Псих. Рассказ-вариация на тему

Псих

Рассказ-вариация на тему

Юрий Кубанин

Дизайнер обложки

 Юрий Супрунов

Иллюстратор

 Иллюстрация с сайта Pixabay.com

© Юрий Кубанин, 2022

© Юрий Супрунов, дизайн обложки, 2022

© Иллюстрация с сайта Pixabay.com, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-6582-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Псих

Шизофрения – это здоровый ответ

на сумасшествие окружающего мира.

Рональд Лейнг

Параноик – это тот, кто немного разбирается

в том, что происходит вокруг.

Псих – это тот, кто только что во всём

окончательно разобрался.

Уильям Берроуз

Фонтан заполнили бутылочным стеклом. Исключительно в целях экономии воды и профилактики загнивания мусора, бросаемого в бассейн горожанами. В вёдро модернизат весело и неустанно пускал во все стороны солнечных зайчиков, создавая видимость лёгкой зыби даже в безветренную погоду. Да вот беда: молодёжь, дурачась, часто с хохотом била по «воде» ладошками, желая обдать друг друга изумрудными брызгами. А один, в состоянии, разумеется, подпития умудрился в него сигануть. В день ВДВ, как водится. С разгона… Долго потом в больнице удивлялись изощренности человеческого гения – настолько, видимо, полной была иллюзия. Не разберёшь, пока не нырнёшь!..

Герой новеллы как раз и жил в этом новаторском спальном районе города. Но прежде, чем продолжить рассказ, хочу предупредить, слово «странный» будет встречаться довольно часто, таков предмет повествования.

Уже в детстве за Ним замечались некоторые странности. Нет, не подумайте, они не пёрли валом, как это бывает у сквернословов с синдромом Жиля де ла Туретта. Странности случались с Ним раз в несколько лет, иногда – даже вовсе не случались.

Впервые это произошло в первом классе. Лучший друг, наблюдая как-то с Ним на перемене в школьном дворе за прыгающими через большую скакалку девчонками, вдруг, понизив голос, таинственно спросил: «А ты знаешь, кто такая Армаганянц?». И они оба посмотрели на чернявую толстушку, азартно крутившую верёвочку. С прыгучестью у неё дела обстояли неважно, а социализироваться, как выражаются психологи, хотелось. Вот её и принимали в игру на роль одной из двух крутящих.

Заинтригованный вопросом друга, Он, как и все первоклашки ещё живущий миром известных добрых сказок, стал перебирать в своём уже тогда безупречном уме возможные варианты. Белоснежка? Ну что вы! Спящая Красавица? Если на уроках и спящая, то вовсе не красавица. Дюймовочка? Разве что – трёх…

Друг, довольный произведённым эффектом, абсолютным шёпотом сообщил: «Она – армянка!» Он – не понял. Друг подумал, что Он не поверил. Сделав круглые глаза, энергично закивал: «Да! Да…». А когда друг понял, что Он – его друг, ничего не понял, разочарованно, тоном повидавшего человека мудро замял: «Ладно, пойдём… ещё чего покажу…».

Много позже, в будущем, Он, мужчина на четвёртом десятке, с компанией курортных знакомых шёл по вечернему Кисловодску. Поравнялись с группой черноволосых людей, толкующих о своём. Черноглазый мальчишка отделился от них и подбежал к уличному котёнку, которого, сидя на корточках, уже гладил какой-то пацан, только с русыми волосами и серыми глазами.

– Арменчик! Иди сюда сейчас же! – строго позвала рыхлая женщина, тело которой с трудом удерживалось в одной кучке турецкой кожаной курткой. – Не лезь к чужому мальчику!

– Надо же! Развивается как просто ребёнок, а вырастет армянином. – Сказал Он серьёзно.

Спутницы сдержано хихикнули. Он слыл тонким шутником…

Очередная детская странность случилась, когда Ему было одиннадцать. В начальной сельской школе, где Он тогда учился в четвёртом классе, выделялись двое. Он, и одна девочка.

Он – тем, что был прилежным, вежливым мальчиком. Аккуратистом. Мыслителем и книгочеем. Отличником. Первым учеником школы. И Ему ещё не ведома была любимая шутка психиатров: «Привет! Как сам, как жена? – Спасибо, грех жаловаться. – Как сын? – Слава богу, не отличник…»

Она же выделялась тем, что была совершеннейшая оторва. И только у неё одной во всём классе уже были крохотные серёжки в оттопыренных ушках, и только её одну одевали по-городскому: в плиссированную юбочку, лаковые туфельки, газовую блузку.

Подошла очередь её парте дежурить, соседка болела, пришлось одной справляться с обязанностями. Прозвучал звонок на перемену. На правах дежурной по классу она ни с кем не церемонилась:

– Все вон! Ты чего торчишь? Вон отсюда! – дала она пинка зазевавшемуся Толику Иванову. – Ты! (схватила она Его за рукав) – останься!

И сердито захлопнула дверь. Он догадывался, что нравится ей, но Ему больше нравилась другая девочка. Хотя и эта нравилась тоже, чем-то ранним… непостижимо женским… своим смелым насмешливым нравом. В том числе.

За рукав она притащила Его к своей парте. Ткнула под картинку фруктового дерева в учебнике природоведения: «Читай!». Под картинкой значилось: «Так растут мандарины». Она кокетливо наклонила голову и, лукаво искоса на Него глядя, повторила: «А теперь читай последнее слово!». И прикрыла пальчиком окончание «рины» в нём. И тихонько засмеялась.

Он опять не понял. (Дурак!). И ясными глазами посмотрел на неё.

– Читай! – раздражённо, с тенью ускользающей улыбки в третий раз приказала она.

