Loe raamatut: «Крылатая Анюта»

Font:

Крылатая Анюта

Аня

В маленькой деревеньке, утаённой от шумной жизни горами и тайгой, живёт девочка по имени Аня. Дом её устроился на берегу резвой, укатистой горной речки Голубой. По рассуждению девочки, она живёт в такой большой-большой семье, что и сосчитать пока всю свою родню не может: бабушка Марьяна, дедушка Степан, мама, папа, кот Васька, коровушка Зорька, орёл Ангел, белочка Бия, ворона Крика и её брат Кострик. А ещё Аня считает, что все маленькие и большие люди в деревне, и все бегающие и летающие птицы и животные, и все деревья, и травы, и цветы, и солнце, и звёзды, и луна – всё это её семья, и всех она понимает, любит.

Ане одиннадцать годков, и она учится в пятом классе. Не по годам рослая, но худоба худобой, тонкая, как рябинка молодая. Однако в ловкости и силе Аня многим мальчишкам не уступит, в шалостях они обегают её стороной – побаиваются. Самое приметное в Анюте – дивные очи. Они просторно разместились на смуглости округлого лица двумя глубоко синими озерками, а по их берегам возрос густой, изгибный и пушистый камыш ресниц. Из этих озеринок с потайной глубины струится какое-то неземное, но доброе излучение. А самое лучшее в этой девочке – её душа, чуткая, сострадательная, ранимая.

Мама считает, что дочка у неё с чудинкой, а сверстники дали ей ещё одно имя – Мечталка.

Аня живёт у бабушки с дедушкой. Отец трудится на заводе художником в молодом городе Синегорске. Город этот не так уж и далёк от их деревеньки – полдня Аниного пешего хода. От семьи отец удаляется из-за винной зависимости. Мама тоже приезжает к дочке редко – деньги в банковской кассе считает.

Анюта помогает бабушке в уладе по дому и дедушке в хозяйственной управе на дворе. Игральное время Мечталка тратит на общение с друзьями летающими, бегающими, растущими, да ещё с соседями-близнецами Катей и Ваней, которые только к школе готовятся.

Утро весны

Аня уже не спала, но ещё лежала с закрытыми глазами. Приятное тепло нежило ей лицо, и она подумала, что это кот Васька согревает дыханием щёчку и щекочет усами.

– Вася-хулигася, – полусонно прошептала девочка и открыла глаза, но тут же горячий солнечный лучик весны заставил зажмуриться. И крылья нечаянной, забытой за зиму радости подняли девочку с постели, как птицу, и опустили на подоконник. Аня обняла ладошками солнечный лучик и тихонько пропела:

– Здравствуй, здравствуй, день весенний, здравствуй, солнечное пенье!

– Аня! Об чём шшебечешь? – спросила бабушка.

– Солнышко новое народилось. Бабуля, глянь, вон оно, блескучее и жаркое какое!

– Весна душу веселит, весна сердце молодит. Водицы, Анечка, надоть.

Девочка ловко прибрала свою постель, оделась и с вёдрами на коромысле вышла из дома. На крыльце она задержалась, несколько мгновений нежилась с закрытыми глазами под солнцем, потом дотянулась до серебряной сосульки, откусила весенний леденец и, ритмично припрыгивая, устремилась к речке.

Здравствуй, здравствуй, день весенний,
Здравствуй, солнечное пенье!
Здравствуй, праздник, тёплый, светлый,
Cамый радостный на свете!

Ане вдруг показалось, что солнышко на быстрых-быстрых санках скатилось в прорубь, и когда она подбежала и глянула в неё, то действительно увидела, как оно купается в маленьком голубом озерке.

– Не остынешь, не утонешь? – играла девочка. Она наклонилась, пытаясь поймать ладошками солнышко, но их обожгло холодом горной речки. Струйки, как живые, разбегались из ладошек, увлекая за собой янтарные шаловливые осыпи солнца.

