Loe raamatut: «Пробуждение»

Font:

* * *

Духовное пробуждение

Первое, что поражает в романе Юрия Сидорова «Пробуждение», – это то, сколь он кинематографичен. Сразу видно, что Сидоров прекрасно знает, как важно в современной прозе некое превалирование показа над рассказом. Все персонажи почти стереоскопично зримы, и добивается этого автор через речь. Диалоги и внутренние монологи выстроены таким образом, что легко угадывается характер персонажа. Помимо речи, у каждого героя дискурсы поведения, равно как и система взаимоотношений с другими персонажами, существуют настолько органично, что их внешность совсем не трудно себе представить. И если этому роману когда-то суждено быть экранизируемым, то режиссеру не придется тратить много проб для подбора актеров.

В основе сюжета лежит событие из ряда вон выходящее. Из летаргического сна выходит пациент, который пребывал в нем много лет. Прием не новый, он уже неоднократно использовался в литературе, вспомним «Авиатора» Евгения Водолазкина, но Сидоров, благодаря своей изобретательности в части сюжетной и композиционной структуры, выжимает из него много нового, а за счет персонализации всего происходящего на страницах романа создает образную и смысловую новизну.

У Сидорова хорошо поставлена писательская рука. Можно брать любой фрагмент и восхищаться его органичностью:

«В приемной перед дверью директорского кабинета – а Померанцев, с тех пор как стал исполняющим обязанности директора, часть дня проводил здесь – вертелась на кресле секретарь Лина. Она разглядывала в зеркальце результаты нанесения туши на ресницы. Дверь из коридора в приемную была открыта, и Лина не успела спрятать зеркальце и тушь в косметичку. Лицо ее от смущения покрылось краской, но Карпунцов с сестрой не обратили на секретаршу никакого внимания. Мелешкину же захотелось рассмеяться, но он сдержался, решив, что Лина может обидеться. В результате Артем лишь заговорщицки подмигнул девушке и получил в ответ благодарную улыбку».

Обратите внимание, сколько каждая фраза передает оттенков, сколько нюансов в поведении героев, как много в этом абзаце действующих лиц, но каждый на своем смысловом месте, как ритмически правильно выстроена фраза, какой простой и в то же время насыщенный язык.

Конечно, одной из ключевых парадигм романа становится то, что главный герой Алексей выходит из летаргического сна в 2003 году, а впал он в него еще при Советском Союзе. Можно было бы из этого сделать прямую смысловую конструкцию, но Сидоров поступил с этим обстоятельством весьма тонко, показав его через событие, через диалог, через деталь.

«– Упражнения для мышц ног делали, – продолжил физкультурник, – ну и подошли к окну. Он глянул вниз и спрашивает меня: делегация иностранная приехала? Я думаю, что за бред такой, откуда пациент это взял. В итоге оказалось вот что: он когда в окно посмотрел, то увидел у нас на стене триколор российский. Флаг как на 9 Мая вывесили и еще не сняли. А Алексей не знает, что флаг теперь такой, да и страна у нас совсем другая. Я растерялся, чего-то пробормотал, потом Ивану Петровичу рассказал. Тот с пациентом уже сам поговорил. Чего рассказал – не знаю, но Алексей больше у меня про флаг не спрашивал».

К какому жанру следует отнести роман Юрия Сидорова «Пробуждение»? С одной стороны, это, конечно, реализм, все персонажи абсолютно натуральны, обстоятельства их быта подробно изучены и переданы в романе, но основная сюжетная пружина все же замешана на мистике, особенно в те моменты, когда герой начинает по дням стареть, как бы нагоняя время, проведенное им в летаргии. Поэтому этот реализм с большой долей мистики. И мистика эта помогает решению многих художественных задач.

Первые главы романа Алексей в больнице, и к нему приходят его родственники. То, как они реагируют на его внезапное пробуждение, прекрасно характеризует их. А именно то, как они к нему относились прежде и как они изменились за время его летаргического отсутствия. Прием очень богатый, и пользуется им автор хоть и бережно, но очень эффективно.

Персонажи подключаются к действию, как голоса в музыкальной полифонии, тут не только родственники, тут и врачи клиники, и журналистка газеты «Дно», и другие люди.

