дату и время, и пригласил девочку в художественную школу, где преподавал.

Но вскоре Валя пошла в школу обычную, и про художественную забылось. Со временем Нина Алексеевна стала слабеть и всё больше лежала дома, так что внучка постепенно взяла на себя домашние обязанности и после школы неплохо справлялась с уборкой, готовкой, стиркой и глажкой. Понимая, что земной путь подходит к финалу, бабушка задумалась, кто станет опекать внучку после неё.

В последние годы родственники мало общались по причине материального неблагополучия, каждый выживал как мог, но теперь Нина Алексеевна принялась всех обзванивать, и оказалось, что многих нет в городе, стране, а то и на свете: один погиб в бандитских разборках, другой возил на продажу дешёвые вещи из Турции и Китая, третьи всей семьёй уехали в Данию трудиться на птицефабрике, четвёртые в Германию работать домашней прислугой у бюргеров, ещё кто-то сезонным рабочим в Польшу – все были при деле, и никто не мог позволить себе опекать сироту.

Это небольшое исследование вдруг открыло перед пожилой женщиной всю глубину катастрофы, постигшей некогда великую страну, и она вспомнила горькие скупые рассказы своего отца, как его подростком во время Великой Отечественной войны увезли из оккупации в Третий рейх выполнять грязную работу на подворье богатого, но скупого и жестокого немецкого «байрона». Теперь трудные времена возвращались, и неизвестно ещё, чем всё это закончится.

В итоге бабушке всё же удалось договориться с племянником Николаем, что после её смерти тот станет опекуном девочки, сможет сдавать её квартиру и благодаря несложной махинации иметь с этого свой доход, так что вскоре после похорон Нины Алексеевны Вале пришлось осваиваться в семье своего дяди, который дома бывал редко – вечно на каких-то подработках. Квартиру опекаемой он сдавал, причём по отчётам в службу опеки и попечительства официально проходила совсем небольшая сумма – остальное шло неучтёнными наличными. Николай не сказал об этой своей коммерческой операции жене Элле и дочери Лиле, так что те встретили его подопечную холодно и враждебно, первым же делом с нескрываемым удовольствием поведав ей истинную историю её родителей.

Оказывается, будучи на заработках где-то на Севере, по причине задержки зарплат они никак не могли выехать на большую землю. Не имея средств на дорогой воздушный транспорт и получив положенные выплаты уже после окончания навигации, они вынуждены были ждать следующей. Во время зимовки в день святого Валентина у них родилась дочь, которую и назвали в честь нового в те времена праздника. Следующей весной деньги опять кончились, так что и в эту навигацию уехать тоже не вышло. Потом во время пьяной ссоры папа случайно толкнул маму, она неудачно ударилась головой и умерла, а его посадили. В доказательство и по просьбе покойной Нины Алексеевны они передали Вале несколько писем от её отца Григория Богатова «из мест не столь отдалённых». Девочка чувствовала, что родственники придают этой истории некий особый смысл, но для неё родители, которых она видела только на старых фотоснимках, были чем-то абстрактным и не имеющим к ней отношения.

Постепенно Элла и Лиля всё больше нагружали бедную родственницу домашней работой и всё чаще попрекали куском хлеба. Поначалу девочка безропотно это терпела, но однажды вопреки голосу разума принялась отстаивать свою независимость, и с тех пор уже ничего не могла с собой поделать – проявляла характер всё чаще.

– Будешь выступать, – сказала ей двоюродная сестра. – Поедешь в детдом, там тебя научат родину любить.

– И поеду, – храбро согласилась Валя. – Всё лучше, чем у вас.

– Поглядим, – угрожающе пообещала Лиля, уверенная, что сирота блефует.

Но во время очередной проверки представителями службы опеки условий жизни подопечной, та высказала проверяющим всё, что накипело, так что вскоре право распоряжаться бабушкиной квартирой перешло от дяди к отделу опеки, а Валя действительно оказалась в детдоме, причём в самой ущемлённой категории воспитанников. Остальных интернатских родственники иногда навещали и следили, чтобы дети были прилично одеты, вымыты и причёсаны, а если это не так, могли закатить скандал с дракой или написать жалобу. А вот за Валю заступиться было некому, и она училась заботиться о себе сама. По общей атмосфере, высказываниям и настроению окружающих девочка чувствовала, что детдом считается скорбным местом, а жизнь в нём – скудной и суровой. Но ей так не казалось, особенно после жизни в семье дяди Николая.