Девочка мокрыми пальчиками протёрла глаза и, широко распахнув ресницы, увидела мерцающий цветами радуги снег на речке, и поднятые к солнцу ветви-руки повеселевших сосенок, пихточек, и чистые, отмытые лучами от изморози и льда окна домов родной деревни, и кота Ваську, который крался по забору, выгибая воинственно спину, и счастливо щебечущую на садовых кустах птичью мелюзгу. А в бесконечно высоком небе, чуть ниже молодого солнца, Аня углядела своего любимца – медленно парящего орла Ангела. Вскинув ручонки-крылья, покачиваясь в каком-то полузабытьи, она взволнованно, песенно заговорила:

– Возьми меня, подними меня.
У тебя крылья сильные.
Покатай меня, покатай меня
По небу синему.
Вознеси к солнцу Божьему
И лети над землёю, лети,
Чтоб глазами восторженными
Я смогла чудо-царство найти…

Мелодии весеннего утра окрыляли чуткую, небесную душу девочки, сердце застучало быстрее, и ей вдруг почудилось, что она поднимается к орлу Ангелу и парит с ним рядом над этой весенней песенной землёй, над родной деревенькой.

Унесло ветерком полёт-полусон, опустились руки-крылья, и вспомнила Аня, что ждёт её бабушка. Зачерпнула она водицу-оживицу, глянь – а в каждом ведёрке весенние жар-птицы с золотыми перьями купаются. И, чтобы не спугнуть игру детского воображения, девочка полубегом заторопилась в дом – подивиться чуду весеннего утра вместе с бабушкой.

Бедой грозит весна

Снеги, оснеги, ледоснежье… Поустроила нынче зима в тайге снежные терема-тюрьмы, и жить-томиться в них не каждая пичужка, не каждая зверушка выдюжит. Белки, кедровки, бурундуки, сеноставки под высокими снегами кладовочки с припасами порастеряли. И маралам, и косулям ох как тяжко корм добывать в таком глубокоснежье. Косули в степь выскреблись, откочевали, а вот маралы остались бедовать в сосняках. Дневные оттепели и ночные заморозки образовали бритвенный снежко-ледовый наст. Животные при ходьбе режут, рвут, стачивают мех и кожу ног до открытых кровавых ран. Первыми ослабели от болячек и голода молодые маралы и матки.

С тревогой шла Анюта воскресным утром на встречу с Ангелом. Орёл ждал её, устроившись на вершине заветной лиственницы.

– А-ан! – позвала она друга. Орёл опустился рядом, коснулся правым крылом Аниной ладони. Девочка поставила перед ним баночку с брусничным соком. Орёл не торопясь осушил её, благодарственно поклонился подруге и рассказал о беде, угрожающей маралам.

– Что делать будем? – выслушав орла, спросила Анюта.

– Ты, Ан-ра, со своим дедом поговори, он мудрее нас.

– Хорошо, Ан, жди, я домой сбегаю.

Дед оказался в избе – чинил валенки.

– Деда, горе-то какое! – с порога одышливо выпалила Аня.

– Како горе, внученька? – спокойно спросил дед Степан.

– Маралы…

И она рассказала, что поведал Ангел. Дед приостановил починку, задумался.

– Ну что делать-то будем, деда? – не выдержала девочка.

– Укороти говорливого, не торопи молчаливого.

Дед, помолчав ещё минуту, изрёк:

– Без друзей твоих нам дела не сладить.

– Они помогут, скажи только, деда, что делать?

– Пушшай орёл, не мешкая, с помощью кедровок и белок выводят маралов в Мирной лог. Там ключ целебный незамерзающий – ноги подлечат. В густых сосняках снега поменьше, да и поляны сенокосные рядом – стожки-то, поди, ишшо не все вывезены. Ну а самых слабых маток и телят друзья твои пушшай ведут через стожки сеноставок, чай, они сноровистей, выживут.

– Деда, если сено в логу и осталось, то ведь оно крепко загорожено, как?..

– Делай своё, внучка, да поспешай, каждая минута может жизни маральей стоить. А я – к охотникам, покумекам чо и как…

Аня – ноги в лыжи и бегом к лиственнице. Орёл выслушал план Деда, одобрил одним словом: «Разумно», поднялся и полетел собирать помощников. Девочка вернулась домой.

– Анька, ты, поди, голодная? – спросила бабушка Марьяна.

– Не, я сироп Ангелу утром готовила и сама попила.

– С сиропу на шаг проку, а ты на лыжах полдня уже носишься. Бери ложку и хлебай щи понемножку – горячие.

– Спасибо, бабуля, щи-то вон какие ароматные!

