Зона тени

2.9

Эх, человек, человек! Как мало тебе надо! Нет, не пища и не воздух тебе жизненно необходимы. Нет, не свобода, за которую ты бьешься насмерть с незапамятных времён. И не любовь, которую ты воспеваешь и превозносишь до самых небес. Всё, что тебе надо в этой жизни, вмещается в одном-единственном коротком слове – иллюзия. Иллюзия, которая ведёт тебя по замкнутому кругу, не отпуская и не подпуская. Иллюзия, как клочок ароматного сена, привязанного перед давно ослепшей лошадью, изо дня в день вращающей ворот подъёмника примитивной шахтёрской клети.

В вестибюле горотдела Арсений подошёл к окошку дежурного и сказал:

– У меня пропали жена и дочь.

В застеклённой, отгороженной части вестибюля находились два офицера: один сидел за пультом, а второй – майор – перебирал бумаги у окна приёма посетителей. На руке у майора была повязка с надписью: «Дежурный».

– Как пропали? Поподробнее, пожалуйста, – уточнил майор.

– Я две недели был в отъезде, а когда вернулся, дома их не было.

– Ну и что?

– Газеты за две недели лежали в почтовом ящике: их никто не вынимал.

– Ну и что? – повторил дежурный.

– Нет их документов, нет денег, и соседи их не видели.

– Ну и что? – дежурный заладил, как попугай.

– Их нет. Я дома уже два дня, а их нет. Их надо искать.

Арсений понемногу терял терпение.

– В квартире сохранились следы преступления? – спросил дежурный.

– Какие следы? – не понял Арсений.

– Кровь, беспорядок, поломанные вещи, следы борьбы, пропажа ценностей.

– Нет, – опешил Арсений. – Всё в порядке.

Дежурный наклонился к окошечку и застыл на мгновенье, а потом спросил:

– Давно в запое?

Видимо, уловил запах перегара, как Арсений ни старался чистить зубы.

– Я только вчера вечером немного выпил, – сказал он.

– Если бы немного, то и слышно не было бы, – разумно возразил дежурный и добавил: – Идите домой и не морочьте тут голову: у нас есть и более важные дела, чем ваши семейные проблемы решать.

И заметив, что Арсений не торопится отойти от окошка, сказал с решительной интонацией:

– Сейчас доставим, куда следует, и неприятности я вам гарантирую, – и, обращаясь к сослуживцу у пульта, сказал: – Обнаглели до предела: в милицию пьяными приходят. Права тут качают.

– Кто это там такой неугомонный? – сослуживец дежурного выглянул из-за пульта и добавил хриплым голосом, подражая Высоцкому-Жеглову: – Ты ещё не угомонился?

– Не надо мне тыкать, – ответил Арсений, не скрывая злые интонации в голосе. – Я не за милостыней пришёл. Вам государство деньги платит. Из моего кармана, между прочим.

– Ух ты какой! – проговорил тот, который сидел за пультом, нажимая какие-то кнопки на клавиатуре.

Арсений уже собирался отойти от окошечка, как вдруг два омоновца, стоявшие у входных дверей, подошли незаметно сзади и уверенно схватили его за руки. Сгоряча он ещё попытался высвободиться, но омоновцы отработанным движением заломили ему руки за спину, и резкая боль не давала Арсению возможности хоть немного пошевелиться.

– За что? – спросил Арсений, пытаясь повернуться лицом к омоновцам.

Но те безразлично молчали. Минут через пять в поле зрения Арсения появился невысокий капитан в очках и спросил у дежурного в окошке:

– Куда его?

– В наркологию, – услышал Арсений голос дежурного. – А если не примут – вези обратно. Мы его, кормильца, обязательно примем.

Всё произошло так быстро, так неожиданно и так нелепо, что Арсений растерялся. Он стоял, глядя по сторонам сумасшедшими глазами, потеряв всякую способность рационально оценивать ситуацию. Иллюзия рассыпалась на мелкие осколки, и жизнь потеряла всякий осознанный смысл.

Омоновцы вывели Арсения на улицу, как глупого бычка на верёвочке, и запихнули в кузов легкового УАЗика, приспособленного для перевозки нарушителей.

