Loe raamatut: «Хочу, чтобы меня слышали! Книга 1. Жизнь – это Любовь!», lehekülg 3
Вздохнув глубоко, Сергеич перекрестился и решительно развернул сверток.
Под бумагой оказалась толстая книга в деревянном переплете, в серебряном окладе, ну, прямо, по правде волшебная.
– Ты все помнишь, что нужно сделать, не забыл, что должен после моего или любого другого крика «Говори» попытаться так же громко сказать: «Да, Господи»?
В ответ Саша кивнул, как вчера, три раза.
– Ляг на скамейку, закрой глаза и слушай внимательно.
Пока я не позволю, глаз не открывай, руки вытяни «по швам», пальцы в кулак не сжимай! Услышишь слово «Говори» – громко скажи – да, Господи!
– С Богом, начинаем!
Глава 5. Семья Грузиновых из села Чашниково
Отец Михаил, а «в миру» – Грузинов Михаил Андреевич, был определен по резолюции митрополита Московского и Коломенского Владимира в конце 1897 году на вакансию священника к Троицкой церкви села Чашниково Московского уезда.
Приход батюшка принял от ушедшего за штат по старости протоиерея Иоанна Соколова в августе, сразу после Успения.
Жили скромно, хотя приход был богатым – годовая доходность за последние годы в Храме меньше 400 рублей не опускалась и была самой высокой в 7-м округе Московского уезда и одной из самых высоких в Московской губернии.
При усадьбе села Чашниково 6-го стана Московского уезда Озерецкой волости, которым владел с 1890 года купец Денисов Андрей Тимофеевич, состояло 195 душ.
Село называлось полным названием с добавлением приставки «Нарышкино», поскольку принадлежало оно с XVI и до середины XIX века царским семьям фамилий Романовых и Нарышкиных.
Они же являлись благотворителями и устроителями церкви Троицы Живоначальной.
Еще в 1688 году село и с ним еще несколько сел и деревень, общей численностью 278 дворов, где проживало 1972 человека, были пожалованы из Приказа Большого дворца боярину Льву Кирилловичу Нарышкину, дяде Петра I.
В связи с этим, в «отказной книге» появилась новая опись Чашниково, в которой о церкви сказано: «Церковь каменная о пяти верхах во имя Живоначальной Троицы, да предел святого Алексея человека Божия, около настоящей церкви паперть деревянная забрана в косяк, церковь и паперть крыты тесом, главы обиты черепицею; в церковь трои двери, затворы деревянные створчатые… На церкви колокольница каменная, на ней шесть колоколов весом пуд с 19».
Переехала семья Грузиновых с Кавказа, где отец Михаил имел небольшой приход, а затем служил полковым священником.
Там родились и подросли его старшие дети, там же схоронил он свою первую жену – матушку Аксинью, верную спутницу в нелегкой армейской и духовной работе.
Померла матушка в 1893 году при родах младшего сына – Петра.
Вдовствовал отец Михаил почти пятнадцать лет, никак не мог забыть матушку – любил ее сильно.
Женился во второй раз уже на новом месте на молодой тихой женщине, старшей дочери уездного доктора, Варваре Яковлевне Аксеновой, работающей учителем в приходской школе.
Дети к браку отнеслись спокойно, перечить отцу воспитание не позволяло, да и понимали, что тяжело отцу одному, и так вдовцом столько лет проходил, хлебнул горюшка, их поднимая.
Так и жили – не тужили, в новой школе служили.
Школа эта заслуживает отдельного рассказа.
В конце 1897 после обстоятельного разговора с настоятелями Храма, землевладелец Денисов – владелец села, пожертвовал под строительство церковно-приходской школы значительный земельный участок.
После этого события сам Государь Император высочайше соизволил «на укрепление за Троицкою церковию участка земли, мерою по плану 1 десятина 680 квадратных саженей, состоящего при упомянутом селе и жертвуемого Московским купцом Андреем Денисовым под устройство местной церковно-приходской школы».
Школа строилась на средства Училищного Совета при Святейшем Правительственном Синоде, ассигновавшего для этой цели 16150 рублей.
