Loe raamatut: «Избранное»
САВАРОВСКИЙ Юрий Семёнович, член Союза писателей России, лауреат литературной премии имени Дмитрия Кедрина «Зодчий», автор десяти сборников стихов. Стихами увлёкся поздно, почти в тридцатилетием возрасте.
Первую книгу стихов «Баррикады доброты» издал только в 2001 году на шестьдесят пятом году жизни. Ещё девять сборников стихов были выпущены за последние десять лет. Стихи Саваровского по форме и содержанию нужно отнести к русской классической поэзии, написаны понятным и доступным для читателя языком, по лиризму и открытости близки русской душе и русской природе.
В «ИЗБРАННОЕ» вошли стихи из всех десяти сборников, что составляет приблизительно их третью часть.
Душа неугомонная
Так называется стихотворная книга поэта Юрия Саваровского, изданная перед жарким летом 2010 года. И название вполне соответствует творческому пути, который пройден ее автором, отметившим недавно свое 75-летие.
Сорок лет тому назад Мытищинское ЛИТО имени Дм. Кедрина получило отличное пополнение в лице двух выпускников Ленинградской Военной академии связи – Бориса Давиденко и Юрия Саваровского, направленных на службу в Подмосковье. Как оказалось, оба высокообразованных офицера писали стихи, которые хорошо воспринимались и коллегами по ЛИТО, и слушателями наших выступлений – особенно в воинских частях. Новички довольно быстро вошли в число тех, кого мы теперь называем «плеядой семидесятников» (Григорий Кружков, Вячеслав Макаров, Александр Лисин, Нина Шевцова, Юрий Дегтярев, Александр Сытин…). Юрий Саваровский стал победителем нашего конкурса на лучшее стихотворение памяти Дмитрия Кедрина. Борис Давиденко напечатался в газете «Красная Звезда». Намечались у него и другие публикации. Но в начале 80-х тяжелая болезнь оборвала жизнь этого талантливого человека. Потеря давнего друга в известной степени повлияла на то, что Юрий Саваровский стал как бы отходить от литературных дел. И уже в новом веке он собрал и издал за собственный счет хорошую стихотворную книгу Бориса Давиденко «Лесной гарнизон».
В 1988 году, отработав 20 лет в закрытом оборонном НИИ (при общем стаже службы 32 года), Юрий Семенович Саваровский ушел в отставку в чине подполковника. И занялся обустройством дачного участка в Загорском районе. Плотницкие работы по строительству дома, рассчитанного на все сезоны, выполнил сам, проявив при этом и умение, и художественный вкус.
Неизбывную творческую энергию начинающий отставник направлял еще и на другое свое увлечение – на живопись. И сама деревня, где он обосновался, и ее окрестности во все времена года давали много тем для картин. Более того, постоянное и непосредственное общение с природой вновь пробудило в его душе поэтические струны.
Надо сказать, что дружеских связей с кедринцами Саваровский никогда не терял. Просто встречи стали более редкими. Но когда он иногда показывал нам новые стихи, то мы, не забывшие его лучших давних строк, наводили его на мысль об издании книги. Так и появился в 2001 году дебютный поэтический сборник Юрия Саваровского «Баррикады доброты». В предисловии к нему я писал, что основной стихотворный жанр автора – это «выплеск души, разволнованной или красотой увиденного, или глубиной прочувствованного». На книжных страницах куда солиднее смотрелись те же стихи о Кедрине, или помеченная 1968 годом замечательная миниатюра про горы Крыма.
Вырастают в небе тучи
Выше древних гор.
Только смотрит тонкий лучик
На меня в упор.
И стою я недвижимый,
Просветленный весь,
Что не только горы Крыма —
Я на свете есть
И очень кстати пришлись такие новые вещи как «Гроза на даче», «У костра», да, пожалуй, весь раздел «И снова за перо» стал доказательством авторской состоятельности Юрия Саваровского.