– Дед где-то пропал, не ты ли его, стрекоза, куда наладила? Об чём шептались-то давеча?

Аня помалкивала, не решалась говорить бабушке о маральем несчастье. Она хоть и добрей доброй, но всё боится за внучку: непонятна ей дружба с птицами и зверятами.

– О, дед в сенях шебуршит, явился, – прервала размышления внучки бабушка.

Двери отворились, и вошёл дед с рюкзаком в руках.

– Мамка, на стол чего-нибудь горяченького, а в рюкзак харчей положи и соли пачек пять-шесть.

– Ай молодец, никак в тайгу наметил, не браконьерить ли?

– Дело, дело, Мамка.

– Како дело-то в апреле у охотника в тайге, чо мелешь, молодец?

– Всё тебе знать надобно, Мамка.

– А как же! Не Анька ли тебе чего нашептала утресь?

– Некогда мне впустую языком хлопать – так и щей не полопать.

– Неугомонный дед – управы на тебя нет, – ворчала бабушка, собирая меж тем в рюкзак съестное.

– Деданька, и я хочу с тобой, – подала голос Анюта.

– Мы же артельно идём, с ночёвкой, да и зимовье там невелико. Жди дома вестей.

– Мне теляточек жалко, – всхлипнула девочка, – может, помогу чем…

– Каких ишшо теляточек? – спросила бабушка.

– Ма-ра-ля-то-чек наст в кап-ка-ны ло-ви-и-и-т, – распевно плакала девочка, – вы-ру-чать надо.

– То-то, секретчики, чо сразу-то не сказывали! Грех живым не помочь, хоть и о четырёх ногах. С богом, с богом, молодец. А ты, Анька, науки правь, небось, опеть «обезьянки» по дневнику прыгают.

«Обезьянкой» бабушка называла двойку, а пятёрку – «белочкой». В дневнике Ани можно было действительно увидеть «обезьянок», но число «белочек» заметно их превышало.

Дед Степан решительно отказался брать внучку в тайгу. Однако девочка выследила охотников и отправилась по их лыжне. «Гляну, будет ли толк от нашей помощи, и к вечеру вернусь домой», – решила Аня.

Тайга-тайна

Апрельский полдень щедро поливал солнечным дождём таёжные деревья. Каждая пихточка, сосёнка с усладой купалась в этом оживляющем потоке света и тепла. Солнечный дождь побуждал к движению жизненные силы, спавшие всю долгую зиму под корою, в корнях деревьев, и они затаённо пробуждались, тихо радуясь весне и продолжению жизни. Деревья дышали, как дети, неслышно, утайно. Изредка эту тишину тревожил шорох снежного оката с веток, да на полянах охал, постанывая, оседающий, умирающий снег. Только родственная, сострадающая душа могла чувствовать, видеть эти картины солнечного омовения воскресающего таёжного леса.

Аня с распахнутыми глазами и душой зачарованно всматривалась и вслушивалась. С деревьями, стоящими у лыжни, девочка встречалась как с родными: кого поцелует, кого обнимет, кого по головке погладит, кому ветвь-руку приласкает.

– Просыпайтесь, живите, пойте, радуйтесь, – шептала счастливая Аня.

На всём пути девочка не встретила пока ни зайца, ни белочки, ни птицы.

– Видно, Ангел всем работу дал, – размышляла она, – ну и хорошо, дай Бог, может, и выручим мараляток. Полететь бы сейчас и увидеть, где мои друзья, где несчастные мараляточки.

Аня покатилась по затяжному склону, словно крылья, разбросила руки. И вдруг… неведомое, странное состояние овладело её телом, почудилось, что руки её стали упругими и сильными крыльями, и вся она – лёгкая, летящая, неземная. Это чудо длилось несколько мгновений, но девочка осознала – такого чувства полёта она ещё не испытывала, даже скатываясь с крутых гор, даже прыгая с трамплина. Анюта остановилась, осмотрелась, подняла голову и увидела над собой одинокое маленькое серебристое облачко. Оно висело неподвижно, но как только она заскользила по лыжне, облачко тоже двинулось по небесной дороге.

Живой родник

– А-а-нька! – возглас оторвал девочку от странного облака. – Вот шустрик, ты ли, чо ли?

Справа от лыжни, шагах в сорока, Аня увидела стожок сена и возле него двух бородатых мужчин.

