Loe raamatut: «Люди и остальные»

Font:

* * *

Юрий Сергеевич Шевчук – журналист, радиоведущий, писатель, общественный деятель.

Родился в 1960 году, общественной деятельностью в области охраны окружающей среды занимается с 1979 года. Начинал во Всероссийском обществе охраны природы, в 1986 году организовал свою экологическую организацию – Бюро экологических разработок. С 1989 по 1992 гг. – член президиума Совета зеленого движения России. С 1993 года работает на различных должностях в системе Зеленого Креста. В настоящее время – председатель Северо-Западного Зеленого Креста России. Учредитель Радиостанции «Открытый Город», ведущий ряда цикловых передач (1991–2007). Директор и ведущий радиостанции «Свободный Голос» (2006–2008). Сотрудничал с рядом газет и журналов: «Сельская молодежь», «Невское время», «Час пик», «Петербург: место и время» и многими другими. Автор ряда книг: «Иллюстрированного путеводителя по Ленинградской области», сборника очерков о Ленинградской области «В поисках чистой воды», сборника «Удивительные и загадочные места Ленинградской области», энциклопедической книги «Ленинградская область: территория успешных людей». Автор цикла «Мир в 2050 году» на сайте «Мозгократия». Автор 18 телепередач по книге «Удивительные и загадочные места Ленинградской области». Член Общественной Палаты Ленинградской области. Председатель Общественного экологического Совета при Губернаторе Ленинградской области. Член совета по проблемам охраны окружающей среды при Правительстве Санкт-Петербурга. Член общественного совета при Департаменте лесного хозяйства СЗФО. Обратная связь: https://vk.com/zelenkrest

Поутру следует сказать себе: «Сегодня мне придется столкнуться с людьми навязчивыми, неблагодарными, заносчивыми, коварными, завистливыми, неуживчивыми. Эти свойства проистекают от незнания ими добра и зла. Я же, познавший прекрасную природу добра и постыдную – зла, понимаю и природу тех, кто заблуждается. Они мне родственны не по крови и происхождению, а по божественному соизволению и разуму. Я защищен знанием от их зла. Они не могут вовлечь меня во что-либо постыдное. Но нельзя и гневаться, и ненавидеть тех, кто мне родственен. Мы созданы для совместной деятельности, как ноги и руки, веки, верхняя и нижняя челюсти. Поэтому противодействовать друг другу – противно природе; а досадовать и чуждаться таких людей и значит им противодействовать.

Марк Аврелий. НАЕДИНЕ С СОБОЙ

Люди и остальные

Мы сейчас и представить не сможем, как выглядел бы наш мир, если бы в далеком прошлом психика всех разумных существ, включая и людей, не выработала такой спасительной в полном смысле этого слова слепоты, позволяющей нам не замечать коренных различий между разумными обитателями нашей планеты и всем вместе, рука об руку, идти по направлению к прогрессу и всеобщему благосостоянию.

Виктор Николаев, первый президент республики Ингрия

(из книги «Происхождение видов, государств и частной собственности»)

Глава первая. Дело о святилище ящера

Пробуждение после самогона, в который для глубины отруба еще и димедрола добавили, всегда мучительно – спазмы скручивают тело, голова разрывается от непереносимой боли, глаза не видят… впрочем, глаза, похоже, сейчас не видели по другой причине – вокруг просто было темно. Петр Григорьич попытался было подняться с кровати – и обнаружил, что, во-первых, кровати никакой нет, а есть солома на камнях, а во-вторых, что кто-то его связал. Связал и бросил в эту каменную темную яму, где омерзительно пахнет и нечто странное шевелится в углу… Резкий и высокий, на пределе слышимости, свист на мгновение привел дрожавшего пьяного мужичка в чувство, а затем невероятная тяжесть обрушилась на связанное тело, ломая человеку кости…

* * *

Сотрудники самой секретной службы в Ингрии, называемой для конспирации Центром изучения аномальных природных явлений или просто ЦЕНТРОМ, так как другого Центра в Ингрии не было, Андрей и Карина, ехали в служебном джипе по дороге, которая скорее напоминала русло высохшей реки, чем сооружение для передвижения на автомобилях. Глиняная неровная полоса, в булыжниках, поднятых дождями на поверхность, пробитая в плотном лесном дерне, спускалась вниз, к болот у.

