Украинское солнце

– Настя, – забыв о разнице в возрасте, обратилась Наташа, – иду к тебе и думаю, даже стыдно самой себе признаться: сколько лет прожила, а до сих пор не умею пироги печь! Что уж там говорить, я даже не знаю, как тесто приготовить! – призналась Наталья, доброжелательно улыбаясь. – Никогда не думала, что буду учиться печь пироги в таком возрасте!

–Ничего страшного, Наташа! Что ты переживаешь? Я вот, например, многим рецептам у своей матери училась, но все равно по сей день что-то свое добавляю и придумываю, потому что каждая хозяйка по-своему все делает! – Наташа одобрительно кивала головой, доверяя опытной подруге.

Анастасия Павловна сразу же провела гостей в зал, подальше от душной кухни, чтобы отвлечься от кулинарных бесед и завести женские разговоры. Там все присели – кто в мягкие кресла, а кто на диван. Немного поболтав о том, о сем, Анастасия Павловна предложила Наташе пойти подальше от детей, на кухню, для бабьего разговора. Детвора, приняв этот маневр взрослых как намек, побежала на улицу, шумно спускаясь вниз с четвертого этажа по лестничным пролетам. С уходом детей кулинария на некоторое время отошла на второй план. У женщин всегда есть о чем посплетничать. Однако Наташа, к удивлению Анастасии Павловны, не хотела терять драгоценное время на пустые сплетни, настаивая на том, что обо всем она будет рассказывать по ходу кулинарного мастер-класса. Анастасия Павловна принялась готовить сдобные пирожки, а Наташа запоминала каждое движение подруги, которая все делала быстро и ловко, хотя все это было лишь делом привычки. Она хотела было начать записывать все ею увиденное, но побоялась отвести глаз от стола, где колдовала Анастасия Павловна. На кухне воцарилась доброжелательная атмосфера. Этим двум женщинам, сильно отличавшимся друг от друга, так легко было найти общую тему для общения. Они внимательно слушали друг друга, и разные взгляды на жизнь независимых женщин удивительным образом находили отклик в душе каждой: претензии амбициозной, но доверчивой молодости, смягчались терпеливой материнской отзывчивостью.

Было около половины десятого вечера. За окном спокойно дышала осень. Дети давно вернулись с улицы и играли в зале.

– Не знаю, Настя, как жить мне дальше! – неожиданно призналась Наташа, словно продолжая незаконченный разговор. – Работы в городе нет и не будет, а мне еще Стаса на ноги поднимать. А о Витьке я вообще молчу! Он уже давно нам не помогает!

Анастасия Павловна, чтобы хоть как-нибудь приободрить отчаявшуюся подругу, помочь ей советом, рассказала Наташе о работе за границей. Она поведала ей все, что узнала от Надежды и что интуитивно предполагала лично. Однако, сама того не ожидая, она натолкнула подругу на еще более серьезные раздумья, которых, по сути, Наташа избегала всю свою сознательную жизнь.

– С удовольствием бы, Настя! А как все это организовать? Опять же деньги нужны: на билет, загранпаспорт, проживание в гостинице, на товар и мелкие расходы! Везде нужны деньги! А где я их возьму? – Наташа говорила так уверенно, будто этой темы она уже не раз касалась.

–Ну а если у кого-нибудь одолжить!

– Я даже не знаю, у кого занимать! Никто сейчас не даст!

«А, дорогая моя, значит, тебя не так сильно припекло, как жалишься!» – разочарованно заключила Анастасия Павловна. Разговор как-то сразу перешел в другое русло, на дно которого осел неприятный осадок недопонимания.

Гости стали собираться домой.

– Стасик, возьми пакет с пирожками, пока мама одевается! – Стасик жадно заглянул в пакет.

– Как вкусно пахнет! Спасибо!

– Пожалуйста! – добро ответила Анастасия Павловна.

– Спасибо, подруга, за то, что потратила на меня столько времени!

–Наташ, я только рада тебе угодить, ведь не так часто видимся!