Ангелом-Хранителем Храма и школы был всегда архимандрит Никон (Рождественский) – казначей Троицкой Лавры, известный издатель «Троицких Листков», попечитель школы, сам когда-то служивший в этом Храме и родившийся в этом селе.
Он взял на себя бремя основных расходов и только из собственных средств на это дело издержал до десяти тысяч рублей.
Кроме того, отец Никон отдельно положил капитал в пятнадцать тысяч рублей в обеспечение общежития при школе, а также на нужды школьной библиотеки и школьного храма.
Торжество открытия второклассной церковно-приходской школы – первой в Московском уезде произошло в 1898 году 30 августа.
На торжество собрались жители всех близлежащих сел, паломники, прихожане и служители 18 церквей Чашниковского благочиния, которое возглавлял ранее больше десяти лет настоятель Храма, отец Иоанн Соколов, передавший бремя настоятельства отцу Михаилу.
День торжества был выбран не случайно.
30 августа – день памяти Императора Александра III – был избран для освящения потому, что школу предположено было посвятить блаженной памяти Царя – Миротворца.
И еще – это был день памяти одного из самых почитаемых святых на Руси – преподобного Александра Невского.
Ко дню открытия прибыл из Лавры отец архимандрит Никон, который перед началом торжественного молебна обратился к предстоящим с такими словами: «Отцы и братия! Сегодня день памяти благоверного князя Александра Невского. Это святое имя напоминает нам двух незабвенных наших царей: Александра II и Александра III.
– Последний, своим державным царским словом, восстановил нашу церковную народную школу.
– Вот почему мы на нашей новой школе, которую сегодня будем освящать, начертали Его имя.
– Помолимся же об упокоении душ обоих Царей Александров. По воле Божией, отсутствуя телесно, душою они сегодня в Чашникове, в этой школе, которая удостоится носить имя незабвенного Царя, на которой почивает уже Божие благословение.
– Горячо приветствую друга юных лет – отца Иоанна Соколова, вложившего душу и сердце в дорогое дело, достопочтенного отца Михаила, который призван продолжить святое дело всех гостей. Приветствую также законоучителя Александра Николаевича Воинова, старшего учителя Димитрия Феодоровича Бажанова, и всех вас, чьими трудами построена школа и содержится в достойном порядке старинный Храм.
– Тех, кто будет радеть дальше за нашу веру и Отечество».
Ах, как же красива была выстроенная школа! Она будто всегда стояла рядом с древнейшим Храмом в окружении старых лип и дубов! Храм духа и Храм знаний стояли рядышком, как мама с любимой деточкой, на крутом возвышенном берегу речушки Альбы, несущей свои чистейшие воды сначала в Клязьму, потом в Оку, а оттуда уже – в великую русскую реку Волгу.
Течение этих рек и есть суть и олицетворение духа русского народа.
Собираясь помалу родничками да ручейками, озерами, и реками малыми, большая полноводная река превращается в мощный поток, который уже никому и никогда не остановить.
Как не остановить дух русского народа, который произрастает душами деревень и церквушек, стоящих на российских берегах!
Пока живы церкви – Россия не умрет.
Храм во имя Троицы Живоначальной села Чашниково
Пока живы ручейки и роднички – морям и океанам не о чем беспокоиться.
Главный южный фасад школы, обращенный к церкви, украсил ризалит – выступающая за основную линию фасада часть здания. Центральную часть здания увенчали высокой палатной кровлей, прорезанной слуховыми окнами в наличниках. Возле школы устроили бревенчатый, крытый железом погреб, деревянное на каменном фундаменте, крытое железом, здание для бани с полным внутренним устройством и бассейном. На дороге, идущей по школьной земле, соорудили каменный мост через овраг и сделали под ним плотину для подъема уровня воды, потребной для бани и школьного сада.
Освятили школу, как полагается, и затем, как водится, отметили это событие за большим столом, накрытым прямо под сенью многолетних деревьев.
Миром решили, что отказов в приеме детей не будет, и обучение было бесплатным.
Дай Бог, чтобы вечно стояли школа и Храм и несли неокрепшим и заблудшим душам светлое, доброе и вечное!