Первым её впечатлением на новом месте был визит в интернат местного благотворителя – огромного звероподобного мужчины со свирепым лицом, раздавленными ушами и шрамом на бритом черепе, в малиновом пиджаке и с массивной золотой цепью на шее в сопровождении представителей прессы с фото- и видеокамерами. Столовую украсили надувными шарами цветов триколора, ребятишек угощали «ножками Буша» и пепси-колой, а на следующий день многие дети и педагоги щеголяли в старых, но фирменных шмотках из секонд-хенда. А ещё через пару недель портрет мецената был выставлен в столовой в траурной рамке – его застрелили другие благотворители.

Ей навсегда запомнилась царившая среди сирот экзальтация всеобщего ожидания, истории о том, как одну девочку усыновили американские миллионеры, а другого мальчика разыскали настоящие родители, оказавшиеся членами английской королевской фамилии. Даже самые маленькие дети, подражая старшим, мечтали, как их заберут «в семью», хотя некоторые и не представляли до конца, что это такое. Но Вале подобное счастье не светило, поскольку о её опасном неуживчивом характере свидетельствовала запись в личном деле, что не смогла поладить с бывшими опекунами.

В интернате был учитель черчения и рисования Юрий Иванович Гусько, которого за глаза звали просто Гусь и который помимо преподавания и ведения кружка занимался ещё и оформительскими работами в учреждении, приобщая к этому имеющих способности интернатовцев, но сетовал, что попадаются всё какие-то недисциплинированные, непонятливые и ленивые.

Этот Гусь привлёк к делу и Валю, что ей очень понравилось, ведь таким образом она освобождалась от посещения уроков и притеснений со стороны одноклассниц. Гораздо приятнее было выполнять задания педагога в специально выделенном для этого помещении художественной мастерской. Кроме изобразительного таланта, юная воспитанница проявила редкостную сообразительность, находчивость и смекалку: когда Юрий Иванович по каким-то причинам отсутствовал на рабочем месте, и его спрашивал кто-нибудь из коллег или начальства, она тут же угадывала, что лучше сказать: либо он отошёл в туалет, либо вышел в магазин за красками или ещё куда-то. О таких случаях ученица извещала педагога посредством пейджинговой связи, а потом, выполнив все задания наставника, могла в счастливом одиночестве погружаться в чтение книг, которые брала в библиотеке, располагавшейся в соседнем с «художкой» помещении.

Тогда-то и случилось ярчайшее, головокружительное событие, навсегда изменившее её жизнь, хотя для окружающих этот потрясающий, фантастический случай прошел совершенно незаметно.

Глава 2

Однажды Валя взяла в библиотеке сборник рассказов, устроилась в тиши «художки» на старом стуле за большим столом, разноцветным от следов краски, и принялась читать. Тут-то всё и случилось: после первых же страниц параллельно с реальным миром возникла другая, не менее убедительная, но более лёгкая и пленительная вселенная, которая жила и развивалась сама по себе, без усилий, но так же естественно, как обычный мир.

Этот волшебный эффект удвоения реальности стал для неё главным признаком годного текста: если он не возникал, Валя просто бросала чтение. Тексты же, имеющие такое свойство, имели удивительную способность передавать повседневному миру свою лёгкость и увлекательность, вносить в обычную жизнь особую ясность и весёлое волшебство.

Но ещё более мощный эффект расширения бытия получался, когда девочка сама пробовала сочинять и записывать. Свои творения она тщательно прятала здесь же, в художке, так как боялась насмешек и травли со стороны сверстников в случае, если те узнают её странную и необычную тайну.

Всё изменилось, когда она поступила в педагогический колледж, переехала из интерната в квартиру, где когда-то жила с бабушкой, и в её жизнь ворвался новый бескрайний мир, яркими впечатлениями заставивший на время забыть всё, что было прежде.