–Завтра все так же повторю, как ты делала! Посмотрим, что получится! У моей мамы духовка хорошая, вот у нее и попробую! Но ты меня опять скоро жди! Я и пасхальное тесто не могу готовить! – смеялась Наташа.

13

– Долго не задерживайся! Сходи в гости к Саше, а после сразу иди в гараж! Нужно, чтобы ты мне помог! – строго приказал Глеб младшему брату, отчеканивая слова и дирижируя указательным пальцем. Влад молча выслушал наставления брата и послушно согласился.

Глеба воспитали как самостоятельного и ответственного человека. Отец рано приучил его к труду и всегда заставлял его усердно работать, несмотря на юный возраст. С ранних лет своих Глеб очень часто получал ответственные задания от отца, который не принимал отказов. Столь требовательное воспитание касалось и спортивного духа Глеба. Если его кто-нибудь из мальчишек задирал на улице, то Михаил Евгеньевич не впускал сына домой, пока тот не давал сдачи. За воспитание же Влада Михаил Евгеньевич и не пытался браться. Возможно, это произошло из-за того, что к моменту рождения младшего сына, как воспитатель, он вполне реализовался с Глебом, с другой стороны, до той поры, как Глеб станет сам себя обеспечивать, пройдет много лет, и строгий отец еще долго будет заставлять его помогать себе в работе. Такая безучастность Михаила Евгеньевича по отношению к Владу попросту могла произойти и от банальной нехватки моральных сил или от обычного безразличия. Но как бы там ни было, за воспитание Влада отвечал Глеб – он стал его близким наставником, взяв под неусыпный контроль его пока еще беззаботные будни. И этому факту Влад был рад. Он боялся старшего брата, и в то же время очень сильно его любил и уважал, и даже когда того не было рядом, Влад часто представлял перед глазами его образ, его пусть строгое, но так горячо любимое лицо. Владу казалось, что Глеб всегда стоит за его спиной и ждет момента, чтобы сделать ему замечание за непослушание. Оставаясь наедине с самим собой, Влад часто фантазировал о том, как он мог бы выглядеть со стороны, ведь во всем он старался походить на брата, подражая его движениям, копируя его мимику и жесты. Даже в общении со своими сверстниками он часто в разговоре приводил слова, сказанные ранее братом.

Сейчас, выслушивая брата, Влад уже определенно знал, что долго ему побыть в гостях у друга не получится. Да и настроение уже было подпорчено. И вот в таком дурном расположении духа, опустив голову и смотря себе под ноги, Влад не спеша шел к Саше. Но стоило ему увидеть радостное лицо друга, быстро откликнувшегося на торопливый стук в дверь, как тут же плохое настроение Влада улетучилось в неизвестном направлении. Вот что значит детская непосредственность! Незнакомый быт, заманчиво-привлекательный уют чужих квартир, новые запахи, цвета, интерьер – все это манит детей. Да что там говорить – в гостях всегда интереснее и вкуснее! С Сашей Влад познакомился недавно, хотя последний был младше года на два, но вдвоем им было интересно. Саша отличался незаурядностью, проявлявшейся в том, что он постоянно что-то изобретал, конструировал, вступал в бурные споры с друзьями, придумывая какие-то новые игры, в которые играли все. В его детской комнате всегда был ужасный беспорядок: какие-то собранные модели конструкторов в большом количестве лежали на столе, на полках, даже на полу валялось так много игрушек, что приходилось ступать на цыпочках. Когда Влад заходил в его детскую комнату, то оказывался словно в магазине игрушек. Во всем этом беспорядке непременно хотелось разобраться, и каждый предмет обязательно нужно было детально рассмотреть. Владу всегда так не терпелось закрыть дверь и с разрешения рассматривать и рассматривать все эти игрушки, слушая, как Саша непонятно объясняет что-то о своем новом изобретении.