Отец Михаил, после того, как стал настоятелем Храма и заведующим школой, взял ко всему прочему, на себя заботу о церковном саде и за два года превратил его в один из лучших в России.
Уж очень полюбил батюшка после ратных дел на Кавказе садовую работу!
Выписывал специальные журналы, сам ухаживал за деревьями, прививал их, защищал от вредителей, закладывал новые сорта.
На удивление многим, в специальной теплице подрастали разные диковинные растения, выращенные из семян и черенков, которые привозили прихожане и товарищи по садоводству.
Но самым важным занятием батюшки, после духовной работы, было все же врачевание людей.
Такой дар ниспослал ему Господь! Не было такой болячки, вылечить которую батюшка бы не взялся.
Слух об его даре мгновенно распространился далеко за пределы губернии.
К батюшке потянулись сотни страждущих и стремящихся к излечению.
Пришлось даже открыть при Храме странноприемный дом, больницу, нанять работников.
Не справился бы батюшка со всеми заботами, если бы не делил их с благодетелем Храма – архимандритом Никоном, теперь еще и почетным Председателем созданного недавно Приходского Троицкого попечительства о бедных.
Деньги на попечительство давали прихожане и люди, исцеленные от всяких болезней, душевных и телесных.
Губернатор, у которого отец Михаил вылечил от жуткой болезни единственную дочь, своим указом повелел построить при Храме не только больницу, но и новую колокольню, выделив необходимую недостающую сумму из казны.
Сыновья часто наблюдали за тем, как отец исцеляет.
Это им, в отличие от остальных, не только не возбранялось, но и даже входило в круг обязанностей.
Лечение происходило всегда в отдельном доме, посещать который можно было только с разрешения батюшки.
Смотреть за происходящим во время лечения было ребятам иногда интересно, но чаще скучновато.
Интересно было видеть, как человек больной, часто не способный даже сидеть, после одного сеанса вдруг поднимался и уходил на своих ногах.
Скучно, потому, что никакого явного волшебства в процессе излечения не происходило.
Все было похоже на обычную службу в Храме, только молитвы отличались от обычных, церковных.
Отец почему-то называл их «стихи», хотя это были совсем не стихи, рифм в них не было.
Каждый «стих» читался при определенной болезни. При болезни ног – про церковь Святой Богородицы на острове Буяне, при болезнях глаз – про собак: «…шел раб божий через мост, а навстречу ему бурый пес…»
«Стихи», запоминались на слух сразу и навсегда, как «Отче наш» или «Верую…» и никогда не забывались, хоть слышать их удавалось не так часто, как ежедневные вечерние или утренние молитвы в Храме.
Батюшка в процессе врачевания вместе с молитвой использовал разные предметы. Это были, например, топор, куриные яйца, метла, нож.
Но один предмет всегда был с отцом в процессе врачевания – большая старинная книга в деревянном переплете и серебряном окладе.
Места хранения книги не было известно никому. Прикасаться, и, даже говорить об этом священном предмете, было категорически запрещено.
Книгу не видели и больные, поскольку во время чтения «стихов» и других лечебных действий должны были лежать на топчане с закрытыми глазами. Открывать глаза, ворочаться, менять положение рук и ног возбранялось категорически.
Больные открывали глаза и вставали только после разрешения батюшки, когда книга была определена к своему месту. Провинившихся батюшка иногда даже выгонял за дверь, поскольку процедуру лечения надо было повторять заново, а времени свободного не было совсем – за дверью ждали своей очереди десятки больных.
Лечил батюшка бесплатно.
Еда и разнообразная утварь, которые больные оставляли в награду за излечение, раздавались нуждающимся прихожанам.
После окончаний лечебного времени книга складывалась в обитый железом дубовый сундучок и помещалась в секретное место.
И как это батюшка все успевал?
Церковные дела, школа, врачевание, сад, попечительство о бедных, воспитание детей, литераторство – это далеко не полный перечень дел и забот отца Михаила.
Воспитанию детей, своих и чужих, батюшка посвящал много времени, можно сказать, воспитывал их постоянно.