Издав в следующем 2002 году еще одну книгу («День за днем»), он не только поверил в нужность того, что сочинил. У человека появилась уверенность в далеко неизрасходованном творческом потенциале.
Дальнейшие события вполне подтвердили наличие этого потенциала. В том же ритме вышли еще две книги. А когда для написания пятой потребовался двухгодичный период, автор даже встревожился и назвал её «Молчание Музы». А Муза «намолчала» там страниц на полтораста. Но дело, надо понимать, не в арифметике. Вернее, не только в ней, поскольку и творческую активность нельзя сбрасывать со счетов. А Юрий Саваровский и накануне своего семидесятилетия работал по-молодому жадно, и после солидного юбилея не давал себе поблажки.
Вопрос «о чём писать?» никогда перед ним не стоял. Есть постоянно меняющийся внешний мир, есть неисчерпаемый внутренний, тоже, кстати, не застывший. А если их как-то еще совместить?
В какой-то период Юрий Саваровский воспринимался друзьями-литераторами преимущественно как стихотворный пейзажист. Причем, живописавший одну и ту же местность в окрестностях Загорска. Но если посмотреть шире, то можно говорить, что именно природа Подмосковья, такая типичная для среднерусской полосы, долго была для него основным источником вдохновения. Поэт обращался к ней во все времена года и год за годом. Тем не менее, нельзя сказать, что он сам себя перепевал или топтался на месте. Во всяком случае, такого впечатления не возникало. Настоящему русскому человеку исконный наш пейзаж не приедается, как не приедается, если вдуматься, хлеб.
Конечно, привлекательности стихотворных «картин» Юрия Саваровского способствует не только его умение распоряжаться словами. Сказывается и то, что он свой человек и в мире красок. Приведу несколько примеров его словесной живописи:
Огневая полоска зари
Посиневшую даль запалила…
Жёлтым цветом скошенное поле
Очертило серый небосвод…
Клёны, обрядив себя в багрянец,
Обостряют белизну берёз…
Тут же, для полноты картины, стоит отметить, что Юрий Саваровский умеет живописать не только красоты Подмосковья. В своей книге «Город детства», посвященной малой родине, поэт тепло вспоминает Омск и Прииртышье. И если сам Иртыш у него «желто-голубой» (от факта не уйдешь!), то берег его – «светлый». А еще перед глазами памяти – «безбрежный ковыль, покрывающий степь серебром».
Впрочем, как раз на примере только что упомянутой книги, можно увидеть, что наш поэт может далеко уходить за рамки пейзажной лирики. И если продолжить линию сравнения с живописью, то перед нам и – жанр, бытовые картины. Причем, быт полусиротских 40-х годов видится Саваровскому преимущественно в черно-белой раскраске. «Нам в детстве не досталось эскимо» – это, пожалуй, самая щадящая примета того времени. Досталось же вот что – жмых, как замена коврижек, и тоскливые ожидания в холодном доме возвращения матери с работы. Всё хорошее – свет и тепло – было тогда связано, прежде всего, с ней.
Именно матери и погибшему на фронте отцу Юрий Саваровский посвятил лучшую из своих поэм – «Год 46-й». В ней много сильных мест, достоверных и в историческом, и в психологическом плане. Остановлюсь только на трёх. Глава «Толкучка» – средоточие городской жизни, по-своему колоритной, шумной и суетной. Продавцы, покупатели, нищие, фокусники, просто зеваки. Но последнее не относится к девятилетнему мальчишке. В жаркий день он продает речную воду – по одной копейке за кружку. Но в определенный час бежит на вокзал. Война закончилась больше года назад, а он еще надеется на возвращение отца…
Отец, наверно, ранен,
А что погиб – враньё!
Ведь как отцу не верить?
Вернусь, – он мне сказал.