Сегодня Влад пришел в гости к другу в тот момент, когда мать Саши затеяла генеральную уборку в квартире. Отца семейства не было дома, поэтому помогали ей дети. Переступив порог, он сразу увидел, как из комнаты в комнату бегала старшая сестра Саши, выслушивая недовольные возгласы матери, на которую она старалась не смотреть. Влад мигом проскочил в детскую, но и оттуда их почти сразу же выпроводили в зал. Саше доверили убраться в своей комнате, однако эта задача оказалась для него непосильной! Наверное, ребенок и не догадывался, как должен выглядеть этот самый порядок. Дети разочарованно присели за пианино, и Саша стал что-то выстукивать на клавишах, но и тут некое подобие «собачьего вальса» оборвалось, когда мать стала лихо протирать пыль с громоздкого инструмента.

«В этой квартире никогда не наведешь порядок!» – разочаровано подумал Влад. Так прошло около часа. И когда уже стало казаться, что дети загрустили, мать Саши неожиданно рухнула в кресло с возгласом «Наконец-то!». Наконец-то детям было разрешено играть в своей комнате.

Позабыв о времени и обо всем на свете, мальчишки нагуливали аппетит за увлекательными играми в Сашиной комнате.

Внезапно за игрой Влад вспомнил про данное обещание брату вернуться пораньше. Убедившись, что прошло уже три часа и даже больше, Влад молнией вылетел из гостей. Он пробежал весь путь от Саши до гаража как стометровку на физкультуре с идеальным временем. Но на всем этом коротком пути он не мог избавиться от тревожной мысли, что в своем опоздании он действительно виноват, что он нарочно пытался заглушить мысль о давно уже ожидавшем его брате; он осознавал, что все это время, проведенное в увлекательных играх с Сашей, он помнил о своем обещании, но не в силах был его не нарушить, не умея противостоять самому себе. Только тогда, когда за его спиной хлопнула дверь Сашиной квартиры, он понял, как же безответственно поступил, и от осознания этого ему становилось не по себе, и было еще хуже от того, что он, пытаясь уйти от предстоящего наказания, намеренно искал себе оправдание.

Подходя к сараю, Влад издалека увидел, как на огороженном участке курятника суматошно бегал Глеб, уворачиваясь от никогда не взлетавшей так высоко пернатой живности. Влад на минуту остановился, спрятавшись за деревом, и стал наблюдать, как брат отлавливал кур и озадаченно осматривал их в руках, а потом, небрежно выпуская из рук одну птицу, он принимался отлавливать другую. Что интересно, зажатая в руках птица смиренно терпела. Глеб нервно что-то бормотал и матерился. В сарае стоял шум и грохот. Поилки были перевернуты верх дном, кормушки были навалены друг на друга. Дико кричали и шипели сбившиеся в кучу гуси, обидчиво кудахтали куры, попадавшиеся под ноги и все норовившие перепрыгнуть через высокую сетку ограждения. Все были измучены, Глеб запутался и по нескольку раз осматривал одну и ту же птицу.

«Не показываться бы ему сейчас на глаза!» – решил Влад, незаметно подкравшись в вольеру. Глеб, погруженный в мысли, пока не замечал брата. Он неподвижно стоял в середине вольера, уперев руки в бока. Его мокрая рубаха была распахнута, один рукав был закатан до локтя, а другой – спущен. Вид у него был такой, как будто только что выбежал из горящего дома.

– Глеб! – с большим усилием произнес Влад. Глянув в глаза резко обернувшемуся брату, Влад моментально представил всю масштабность произошедших событий.

– Подойди-ка сюда! – выдавил из себя Глеб. Влад перекинул руку через сетку, чтобы открыть шпингалет, и вошел, затворив за собой дверь и остановившись как можно дальше от брата. – Где ты был? Я тебе что сказал?.. – захлебываясь от ярости, Глеб подавился слюной. Прокашлявшись, он нервно шагнул по направлению к Владу. – Сюда иди! – Не решаясь двинуться с места, Влад испуганно смотрел исподлобья. – Чем ты занимался? Ты что, не понимаешь, что должен был быть здесь еще три часа назад? Или ты не помнишь? Или тебя вообще ничего не касается и ничего не волнует?

– Нет… – почти проплакал Влад, не изменяя выражения раскаивающегося лица. В его горле стоял комок, отчего ему хотелось прокашляться, но он не смел даже пошевелиться.