В тот год одновременно с Валей несколько её подруг из интерната тоже поступили в профессиональные училища, и каждая получила «койко-место» в общежитии, где обитали по несколько человек в комнате, с кухней и туалетом на этаже и душевой в подвале. Они несколько раз приглашали её в свои общежития на танцы и «тусовку», что означало скромное студенческое застолье с выпивкой, после чего все уходили из комнаты, оставляя там одну из пар на заранее оговорённый отрезок времени, а потом их сменяли другие. Пришлось в этом поучаствовать и Валентине.

Её бойфренд Коля, с которым она недавно познакомилась, стоял у запертого изнутри входа в комнату, где была предыдущая пара и с нетерпением то и дело поглядывал на часы, а когда время вышло, принялся стучать в дверь, на что представительница предыдущей пары, выходя, заметила:

– Не шуми, у нас ещё минута.

Когда вошли Валя и Коля, кавалер запер дверь и принялся целовать даму, основательно обслюнявив её.

– Я так не могу, – сказала Валентина.

– А чего тут мочь, – возразил Николай, и, чтобы ободрить партнёршу, стянул с себя ботинки, брюки и трусы, оставшись в носках, свитере и куртке.

Он опять пошёл на сближение, но остановился, заметив, что подругу как-то странно потряхивает.

– Ты чего, – спросил он, и Валя, не в силах больше сдерживаться, уже открыто засмеялась.

– Ты ещё шапку надень! – наконец выговорила девушка, давясь приступами хохота и представляя, как хорошо бы дополнил сейчас его наряд такой аксессуар, как огромная пушистая шапка-ушанка.

– На хрена шапку, – он сначала оторопел, но потом понимающе улыбнулся, поднял с пола свои брюки, пошарил в кармане и достал из упаковки презерватив. – А я думаю, что за «шапка».

Тут Валентину сразил совершенно небывалый приступ смеха, сквозь который она с трудом проговорила:

– Где моя куртка?

– На хрена, – опять не понял партнёр, но она отперла дверь, выскочила в коридор, в соседней комнате забрала свою куртку и, не прощаясь, покинула общежитие в то время, как её незадачливый бойфренд одевал брюки, обескураженно крутил головой и говорил:

– Ненормальная.

Утром Валентине позвонила подруга Оля:

– Ты чего Кольку продинамила?

– Да мне что-то плохо стало, – соврала та, понимая, что, если сказать правду, Оля просто не поймёт истинной причины происшедшего.

– Ничего, – бодро успокоила её неунывающая подруга. – Мы тебя с нормальным пацаном познакомим.

В следующий раз две девушки с ответным визитом пришли к Валентине и привели ребят. Хозяйке предназначался Витёк – высокий парень дерзкого вида и с татуировками на кистях рук. Посидели, выпили и стали танцевать, в процессе чего одна пара ушла в соседнюю комнату, другая в ванную, а Витёк полез Вале рукой под платье, но она инстинктивно вырвалась и отскочила назад.

– Ты чего, – опасно улыбнулся парень, подходя ближе, оттесняя девушку в угол и расставив руки, чтобы не дать ей сбежать. – Целка, что ли? Не боись, поправим, – Витёк ловко схватил её за запястья, но она непроизвольно ударила его коленом в пах, и он взвыл:

– У, падла! – а Валя, вырвавшись, проскочила мимо него. Он схватил со стола бутылку, отбил от неё донышко и приказал:

– Стой иди сюда!

– Ты дурак? – спросила она, отступая в прихожую.

Витёк бросился к ней, но она успела выбежать из квартиры на лестничную площадку. Он тоже выскочил в тот момент, когда из соседней двери выходила пожилая дама, которая, потрясённая осколком бутылки в его руке и гримасой злобы, исказившей его лицо, ударила Витька сумочкой по голове и с криком:

– Убивают! – вернулась в свою квартиру, из которой послышалось:

– Алло, милиция!

Витёк метнулся назад, забрал свою верхнюю одежду и бросился по лестнице вниз, справедливо полагая, что ему лучше ретироваться. На ходу всё же успел ударить Валю кулаком в лицо и выбежал из подъезда, оттолкнув входящих жильцов. Девушка отлетела к стене, но тут же встала, и, пошатываясь, пошла вверх по лестнице домой, откуда уже выходили гости с испуганными лицами. В голове гудело, в ушах звенело, лицо было как из ваты, а в пересохшем рту стоял привкус крови.