Не доходя до серо-зеленой плоскости, расширяющимся языком тянувшейся до горизонта, глиняная лента терялась в бурьяне пригорка, нависавшего над низиной капитанским мостиком. На пригорке стоял одноэтажный дом с мезонином. У входа еще сохранились обглоданные плесенью стволы колонн, крыша просела, окна, кроме одного, снаружи были плотно забиты досками.

Карина остановила джип довольно далеко от дома, под еловыми ветвями, со стороны заката.

Андрей вышел, с наслаждением потянулся и вдохнул сырой, пахнущий грибами, хвоей и опавшими листьями воздух.

– Самое любимое время года, – сказал он. – Комары уже исчезли, а морозы еще не наступили… Это, Карина, бывшая усадьба художника Пегова, Ивана Мстиславовича, из мещан, разбогатевшего на заказах вывесок для бакалеи. Считался хлебосольным хозяином, принимал здесь Римского-Корсакова – тот писал в этой усадьбе «Садко».

– Почему он устроился возле болота? – спросила Карина, доставая из кобуры под легкой курткой пистолет и снимая его с предохранителя.

– Тому были две причины. Первая – явная – Иван Мстиславович хотел жить поближе к Поленову, а его усадьба – в Имоченицах, неподалеку. И вторая – клад боярина Вындомского, по преданию утопленный в этом болоте, когда в феврале 1672 года Тихон Вындомский, большой, надо сказать, разбойник, был сослан в Сибирь. Клад, кстати сказать, так и не нашли. Род Вындомских вообще-то не из одних бандитов состоял. Прасковья Осипова, близкий друг Пушкина – урожденная Вындомская…

Говоря все это, Андрей медленно подходил к единственному незабитому окну, за мутным стеклом которого неподвижно маячила чья-то тень.

– Убийца, ты снова здесь? – Старческий голос еле слышно донесся из-за стекла.

– Не прячься, Николай Гаврилович, солнце почти зашло, – сказал Андрей. – Появись, не откажи в беседе.

За окном закашляли, зашебуршали. Одна из оконных половинок отворилась, и из образовавшейся щели потянуло запахом лекарств, старости и еще одним – сладковатым и тревожным. Андрей и Карина ждали.

В окне, щурясь и моргая, образовался старичок – в засаленной телогрейке, застегнутой плотно у ворота, с коричневыми старческими пятнами на руках, с редким седым пушком на непокрытой голове.

– Знакомься, Николай Гаврилович: моя новая напарница – Карина Вартановна, – сказал Андрей. – Карина, позволь представить последнего здешнего вампира. Всё пьешь, Гаврилыч?

– Да ты что, Андрей Эрнстович! Давно завязал. Да и что тут пить-то? Места безлюдны, волки только заходят, да они сами кого хочешь схарчат, волки эти. Вот ты бы, Андрей Эрнстович, с волками бы лучше разобрался, а то Игорек совсем беспредельничать начал. Веришь, когда щенком был, я его на коленях качал, за ухом чесал, кровью из бутылочки с соской поил…

– Мама Игоря бросила выводок и в людском облике эмигрировала за рубеж, – пояснил Андрей Карине. – Мальчик действительно не получил надлежащего воспитания, с этого и все его беды. Николай Гаврилович! Почему из дому кровью несет, как брагой от самогонного аппарата?!

– Дык ведь не людской кровью, Эрнстович! Это овечки, мне Игорек по старой дружбе приволакивает. Овечки! Ты за этим пришел, что ли? Решил меня за овечек шлепнуть, как всех, как маму, как братьев, как Любашку? Всех решил извести, да?

Андрей молча достал из-за пояса нож. Карина, уперев покрепче ноги в землю, поймала голову вампира в прицел пистолета. Правой рукой, не выпуская ножа, Андрей неловко закатал левый рукав плотной рубахи и, обнажив запястье, легко надрезал свои вены. Руку, облитую кровью, с пульсирующим фонтанчиком, он протянул в окно.