Этот роман о людях, людях простых, что очень важно, людях со своими слабостями, сомневающихся, устраивающих свою жизнь так, как получается, как позволяют условия. Это еще одна важная смысловая оппозиция этого текста: необычайное событие и обычные люди. Это непростое испытание, и в нем накаляются композиционные моменты, оно придает роману должную горизонтальность. Сидорову не нужны лишние особые обстоятельства в жизни людей, кроме пробуждения Алексея. Он изучает простого человека, и под его писательским микроскопом этот человек становится интересным и значимым. Такой вот гуманистический реализм. Его не хватает в нашей литературе в последнее время.

Не буду пересказывать все сюжетные коллизии романа, чтобы не лишать читателя интриги. Скажу лишь, что роман этот вы прочитаете на одном дыхании. А дочитав до конца, поймете, что название «Пробуждение» имеет много значений. Это не только выход главного героя из состояния летаргического сна, но и пробуждение духовного в человеке, в мире.

Автор словно подталкивает нас к мысли, что, если люди будут руководствоваться духовными помыслами в своих поступках, мир застрахован от энтропии, как бы сильно она в наше время себя ни проявляла.

Максим Замшев

Главный редактор «Литературной газеты», первый заместитель председателя МГО Союза писателей России, член Совета по правам человека при Президенте РФ, Президент «Академии Поэзии»

Глава 1

Виктор Голубничий протер глаза и посмотрел на часы. Секундная стрелка монотонно и неутомимо совершала свой бег по циферблату. Часы были простенькие и совсем легкие. Но сейчас почему-то запястье ощущало тяжесть металла.

«Устал я, наверное, под утро, – решил Голубничий и зевнул. – Ничего, до восьми всего час остался с копейками. Придет Лена, передам ей дела и домой, отдыхать! Надоели эти дежурства до чертиков! Интересно, Верочка уже проснулась?» При мысли о крохотной дочурке по телу Виктора стало разливаться приятное тепло, а в голову начали слетаться легкие и радостные мечты, одна краше другой.

С улицы ворвались звуки разрывающихся то ли петард, то ли ракет. В пиротехнике Голубничий разбирался не особо, но смотреть фейерверки и салюты любил. Да и кто этого не любит? Даже сейчас, когда небо уже вовсю стало светлым и отдалось во власть майского утра, разноцветные букетики огненных цветов, неудержимо спешившие навстречу земле, приковывали внимание и приносили в душу радость. «Кто-то до сих пор День Победы продолжает праздновать, – подумал Виктор. – А у меня 9 Мая в этом году мимо прошло из-за дежурства. Ладно, сейчас освобожусь, посплю дома маленько, и отметим потом. Стол накроем, посидим, все как полагается. Надо бы гостей позвать. Посмотрим по ходу, все ведь вчера отмечали, сегодня, как пить дать, отсыпаются».

Голубничий быстренько подогрел воду в электрочайнике, опустил в чашку пакетик с бергамотом и начал с удовольствием втягивать в себя запах утреннего чая. По-хорошему стоило бы сейчас заключительный обход пациентов сделать, но так хорошо было сидеть в кресле у окна в кабинете дежурного врача, вытянув ноги и смакуя маленькими глотками ароматный горячий напиток. «Ладно, ничего не случится, – успокоил себя Виктор, – через час Лена заступит, вот пусть она и делает обход. Да и вообще, что у нас в клинике может произойти? Не психушка обычная все-таки, хоть и региональным центром психиатрии называется. Буйных у нас нет, спокойные все. Особенно Сорок пятый». Голубничий поймал себя на мысли, что нехорошо так шутить. Если представить себе, то не дай Бог оказаться на месте Сорок пятого. Но Виктор тут же успокоил себя: «От мыслей моих Сорок пятому ни тепло, ни холодно. И вообще, надо поменьше ранимым быть. Сколько их, пациентов разных, у меня еще в жизни будет! Если насчет каждого переживать сверх меры, на себя всех примеривать, то никаких нервов не хватит».

Виктор услышал мерные шаги Аннушки, раздававшиеся с расположенной за стеной лестницы. «Сорок пятого пошла кормить», – машинально отметил про себя Голубничий и отпил, смакуя, очередной глоток чая. Где-то вдалеке раздался звук трамвая, успешно преодолевавшего стык рельсов. «Скоро и я на нем домой поеду. – Приятное настроение овладело Голубничим, но тут же несколько потускнело от соприкосновения с реальностью. – Блин, сорок минут тащиться. Хорошо, что сегодня суббота, да еще и праздники сейчас. Как-никак поменьше народа будет. Надо, надо покупать машину. Вот только деньги где взять? Нет, сначала квартира. На первый взнос уже накопили, считай, чуток осталось. Осточертела эта малосемейка. Почти что общага, только душ с туалетом свои, вот и вся разница. Да и ведомственная она. Захочешь куда уйти, и прощай квадратные метры!» Уходить из клиники Голубничий пока не собирался, работа по большому счету интересная, да и на диссертацию со временем собрать материал можно, но мысль о ведомственном жилье угнетала. Настроение у Виктора враз испортилось, и он решил срочно переключиться на что-то приятное. Негоже и самому расстраиваться, и жене свое минорное состояние передавать. В конце концов, дежурство почти закончилось, впереди суббота с воскресеньем, да и праздник вчера большой был, светлый.