Учил грамоте, прививал любовь к ближнему, умению защищать себя и слабых.
Всего батюшка воспитывал четверых – две девчонки давно выросли, вышли замуж, жили своими семьями и к батюшке приезжали только по особым торжествам.
Старший сын Андрей выбрал по примеру отца нелегкую долю полкового священника, младший сын Петр готовил себя к офицерской службе.
Закончился 1903 год и унес с собой безмятежность и радости повседневной жизни.
Глава 6. 1904 год – война!
Встречали 1904 весело и беззаботно. Даже сообщение о начале войны с японцами встретили спокойно. Огромная удаленность от театра военных действий сглаживала само понятие страшного слова «война».
Это все равно, если бы объявили войну жителям луны, и воевать пришлось бы там.
– Какие еще японцы? Эти желтые маленькие узкоглазые человечки представлялись в образе рассерженных гномиков, привести которых к порядку всегда можно легким неболезненным шлепком по худой попе. А то и просто грозным окриком.
Образ желтолицых создавался прессой и «русской общественностью» несколько лет.
Газеты шумели о «безумной авантюре» из-за попыток правительства усилить военную мощь на востоке страны – швыряют, дескать, миллионы, чтобы великим князьям можно было наживаться на лесных концессиях!
Давление на правительство Витте было таким мощным и всесторонним, что средства на постройку крепости Порт-Артур, судов флота и содержание эскадры были урезаны очень даже значительно.
Дошло до того, что для судов был введен режим «вооруженного резерва».
А вместе с тем, в соседи по Маньчжурии, вместо слабого Китая к нам не набивался, а лез напролом сильный и беспощадный враг.
Первая его задача – захват всей Маньчжурии и укрепление на правом берегу Амура!
Пытаться защищать после этого столь продолжительную границу строительством новых крепостей и формированием воинских корпусов стало бы предприятием безумным.
Ни людских, ни материальных ресурсов для этого в России не сыскать было днем с огнем!
Да еще Владивосток с Приморской областью «подвисают!
Нельзя было пускать японцев в Маньчжурию!
Ни при каких обстоятельствах!
И Россия, как всегда, когда трудно, нашла выход – получила дипломатическую поддержку у Германии и Франции и в нужный момент предъявила «гномам» ультиматум.
Те, поскрипев зубами, убрались из Маньчжурии, но злобу затаили нешуточную и приступили к усилению своего флота.
А мы им в ответ в 1898 году, легко получив согласие Китая, силой заняли Квантунский полуостров.
Все, дело было сделано! Теперь путь к Владивостоку лежал только через Порт-Артур.
Оставалось немного – по мере усиления Японией военного потенциала – просто наращивать свой, а это же такая мелочь по сравнению с расходами по охране громадных границ!
Все было бы славненько, но тут опять вылезла «русская общественность» и заверещала: «Чего мы лезем незнамо куда? Пусть эти узкоглазые сами меж собой разберутся».
– Не бряцайте оружием!
– Русская общественность против войны!
– Война не встретит сочувствия в широких кругах населения!
И что после этого можно говорить о настроении артурской эскадры и гарнизона крепости?
Воины понимали, что за их спиной нет поддержки страны и их тяжелый труд никому не нужен, и даже презираем.
Шаги, которые предпринимались в Петербурге, делались скорее с целью «не дразнить гусей», чем с целью укрепиться, или хотя бы не отстать от неприятеля по силе флота и армии.
Эх, россияне, что же мы за люди такие?
Героев своих не ценим, завоеванное кровью и потом своих предков сберегать нам лень, все денег жалко – ждем, пока нас «в угол не загонят», да «не оберут до нитки».
Уж тогда мы соберем «с миру» и отдадим на войну все свои сбережения, будем радостно голодать, и ждать кровавой победы, которая, все одно, не вернет нам былого, но заберет жизни близких людей и кровно нажитые гроши.
Создадим себе трудности, героически их преодолеем, но, зато проявим при этом дьявольскую изворотливость! – это наш, и именно наш лозунг!