С лицом Николая Гавриловича произошла резкая метаморфоза. Глаза широко открылись, и зрачки залили всю радужную оболочку. Губы раздвинулись, обнажив ряд на удивление крепких и длинных зубов. Их казалось больше, чем положено иметь человеку. Ноздри вампира зашевелились. Последним усилием воли он удержался, не впился сразу в маячившее перед глазами окровавленное запястье, спросил:

– Заразиться не боишься, Эрнстович?

– Ты ж меня кусал уже, Николай, – пожал плечами Андрей. – Ты пей, пей… Не бойся. Граммов двести я тебе налью, больше не взыщи, мне еще работать сегодня…

Вампир, с чавканьем сглотнув слюну, прильнул губами к кровоточившему запястью.

Минуты через три он довольно откинулся, смущенно вытирая рукавом губы.

– Ну, Эрнстович, ну, уважил, бляха-муха, – заплетающимся языком произнес Николай Гаврилович. – Ну ты человек! Конечно, ты нас под корень извел, но я по-омню, помню все: пожалел пацана, не стал колом бить…

– Пацана? – удивилась подошедшая Карина, залепляя пластырем порез на руке Андрея. – Сколько же вам лет?

– Зимой двадцать три будет, – произнес Николай Гаврилович. – А десять лет назад, когда ваши опера нагрянули, пацаном совсем был. Если бы не Андрей Эрнстович, и меня серебром бы пожгли…

– Вампиры быстро стареют, если лишаются человеческой крови. Кровь животных лишь утоляет голод, но не служит источником необходимых химических веществ, которых организм вампира не вырабатывает. Поэтому Николай, например, не может покидать свой дом при свете дня. Вампиризм – просто болезнь. Болезнь, передающаяся по наследству, заразная, но не слишком… Во всяком случае, у меня, по-видимому, к ней иммунитет. Болезнь, к сожалению, неизлечимая, – сказал Андрей.

– Значит, десять лет назад наша служба не изолировала вампиров, как сейчас, а просто истребляла безнадежно больных людей, – произнесла Карина.

– Именно так, – кивнул Андрей. – В оправдание тогдашнему руководству ЦЕНТРА можно сказать, что эпидемия вампиризма, распространившаяся по здешним местам, приводила к значительным жертвам. Две сотни вампиров и примкнувших к ним ликантропов убили около тысячи человек и иных существ, пока с ними не было покончено.

– Ну ты загнул – тысячу, – сказал Николай Гаврилович. – Да только наша семья, что ни день, а свежие косточки в болото выкидывала. Лихие года были… Лихие… Редко когда я, малец, спать ложился без стакана парной кровушки… Тысячу… Считай – три тысячи. Но ведь не только людей: и своих харчили, было такое… А когда деньги были – и донорскую покупали. Мы же не звери какие, не думай, девушка. Хотя скажу: консервы на вкус – они и есть консервы…

– Ладно, Гаврилыч, ты, я вижу, не пропадаешь тут, – фальшиво-бодрым тоном сказал Андрей. – Бывай, Игорьку привет передай, а мы поехали.

– А куда, коли не тайна? – спросил, вновь насторожившись, вампир.

– Да в Яровичи, – ответил Андрей. – Оттуда в Большие Содомища, затем в Малые Содомища. Там, говорят, музыкальные гении родились: девочки хой-группу образовали, лучше «Тату» играют… Да ты что, Николай?

Вампир явно был перепуган. В сумеречном свете он казался каким-то синим. Николай Гаврилович дрожал и пришёптывал:

– Н-н-не н-н-надо в Яровичи! Нельзя туда, н-н-нельзя! Чудовище там живет. Ящур! Аспид огромный, а люди этому аспиду служат. Убьют они тебя там, начальник, и аспиду скормят. Веришь, нет?

– Верю, Николай Гаврилович. Конечно, верю, – ответил Андрей. – Так ведь тем более ехать надо.

– Ну так солдат возьми да и поезжай, – предложил Николай Гаврилович. – Охрану возьми, говорю. Что с одной девахой ехать?

– Настрелялся я, – отвернувшись, пробормотал Андрей. – Хватит. Ладно, Гаврилыч. Прости, если до сих пор не простил. А мы поедем.

– Напрасно ты это… – Вампир вздохнул и с длинным скрипом затворил окошко.