Очкастый капитан сел в кабину к водителю и сказал:

– В наркологию.

УАЗик тронулся с места и поехал по улице, а Арсений всё никак не мог сообразить, что, в конце концов, происходит.

Перед входом в наркологический стационар УАЗик остановился, и водитель, вооружившись резиновой палкой, вывел Арсения из машины. Капитан нажал кнопку вызова, и через минуту обитая железом и окрашенная в серый цвет дверь открылась. Арсения ввели в приёмный покой, усадили на покрытую клеёнкой кушетку и оставили на попечение водителя, который всем своим видом показывал, что любые шутки с ним закончатся плохо. Арсений даже и не думал сопротивляться. Он вообще не понимал, чего от него хотят. Он не собирался отрицать того, что выпивал: всё равно анализ будет положительным. Для этого не было необходимости везти его к врачам: достаточно было дать «дыхнуть в трубочку». Но он ведь ничего такого не сделал, чтобы возить его, как преступника.

Арсений с нетерпением ждал, когда всё это «недоразумение» закончится, и можно будет вернуться домой. А назавтра сделать всё по-другому, по-умному.

Минут через пятнадцать за Арсением пришёл капитан и отвёл его в кабинет к врачу – пожилому, какому-то отстранённому, не от мира сего, мужчине. Врач, постоянно поправляя спадающие с носа очки, заполнил медицинскую карточку, узнав у Арсения необходимые данные, и спросил:

– Сколько дней вы уже пьёте без перерыва?

– Три дня, – честно ответил Арсений.

– А раньше запои были?

– Не было никаких запоев.

– Какие у вас отношения в семье? Ваши родные, что, ушли из дома?

– Какое вам до этого дело? – с оттенком грубости, вопросом на вопрос ответил Арсений.

Врач что-то долго писал в карточке, а Арсений ждал, когда у него возьмут кровь на анализ.

– С какого возраста вы пьёте? – спросил врач.

– С совершеннолетнего, – ответил Арсений.

Врач только кивнул головой и снова стал писать в карточке. А потом спросил у капитана:

– Кто направляет?

– Пишите: участковый, – сказал капитан. – А завтра он всё оформит. Мы свободны?

– Да, – сказал врач.

Капитан и водитель ушли.

– А мне что делать? – спросил Арсений.

– Сейчас, – сказал врач и, приоткрыв дверь, кого-то позвал.

В кабинет вошла пожилая женщина из медперсонала, равнодушно взглянула на Арсения и спросила у врача:

– Наш клиент?

– Да, – сказал врач. – Дайте ему переодеться и покажите койку.

– Какую койку? – не понял Арсений.

Осколки иллюзии стали сами по себе складываться в нечто новое, но это новое было совсем не похоже на старое. Старое в этом новом было искажено до неузнаваемости и выглядело, как уродливое отражение в кривом зеркале. Уродливому отражению, чтобы стать реальностью, много не надо: достаточно, чтобы на него смотрели, не отрываясь. Достаточно укрыть от взоров прекрасный оригинал, упрятать его подальше с глаз, чтобы никто не смог сравнить, чтобы никто не смог усомниться. Усомниться в том, что кривое подобие – это и есть единственно возможная правда на земле.

2.10

Пространство и время – относительны. Их не замечаешь на свободе, когда нет никаких границ, никаких запретов. Но они становятся совсем другими, когда непреодолимым препятствием на пути встаёт жёсткий, грубый, унизительный запрет: нельзя! Не просто нельзя, а именно тебе нельзя. Именно тебе. Потому, что ты – не такой, как все. Ты – изгой, ничтожество, раб.

В коридоре, у стенки, стояла койка, на которой лежал привязанный бинтами за руки и ноги небритый мужик с растрёпанной рыжей шевелюрой. Видимо, он обессилел от бесплодных попыток сбросить с себя путы, и отдыхал, тяжело дыша и безумно вращая глазными яблоками.

– Успокойся, успокойся, Малашкин, – сказала женщина-медработник, проходя мимо привязанного.