Голубничий допил чай и решил пойти сполоснуть свою чашку с устремленным в небеса шпилем Домского собора и надписью «Riga» сверху и снизу, как его остановил и заставил вздрогнуть истошный женский крик с лестницы.

Этот пробирающий до костей вопль словно взрывной волной выкинул Виктора из мягкого, такого приятного после ночи на дежурстве, кресла и потащил на лестничную площадку. Сверху, с четвертого этажа, заплетающимися между собой ногами скользила вдоль перил Анна Мефодьевна, Аннушка. Только руки, мертвой хваткой вцепившиеся в покрашенные пару месяцев назад коричневой краской перила, позволяли ее погрузневшему от возраста телу не рухнуть. Лицо Аннушки было как накрахмаленное белье, по которому голубоватыми узорами разбегались резко ставшие заметными морщины. Впереди, словно прокладывая ей путь, со ступеньки на ступеньку скатывалась, подпрыгивая и подскакивая, прозрачная мягкая бутылочка с жидкой пищевой смесью.

– Витя!!! Он там… там… глаза, – громко восклицала Аннушка, преодолевая на автомате последние пару ступенек.

Наконец она сделала заключительный шаг и уткнулась лицом в грудь Голубничего, пытаясь обхватить его корпус ослабевшими напрочь руками. Виктор машинально прижал дрожащую фигуру старшей сестры к себе и попытался понять хоть что-нибудь:

– Анна Мефодьевна, чьи глаза? И кто там? Сорок пятый? Он?

Аннушка в ответ утвердительно задрожала головой прямо в грудь Голубничему.

– Что, что с ним? Анна Мефодьевна, не молчите, – вопрошал Виктор, инстинктивно пытаясь отодвинуть хоть на чуть-чуть неизбежность своего подъема на четвертый этаж, в палату с номером 45.

– Открыл. – Аннушка смогла выдавить из себя одноединственное слово.

– Что открыл? – в очередной раз переспросил Голубничий, но уже предчувствуя, каким будет ответ.

И предчувствие его не обмануло.

– Глаза… открыл… моргнул… Я чуть не упала… побежала сразу, – забубнила, перемешивая слова слезами, Аннушка. – Витя, ты пойди, посмотри, как он там. Один пойди… Я не смогу сейчас с тобой… присяду… ноги совсем не держат…

Голубничий довел повисшую на его руках и груди Аннушку до кабинета дежурного врача и опустил там в кресло, даже догадался заварить сразу пакетик чая из еще не остывшего чайника.

– Анна Мефодьевна, вы тут посидите, а я сейчас в сорок пятую сбегаю, посмотрю там… И не бойтесь вы, – уговаривал старшую медсестру Виктор, краешком сознания понимая, что на самом деле уговаривает себя. – Чего вы испугались? Это же радоваться надо, если у пациента веки задвигались и глаза приоткрылись. Мы столько лет этого ждали. Это я тут недавно, без году неделя, что называется. А вы давно, да и Иван Петрович тоже…

Выйдя из кабинета, Голубничий свернул на лестницу и на едином порыве, перемахивая через две ступеньки, взбежал со своего третьего этажа на четвертый. «Лучше побыстрее, лучше сразу. В конце концов, чего бояться, – мысленно уговаривал он себя, – не черта же я там встречу. И даже не пришельца. Обыкновенный парень, молодой совсем, примерно как я. Вот только парню этому под полтинник будет». От осознания возраста пациента Голубничему сделалось не по себе, как в тот самый первый раз, когда он, желторотый студент из Питера, попал на практику в Светлоярский региональный центр психиатрии и неврологии. Но сейчас отступать и предаваться воспоминаниям было поздно. Он уже стоял у двери в палату номер 45, распахнутой обычно предельно аккуратной Аннушкой во всю ширину. Да и чего бояться? Виктор бывал в 45-й множество раз, при каждом обходе. Вот и вчера заглядывал дважды: утром, как на дежурство заступил, и во время вечернего обхода.