В закатных лучах плотный покров лишайника на земле и деревьях казался серо-розовым. Меж кустарников и молодых деревьев засверкали какие-то плотные нити. В болоте все явственнее хлюпало, чавкало, шумело. Издалека донесся волчий вой.

– Едем, Карина, действительно, а то застрянем где-нибудь ночью в кювете… – Андрей тяжело забрался в машину.

Карина села за руль и повернула ключ в замке зажигания.

– Ты действительно знал о чудовище в Яровичах? – спросила она, после того как вывела джип на нормальную шоссейную дорогу.

– Я знал о странной живучести языческих культов на берегах Ояти, – ответил Андрей. – Я знал о Святой пещере у поселка Яровичи, веками использующейся для ритуальных целей. Сведения о ней есть в опубликованных источниках. Но я также знаю – и мне бы хотелось, чтобы и ты это знала тоже, – что люди или нелюди убивают других людей или нелюдей по самым обыденным причинам. Пусть даже в объяснение они приводят, к примеру, жертвоприношение силам Тьмы. И причин таких всего две: либо собственная несостоятельность, либо недостаток финансовых средств… Ну, вот уже и Яровичи. Теперь направо и через деревню к озеру, там останови у церкви. Хотя нет. Погоди, давай осмотримся. Притормози у магазина.

Здесь деревенская улица слегка расширялась, образуя подобие площади. У магазина стояла скамья, в данный момент пустая. Андрей и Карина вышли из джипа. Было очень тихо. Только у реки играла далекая гармонь и кто-то пел. Огромное чистое звездное небо казалось пугающе близким. С шелестом опустился опавший лист. Из труб на крышах домов в темное небо тянулись светлые нити осеннего печного дыма.

Песня под гармонь приближалась. Постепенно стало возможно различить слова. Это была одна из множества народных песен о женской неудовлетворенности: «Моторочка-моторка, не надо в берег бить, не надо зазнаваться, увлек – давай любить…» Кажется, так звучали слова в этой песне.

И тут из-за поворота вышли поющие. Посередине шел гармонист, мальчонка лет шестнадцати. Взгляд у него был совершенно бессмысленный, но пальцы складно двигались по кнопкам и клавишам гармони. По обе его стороны раскрасневшиеся, довольные, благостные, шли бабы – дородные, пышные, видимо разного возраста, но с виду всем им казалось лет под сорок. Было их менее десятка: кто пел, кто семечки щелкал, кто просто улыбался, счастливо глядя вокруг. Проходя мимо Карины с Андреем, все, кроме пялившегося вдаль гармониста, поздоровались, и агенты ЦЕНТРА ответили им тем же, а Андрей еще и добавил:

– С легким паром, бабоньки.

– Спасибо на добром слове, – ответила одна, задержавшись. – А вы к кому приехали-то, коли не секрет?

– К отцу Геннадию, красавица, – ответил Андрей. – Мы историки новейшего времени. У вас тут вроде лагпункт был…

– Был, дорогой, был… – задумалась баба. – Да весь вышел. Там сейчас и нет ничего, смотреть не на что… А отец Геннадий вон там: к озеру спуститесь – там и живет… Да что вам у него ночевать? Скромно у батюшки. Идите ко мне. Как у меня мужик пропал, места много стало…

– Спасибо вам, гостеприимная, – сказал Андрей. – Да вот не поздно ли будет к вам в дом ломиться? Нам с отцом Геннадием обязательно сегодня надо поговорить. А времени уже многовато.

– Ничего не поздно, – даже обиделась баба. – Мы с дочкой рано спать не ложимся. Думаете, если деревня, так с курами засыпаем? Наш дом – вон, крыша горбиком, видите? Приходите обязательно, хоть под утро. Мы ждать будем, я сейчас пироги поставлю, с грибами. Будете пироги-то?

– Хорошо, хозяйка. Перед пирогами не устоим. Спасибо, – согласился Андрей.

– А грибы-то – они всякие бывают, – без выражения, тихо произнесла Карина, когда баба уже удалилась.