Не послушай мы тогда этих толстобрюхих «умников» – удержали бы Порт—Артур и Сибирская магистраль уперлась бы своим восточным концом не в воды враждебного Японского моря, а пришла бы к берегам своего – теплого незамерзающего Желтого моря, имеющего прямой выход в океан!
Мы никогда не слышим предупреждающих голосов своих соотечественников – патриотов Родины, которые, рискуя своей жизнью, пытаются достучаться до наших мозгов и предупредить о грозящей опасности.
Вот и сейчас, военно-морской агент в Токио, капитан 2 ранга Русин, во многих своих наиподробнейших донесениях, своевременно дал полную картину развертывания вражеских сил, точно указав дату начала вторжения – конец января.
А ему в ответ – не может быть, не верим, не бряцайте оружием – не раздражайте японцев, не будет войны!
Зима в конце января 1904 года выдалась солнечной, сухой и бесснежной.
За пять лет российского владения город Порт-Артур обрусел, в глухих стенах китайских одноэтажных домишек появились резные оконца да крылечки русские.
С вершины самой высокой горы под названием «Перепелиная» – гордо стремилась ввысь русская пожарная каланча, между Старым и Новым городом строился большой каменный православный собор.
Город хорошел, жил полной шумной жизнью, открывались магазины, расширялись улицы – жизнь обрусевшего городка кипела.
Но, незаметно так, пестреющие вывески магазинов и ресторанов стали вдруг исчезать, их владельцы – японцы устраивали спешную распродажу товаров, закрывались и уезжали.
Утром 8 февраля 1904 года в город прибыл из Чифу японский консул и вывез на пароходе последних подданных Страны Восходящего Солнца.
А в обед пришло известие о том, что японцы отозвали своего посланника из Петербурга.
– Война? Надо срочно объявлять 4-х часовую готовность к выходу в море! – волновались офицеры.
– Не время! Дипломатическая часть штаба разъясняет, что разрыв сношений не есть объявление войны – отвечало начальство.
– Не бряцайте оружием!
А в полночь уже лежал на боку смертельно пораженный «Цесаревич» – лучший наш корабль, зарывалась носом в воду тонущая громадина броненосца «Ретвизана» и тихо уходил на дно крейсер «Паллада», подорванный японской миной.
И уже не смогли исправить ситуацию подвиги погибшего вместе с флагманским броненосцем «Петропавловск» вице-адмирала Макарова, мужество защитников Порт-Артура, погибших вместе со своим командиром – генералом Кондратенко, всей 158-тысячной армии генерала Куропаткина, русских корпусов в героических сражениях под Мукденом и Сандепу.
И еще, бессмертные незаметные подвиги отдавших самое дорогое – свои жизни 31630 солдат и матросов, 5514 – умерших от ран, 11170 – скончавшихся от болезней, 1643 – умерших в плену.
И 60 000 плененных с поломанными навсегда судьбами.
Упокоились в морских глубинах заступившие на вечную вахту экипажи погибших русских кораблей «Новик», «Полтава», «Пересвет», «Победа», «Боян», «Суворов», «Осляба», «Александр III», «Бородино», «Варяг».
А мы не только не помогли своим героям, а наоборот, усилили их боль, затеяв в поддержку врага, революцию «во счастье народа».
– «Спасибо» тебе, наша «русская общественность», счастливо отсидевшаяся в тылу, рассуждающая за сытным столом о бездарности Русской армии.
Русской армии, которую топтали, топчут и будут топтать всегда и все – кому не лень, но, прежде всего, свои «благодарные» сограждане.
Чтобы было бы со всеми нами, с нашей страной, если бы мы были все похожи на эту мразь?
Вот они, ваши «достижения», предатели своей Родины – по Портсмутскому миру, заключенному 5 сентября 1905 года Россия уступила аренду Ляодунского полуострова вместе с веткой Юго-Маньчжурской железной дороги, потеряла южная часть Сахалина, Маньчжурию. Утрачены позиции в Корее, Китае, да, и на всем Дальнем Востоке.
Япония сделалась великой державой.
А проигравшая войну Россия ввязалась в первую свою кровавую революцию.
Промышленный спад, расстройство денежного обращения, неурожай, голод и огромный государственный долг, начавший свой стремительный рост со времен русско-турецкой войны, требовали решительного и кардинального реформирования деятельности власти.