Сквозь открытую дверь виднелась стоящая у окна кровать, на которой неподвижно лежал молодой человек с немного заострившимися чертами лица и кожей, забывшей, что на свете бывает загар. Руки его были вытянуты по бокам и покоились поверх одеяла. Именно покоились – настолько неподвижны они были. Лицо молодого человека через проем двери было видно плохо из-за стоявших рядом с ним технических конструкций со всякими полочками, трубочками, шлангами, сосудами.

Голубничий быстро подошел к кровати и внимательно, уже без страха, всмотрелся в неподвижное лицо лежащего пациента.

Вроде бы всё как всегда. Неестественно бледное лицо, сомкнутые веки и какое-то состояние застывшей во времени обреченности. «Словно в Мавзолее», – иногда повторяла Лена, Елена Гаврилова, та самая, что уже совсем скоро должна была приехать принимать дежурство у Голубничего. «Видно, показалось Аннушке, померещилось», – почти успокоил себя Виктор. Он уже собирался повернуться и пойти к себе, как вдруг заметил подрагивание век у Сорок пятого. Такого не бывало еще ни разу на его памяти. Да и до этого тоже, судя по истории болезни и, самое надежное, по отсутствию рассказов.

«Черт! – Голубничему стало не по себе. – А может, мне померещилось после Аннушкиных криков? Внушил себе бог весть что, вот нервишки и раскочегарились. Да еще дежурство позади, не выспался ни фига. Так и до привидений недалеко…»

Действительность в мгновение ока разрушила все логические построения Виктора. Сорок пятый открыл глаза, оба сразу. «А я и не знал, что они у него карие. – Голубничий удивился тому, какая несуразная мысль пришла первой, и попытался овладеть собой. – Все, надо собраться! Я же врач, в конце концов! Такое большинство никогда в жизни и не видели, в учебниках только читали. А мне… мне просто сказочно повезло! Но надо же действовать. Чего я столбом стою!»

Виктор сообразил, что из головы напрочь выскочило все, когда-либо прочитанное в учебниках и монографиях.

– Как вы себя чувствуете? – машинально обратился он к Сорок пятому, лихорадочно пытаясь вспомнить, как зовут пациента: в самый нужный момент имя испарилось из головы.

Молодой человек на кровати медленно сомкнул веки.

– Нет! Нет, только не это! – крик вырвался из груди Голубничего. – Парень, ты слышь… не засыпай назад!

Виктор схватил холодную, как всегда, руку Сорок пятого и стал нащупывать пульс. Неотрывно глядя на секундную стрелку своих часов, Голубничий насчитал тридцать семь ударов вместо обычных шести-девяти.

Глаза Сорок пятого оставались привычно сомкнутыми, но Виктор понимал, что теперь это не важно. Чудо уже произошло! Впрочем, какое чудо? Когда-то такое должно было случиться. От страха в душе Голубничего не осталось ни следа, ему на смену пришел сильнейший душевный подъем. «Это невероятно! – ликовало сознание Виктора. – А я видел! Своими собственными глазами видел! Но что теперь надо делать? В какой последовательности? Сейчас Гаврилова придет, вместе сообразим. Да к черту эту Гаврилову! Она что, больше моего понимает? Подумаешь, ну старше лет на пять, а толку от этого? Опыта все равно ни у кого нет: ни у Ленки, ни у меня, даже у Померанцева. Вот с него и надо начинать!»

Голубничий посмотрел еще раз на неподвижное лицо Сорок пятого, на его вытянутые вдоль туловища по команде «смирно» руки и быстро, почти бегом направился в кабинет дежурного врача. По дороге он перемахивал по две-три ступеньки, но ни разу не споткнулся.

– Витя, что там? – дрожащим голосом пролепетала видевшая ох как много за долгую медицинскую жизнь Аннушка.

– Все замечательно, Анна Мефодьевна! – От избытка заполнивших душу эмоций Голубничий чмокнул старшую медсестру в щеку. – Сорок пятый проснулся!

– Господи, прости и сохрани нас, грешных! – начала истово креститься Аннушка, хотя особой религиозности у нее никто не наблюдал.

– Анна Мефодьевна, надо звонить Померанцеву. Как его жену зовут? А то я опять забыл. – Виктор стал доставать из-под покрывавшего стол плексигласа бумажку с домашним телефоном главврача.