Эта картина настолько поразила Арсения, что он окончательно впал в транс. Он даже не пытался задавать какие бы то ни было вопросы. Он стал воспринимать происходящее таким, какое оно есть, без своей собственной критической оценки, без размышлений отдаваясь влекущему его течению жизни. Жизни непонятной, непоследовательной, состоящей из нелепых, не имеющих видимой связи фрагментов.

– Арсен! – вдруг услышал он своё имя и оглянулся.

Из дверей палаты выглядывали её обитатели: глазеть на новенького было хоть каким-то развлечением.

– Арсен, это я – Тигран.

Арсений узнал в одном из пациентов водителя-армянина по прозвищу Тигра, образованному от его имени.

Женщина-медработник спросила Тиграна:

– У вас есть место в палате?

– Да, – ответил Тигран и, искренне обрадовавшись неожиданной встрече, сказал Арсению: – Давай ко мне, братишка.

Он взял Арсения за руку и провёл, как ребёнка, к свободной койке.

– Он первый раз, – сказала женщина-медработник. – Так что ты присмотри за другом.

– Конечно, присмотрю, – заверил её Тигран.

Он так и не избавился от своего кавказского акцента, хотя жил в Белоруссии уже много лет.

– Где я? – спросил его Арсений.

– Э, да ты совсем плохо выглядишь, – сказал Тигран, произнося слово «плохо» через «ё». – Подожди: сейчас поправим дело.

Он полез в платяной шкаф и откуда-то из-под потолка достал зеленую пластиковую бутылочку от «фанты» и небольшой пластиковый стаканчик. Открыв пробку, Тигран налил полстаканчика жидкости и протянул Арсению. Тот выпил. Это была водка.

– Ну, как? – спросил Тигран.

Арсений только несколько раз кивнул головой.

Тигран засмеялся, довольный тем, что помог товарищу, и спросил:

– А помнишь, как Вагизу картошку возили?

– Да, – снова кивнул головой Арсений.

– Я тут пацанам рассказывал, а они не верят, – сказал Тигран, указывая на двух других пациентов, сидевших на своих кроватях. – Вот человек подтвердит.

Арсений не понимал, что надо подтвердить, но согласно кивнул головой.

Выпитая без закуски водка подействовала неожиданно сильно, и Арсений сказал, ни к кому не обращаясь:

– Сейчас я с ними разберусь.

Тигран присел к нему на постель и сказал:

– Не надо, Арсен: к кровати привяжут.

– За что они меня? – спросил Арсен.

– Не связывайся с ними, – посоветовал Тигран.

А третий пациент палаты, бородатый мужик лет тридцати, только ухмыльнулся:

– Не переживай, здесь все такие: всех ни за что повязали.

Но Арсений продолжал попытки встать и выйти из палаты. Тогда Тигран попросил:

– Потерпи минуточку, сейчас мы всё уладим.

И выбежал в коридор. А через минуту-другую вернулся с молодой медсестрой, в руке у которой был шприц.

– Вот, Светик, – сказал Тигран медсестре, – совсем другу плохо.

– Только ради тебя, – сказала Светик Тиграну и безапелляционно добавила, обращаясь к Арсению: – Ложитесь лицом вниз.

Арсений послушно лёг, и Светик сделала ему укол пониже спины. Сделала быстро и так профессионально, что Арсений даже не почувствовал боли.

– Сводите его в туалет, – сказала, уходя, Светик.

Арсений не понял последней фразы. Он многих вещей не понимал в этот день. Многих элементарных вещей, смысл которых ему открылся немного позже.

– Пойдём, сходим, перекурим, – сказал Тигран Арсению, и тот согласился.

Но встать с постели оказалось не так просто, и Тигран помог ему сделать это. Невесть откуда взявшийся туман обволакивал все предметы вокруг, и Арсений совсем потерял ориентацию. Ему стало казаться, что он – это не он, и голос Тиграна доносился откуда-то издалека. Последнее, что он запомнил в этот день, это странные, перекошенные и неестественно вытянутые лица. Лица внушали какой-то животный страх, в них таилась опасность, и Арсений боялся повернуться к ним спиной. Он знал – и не сомневался в истинности этого неизвестно откуда взявшегося знания, – он знал, что, как только повернётся к этим лицам спиной, они набросятся на него.

«А ты, сын человеческий, не бойся речей их и не страшись лица их».