– Это верно, – подтвердил Андрей. – Постоим еще…

Зажегся фонарь. Тусклый свет появился в окнах. Где-то замерцало синим – видимо, включили телевизор. Темные деревья придвинулись. Из промежутков меж домами по двое, по трое стали появляться парни, квадратные, коротко стриженные, как один в широких штанах. Их сопровождали отчаянно раздетые девицы, зябко поводившие плечами этим уже прохладным северным августовским вечером. Парни, по-пингвиньи растопырив локти, о чем-то переговаривались, пили пиво – бутылку в три глотка – и водку без закуски. Курили сигареты: тянуло дымом. Девицы хихикали, повизгивая. Потом включили магнитофон, слушали какой-то рэп.

– Их беда в том, что они выглядят людьми, – сказал Андрей. – Если бы мы видели их истинный облик – и спросу бы никакого не было. Ладно, поехали.

Джип почти бесшумно съехал под горку и остановился на высоком берегу реки у церкви.

– Андрей, – Карина тихо подошла к нему со спины, – тебе не кажется, что за нами наблюдают?

– Откуда? – спросил Андрей.

– С того берега. Из леса. От этих деревьев. С кладбища. – Карина глазами обвела круг.

– Это лес. Он наблюдает за нами. Большие деревья, они… тоже слегка разумны… – Андрей внезапно потерял интерес к разговору. – В общем, это не опасно. Пойдем-ка лучше в дом.

Отец Геннадий жил в маленькой избушке, по размерам больше на баньку похожей. Андрей деликатно постучал, и священник, не спрашивая, распахнул дверь.

– А я все жду! Вижу – приехали, а не заходите. На храм залюбовались? – Отец Геннадий оказался совсем молодым человеком, возможно, моложе Карины. Редкая бороденка не придавала ему солидности.

– Добрый вечер, отец Геннадий, – склонив голову, произнес Андрей. – «Дети вдовы просят о помощи».

Улыбка сползла с лица священника. Он посторонился, пропуская гостей. Андрей и Карина через сени прошли в избу. В глаза бросился несоразмерно большой кипящий самовар на столе и затем – икона над лампадкой, видно, что очень древняя, темная, лишь золотом светился нимб.

– Ну, заходите, коли пришли, – бесцветным голосом произнес отец Геннадий. – Не откажетесь разделить мой ужин?

– Не откажемся. – Холодность священника привела Андрея в веселое расположение духа. – Карина, принеси там из багажника… Вы, святой отец, никогда с нашей службой не сталкивались?

– Почему же? – Отец Геннадий уселся у фыркающего самовара. – В Академии ваш сотрудник читал спецкурс. Там и общий пароль узнал.

– Ах, спецкурс, – поморщился Андрей. – Ну-ну.

Вернулась Карина с плотно набитым полиэтиленовым пакетом, из которого стала выгребать консервы, упаковки сыров, запечатанные коробки со сладостями…

– Я – специальный агент ЦЕНТРА, зовут меня Андрей Эрнстович, – сказал Андрей, демонстрируя удостоверение. – Карина Вартановна – моя напарница, месяц как перестала быть стажером. Я знакомлю ее с местностью, на которой ей предстоит работать. Вы, я понимаю, человек новый. Но с вашим предшественником мы давно и успешно сотрудничали.

– Я знаю. Он рассказывал мне. – Отец Геннадий налил всем чаю.

Карина разложила принесенную снедь по тарелкам.

– Несмотря на позицию руководства церкви, вы совершенно не обязаны помогать нам, если не желаете, – сказал Андрей. – Мы даем слово, что не сообщим о вашем отказе нашему начальству.

– Вы знаете, почему у вас такой пароль? – спросил священник.

– Пароль не меняется уже лет пятнадцать. К нам пришел от манихеев. По мнению основателей ЦЕНТРА, должен подчеркивать изначальный дуализм нашего мира, состоящего из двух взаимозависимых частей: одухотворенного разума и разума тварного, – повинуясь взгляду Андрея, произнесла Карина.

– Дуализм – то же многобожие, – сказал священник. – Вы в своей деятельности исходите из того, что у мира есть второе, злое начало, с порождениями которого, называемыми вами «сущностями», вы боретесь. Это заблуждение, которое в свое время переродило инквизицию, заставив ее сеять зло вместо защиты добра.

– А на самом деле Бог един и Он добр, – кивнул Андрей. – А еще вы мне можете рассказать о попущении Божьем.