– Да, Витенька, конечно, звони. Только они с женой на даче могут быть. А ее Ираидой Николаевной кличут.

– Точно! И почему у меня имена из головы вылетают? Я вот, Анна Мефодьевна, как зовут Сорок пятого, тоже забыл, – с сокрушением признался Виктор, набирая номер телефона Померанцева.

– Это у тебя от нервов, Витя. Даром что сам доктор, – рассудила Аннушка. – А его Алексеем кличут. Карпунцов Алексей.

– Точно! Карпунцов! – Виктор размашисто хлопнул себя по лбу и, услышав в трубке женский голос, торопливо, скороговоркой произнес: – Ираида Николаевна? Доброе утро! Это Голубничий из клиники. С Днем Победы вас! Скажите, а Иван Петрович дома? Можно его?

– Доброе! Спасибо, вас тоже с прошедшим! А Ивана Петровича нет. Вот только-только вышел, на дачу поехал.

– На дачу? Как же так? – От растерянности голос у Голубничего задрожал. – Он нам очень нужен. Позарез!

– Случилось что-то? – забеспокоилась Ираида Николаевна.

– Ну да, – неопределенно начал Виктор, но тут же спохватился и попытался продолжить более оптимистично: – Ничего страшного! Вот честное слово. Но нужна его консультация, причем оперативно. Вот только не знаю, как и быть, раз Иван Петрович уехал.

– А чего тут знать-то? Звоните ему на сотовый. Ваня всегда теперь с собой его таскает.

– На сотовый? – с боязнью в голосе протянул Виктор.

О том, что у главврача уже примерно с год был мобильный телефон, Голубничий, естественно, был в курсе. Вот только не звонил ни разу и даже толком не знал, как правильно набирать номер. Своего-то сотового у Виктора не было. Лина, правда, периодически заводила разговор, что неплохо бы купить такую штучку. Но Светлоярск, хоть и областной центр, все же не Москва и не Питер. Это там, по слухам, сейчас чуть ли не у каждого третьего сотовый появился. Даже если не у каждого третьего, то у каждого четвертого наверняка. А в Светлоярске жизнь попроще, столичные новшества с запозданием доходят. Да и зачем он в данный момент нужен, этот сотовый, если звонить некому. У друзей-приятелей тоже ни у кого нет. Вот если бы выдали в клинике, тогда другое дело. Но не выдавали пока, хотя разговоры периодически ходили. А могли бы! Вон компьютеры поставили, правда, тут американский фонд оплатил. Ну и ладно: американцы могли бы и сотовые оплатить, не обеднеют. Ивану Петровичу, говорят, область профинансировала. Он человек со статусом, ему и из Москвы, из Минздрава в любой момент позвонить могут.

– Не знаете как позвонить? – любезно пришла на помощь Голубничему Ираида Николаевна. – Ладно, я сама его сейчас наберу. Только что сказать? И напомните мне ваше имя, пожалуйста.

– Ираида Николаевна, спасибо огромное, – с облегчением затараторил Виктор. – Вы скажите ему, пожалуйста, что… что есть изменения с больным в палате сорок пять. А зовут меня Голубничий, ну в смысле Виктор. А Иван Петрович на машине поехал?

– Ну вот что, Голубничий в смысле Виктор, – рассмеялась супруга главврача, – сейчас я ему позвоню и попрошу связаться с вами. Он без машины. Мы на дачу на велосипедах ездим, благо от дома всего четыре километра с небольшим. Ладно, ждите, он вас наберет.

– Спасибо вам огромное! – Голубничий с облегчением положил трубку телефона и увидел входящую в кабинет Лену Гаврилову.

Лицо у сменщицы было не особо радостным. Как-никак целое дежурство впереди, суббота, считай, пропала, да еще и в праздничные дни.

– Всем привет, – вяло помахала рукой Гаврилова и, заметив побледневшее лицо Аннушки, испуганно спросила: – Случилось что?

Анна Мефодьевна никак не отреагировала, безотчетно теребя в руках кружку. А собиравшегося произнести нечто осмысленное Виктора опередил телефонный звонок. Голубничий рывком сорвал трубку:

– Иван Петрович! У нас тут нештатная ситуация! Сорок пятый проснулся! Глаза открыл, потом, правда, снова закрыл.

– Витенька, ты что же, домой теперь не скоро придешь? – взамен главврача в трубке ласково струился обеспокоенный голос жены. – А мы соскучились, очень! Верочка тебе ручкой машет. Такая умора!