И я несусь, как ветер
На городской вокзал…
В главе «Мама» представлено горькое застолье соседок по бараку – солдаток, ставших в большинстве своем вдовами. Они пели, «выплескивая души», а плясали сразу и за себя, и за своих солдат. А потом ревели, уткнувшись в холодные подушки. Будущему поэту запомнилось, что его мама пела «Катюшу», пела так, как будто «созывала годы до войны».
Для автора поэмы те годы – самое раннее детство. Посвященная им глава не случайно называется «Сон». Яркие картины семейного отдыха – за городом, в березовой роще, с живым отцом – воссозданы большей частью, особенно – в деталях, по рассказам матери, старшего брата и сестры. А вот ощущение полного счастья – это уже сугубо личное достояние, пронесённое через многие десятилетия.
То далекое время нынешние недоброжелатели России безудержно чернят. Но в народной памяти оно окрашено не столь однозначно, а для многих светлые тона вообще преобладают. И одни из весомых патриотических аргументов – предвоенный рост населения страны. Например, в семье Семена и Александры Саваровских было четверо детей. Переживаемая нами эпоха рыночных реформ ударила прежде всего по уверенности Россиян в будущем. Теперь уже и бездетность входит в моду, если неосознанно, то по факту.
Назвав в одном из стихотворений нынешнюю Россию «поникшей». Юрий Саваровский одним только этим неожиданным эпитетом передал и свою оценку происходящего со страной, и свою встревоженность. «Ощущаю России беду»; «Не узнаю теперь страны я, что светом полнила меня», «Всё свернулось в одночасье в меркантильную спираль» – это строки из разных стихотворений, но они, в общем, на одну тему. Только в одном случае – постановка вопроса, а в других – собственный ответ. Важно и то, что поэт, обращаясь к публицистике, не забывает о художественности:
Пришедшей осени картинка
С плакучим кружевом тенёт,
Как путы нынешнего рынка
Меня терзает и гнетёт.
Даже в пейзажной, вроде бы, зарисовке «Облака России» Юрий Саваровский очень быстро от благостного созерцания летнего неба переходит к мыслям о судьбе природных ресурсов страны, утекающих по трубопроводам за рубеж. Ведь и до воды очередь когда-нибудь дойдет…Воистину, «душа открыта до небес».
Такая самооценка могла бы показаться нескромной, если бы у автора не было других высказываний о собственном внутреннем мире, о своем месте в мире большом. А они есть. Например: «Тону я в отрицательных эмоциях», «И всё же я из лени соткан». Заметим, что это пишет о себе человек, издавший за 11 лет 10 книг. На одних отрицаниях такого урожая не вырастишь. Нужна подпитка веры, надежды и любви. И она в нужный момент все-таки происходит.
В любовной лирике Юрия Саваровского присутствует одна постоянная героиня – его Светлана, с которой он уже отметил «золотую свадьбу».
Какая радость узнавать
Тебя по девичьей походке!
Огромный мир русской классической поэзии – еще одна пожизненная привязанность Юрия Саваровского. «Когда я добрался до Блока, мне было 14 лет… Как просто и точно сказано об очень немаловажном событии.
С Павлом Васильевым нашего товарища породнил Иртыш, с Дмитрием Кедриным – Подмосковье. А Пушкина, похоже, мы впитываем вместе с материнскими молоком. Пушкинские уроки гармонии, неравнодушия и служения добрым чувствам могут отзываться в современных книгах по-разному. У Саваровского иногда даже назидательно:
…если не берешь себе в вину
Хоть б частицу всенародной боли —
Не мучь перо…
А бывает и смелым художественным образом:
Метались вдоль берега белые ветлы,
Как фурии тьмы – нагишом.
Знакомясь с рукописью этой книги, я выписал десятка два подобных авторских находок. Но для завершения разговора о стихах Юрия Саваровского приведу лишь одно очень характерное для него четверостишие.
Почти по горлышко налит
Графин граненый небосклона
Усталостью столетних лип
И легкомысленностью клёна.
По-моему, здесь удивительным образом соединились оба дара Юрия Семеновича – поэтический и художнический.