– Ну ты даёшь, – потрясённо сказала Ольга при виде её разбитого носа.

После этого случая Валентина заметила, что соседи по дому стали относиться к ней с настороженной неприязнью и решила больше не устраивать в своей квартире подобных мероприятий. С Олей и другими интернатскими подругами отношения стали затухать, потому что Валя отказывалась ходить к ним и не приглашала к себе. Неудачные знакомства с молодыми людьми требовали осмысления, и девушке, обдумывавшей последние события, всё больше казалось, будто с ней что-то не так, раз не получается завязать отношения с противоположным полом. Зато теперь она больше внимания стала уделять сокурсникам по колледжу и вскоре подружилась со своей ровесницей Ларисой, которая, как оказалось, играла на гитаре и сочиняла стихи для собственных рэп-композиций, в основном переделывая речитатив авторов-парней на дамский лад и выкладывая плоды своего труда в соцсетях. Её произведения не имели успеха, но она не унывала. Эта Лариса состояла в местном литобъединении, куда однажды привела и новую подругу, которая представила на суд коллег свой рассказ, и вскоре литераторы собрались, чтобы его обсудить. На этот раз среди них был парень, который только что отслужил в армии и успел пройти творческий конкурс в Литературный институт. Его звали Валентин.

Едва встретившись взглядами, тёзки как-то сразу поняли друг друга, и коллеги по перу стали называть их «Валентин и Валентина», как в советском фильме. Постепенно они подружились и стали неразлучны, а вскоре поженились, и Валя взяла фамилию мужа – Шульга.

Валентин жил вместе с отцом Игорем Петровичем в огромной квартире на Котельнической набережной. Правда, там царил чудовищный беспорядок, так как раньше за существованием парня и его отца, которые были сильно «не от мира сего», следила жена и мама Анна Николаевна, которая заставляла их поесть, помыться, побриться и постричься, стирала и гладила одежду, наводила порядок в вещах, квартире и образе жизни. Но после безвременной кончины Анны Николаевны в упадок пришло не только жилище, но и сами отец с сыном, которые даже внешне выглядели одинаково дикими и заброшенными. Полностью равнодушные к бытовым мелочам, оба посвящали себя исключительно творчеству – Игорь Петрович был не только преподавателем литературы, но и поэтом.

Теперь эстафету Анны Николаевны подхватила Валечка, первым делом наведя чистоту в их жилище. Она успевал поддерживать там порядок, следить, чтобы её близкие всегда были накормлены, а их одежда – свежа, чиста и отглажена. Её супруг сочинял романы чуть ли не круглые сутки и вечно считал их неоконченными, многократно переписывал и всегда был недоволен результатом, а потому никогда ничего не публиковал, так что его беспримерный труд был непрерывен, бескорыстен и бесконечен. Но Валентина не унывала и в свободное от домашних забот время подрабатывала, где могла: продавцом на рынке, грузчиком в магазине, автором заказных текстов. Занималась даже онлайн-коучингом. Но больше всего зарабатывала в эскортном агентстве, скрашивая одиночество богатых мужчин преклонного возраста в поездках и на вечеринках – об этом Валентин так никогда и не узнал.

Со временем она опять стала сдавать квартиру, доставшуюся от бабушки, понаехавшим немосквичам, а сама переехала жить к мужу и свекру – так было удобнее обеспечивать быт литераторов.

Она была ещё и бессменным редактором текстов супруга, ведь он в творческом экстазе часто допускал досадные логические нестыковки, смысловые ляпы и прочие мелкие оплошности, разбираться с которыми ему было скучно и лень, а Валя делала это с удовольствием, мечтая, что, когда и у неё, наконец, появится досуг для творчества, она тоже начнет создавать собственные произведения.

А пока Валентине нравилось погружаться в бесконечные пространства создаваемого мужем мира, где был не только наш обычный белый, но и тёмный свет. По данным современной науки, общая масса-энергия наблюдаемой нами Вселенной лишь на пять процентов состоит из обычной известной нам материи, и на девяносто пять – из тёмной материи и тёмной энергии, о которых мы не знаем практически ничего. Но её супруг знал о них всё, ведь действие его произведений происходило в той неизведанной части мира, куда переселялись души всех умерших на белом свете людей, причём обитатели этого потустороннего мира легко могли материализовываться на белом свете в виде оборотней, упырей, вурдалаков, русалок и прочей нечисти. А на тёмный свет могли проникать такие жители белого, как провидцы, предсказатели, поэты и сумасшедшие.