2.11

Микола разыскал Арсения только к концу следующего дня. Он пришёл в комнату свиданий, принёс передачу: банку с горячими пельменями в масле, хлеб и кефир.

– Пиво не смог пронести: забрали, гады, на входе, – сокрушался он.

И потом, глядя, как Арсений с жадностью ест, добавил:

– Не отчаивайся: выдернем.

– Когда? – спросил Арсений.

– Не раньше, чем через десять дней, – и, уловив недоуменный взгляд Арсения, пояснил: – Тебе же лучше будет. Я их систему знаю. Но мы их обезвредим, только надо потерпеть.

Микола действительно знал эту систему. Его Вика работала в горполиклинике и была на короткой ноге со многими влиятельными медиками в городе.

– Ну, десять дней – это не десять лет, – согласился Арсений.

Это был уже не тот Арсений, которого раньше знал Микола. За последние сутки он пережил и передумал больше, чем, казалось, за всю свою предыдущую жизнь.

«Сам виноват: сам пришёл, сам напросился. Никто не тянул ни за рукав, ни за язык. Вроде, взрослый человек, а жизни не знаешь, – укорял он себя, ворочаясь на больничной койке. – Столько вёрст исколесил, столько видел-перевидел, а ума не нажил. Забыл, кто такие менты; забыл, как с ними разговаривать надо. Нашел, у кого сочувствие искать! Не так это делается, не так. Нужны либо блат, либо деньги. В любом случае заходить с чёрного хода надо: не подмажешь – не поедешь. Или хитрость какую придумать? А если нет хитрости? Если привык верить тому, что на бумаге написано? – спрашивал он себя, и сам же отвечал: – Тогда сиди в психушке или в зоне. И там, и там – решётки на окнах, – и подводил итог: – Дураком был – дураком и остался. Обидно, но это – правда».

Да, за последние сутки он стал гораздо мудрее. Он стал гораздо опытнее и старше. Он больше не бросался на железные прутья решётки, как молодой волк в зоопарке. Он терпеливо рассматривал тех, кто был по другую сторону жизни, выжидая, когда наступит его миг, когда придёт момент его торжества.

2.12

Тигран был настоящим другом. Если бы не он, наломал бы Арсений дров в очередной раз. Но Тигран от природы обладал способностью уговорить кого хочешь. Он умел так просить, что отказать ему было невозможно.

И тогда, когда они везли двумя фурами картошку Вагизу – азербайджанцу из Питера, – и тогда Тигран был душой компании. Они остановились переночевать на стоянке возле Пскова. Уже подмораживало, и холодный ветер пронизывал до костей, когда Арсений перебегал в кабину к Тиграну, чтобы всем вместе поужинать.

– Холодно, Вагиз, – так и сказал Тигран.

– Холодно, – согласился Вагиз.

– Нет, ты какой-то нерусский, – снова сказал Тигран.

– Почему я нерусский? – серьёзно спросил Вагиз. – У меня паспорт русский.

– Русский человек без бутылки за стол не садится, – продолжал свою линию Тигран. – Надо бы чем согреться.

– Нет водка, – отрезал Вагиз.

– А если подумать? – настаивал Тигран. – Может, где-нибудь под картошкой завалялась?

– Откуда знаешь? – Вагиз крутился на сидении, как будто его шилом кололи.

– Так не первый раз еду, – сказал Тигран.

– Далеко стоит, не достанешь.

– Я не достану? – Тигран скинул телогрейку и выскочил из кабины.

– Почему все водители такие пьяницы? – спросил Вагиз у Арсения.

– Работа такая, – усмехнулся тот в ответ.

Из кабины было слышно, как Тигран шурудит в фуре. Минут через десять-пятнадцать он вернулся, весь в пыли, держа между пальцами каждой руки по три бутылки водки.

– Вах! Вах! – застонал Вагиз, хватаясь за голову. – Зачем так много?

– Чтобы второй раз не лазить, – резонно ответил Тигран.

По его лицу Арсений определил, что седьмая бутылка была уже у Тиграна в желудке.