– Зло и его порождения возникают не потому, что их сотворил некто, по силе равный Господу. Дьявол вообще не может творить, он лишь имитирует творение, – произнес отец Геннадий. – Зла нет. Зло есть умаление добра. Свет везде. Но от света можно спрятаться. В этом оборотная сторона свободы воли человека. Добро можно просто не совершить. Или извратить. Или разрушить. Помните притчу о добром оборотне?

– Помним. Но разве не следует остановить того, кто разрушает, убивает, уничтожает? – спросила Карина.

– Следует, Карина Вартановна, – кивнул священник. – Конечно же. В Писании и об этом сказано. Но тут главное – как остановить. Очень часто, уничтожая одно зло, вы порождаете другое.

– Вот вы так много о зле знаете, – сказал Андрей. – А вы, отец Геннадий, дьявола, часом, никогда лично не видели? А то модель ада у вас есть, мы мимо проезжали. Банька старая с пауками… Впрочем, дьявол у вас тоже есть – вон, из самовара выглядывает. Даже три дьявола. Вот мы как там отражаемся, да ещё и рожи кривые корчим. И других дьяволов, по моему мнению, нет и никогда не было. Напрасно вы нас манихейством попрекаете. Зло как следствие наличия свободы воли, сопряжённой с естественной собственной слабостью, именно человек принес в мир. А, кстати, вовсе не сущности, которые свободы воли, по сути, лишены. И в этом, мне кажется, истинный дуализм.

– Но сила не может создать доброту, – сказал отец Геннадий, выделив голосом слово «создать».

– Разумеется, – согласился Андрей. – Добро должна создать вера. Вы не поверите, но я очень рад, что мы встретились. Вы, я вижу, именно тот человек, который здесь нужен.

– Что вы знаете об Яровичах? – сразу насторожился отец Геннадий.

– Что рядом с вашим храмом здесь существует языческое капище, – сказал Андрей, – в котором местные жители, в подавляющем большинстве своём – не биологические люди, а потомки ассоциированных видов, содержат редкое плотоядное животное.

– Это – уголовно не наказуемо, – сказал священник.

– Да. Но человеческие жертвоприношения караются в том числе и Уголовным кодексом, – сказал Андрей. – Сколько людей пропало у вас в селе в этом году?

– Три человека. Но это случается. Знаете, в деревне нашей, как и везде в округе, впрочем, много пьют. Причем пьют и дома, и в лесу, и на рыбалке… Пьяный человек легко может, допустим, утонуть. Да еще и волки, бывает, прямо к селу подходят…

– Отец Геннадий… – Андрей секунду помолчал. – Наша служба изучает опасные для людей аномальные природные явления. Понятие это, конечно, широкое. Но животное-людоед вполне подходит под нашу юрисдикцию. Поэтому я прошу вас: если вы что-либо знаете… или догадываетесь о чем-то… поделитесь с нами.

– Андрей Эрнстович… – Отец Геннадий говорил в большом смущении. – Вы, видимо, неглупый человек. Как же вы можете всерьез обсуждать темное народное суеверие? Ведь это все равно что изучать древнего каменного идола, ожидая, что он будет оживать по ночам!

– У нас, отец, и камни, бывает, рыдают, как дети, – вставила своё лыко в строку Карина.

– Ладно, отец Геннадий. – Андрей допил чай и встал из-за стола. – Не получается у нас доверительная беседа, как говорили в старых чекистских фильмах. Спасибо за угощение, мы пойдем. Тут одна добрая женщина предложила нам ночлег.

Уже в сенях отец Геннадий, покраснев, все-таки сказал:

– Вы согласны, что есть на самом деле ящер или нет – не так ведь и важно, правда? Главное – почему люди или, допустим, сущности, предпочли ящера Господу. Ну найдете вы пещеру – я не знаю, где она, но догадываюсь, что в районе заброшенного лагпункта, где камень добывали, ну убьете ящера… Вместо одного появится другой. Вот ведь что страшно… В этом селе я столкнулся с неожиданно естественной, глубинной верой в манихейский дуализм. Теперь я понимаю, что испытывал святой Доминик, когда проповедовал на юге Франции, в альбигойских деревнях. Но я никогда не пошел бы его путем, не создал бы инквизицию. И не могу поддерживать ее методы, тем более когда их применяют служащие карательных органов, маскирующиеся под ученых-исследователей. Простите…

* * *

В доме, где крыша горбиком, несмотря на поздний час, агентов ЦЕНТРА ждали, как и было обещано.