–Ну, так в чем причина тогда? А? Что ты молчишь?

–Я задержался у Саши, потому что…

– Что ты там мямлишь? Или ты думаешь, что этот Саша тебя будет кормить? – от ярости голос Глеба становился тише, и от этого Владу было еще страшнее. В сложившейся ситуации братья были бессильны друг перед другом: Влад не в силах был оправдаться, а Глеб не хотел ничего принимать.

Влад стоял неподвижно, не чувствуя ни ног, ни рук, он только и думал, чего можно было ожидать от брата, который то возбужденно размахивал руками, то обессиленно их ронял.

– Тебя что, ничего в семье не касается или ты обособленно ото всех живешь, сам по себе? Да? Так получается? – продолжал Глеб. – Ты догадываешься, что произошло, пока тебя не было? Нет? Ну так я тебе сейчас все расскажу! Наши гуси смешались с соседскими, когда я их гнал на выпас! Нужна была твоя помощь, а тебя не было рядом! – снова вспыхнул Глеб и тут же отпустил Владу увесистый подзатыльник. Тот стерпел, но от этого еще сильнее ссутулился, сдвинул брови и надул губы. Но это было еще не все! Глеб почти сразу же отвесил вторую затрещину, третью, но в третий раз он промахнулся, лишь несильно чиркнув по уху, отчего то затрещало. Влад усмехнулся. Но Глебу было не до шуток. Он все напирал и напирал на младшего, который отступал все дальше и дальше, пока не оказался в самом углу вольера. Глеб не сдерживался в выражениях. В какой-то момент мимо них прошел сосед, но Глеб спокойно обернулся и, не скрывая злого выражения лица, безразлично поздоровался с ним и на секунду замолчал, дожидаясь, пока тот уйдет. Влад вдруг решил, что старший брат успокоился, но все было далеко не так: Глеб угрожающе приказал идти за ним в сарай.

Глеб вошел первым, Влад – вслед за ним. В сарае зашелестели под ногами свежие опилки, заскрипел деревянный пол. Глеб изнутри запер дверь и тут же, не раздумывая, дал два увесистых подзатыльника брату. От резкого движения из-под подошв вылетели опилки.

– Будешь еще так подводить меня, как сегодня? А? – вместе с вопросом Влад получил пощечину, он уже плакал, но плакал больше от обиды, чем от боли. – Не слышу! – И тут же, не дожидаясь ответа, Глеб сорвался. Загнанного в угол Влада он принялся бить по щекам, а потом, разгорячась, стал бить по плечу и в грудь, но уже кулаками. Влад надрывно рыдал и сорванным голосом кричал: «Не надо!» В его ушах звенели перепонки. Глеб не вкладывал в удары особой силы, стараясь лишь напугать, но и это было уже слишком. Внезапно Глеб как будто пришел в себя: он остановился и замер. Влад не переставал плакать. Забившись в угол, он не отводил глаз от брата, который, опомнившись, вышел вон, но через минуту неожиданно вернулся.

– Пойдем! – сказал Глеб. Влад молча встал. Глаза его были красны, на правом локте была ссадина, грудь подергивалась от всхлипываний. Он стряхнул с себя опилки и медленно вышел с сознанием того, что теперь уже может никому ничего не объяснять, да и никому не нужны были его объяснения. Выходя из сарая, он не заметил ступеньку и чуть не упал, но удержался на ногах. От резкого движения со спины и с головы посыпались остатки прилипших опилок. Глеб закрыл за ним дверь, и они оба направились в сторону дома.

Влад шел сзади, стараясь скрыть от прохожих слезы. Он никак не мог успокоиться. У него не было ни злости, ни чувства мести, лишь одна обида на своих родителей, которые заставляли терпеть такое унижение. Глеб спустился с пригорка и обернулся в сторону Влада: тот шел, опустив голову. Почти у самого дома им встретилась мать. Влад, как обезумевший, сорвался с места и побежал прочь, но она, еще издали увидев его заплаканное лицо, кинулась его догонять.