ЮРИЙ ПЕТРУНИН
руководитель ЛИТО им. Дмитрия Кедрина.
член СП России, лауреат литературной им.
Дм. Кедрина
премии «Зодчий»
Из сборника «Баррикады доброты»
2001 год
Равновесие
Равновесие
Не прощаю себе слабостей,
Лёгких взлётов не ищу,
И не пью вино для храбрости,
Но бывает, что грущу.
Погрущу – и снова весел я.
Чу, мгновение! Замри!
Ощущаю равновесие
Неустойчивой земли.
Ах, когда бы те мгновения
Вместе все соединить,
Я б создал стихотворение
То, что стоит заучить!
1965 г.
Первый снег
Драгоценная находка —
Долгожданный, первый снег
У коня на рыжей холке,
На копне и на стерне,
На покинутой скворечне,
На колодце – журавле,
На улыбчивой, на здешней,
Удивительной земле.
Первый снег
Всегда, как праздник,
Как обновка на Руси!
Самый первый
Так и дразнит,
Так заманчиво хрустит!
Токсово, ноябрь 1965 г.
Картинка
Зима бесснежная, что девица безбровая,
Нескладная, невзрачная на вид,
И небосклон не доеной коровою
Над крышами промёрзшими навис.
И прячутся берёзки оголённые
За голытьбу осиновых ветвей,
И лишь стоят, по-летнему зелёные,
Ухоженные маковки церквей.
Болшево, январь 1975 г.
Картина
На Яузе подлёдный лов,
Чернеют спины рыбаков
На белом, маленьком квадрате
Среди пологих берегов.
И я вот здесь.
Не рыбки ради.,
Не с блажью милых чудаков,
Рисую в тоненькой тетради
Я этих самых рыбаков.
Они, как дети. Вот один,
Вполне солидный гражданин,
Присел на корточках у лунки
И смотрит, как другой рыбак
В ту лунку опустил пятак.
Пятак остался на рисунке.
«Ты это, парень, для чего ж?» —
Спросил солидный, рот разинув,
А парень, резко вздёрнул спину,
И на блесне запрыгал ёрш.
И буйным смехом окатил
Под снегом спящую долину.
Я белозубый смех схватил
И – утеплил им всю картину.
Март 1973 г.
Первый след
Кто по не хоженному снегу
Проложит самый первый след,
Навеки породнится с небом
И проживёт до сотни лет.
Я ощутил, я понял это,
Когда в обнимочку со мной
Шагал мороз с ядрёным ветром
По первопутку, по прямой.
Как будто бы на поле брани
Каким-то чудом уцелел,
Как будто после жаркой бани
Ложишься в чистую постель.
В душе такое обновленье.
Что познаёшь, как дважды два,
Шестого чувства обретенье
И неземного естества.
О. снега чистого кристалл!
Тобой пленённый в декабре я,
Намного лучше, чище стал,
Богаче, искренней, добрее!
Ноябрь 1980 г.
Весенняя картинка
Лучами тёплыми прижаты
Снега последние лежат.
Зиме вручает ультиматум
Скворец – весенний дипломат.
На вешалке забыта шуба
И тёплый головной убор.
Подрос заметно возле клуба
Ненужный никому забор.
Уже никто дрова не колет,
Уже обходятся без дров.
И слышен в почерневшем поле
Весёлый рокот тракторов.
Да на прогалинах прогретых
Петух вовсю гоняет кур,
Да у курильщиков отпетых
Опять на солнце перекур.
И на лихом велосипеде,
Под горку спуск, на горку взлёт,
Наш почтальон колхозный Федя
Открытки майские везёт.
Май 1965 г.
У костра
Что может быть на свете лучше,
Чем в ожидании ухи
Прилечь к костру
И слушать, слушать
Твои негромкие стихи,
Услышать в них о ясном небе,
Где зарождается весна,
О свежеиспечённом хлебе,
О чарке доброго вина,
О нашем необъятном крае.