Статная, дородная хозяйка в сорокалетнем соку и ее не менее пышнотелая двадцатилетняя дочь быстро накрыли на стол и усадили Андрея и Карину ужинать – во второй раз за вечер. В меню действительно преобладали пироги с разными лесными начинками.

– А где мужик-то ваш, Марья Петровна? – обратился Андрей к хозяйке.

– Да в лесу два года как сгинул, – беспечно махнула рукой Марья Петровна. – Пошел за грибами, алконавт несчастный, а назад и не вернулся. А и ладно, невелика потеря. Тоже мне – мужик! Две щепки да горсть соплей.

– Так вот и живете одна?

– А у нас половина баб живет одна. Мужики-то кто перемерли, кто в город подались и там пропали. Все одно как в лесу. Да вы сами посудите, Андрей… все забываю, как по батюшке вас?

– Эрнстович.

– Эрнстович. Нерусский, значит?

– У меня отец немец. Из русских немцев. А Карина Вартановна наполовину русская, а наполовину армянка.

– Ага. Поняла. Не дура, значит. Ну, а мы тут вроде все сплошь русские. Так что я говорила-то? Да, по поводу мужиков. Что у нас парням делать? Старики говорили, пока лагпункт был, в охрану мужики шли. Форму давали, тулуп, карабин. Форма, оружие – все же дисциплина, правильно? Опять же пить запрещали. На службе. Ну, после того, как Берию разоблачили, весь СвирьЛАГ закрыли. И наш лагпункт тоже. Вначале лес да камень добывали, а теперь, говорят, все как-то дешево продаваться стало. Только огородом да грибами с ягодами спасаемся. Ну, скот у кого есть – хорошо. Да все это не занятие для мужика. Вот и пьют, и помирают.

– Выходит, если бы в Яровичах открыли вербовочный пункт французского Иностранного легиона, все социальные проблемы были бы решены? – спросил Андрей.

Молчавшая до сих пор дочка Марьи Петровны вмешалась:

– Французский не французский, а если бы в армии нормально платили, многие ребята туда пошли б. Ну нет денег в деревне, поймите, нет. И заработать негде. Вот говорят: «Интернет, глобальные коммуникации…» А только если света нет, то какой тут Интернет? Я в райцентр ездила, чтобы в службу знакомств выйти.

– Такая красавица – и ищете себе друга через службу знакомств? – удивилась Карина.

– Да какая там красавица! У нас здесь все такие и, если сутки на восток проехать, опять такие же будут. А настоящих парней здесь действительно нет – одна мелкота по пояс. Пыжатся, а без толку. Будущего у них нет, понимаете?

– Что тут не понять, – сказал Андрей. – Подумаешь, бином Ньютона. Только ведь и солдаткой жить не сахар. Муж три года вне дома, да еще и убить могут.

– Ну, это хоть что-то, – пожала плечами дочь. – Понимаете? Хоть какая-то перспектива.

Они сидели в самой большой комнате Марии Петровны. Здесь было уютно: по-деревенски, с перегруженностью деталями. Ничего похожего на аккуратную бедность отца Геннадия. Широкую стену комнаты занимала задняя сторона русской печи; в длинной стене было прорублено два окошка, за которыми стояла темнота. Темнота простиралась километров на пятьдесят, до следующей деревни, где слегка разбавлялась мутным желтым светом маломощных ламп и опять сгущалась над широкой полосой болот, отделявших Ингрию от соседей.

Мария Петровна хотела было постелить Андрею и Карине на своей широкой двуспальной кровати, но Андрей сказал, что у них есть спальники, и попросился на сеновал.

Сеновал действительно обнаружился – в сарае, рядом с домом. Там было тепло и густо пахло сухим разнотравьем. Андрей и Карина размотали спальники, приготовили оружие, чтобы было под рукой, и вышли ненадолго на двор посмотреть на звезды. Небо было глубокое и безоблачное.