–Влад, Влад, сынок! – ласково раздавалось вслед сыну. И Влад сдался. Он остановился и, не оборачиваясь, сменил бег на медленный шаг. Мать подбежала к нему. – Что, он бил тебя? Сильно, сынок? – она обнимала и гладила его ладонями по спине, по голове, тщетно пытаясь успокоить. В каждом ее материнском движении не было ни малейшей заминки: она уже это делала и еще не раз будет делать. Обернувшись, она стала бранить Глеба. – Изверг! Ну разве так можно?

Глеб стоял в стороне, не пытаясь оправдаться. Сейчас он действительно раскаивался. Позднее он извинится перед братом и матерью, дав обещание в том, что никогда больше и пальцем его не тронет.

Мать за руку повела Влада домой, а ребенок этот и не требовал к себе ласки и внимания, потому что никогда он этим избалован не был.

14

Вот уже целый месяц Анастасия Павловна терпеливо ждала от Надежды ответа на предложение о совместной поездке на заработки. Почему-то с самого начала она была твердо убеждена в том, что намерения младшей подруги оставались в силе, и она обязательно согласится на поездку в Турцию, которая быстро осваивалась российскими и украинскими челноками. Но со временем Анастасия Павловна стала замечать то, что былая непоколебимая решимость подруги взяться за новое дело вдруг куда-то стала исчезать. При каждой встрече с Анастасией Павловной она вела себя так, будто того разговора и не было. И вскоре Анастасия Павловна решила отказаться от затеи брать в напарницы свою подругу – в зеркале будущих событий она видела только свое отражение.

Анастасия Павловна сидела у окна, поджав ноги под стул и мирно сложив руки. Было около семи утра. Она задумчиво смотрела в окно, так что не сразу заметила вошедшего на кухню Глеба.

–Привет, мам! Мне такой сон приснился! – восторженно пропел Глеб, остановившись в дверном проеме. Крепкий сон принес ему силы и свежесть. Он улыбался, был вдохновлен, но вместе с тем и слегка растерян. Анастасия Павловна, повернув голову, удивленно смотрела на сына. На секунду он замолчал, уставившись в одну точку, но потом, словно вспомнив что-то важное, о чем он так рвался сообщить, очнулся, и лицо его засияло радостью и теплотой от воспоминаний о чудесном сне.

–Мама, мне приснился Господь Бог! Под утро в окне спальни, озаряя всю комнату, появился яркий-яркий свет, шторы переливались золотом! И этот свет падающей звездой приближался все ближе и ближе, и, когда он уже был совсем рядом, в окне предстал образ Господа, парящего в воздухе. Он был в красивом одеянии, и от него исходило сияние. Как только я его увидел, то почувствовал тепло. Я поднялся с постели в ожидании чуда. «Все будет хорошо! Все будет хорошо!» – сказал он мне и так же неожиданно исчез, как и появился. У меня такое ощущение, будто я всю жизнь ждал этого момента!

Мать все это время, не отрывая взгляда, любовалась сыном. Как же он сейчас был счастлив из-за появившегося перед ним знамения! Из его уст лилась рекой радость. Он, захлебываясь, снова и снова пересказывал свой сон, добавляя и дорисовывая. Но для чуткой матери не это было важным, а именно то, что ее сын сейчас испытывал настоящее счастье и облегчение. Он действительно ждал чуда! Когда, казалось, Глеб высказался, мать жестом подозвала его к себе. Прижавшись к матери и положив на ее плечо голову, Глеб слушал, как билось ее сердце. Вот так бы и всю жизнь он хотел чувствовать, как материнская рука нежно перебирает его волосы. Погрузившись в детские воспоминания, Глеб думал о любви к матери и о Боге.

– Знаешь, Глеб, – прервала молчание мать, – не буду я надеяться на эту Надю! Пока она решится ехать, я упущу свой шанс. Я и сама знаю, как все организовать! Ты как считаешь?

–Всем известно, что Надя молоть языком только может! На словах она все знает и может. Я всегда был уверен, что ты сама без нее сможешь все провернуть. И тебя в этом только поддерживаю! Конечно, легче было бы поехать вдвоем. Надя, возможно, знает, как и через кого поехать в эту Турцию, только поэтому ты ее до сих пор и ждешь. Но ты и сама нигде не пропадешь!