(И как о нём в стихах не петь!)
Закат, где быстро загораясь,
Никак не может догореть.
Где по утрам играют росы
В живом сплетении листвы,
А ночь в нём небо купоросит
До непроглядной синевы.
Где песня жаворонка ломка,
Как ветка высохшей ольхи.
И хорошо, когда негромко
Звучат о Родине стихи.
Август 1968 г.
Гроза на даче
Гроза всегда, как неожиданность.
Гроза лиха, но не беда.
Исторгнет резкий запах жимолость,
Акация и лебеда.
Мгновенно солнце в тучах скроется,
И станет страшно и темно.
Всё переменится, расстроится,
Перекосится шар земной.
Помчится в бешеном канкане,
Запляшет по дорогам пыль
И скроет лес на дальнем плане,
И небыль обернётся в быль.
И всё земное вдруг пригнётся
И станет маленьким, как гном,
И грозным рыком огрызнётся
Уже приблизившийся гром.
Располосует небо ярость
Холодным огненным мечом,
И загорится нижний ярус
Под чёрной тучей кумачом.
И плюхнет жирной каплей в постность
И в чёрствость высохшей земли,
И дождь начнёт многоголосно
Стучат вблизи, шуметь вдали,
Забьёт по трубам водосточным,
Помчится уличной рекой
Такой весёлый, тёплый, сочный,
Необходимейший такой!
Июнь 1981 г.
«Плотные туманы октября…»
Плотные туманы октября
Всё окрест надёжно оседлали,
Яркая корона фонаря
Потускнела в предрассветной дали.
От людского глаза затаясь,
За туманом спряталась деревня.
Выплывают из небытия
Сонные, притихшие деревья.
Невелик и осторожен шаг,
Неизвестность манит и волнует.
Словно в детстве замерла душа
Перед дверью, что ведёт в парную.
Октябрь 1979 г.
Милая пора
А лето что? Лишь вдох и выдох.
Уже заметно сентябрит,
И лист опавший первым выдал.,
Что скоро осень загрустит.
И мы стремимся удержать
Его, как гостья дорогого,
А он уходит в гуде жатв,
В красивых свадьбах, в кровле крова.
И в городах, и на селе
Кипит работа споро, зримо,
Чтобы в достатке и тепле
Прожить неласковую зиму.
Ну, а пока ещё тепло,
Ещё поля и лес зелёны.
Опять же город и село
Природой вещей вдохновенны.
Грибная милая пора!
Душевных сил заряд надёжный,
Есть вдохновение пера,
Есть путь к прекрасному несложный.
Я в эту пору мыслью чист,
Душой богат, натурой целен.
Природа, жизнь, тетрадный лист,
Кисть и мольберт – и всё при деле.
Август 1977 г.
Давнее
Наш край заметно приуныл,
В нём поселилась грусть,
Холодным отблеском луны
Оцинковало Русь.
Замолк весёлый перезвон
Кокетливых осин,
И гонит осень, гонит вон
По небу птичий клин.
Заухал в тальнике глухарь,
Предугадав отстрел,
И поле затянула хмарь,
И горизонт осел.
И ветер озверелый рвёт
На старой крыше жесть,
И нет в октаве светлых нот,
А грустных в ней не счесть.
Октябрь 1988 г.
Горы Крыма
Вырастают в небе тучи
Выше древних гор,
Только смотрит солнца лучик
На меня в упор.
И стою я недвижимый,
Просветлённый весь,
Что не только горы Крыма —
Я на свете есть.
Крым 1968 г.
Улетают птицы
Улетают птицы от ненастья.
От земли, где холодно и серо,
И никто их задержать не властен,
Разве только выстрел браконьера.
Крепко спят перед полётом птицы,
Сон в пути далёком скоротечен,
Лишь одной израненной не спится
Птице, перехваченной картечью.
В облака она глядит ночные,
За далёкий путь их провожает.
Видно, не встречать теперь весны ей,
Нового не тронуть урожая.