– А где мой дедушка?

– Дедушка твой с мужиками пошли лечебницу посмотреть да тропы будут от неё пробивать к хребту. А ты, случаем, не с энтого облачка к нам пожаловала?

Мужик задрал голову к небу. Посмотрела вверх и Анюта, но вокруг солнца во все края разливалось только синее бесконечное небо.

– Нетути, – удивился мужик, – а ведь испужала малость, холера небесная. Мы уж с Петром кумекали, не планетяне ли явились по наши души. Ведь пошти на стожок уселась энта посудина, под облачко замаскированная.

– В башке щас ишо гудит, – пробасил второй мужик.

– Мы вроде пьяных исделались, присели, а тут и ты обозначилась, – вновь заговорил первый мужик, в котором, приблизившись, Аня узнала деда Ивана, дружка своего дедушки.

– Нетути, – снова крутанул бородой дед Иван, – ну Анька, не девица, а орлица, как на крыльях пять кэмэ по тайге отмахала.

– Да уж вовремя! – зарокотал бас моложавистого бородача, – Бох нас оборонил чистой душой перед нечистой силой.

– Я дедушку искать пойду, – сказала девочка, чтобы оборвать непонятный ей разговор.

– Ступай, Светлая, ступай по лыжне. Они здесь, недалече.

Лыжня привела Анюту к маленькому озерку.

– Это ты лечебница? – почему-то вслух спросила Аня.

– Ле-чеб-ни-ца, – девочка то ли услышала эхо, то ли вода голосом родника прошептала.

– Дак тут больше двух маралов и не поместится, – рассудила она.

– По-мес-тит-ся, – прозвучало в ответ.

Вокруг источника девочка увидела следы косуль, маралов, заячью тропку, отпечатки птичьих лапок. «А водица-то и вправду, видно, целебная», – обрадованно подумала Аня.

– Це-леб-на-я, – теперь уже не на голос, а на мысль отозвался родник.

– Ты что, разумный, говорящий?

– Ра-зум-ный, го-во-ря-щий, – ответил тихий голос родника.

Девочка опустила руку в источник. Вода была почти горячая, ласковая. Потом выпила из ладошки целебной водицы, омыла потное лицо, открыла глаза и увидела над озером то самое облачко, что явилось ей недавно, и, вскинув в неосознанном порыве ручонки к этой притягивающей большой серебристой птице, напевно заговорила:

– Летать хочу,
Хочу летать
На тучах-облаках,
На звёздах,
На луне.
Но кто поможет мне?
Но кто поймёт мои мечты?
Ах, облачко, пойми хоть ты…

И вдруг снова, как и при спуске со склона, Ане почудилось, что она – лёгкая, летящая, неземная.

– Внученька! – донёсся вроде издалека родной голос.

Как будто проснувшись, девочка обернулась и увидела своего деда.

– Господи, прости и помилуй, – крестился дед.

– Ты чего, дедуля?

– Эт, вот померешшилось значит, кха…

– Что тебе померещилось, деда?

– Ды так маненько чой-то, а так ничо, – лепетал перепуганно дед, не решаясь сказать внучке, что видел её одновременно поднятой в воздух и на снегу стоящей. Дед приблизился к внучке, ощупал её дрожащей рукой и уже спокойнее перекрестился:

– Господи, прости меня грешного, глаза солнце перегрело.

И тут же, заминая свою растерянность, он возвысил голос:

– Тебя кто суды пригласил, мне зверей спасать али с тобой нянькаться?!

– Не серчай, дедулечка, я осмотрелась, чую, поможем маралятушкам. Теперь могу и домой.

– Спеши, Анночка. Тропа в тайге немеряна и на лыжах – не на мерине.

– Торёная, пристылая лыжня помчит меня быстрей коня.

– Удалая девка, удалая, да сила в тебе пока малая. Выдюжишь?

– Сама не сдюжу – лыжи заставлю, довезут.

– Ох, стрекоза, погодь-ка.

Дед снял с плеч тощий рюкзачишко, вынул краюху хлеба и сало.

– Вот, держи, – протянул он ломоть хлеба и кусочек сала, – смажь зубы салом – и лыжи побегут сами.

Анюта сунула припасы в карман куртки и, повернувшись, заскользила по лыжне.