–Знает? Да она знает не больше, чем я! Надя! Ее не оторвать от теплого места! На нее только понадейся! Кому я нужна? Пока сама все не узнаю, никто не подскажет. Нужно только на себя надеяться! Да и потом, может, я и не в Турцию поеду! Что Турция? Надо что-то интереснее найти!

– А куда тогда ты хочешь поехать? – Глеб удивленно посмотрел на нее.

– Я слышала, что можно поехать на заработки в Грецию. Даже визу туда легче получить! Но видишь, какая ситуация: в Турцию едешь только за одеждой, по времени это займет недели две, а в Грецию едешь для того, чтобы найти там работу, и работа нужна на длительное время, где-то на полгода или больше, – мать встала со стула и стала оживленно ходить по кухне. – Пора принимать решение, и чем раньше, тем лучше! Неужели я не смогу?! Смогу, конечно!

В эту ночь из командировки приехал Михаил Евгеньевич. Соскучившаяся жена встретила его тепло. Он был уставшим, но за то долгое время, которое он провел в нескончаемых поездках от одного объекта к другому, сделался выносливым и мог жить практически в любых условиях, а бытовые условия на шабашках всегда оставляли желать лучшего. Отужинав, Михаил Евгеньевич улегся спать. Анастасия Павловна хотела было поговорить с мужем, но он не был расположен слушать, и разговор отложился на завтра. Приезду отца Влад тоже был очень рад. Ночью, услышав его голос, он хотел встать, чтобы поздороваться, но, обессиленный сном, не смог подняться с постели. В эту ночь он спал очень плохо, обдумывая недавний разговор с матерью.

–Влад, поедешь к бабушке учиться? – недавно спрашивала мать.

–Не хочу!

–Как это не хочешь! А с кем ты тогда дома останешься? Отец скоро уедет на шабашку, его ведь неделями не будет дома. Глебу нужно в институт, и я скоро ради тебя уеду за границу работать, за тридевять земель? Кто за тобой следить будет?

–Я один буду жить!

–Ну, дорогой мой! Ты должен меня слушаться, потому что я никогда тебе плохого не пожелаю!

–Но я же смогу сам жить, я все умею! Мам, ну ты ведь еще не уезжаешь! Я поеду к бабушке тогда, когда ты соберешься уезжать. А вдруг ты вообще не поедешь? Получится так, что это все будет зря!

–Когда я куплю билет, у меня не будет времени с тобой возиться, тем более тебя же надо устроить в новую школу!

–Ну, я тогда останусь и никуда не поеду!

На следующее утро все проснулись рано. Михаил Евгеньевич, изголодавшись по общению с женой и сыновьями, сам завел разговор, и первое, с чего он начал, – это был рассказ о событиях на работе: он обсуждал свою бригаду, говорил о том, что придумали нового, недобрым словом вспомнил вороватых и нерадивых заказчиков. И только теперь, в кругу родных, многие проблемы казались ему не такими серьезными. Как бы тяжело ни было ему, какие бы лишения командировочной жизни он ни испытывал, Михаил Евгеньевич никогда не жаловался. Жена и дети внимательно слушали, не смея его перебивать. Им было приятно находиться рядом с главой семейства. За такой вот дружной беседой после долгого расставания уходят обиды и приходит осознание того, как все друг другу дороги и как любимы.

За все время рассказа отца Влад не переставал думать о том, что ему, возможно, скоро придется, пожертвовав друзьями, учиться в новой школе и уехать в незнакомый город. Он очень был омрачен этой мыслью и не мог избавиться от нее, предчувствуя серьезные перемены в своей жизни.

Было около восьми часов утра, когда вся семья после завтрака собралась ехать на базар, в центр города.

Жизнь проходит очень незаметно, ускользает в череде безликих событий, а запоминаются только те моменты, когда мы, смеясь судьбе в глаза, совершаем безрассудные поступки. Этими поступками мы осознанно загоняем себя в кольцо непрерывных лишения и трудностей, непременно надеясь, что все это не зря, что все это во благо близких людей, и чем сильнее судьба нас бьет, тем отчаяние мы сопротивляемся.