Большинство населения страны – крестьяне, заметно нищали. Быстрый рост численности крестьян привел к тому, что величина среднего надела сократилась почти в два раза, а средняя урожайность только немного выросла.
Как результат – постоянное падение среднего сбора хлеба на душу земледельческого населения и, как следствие, ухудшение экономического положения крестьянства в целом.
В это же время в Европе произошли большие экономические перемены, вызванные появлением там дешёвого американского зерна.
Это поставило Россию, где зерно являлось основным экспортным товаром, в очень трудное положение. Американцы, которые финансировали армию Японии, решили добить Россию экономическими методами.
Курс на активное стимулирование экспорта хлеба, взятый с конца 1880-х годов российским правительством, явился ещё одним фактором, ухудшившим продовольственное положение крестьянства.
Лозунг «не доедим, но вывезем», выдвинутый министром финансов Вышнеградским, отражал стремление правительства поддерживать экспорт хлеба любой ценой, даже в условиях внутреннего неурожая.
Это привело к голоду.
Кризис сельского хозяйства перерос в затяжной и глубокий недуг всей экономики Центральной России.
Крестьяне работали все хуже – не было интересу…
Витте тогда воспоминал: «Как может человек проявить и развить не только свой труд, но инициативу в своем труде, когда он знает, что обрабатываемая им земля через некоторое время может быть заменена (общиной) другой, что плоды его трудов будут делиться не на основании общих законов и завещательных прав, а по обычаю.
Когда он может быть ответственен за налоги, не внесенные другими (круговая порука) … когда он не может ни передвигаться, ни оставлять свое, часто беднее птичьего гнезда, жилище без паспорта, выдача коего зависит от усмотрения, когда одним словом, его быт в некоторой степени похож на быт домашнего животного с тою разницею, что в жизни домашнего животного заинтересован владелец, ибо это его имущество, а Российское государство этого имущества имеет при данной стадии развития государственности в излишке, а то, что имеется в излишке, или мало, или совсем не ценится».
Постоянное снижение размеров земельных наделов – «малоземелье» – привели к тому, что крестьяне стали требовать земли за счёт перераспределения помещичьих наделов.
Земли же не помещичьи принадлежали общинам, которые решали вопросы бытия каждого крестьянина.
Волостные суды решали дела не по общегосударственным законам, а по крестьянскому «обычному праву», которое отличалось неполнотой и неясностью.
Невежественные и малограмотные судьи с трудом разбирались в делах, и главную роль в волостном суде играл его делопроизводитель, волостной писарь. За взятку, конечно.
Даже в получении паспорта эти лица бывших податных состояний – мещане, ремесленники и крестьяне, были поставлены в зависимость от мещанских и крестьянских обществ.
При наличности недоимок паспортные книжки выдавались им не иначе, как с согласия обществ.
А неотделенным членам крестьянских семейств для получения и возобновления вида надо было еще заручаться согласием хозяина крестьянского двора.
Полное политическое бесправие, полицейский произвол, кризис, позорное поражение в войне, «малоземелье» бросили в пучину революции не только рабочих и крестьян, но и большую часть мелкой и средней буржуазии, интеллигенцию, служащих.
По целям и составу участников первая русская революция была воистину общенародной.
Это в народе. А как воспринял первую русскую революцию Государь?
Вот выдержки из его дневника, написанного в дни революции1905 года:
«8-го января. Суббота. Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120.000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник – социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».
«9-го января. Воскресенье. «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мамá приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мамá осталась у нас на ночь».
«10-го января. Понедельник. Сегодня особых происшествий в городе не было. Были доклады. Завтракал дядя Алексей. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрою. Гулял. Пили чай у Мамá. Для объединения действий по прекращению беспорядков в Петербурге решил назначить ген.-м. Трепова генерал-губернатором столицы и губернии. Вечером у меня состоялось совещание по этому поводу с ним, Мирским и Гессе.
Обедал Дабич (деж.)».
Вот так…! Особых происшествий не было…
Просто революцию проспали вместе с Мама…