– Ну?.. – Он добросовестно скользнул взглядом по получившемуся слову ещё раз и затем вновь тупо и прямо посмотрел ей в глаза. И вдруг понял, что получает первую в своей жизни настоящую двойку.

– Иди, – она мягко, и явно жалеючи, за плечи развернула Его к двери. – Иди, гуляй!

Задетое самолюбие заставило Его не подчиниться. Повернувшись, Он увидел, как она, потеряв к Нему интерес, легко по партам взобралась на подоконник, чтобы открыть форточку в широком окне. Точёные икры стройных ног дразняще напряглись, когда она встала на цыпочки. Это добило Его. С надутыми губками девчонка легко спрыгнула на пол. На миг задравшаяся парашютом, и тут же упавшая занавесом юбочка ослепила миражем трусиков, высушила рот. Она же, крутанувшись на каблучках своих лаковых туфелек, направилась к другому окну…

Это было во сто крат хуже двойки! Бесстыдство – верный признак безразличия. Об этом Ему ещё нескоро предстоит узнать из какой-то взрослой книги. Демонстративное бесстыдство – признак презрения! Это Он понял сам уже тогда.

Именно тогда Он впервые ощутил свою если не странность, то какую-то ущербность. Ибо в тот же день, после уроков, твёрдый двоечник Толик Иванов объяснил Ему, твёрдому отличнику, значение термина. Заодно употребив для разъяснений ещё один, более расхожий в народном обиходе синоним.

Его странная неосведомлённость в вещах житейских зачастую беззлобно забавляла (А ещё отличник!). А вот наивность в краеугольных понятиях общественного устройства нередко настораживала. Его странное непонимание необходимости маркировать людей по национальному признаку становилось всё более заметным. Когда в первые же после школы студенческие каникулы бывшие однокашники сошлись на вечеринку, и Он случайно выразил недоумение – почему вдруг один из лучших учеников класса не поступил в престижный вуз, Ему ответили, как бы само собой разумеющееся: «Так он же еврей!»

– Да-а?.. – непроизвольно удивился Он и, напоровшись на три пары внезапно внимательных глаз, осёкся и благо не вякнул: «С чего вы взяли?».

Он, конечно, не был полным профаном. Пользуясь сведениями официальной этнографии, достаточно сносно мог отличить на картинках европеоидов от азиатов, а также тех и других от негроидов. Но коснись тонкостей, всё шло насмарку. Никогда бы Он не отличил японца от китайца или вьетнамца, не сиди один в «Тойоте», а другие на велосипедах. Что уж говорить о евреях.

С той самой памятной вечеринки Он стал ощущать ещё какую-то свою неполноценность. Там, где просвещённые безошибочно ставили диагноз на основании цвета ли глаз, структуры ли волос, формы ли носа, большего жизненного успеха, в конце концов! Он видел просто человека. Хоть убей!

Так продолжалось, пока в положенный срок не попался Ему томик Сергея Довлатова. Автор, собственноручно причислявший себя к «симпатичному национальному меньшинству», описывал в одном из опусов, в частности, такую сценку: два еврея деликатно в светском разговоре осведомляются об обоюдной нацпринадлежности. Ага! Значит, еврейство не есть нечто раз и навсегда данное и помеченное от природы неким тавром! Как, к примеру, негры, пардон – афроафриканцы. Это всего-навсего желание некой особенности. Именно: не особенность, а желание её – особенности! Коль скоро, по мере изучения вопроса, выяснилось, что бывают и евреи-марокканцы. Вполне себе негроидные – чернокожие и каракулевые.

Сон разума и слепое поклонение фантомам – универсальные атрибуты любой религиозности, здесь мусульманин равен иудею. Так чем же выделиться, деля единое жизненное пространство? В пику остальным религиям не помешало бы что-нибудь неповторимое, из ряда вон выходящее, скажем, поразительное долголетие. Ставящее науку в тупик. Или даже лучше – физическое бессмертие. Ан, и тут промашка! Что там говорилось об этом в романе «Иудейская война» Лиона Фейхтвангера? «Сначала римляне не трогали священников в белых одеждах с голубыми иерейскими поясами. Затем прикончили их, как и остальных. Они констатировали с некоторым удовлетворением, что человек с голубым иерейским поясом, служитель этого Ягве, если ему в тело загнать железо, умирает совершенно так же, как и всякий другой».

Какой же выход? Богоизбранность! Не доказуемая, но и не опровергаемая, следовательно, смело утверждаемая! А в качестве отправной точки – принадлежность пусть и к банальной, зато древнейшей религиозной секте. Со своими, разумеется, претензиями и заморочками, помимо слишком широко, к сожалению, распространённого (с учётом исламского мира) обрезания.

Кстати, о циркумцизии, – как-то подумалось Ему, – будь еврейский бог действительно чем-то круче других божеств, уж он-то разве не порадел бы о поклоняющейся ему персональной пастве? Чтобы пацанята избранного им народа рождались бы поголовно во всеоружии, на всём готовеньком, с уже «обрезанным», отвечающим гигиеническим требованиям жизни в пустыни писюном. А неизбранные мусульмане, живущие рядом с ними в той же пустыне, пусть бы фимозами мучились!

Так что, спокойно, господа евреи. Вот выпестуете в своей породе ген «безкрайнейплоти», к тому же – доминантный, тогда и дерите нос!

Выходит, не боги выбирают себе народы, а народы выбирают себе богов. Отнеся еврейство к варианту публичного, но с налётом стыдливости, масонства, Он успокоился. И вычеркнул эту якобы странность – неумение и нежелание разбираться в человечьих породах, из списка своих ущербностей. И даже научился иногда в толпе выделять евреев. Иногда даже толпы евреев. Особенно когда по телевизору показывали Израиль…

Гораздо хуже дело обстояло в другом.

– Странно, что я в