15

Анастасия Павловна, не без колебаний, все же отважилась поехать на заработки в Грецию. Чем больше она думала и взвешивала все за и против, оттягивая время, тем труднее было решиться, и она это прекрасно знала. Что греха таить, этот старт давался ей тяжело еще и потому, что ехать ей предстояло одной, без чьей-либо поддержки в пути. Но сделав для себя вывод, что одной ехать будет проще, она уже перестала замечать преграды и видела впереди только желанную цель. Оставалось надеяться на поддержку родных, в которой она не сомневалась.

Пока она будет за границей, Влад отправится в Луганск, к бабушке с дедушкой, где будет жить и учиться. Для Влада, как он и предполагал и как бы сильно он ни старался этому помешать, все обернулось против его воли, против его душевной потребности жить в родном доме. Но Анастасия Павловна на тот момент уже не думала о любви к родным и о том, какие сложности им придется пережить, а руководствовалась личными амбициями. А какие, в сущности, могли быть сложности для остальных членов семьи? Они остаются здесь, на родине. Кому и будет действительно тяжело, так это ей. Проблем всегда хватало здесь и сейчас, так нет ведь, ей надо ехать искать другие за тридевять земель. Так что выглядело это так, будто уезжала она от одних проблем к другим. Но и даже после этого ее не в чем было упрекнуть, потому что многое было поставлено на карту. Она действительно шла на риск, и в первую очередь она подвергала риску себя ради своих же детей. Мать не сможет что-либо делать ради себя одной. Ей нужен стимул, сильный мотив, и этим мотивом были дети. Только после всех вынужденных жертв зачастую людям свойственно проявлять любовь и заботу, однако при этом они не перестают раз за разом выхватывать из памяти горькие воспоминания об испытанных лишениях и успокаивать самолюбие осознанием выполненного долга.

Анастасия Павловна не боялась трудностей, каждую новую сложность она, как через рентген, просматривала насквозь и видела нужные ей пути решения. Вопрос только был во времени. Так много еще предстояло сделать перед отъездом, и еще больше для отъезда. Надо было действовать. Первое, что она сделала, – это забрала личное дело Влада из школы и стала готовить сына к переезду. Влад и сам не ожидал, что все произойдет так скоро и что уже через пару дней он будет свидетелем разговора матери с директором новой школы. На том приеме он ни слова не произнес и лишь испуганно внимал своему будущему директору. Он очень глубоко переживал свой переезд и предчувствовал недопонимание и сложность будущих взаимоотношений с новыми одноклассниками, с которыми ему предстояло увидеться совсем скоро. Никому никогда не обмануть материнское сердце, и Анастасия Павловна все чувствовала, знала о переживаниях сына, но не могла помочь ему, а наоборот, способствовала обратному.

Однако все было не так уж плохо! Незнакомая школа находилась недалеко от бабушкиного дома. В этом доме он много раз проводил летние каникулы, ему действительно нравилось здесь: в саду он все лето лакомился клубникой, малиной, грушей, сливой, но больше всего он любил коротать время в тени черешни, которая росла в соседском огороде, большими ветвями перегибаясь в бабушкин огород. Какой вкусной была черешня! Наевшись досыта, он подолгу сиживал на крыше сарая, спрятавшись под тенью черешни, и время останавливалось, и не было от него никакого проку. А что время? Когда Влад не был еще школьником, времени у него было вдоволь. Летом под лучами южного солнца часы тянутся очень долго. С утра и до вечера он был предоставлен сам себе, жил в своем мире, но какое все же было счастье, когда родители приезжали его навестить. Самые ценные воспоминания детства связаны именно с домом бабушки, и одним из самых ярких моментов был тот, когда он первый раз проехал на двухколесном велосипеде и не упал.