– Линочка, я приеду. Только попозже немножко. Ты, пожалуйста, не беспокойся, все в порядке на самом деле. Приеду – расскажу.

– А долго ты еще? – тихо переспросила Голубничего жена.

– Да нет, не долго. Вот только Ивана Петровича дождусь, он скоро должен быть. Пока, не скучайте там с Верой! – успокоительно закончил разговор Голубничий.

– Что я слышу? – Гаврилова застыла на месте. – Карпунцов… пришел в себя? Проснулся?

И снова тревожный звонок телефона не позволил Виктору ответить коллеге. Он схватил трубку:

– Лина, ну я же сказал, что скоро приеду. Не занимай телефон, пожалуйста, я жду звонка Померанцева.

– А я уже позвонил, – спокойно, но с лукавинкой в голосе прозвучало в ответ. – Ну что у вас там случилось, коллега?

– Ой, простите, Иван Петрович, – на лице Голубничего выступила краска. – Это тут мне жена все названивает, домой ждет. Вы так быстро перезвонили! Ой, доброе утро, совсем забыл!

– Доброе, доброе… Врач и должен быстро реагировать, иначе это и не врач вовсе. Но вы все-таки, когда срочно, сами мне на сотовый звоните. Хорошо, жена дома была. А если бы не было? Ладно, Виктор, выкладывайте, что там у нас произошло?

– Сорок пятый… в смысле больной Карпунцов… глаза открыл.

– Алексей Карпунцов открыл глаза?! – перебил Голубничего Померанцев. – Проснулся? Ну так с этого и начинать было надо.

– Да я и начал… вообще-то, – робко возразил Виктор.

– Ладно, извините. Это я от неожиданности на вас наехал. – Померанцев умел признавать свою неправоту. – Сейчас приеду. Карпунцов что-то произнес, пошевелился, попытался встать или хотя бы сесть? В настоящий момент он как?

– Нет, нет, Иван Петрович, он только открыл глаза, на мой вопрос никак не отреагировал и затем закрыл глаза. Да, важно то, что Сорок пятый, ой, простите, Карпунцов дважды глаза открывал. Первый раз, когда Анна Мефодьевна к нему в палату вошла, а второй раз при мне.

– Пульс пробовали?

– Да, конечно. – Голубничему стало приятно, что он все-таки не до конца растерялся и кое-что сделал правильно. – Тридцать семь ударов.

– Все, я еду, ждите! – подытожил главврач и спросил напоследок: – А сейчас кто с ним? Анна Мефодьевна? Вы один в клинике или кто-то еще есть?

– Иван Петрович, извините, моя промашка вышла. – Лицо Голубничего вновь начала покрывать краска. – Он сейчас один в палате. Анна Мефодьевна здесь сидит, со мной… Растерялись мы. Сейчас схожу к нему, поднимусь.

– Вы не ответили: есть еще кто-нибудь на месте?

– Лена… доктор Гаврилова вот только что пришла, у нее дежурство начинается.

– Вот и хорошо. Пусть тогда она со свежими силами прямо сейчас в сорок пятую палату и поднимется. А я совсем скоро буду.

В телефонной трубке зазвучали короткие гудки. «Мне не доверяет, что ли? Думает, крыша поехала, раз Ленку посылает?» – расстроился Голубничий и уставился на Гаврилову, которая продолжала опираться на дверной косяк:

– Задание тебе от начальства: сходить и посмотреть, как там Сорок пятый.

– А ты как же? – невпопад отреагировала Лена.

– А я что? Главный тебе доверяет. Думает небось, что у меня шарики за ролики в башке заехали.

– Ничего он не думает, перестань! – уверенно взмахнула рукой Гаврилова. – И вообще, что вы тут оба как прибитые сидите. Радоваться надо – человек к жизни возвращается! А они от страха дрожат, точно анаконду в коридоре встретили, по лестнице боятся подняться. И медиками еще называются!

«А ведь она тоже боится, – подумал Виктор, – оттого так и распаляется».

– Ой, а я ведь его, Алешку этого, и не покормила с утра, – всплеснула руками Аннушка.

– Да погодите вы, Анна Мефодьевна, тут сейчас не до кормежки. – Лена продолжала брать бразды временного правления в свои руки. – Такое раз в жизни случается, а вы о завтраке. Вот приедет Померанцев, все и решим. Всё, пошла наверх.