2.13

– Тут свои порядки, – учил Тигран Арсения на следующее утро, когда тот пришёл в себя. – Если сам сдался – через десять дней могут отпустить, если жена сдала – она может и забрать, а если менты привели – месяц без разговоров. А могут и на второй срок оставить.

– Разве кто-нибудь сам приходит? – удивился Арсений.

– Конечно, – сказал Тигран и, понизив голос, добавил: – Коля-борода сам пришёл: чтоб не посадили, время тянет. И дедушка сам пришёл: летом в сарае живёт, а на зиму сюда приходит.

– А ты? – спросил Арсений.

– Меня участковый оформил, – вздохнул Тигран. – Моё дело неважно: скоро суд.

– Какой суд?

– В ЛТП посадят, как пить дать посадят: участковый злой на меня.

Тигран достал из тумбочки две полулитровые банки, налил в них воду из пластиковой бутылки и включил кипятильник, сделанный из двух бритвенных лезвий – «машину» – присоединив провода к патрону лампочки. Эйнштейн такую установку не изобрёл бы: интеллекта не хватило бы. Хотя, если бы его в ЛТП… Жизнь – такая штука – чему хочешь научит.

– Сейчас чаю попьём, и тебе совсем хорошо станет.

– Мне и так не плохо, только голова трясётся, – сказал Арсений.

– Это от укола, – пояснил Тигран. – Но я очень за тебя боялся. У тебя вчера такой вид был, что ты, точно, мог кого-нибудь убить. Хорошо, Светик дежурила. Я ей как раз босоножки прошил. Вот она и не отказала. Иначе плохо могло быть. А так немного пошумит в голове, да и всё. Вот чаю сейчас попьём.

Тигран насыпал заварку прямо в банки и накрыл их бумажными листочками, чтобы аромат не улетучивался.

– Я тут уже в четвёртый раз, – сказал он. – Судьба такая. Потому и всех знаю. В город каждый день езжу за «баландой». Мне доверяют, что не сбегу. А куда мне бежать? Я в городе и сигарет, и водочки куплю – были бы деньги. А деньги можно и тут заработать: я же не только водитель, но и сапожник. Без дела не сижу.

И Тигран показал Арсению тумбочку, заваленную обувью и сапожным инструментом.

Потом они пили крепкий, обжигающий чай, и Арсений понемногу возвращался в реальный мир, привыкал к этой нерадостной действительности. Судьба – злодейка, а жизнь – копейка. Копейка, брошенная на землю чьей-то равнодушной рукой. Копейка, закатившаяся в грязную, забитую всяким мусором щель. Да и плевать – не велика ценность!

– Здесь только кормят плохо, – продолжал Тигран. – А так – жить можно. Главное – никого не трогать, и тебя не тронут. Вот дедушка – уже второй срок заканчивает. И на третий хочет остаться. А куда ему идти? Домой не пускают – не нужен, в приют не берут – есть своя квартира. Вот я из ЛТП вернусь и тоже сюда попрошусь. Меня тут уважают, мне здесь лучше, чем дома.

«Он прав, – подумал Арсений. – Здесь лучше, чем дома».

И Арсений как-то незаметно для себя втянулся в новый уклад жизни. Благо, отношение персонала к «больным» – алкоголикам – было очень даже хорошим. Тигран сказал правду: никого не трогай – и тебя не тронут. А всё лечение сводилось к витаминным уколам и очищающим кровь капельницам. Чем тебе не курорт? Недаром дедушка выписываться не хотел.

Микола ещё приходил два раза, приносил продукты и сигареты. Рассказал и свой план, по которому Арсений должен был выписаться на десятый день.

Арсений поделился планом с Тиграном, и тот сказал:

– Сработает. Только чтобы точно вместо этой гадости глюкозу ввели. Иначе беда может быть.

За десять дней Арсений ещё больше сдружился с Тиграном. У них всё стало общее: и продукты, и сигареты, и выпивка. Тигран день через день то пива привезёт, то водочки. Арсений Тиграну сапожничать помогал: точил ножи, правил шила. И с соседями по палате установились нормальные отношения. Дедушка только сигареты просил, а Коля-борода книги читал, не встревая в душевные разговоры.