Но это все было давным-давно. Влад уже не тот маленький мальчик, который ходил в платочке на голове, чтобы не застудить больные ушки. Сейчас он был уже пятиклассником. Да и черешня та уже захирела. Все изменилось в доме бабушки, и сам он изменился. Но кто мог тогда подумать, что когда-то ему придется жить в этом доме. Наверное, эта глава жизни когда-то и кем-то уже давно была прописана. И оставалось сделать только удивленное выражение лица и почесать затылок в догадках, что будет дальше. Жизнь всегда вносила и будет вносить свои коррективы. Как бы ты там сильно чего-то ни хотел, жизнь будет упрямо гнуть свою линию. Так и сейчас – за Влада уже все решили. Когда ты беспомощен, остается только согласиться. И он со всем согласился. А что еще оставалось? Однако Влад своим маленьким детским сердцем понимал, что все хотят друг другу только лучшего, и вместе с тем все взаимозависимы друг от друга: если бы бабушка не смогла принять Влада, Анастасия Павловна вряд ли куда-нибудь уехала тогда. Влад это знал и отдавал должное бабушке, этой добродушной женщине, которая с радостью принялась изменять быт, принимая в дом внука. И действительно, к новому постояльцу бабушка отнеслась очень тепло. Для занятий уроками своему любимому внуку она уже отвела просторную комнату с письменным столом у большого окна, а спать можно было в одной из трех комнат на выбор. Владу тот письменный стол надолго запомнится тем, что за ним часто сиживал его дед, делая за него уроки. Дед так увлекался решением математических задачек, что часто упускал из виду внука. Но какой бы удачной ни была близость школы от дома и как бы комфортно ни был обустроен быт, Владу здесь было неуютно, а компания бабушки и дедушки не могла заменить компанию старых друзей. Здесь он не знал, чем себя занять после уроков, здесь он еще не понимал, что можно, а что нельзя. Больше всего его пугал тот факт, что он и понятия не имел, как долго это все продлится и сколько ему придется жить в этом чужом городе.

Надолго запомнил Влад свой первый день в новой школе. В этот день Анастасия Павловна разбудила его рано – такого безрадостного утра у Влада еще не было. Анастасия Павловна довела его до школы. Словно это и не расставание, словно это все ненадолго. Мать быстро с ним попрощалась и поспешила на автовокзал. А Влад ничего и не понял, ему еще верилось в то, что мама заберет его с собой. Он проводил ее взглядом и ступил на крыльцо школы. С порога он сразу же попал в школьную суматоху: учащиеся спешили переобуться, переодеться и попасть в нужный кабинет до звонка, радостно оповещающего о начале занятий. Все это подействовало на Влада удручающе. Все проходили мимо, никто его не замечал. Ему самому больше всего хотелось быть незамеченным. Как он и предполагал, новые одноклассники приняли его настороженно и холодно. Мучительно долго он ждал окончания занятий, чтобы быстрее убежать домой. Но и там он погрузился в одиночество. Забыв про домашние задания, он сидел в кресле и долго смотрел в одну точку, вспоминая, как мать завернула за угол школы. В своей голове он дорисовывал это свежее воспоминание, желая увидеть, когда она выйдет обратно из-за угла и вернется за ним. От неприветливой тишины комнат хотелось плакать.

16

Влад испуганно переводил взгляд с учителя на умолкших одноклассников. Стояла гулкая тишина, раздавался только скрип подошв. Сам же он боялся и пошелохнуться. Ему казалось, что все только и ждут того, чтобы, среагировав на малейшее движение, наброситься на него, как набрасываются хищники всей стаей на окруженную жертву. А еще эти тяжелые, отвратительные, сверлящие взгляды, которые, казалось, принадлежали не его сверстникам, а тем, кто был намного старше и умнее его. Это действо напоминало средневековой суд, и Влад был не в числе оголтелой толпы, он стоял на месте осужденного, которому должны были отрубить руку за воровство. Ему хотелось избавиться от укоризненных взглядов, послать к черту этих своих сверстников, хотелось сбросить с плеч чувство вины и разрешить эту ситуацию здесь и сейчас, только бы не растягивать весь этот поучительный спектакль и поскорее избавить себя от возможности оправдываться перед всеми этими строгими и усмехающимися лицами, неотличимыми друг на друга.