Создаваемый мир Валентин Шульга называл «Нечеловеческой комедией» в честь «Человеческой комедии» Бальзака, к личности и творчеству которого питал огромнейший пиетет и методу непрерывной работы которого старался следовать. Главным наслаждением для него было в результате погружения в многочасовое творчество полностью отрешиться от собственной жизни, забыть о себе и слиться с вечным бессмертным духом, который не знает изменений, и которому ничем нельзя повредить. Ничто не могло сравниться с этим состоянием, и, возвращаясь в обычный мир, Валентин ещё некоторое время чувствовал и осознавал его вечную неуязвимость, а значит, и свою собственную.

И тогда он энергично помогал жене по хозяйству и по работе, торговал вместе с ней на рынке, подрабатывал грузчиком в магазине, писал заказные рекламные тексты, придумывал идеи для онлайн-коучинга, старался уделить супруге время и внимание, ведь, хотя она и легко переносила беременность, всё же быстро уставала. Но потом обыденность брала своё, появлялись страхи, неврозы и депрессии, что вынуждало его вновь убегать в целительное творческое затворничество.

В назначенный срок Валя родила малыша, которого назвали Игорем в честь быстро дряхлевшего деда. Игорь Петрович успел порадоваться появлению внука и умер от сердечной недостаточности утром за письменным столом, так и не закончив очередное стихотворение.

Несмотря на неустанные заботы супруги, со временем здоровье и психическое состояние Валентина стало постепенно ухудшаться – сначала слегка и незаметно, потом всё более явно, а к врачам обращаться у него не было ни времени, ни сил, ни желания: надо было творить «нетленку». Когда выяснилось, что это онкология, сделали операцию, но опухоль успела дать метастазы, и он долго проходил лечение, которое становилось всё более мучительным, сложным и дорогостоящим, а главным лекарством от горестей и бед было для него непрерывное творчество.

Когда Валентин сообщил жене, что настал последний день его жизни, та уверенно возразила:

– Не выдумывай. Всё будет хорошо, вот увидишь.

– Не будет, – так же уверенно сказал он и категорически запретил вызывать «Скорую помощь». Робкие возражения супруги разозлили его, и она была вынуждена покориться.

Валентин сказал жене, что по-прежнему считает все свои литературные произведения незавершёнными и предоставляет ей право дописать их:

– Они, конечно, далеки от идеала, но «всё, что мог, я уже совершил»… – перефразировал он известную строку.

Потом у Валентина начало путаться сознание, и он, лёжа в постели, поднял руки, но тут же осознал это движение, слабо улыбнулся и, с трудом шевеля губами, пошутил:

– Я уже полетел в тёмный свет.

Он взглядом показал жене на пачку сигарет на столе. Та поняла безмолвную просьбу, прикурила и поднесла к его рту сигарету, которую он жадно прикончил в пару затяжек, и его глаза прояснились.

– Всю жизнь боялся смерти, – проговорил Валентин. – А, оказывается, умирать не страшно. Такое равнодушие ко всему.

– Ты не умрёшь, – опять возразила супруга, но он уже не отвечал, его дыхание становилось всё более хриплым, тяжёлым и редким. Дрожь тела перешла в судороги, он потерял сознание, и лишь тогда она нарушила запрет мужа, вызвав «Скорую». Когда прибыла врачебная бригада, он уже не дышал, и медикам оставалось лишь констатировать смерть.

Став вдовой, Валентина всё внимание направила на воспитание маленького Игоря. Но теперь она могла позволить себе меньше времени тратить на всевозможные подработки и больше посвящать собственному творчеству, в связи с чем сообщила руководителю эскортного агентства об окончательном прекращении сотрудничества.

– Жаль терять такую талантливую специалистку, – расстроился тот, поняв, что напрасно ждал окончания её «декретного отпуска». – Но, может быть, выполнишь последний заказ? Ты ведь у нас самая грамотная, сможешь про литературу поговорить?

Клиентом оказался издатель Егор Тулупов.