А разговоры за это время у Арсения с Тиграном были разные. Но в основном вспоминали о шофёрских буднях, об общих знакомых, о тех местах, в которые заносила их погоня за рублём да романтика дальних дорог. А вспомнить, конечно, было что. Дорога, как и жизнь: петляет меж гор и лесов, поднимается вверх и стремительно уходит вниз, радует и огорчает. На дороге рождаются и умирают, находят и теряют, любят и ненавидят. Да, дорога – это жизнь. Или скорее образ жизни. Не самый, кстати, плохой образ. Было, было о чём вспомнить и о чём поговорить. Вот только про свою семью Арсений даже не заикался. Он подавлял в себе любые, самые робкие, самые отдалённые мысли на эту тему. Он боялся, что та стихийная сила, которая ассоциировалась в его психике с перекошенными, страшными лицами, снова вылезет наружу и попытается овладеть им.

2.14

В последний день Арсения вызвал заведующий отделением и попросил подписать расписку-предупреждение, в которой было указанно о возможных последствиях употребления алкоголя. А потом его повели в процедурный кабинет, где медсестра, подмигнув краешком глаза, ввела ему в вену при свидетелях раствор глюкозы. Медсестра делала свою работу очень медленно, нарочито тщательно, и при этом всё время спрашивала:

– Вы чувствуете жар в теле?

– Да, – отвечал Арсений, не чувствуя никакого жара.

– Потерпите немного, – говорила медсестра, хитро поглядывая ему в глаза. – Это реакция на остатки спиртного в вашей крови.

Примерно через полчаса процедура была закончена, и ещё минут пятнадцать ушло на оформление бумаг. В общей сложности Арсений отсутствовал в палате около часа, а когда вернулся в слегка приподнятом настроении, Тиграна уже не было.

– Всё, увезли твоего друга, – сказал Арсению Коля-борода. – Уж так он просил, чтобы подождали: хотел с тобой попрощаться. Да куда там! Еле собраться успел. Вот оставил тебе на память.

И Коля показал на лежащие в тумбочке пассатижи.

Лица вытянулись и перекосились в злобной усмешке: мы тебя где хочешь достанем!

Арсений взял пассатижи и положил их в карман пиджака.

«Эх, Тигра, Тигра!»

Арсений подумал, что он хотел бы много чего хорошего сказать Тиграну: тот мог бы пожить у него, когда вернётся из ЛТП. Да и вообще, мог бы всегда рассчитывать на любую помощь с его, Арсения, стороны. Хотел бы сказать, да не успел. Вот так всегда: когда надо сделать что-то настоящее, не фальшивое, доброе – почему-то не успеваешь. Не успеваешь из-за каких-то мелочей – эгоистичных, второстепенных, преходящих и лживых, – отнимающих бесценные минуты и без того короткой жизни. Жизни, в которой должен быть хоть какой-то смысл – хоть немного, хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Хотя бы ровно столько, сколько надо человеку, чтобы отличаться от животного.

Кто ворует жизнь у человека? Жизнь – единственную и неповторимую. Кто подменяет главное второстепенным, важное – мелочным, а по-настоящему дорогое и ценное – пустой, блестящей мишурой?

– Не переживай сильно: год быстро пролетит. Вернётся Тигран, никуда не денется, – успокаивающе сказал Коля, глядя на Арсения поверх очков.

– Да, – согласился Арсений, и подумал: «Да только этот год уже не вернётся никогда».

Потом он переоделся, сложил в пакет свои вещи, попрощался с Колей и ушёл домой.

По дороге купил в магазине продуктов, сигарет и бутылку водки.

«Буду пить в одиночку и в самом деле сопьюсь, – мелькнула мысль. – Сдохну, как собака под забором. Ну и наплевать. Пусть всё к чёрту катится!».

 
Эх, судьба-злодейка!
Ну-ка, повернись!
Жизнь моя – копейка,
Так и быть – катись…
Голову сломаю,
Наберусь ума,
Что страшней, узнаю:
Смерть – или тюрьма?
 

В квартире было пусто и холодно: отопление ещё не включали. На кухне со светильника свисала длинная, чуть не до пола, паутина.

Пассатижи, подаренные Тиграном, Арсений положил в шкатулку из красного дерева, где у него хранились особо ценные вещи.