В неба голубеющий проём
Скоро, скоро стая унесётся,
Птица же с простреленным крылом
На земле навечно остаётся.
Ждать, когда её зима угробит,
Иль тоска по небу и по воли?
Из последних сил – навстречу дроби
И ядром о скошенное поле.
Осень 1965 г.
Осенние мотивы
1
Уж снова лето под Москвой
Сменила призрачная осень,
Дождь сиротливый и кривой
Душевного участья просит
И создаёт в душе замес
Тебе несвойственного рода.
Как быстро движется к зиме
Неторопливая природа!
2
К чему теперь о лете охать,
Искать в потерянном резон?
Берёзок жиденькая охра
Размалевала горизонт.
И жалкой зелени лоскутик,
И дач покинутый уют
Так обнажаются по сути.
Что бренность жизни выдают.
3
По блажи или по привычке
В субботу, лишь открыв глаза,
Спешу в свободной электричке
Катить в осенние леса.
Считать безлюдные платформы,
И в наш быстротекущий век,
Вдруг находить в пределах нормы,
Что жизнь замедлила свой бег,
И ты минуты счастья ловишь.
В медлительности октябрей
Лишь жажда жизни и любовь лишь
В тебе становятся острей.
Октябрь 1970 г.
Любовью болен
Моя звезда
Люблю смотреть в ночное небо,
Терять и снова находить
Звезду, с которою хотел бы
Всё в долгой жизни разделить.
О. счастлив, счастлив человек,
Нашедший звёздочку такую,
Что с ней смеётся и тоскует,
И борется и движет век.
Гори сильней, моя звезда,
Нелёгкий путь мой освещая,
Тебе я многое прощаю,
И лишь неверность – никогда.
1970 г
«Не ведаю я мелких чувств с тобой…»
Не ведаю я мелких чувств с тобой,
Как парусник в неугомонном море,
Я вижу в необъятном твоём взоре
Заветный берег в зыби голубой.
1975 г.
«О, женщины особый запах…»
О, женщины особый запах,
О, гамма чувственных духов,
Вместили Юг, Восток и Запад,
И негу северных снегов,
Лазурь небес и звёзд мерцанье,
И моря ласковый прибой,
И неизвестность мирозданья
И удивление собой,
И наши жертвы и дерзанья,
И наши подвиги и труд,
И затаённость, и признанье,
И блажь, и боль, и самосуд.
Души влюблённой обнажённость,
Безумство ревности слепой,
Святой мечты незавершённость,
И самый первый сердца сбой.
Ленинград 1965 г.
«Обильный и пушистый снег…»
Обильный и пушистый снег
Покрыл ноябрьскую землю,
Его я радостно приемлю
Как детский, лучезарный смех.
Он силы жизни воскресил,
Очистил от рутины тело,
И всё во мне, искрясь, запело
И вырвалось от взрыва сил.
Он в сердце вскрыл тоски нарыв,
Восстановил в душе надежду
На долгожданный и на нежный
Любимой женщины порыв.
Мне кажется, что я сейчас
Могу не только сдвинуть горы —
Снежинок хрупкие узоры
Могу собрать в букет для вас.
Ноябрь 1970 г.
«Дождь всё идёт, и нет ему конца…»
Дождь всё идёт, и нет ему конца,
Парк опустел ободранный, как липка,
И с твоего прекрасного лица
Исчезла лучезарная улыбка.
Так помоги мне, Ариадны нить,
Вернуть весну и лето откровений,
И от дождей и от ветров осенних
Мою любовь надёжно защитить.
Ноябрь 1974 г.
«Отчего на душе полегчало…»
Отчего на душе полегчало,
Отчего просветлел я умом,
Не весны ль долгожданной начало
Душу мне согревает теплом?
Не от этих ли солнечных бликов
На столе на моём, на окне.
Иль что ты доверительно близко
За спиной наклонилась ко мне?
Май 1980 г.