– Знаешь, я именно так и представляла свою работу в ЦЕНТРЕ, – сказала Карина. – Странные существа, удивительные люди, драконы, с которыми приходится сражаться… Вообще-то я трусиха, но с тобой мне не страшно. Ты так все хорошо понимаешь…

– Просто давно работаю, – пожал плечами Андрей. – Когда последний раз – месяц тому назад – беседовал с ликантропом, в человеческом обличии, конечно, больше всего боялся подцепить от него блох. Должен признаться, я никогда не хотел работать в нашей конторе. Я ведь когда-то был этнографом. И, говорят, неплохим.

– А почему бросил науку?

– Из-за профнепригодности. Невозможно изучать то, что по мере познания все сильнее презираешь. Как можно исследовать другие культуры, когда твердо знаешь, что культура одна, а всё прочее – более или менее опасное варварство… А почему ты пошла в полевое, а не в Санкт-Петербургское управление?

– Я вначале стажировалась в городе, – ответила Карина. – Но там очень скучно. Днем отсыпаемся или бумаги перебираем. А ночами выезжаем на захват по адресам, которые сообщают чаще всего почему-то соседи аномальной квартиры. Хозяева сами редко жалуются… Хватаем сущность, зачитываем права, а потом отправляем на спецполигон. Просто какие-то «охотники за привидениями». Только на черных автомобилях.

– Да, в Питере в основном беспокойство от сущностей нематериальных, привидений да полтергейстов, – согласился Андрей. – Нет ни эльфа, ни гоблина… То есть все они там есть, только лучше мимикрируют. Ладно, давай спать. Утром навестим наше чудовище.

* * *

После обильного завтрака (яйца, творог и пироги), устроенного стараниями Марьи Петровны, агенты ЦЕНТРА уселись в джип и отправились в сторону разрушенного лагпункта. К нему аккуратными кубическими камнями черного гранита вела дорога, вымощенная ещё руками заключённых.

Столбы ограждения пока стояли, а вот колючей проволоки между ними не было – смотали деревенские. Бараки развалились до фундаментов, которые уже поросли березой и осиной. Каменные строения сохранились получше, правда потеряв крыши, двери и окна. В одной из развалин Андрей опознал БУР.

– Здесь отбывал срок философ Лосев, – сказал Андрей. – В приличной стране устроили бы мемориал. А местные жители вместо «вохры» пошли бы работать сюда смотрителями, экскурсоводами и буфетчиками. Гостиницу бы сделали… Остальные «гулаговские» острова еще хуже сохранились. Здесь можно многое восстановить… – Андрей медленно перемещался по развалинам, внимательно глядя под ноги. – Раскопки произвести… Карина, посмотри-ка…

Носком ботинка он выбил из земли помятую алюминиевую кружку. Карина подняла ее и внимательно рассмотрела.

– Какая странная эмблема у этого лагпункта, – удивленно произнесла она. – Интеграл. От серпа и молота – до пятиконечной звезды.

– Это не интеграл, – сказал Андрей. – Это змея, вставшая на хвост. Присмотрись. Вот откуда взялся образ змея.

– То есть змей здесь жил уже в середине XX века? – спросила Карина.

– Нет, конечно, – удивился Андрей. – С языческих времен пещера в холме служила святилищем местным племенам. Потом пришли христиане, и святилище оказалось заброшено. Заброшено, но не забыто. И когда вновь настали черные дни, когда рухнуло лагерное рабовладение, когда привел в тупик экстенсивный путь развития, нещадно уничтожавший природные ресурсы, но не приносивший благосостояния, местные жители, не имевшие возможности ни обустроить, ни покинуть эти места, оказались приговорены к бедной, убогой и бессмысленной жизни. Им милостиво предоставили возможность сократить эту жизнь – изнурительной работой, дававшей скудное пропитание, или водкой. Тысячелетие их предки жили примерно так же, но это тысячелетие они провели без телевизора. Телевизор дал возможность сравнивать свою и чужие жизнь. Несправедливость судьбы, доведенной до силы и необоримости древнегреческого рока, вызвала подсознательные попытки местных жителей найти объяснение всему происходящему. И такое объяснение нашлось.