Когда подошла пора служить в армии, он уже вовсе небезосновательно надеялся, что будет не самым простым военным автомобилистом. Надежды оправдались: профессиональные водительские права, первый взрослый разряд по двум видам спорта, уверенность в себе и сообразительность новобранца Селиванова сыграли свою роль – Андрей был направлен в школу сержантов автослужбы. Вернувшись в свой полк через четыре месяца, он незаурядным мастерством в езде, безукоризненным знанием техники, исполнительностью и аккуратностью сразу же привлёк внимание самого Полковника, чьим персональным водителем, без колебаний отказавшись от должности заместителя командира автомобильного взвода, и прослужил весь оставшийся до демобилизации срок. Часто бывая с Полковником в разъездах не только по его служебным, но и другим делам, Андрей, выполняя поручения «шефа», иногда подвозил его домочадцев по их надобностям, в том числе и смазливенькую Полковникову дочку. Между молодыми людьми постепенно зародилась и переросла в нечто большее взаимная симпатия. Дело закончилось свадьбой, рождением ребёнка и постоянной пропиской Селиванова после увольнения со службы в запас в этом городе.
Поработав некоторое время таксистом, Андрей по настоянию и с помощью тестя окончил вечернюю среднюю школу рабочей молодёжи и поступил учиться на дневное отделение Лесогорского автомобильно-дорожного института. Но, после рождения второго ребёнка, ощутив стеснённость в материальных средствах на содержание растущей семьи, бросил учёбу, к которой и не испытывал большого интереса, вернулся на прежнюю работу и посвятил себя исключительно зарабатыванию денег. Трудился на износ, и однажды ночью, от усталости задремав за рулём, сбил пешехода, а когда тот пришёл в чувство, непонятно даже для себя самого зачем, ещё и жестоко избил его. Влиятельные знакомства тестя помогли Андрею избежать тюрьмы, но из таксопарка ему пришлось уйти. Водительские права при этом удалось всё же каким-то образом сохранить.
Устроившись вскоре на работу «гармонистом» – водителем городского автобуса «Икарус», в шоферской среде именуемого гармошкой из-за мехообразного соединителя-перехода между двумя салонами, Селиванов быстро освоился на новом месте. О высшем образовании и соответствующих этому уровню образования должностях уже не помышлял, но неизменно значился в числе победителей социалистического соревнования, к каждому большому празднику награждался почётными грамотами и поощрялся денежными премиями. Зарабатывал он примерно вдвое больше, чем его друзья – судья Аркадий и журналист Иван вместе взятые, но вынужден был ощутимую часть своей зарплаты тратить на покупку запасных частей для автобуса, являвшегося собственностью госавтопредприятия. Проще говоря, Андрею и его коллегам-водителям за их «кровные» деньги продавались со склада именно те запчасти, которые через органы Главснаба государство в плановом порядке выделяло автопарку за государственный же счёт. Куда уходили вырученные таким образом суммы, администрация предприятия коллективу не докладывала. Недовольных просто-напросто вынуждали увольняться. Андрей знал, что подобное творится и в других автопарках, но не считал себя способным справиться с этим безобразием. Тем не менее, он надеялся, что наступят лучшие времена, а разъеденная двойной бухгалтерией и двойной моралью экономическая система рухнет и появится новая, которая позволит честным людям жить так, как они того заслуживают.
И час настал!
Кардинальная, направленная на невиданную либерализацию перестройка жизни советского общества, объявленная новым партийно-государственным руководством на XXVII съезде КПСС в апреле 1985 года, стремительно набирала силу, ломала стереотипы не только в экономике и политике, но и в сознании людей, несколько поколений подряд живших в рамках одной-единственной, обязательной для всех идеологии. Средства массовой информации активно состязались между собой в доказывании преимуществ нового мышления и наперебой ратовали за ускорение в социально-экономическом развитии страны.
И в этом захлёбывающемся от восторга общем хоре славословий явно подзуживающе-провокационно звучала провозглашённая первым лицом государства7 доктрина, согласно которой в стране отныне разрешалось всё, что прямо не запрещено законом, то есть – многое из того, за что несть числа инициативных и неглупых, зачастую талантливых людей в своё время угодило за решётку. Почему провокационно, да ещё и «подзуживающе»? Да потому что отсталость и противоречивость, а нередко и абсурдность многих советских законов, сквозь прорехи которых безнаказанно проскальзывало неимоверное множество правонарушений и ранее-то, а теперь – особенно, провоцировали немало умов – от примитивно порочных до иезуитски изощрённых – на действия, никак не совместимые ни с правом, ни с элементарной моралью.
Однако, всеобщая эйфория от нахлынувшей вдруг почти не лимитируемой свободы надолго притупила какую-либо бдительность и адекватность массового сознания. Джинн, уже второй раз в этом столетии в
этой стране (первый был в 1917 году8), вырвался из бутылки…
… Теперь, когда спустя три года после своего начала Перестройка неопровержимо доказала необратимость вызванных ею перемен, даже самым закоренелым скептикам стало ясно: возврата к прошлому не будет. Любой более-менее на что-то способный, энергичный и амбициозный, не обязательно при этом высокообразованный и высококультурный житель страны при достаточном желании может теперь стать миллионером, общественным деятелем какого угодно уровня, и, наконец, если очень повезёт – даже и главой если не государства, то хотя бы какой-то его части, либо доходного или просто солидного его ведомства. Новая демократия открывала каждому из хоть в какой-то мере достойных людей широчайшие горизонты, огромнейшие перспективы. А ведь трое приятелей с Крутого Яра имели все основания считать себя не худшими представителями советского народа.
Романтический восторг настолько овладел стоявшими на обрыве друзьями, что им хотелось сейчас обнять весь мир. Свежий речной воздух
пьянил. Дышалось легко и свободно.
Свобода! Слово, которое наши герои с детства ежедневно слышали по
радио и по телевизору, прочитывали на уличных плакатах и праздничных транспарантах, только теперь, казалось, обрело свой истинный смысл. Все трое были искренне убеждены в том, что имеют полное право и возможность воспользоваться предоставленным Перестройкой шансом создать себе и своим близким такое светлое будущее, какое только позволят их способности. Наконец-то в родном отечестве можно стать богатым совершенно честно и открыто!
Элементарная объективность, однако же, подвигает нас обратить внимание читателя на то обстоятельство, что вряд ли хоть одного из этих троих мечтателей можно было бы назвать нищим, как по советским меркам, так и по любым зарубежным. Каждый жил с женой и детьми в приличной квартире, а у Андрея и Аркадия были даже собственные, по молодёжному сленгу, «колёса», а на обычном литературном языке – легковые автомашины, что в Советском Союзе уже само по себе служило символом благополучия. Журналист Иван личных «колёс» не имел, зато был хозяином уютной дачи на живописном берегу большого лесного озера и владел хорошей моторной лодкой. Хотя, в то же время, и богатыми они себя ни в коей мере не считали. Ведь на Западе, как теперь свободно сообщалось в прессе, судьи, журналисты и даже водители автобусов зарабатывали несоизмеримо больше. А в родимой стране, надеясь только на свою государственную зарплату, без помощи родителей, отдавших своим взрослым чадам денежные сбережения всей своей жизни, не видать бы никогда собственного автомобиля Аркадию или дачи с моторкой Ивану (Андрей – не в счёт, уж его-то собственноличные, независимые от родственников материальные возможности были повыше)…
Не в миг созревшее, но теперь уже окончательно сформировавшееся решение было единогласным: без всякого сожаления и промедления расстаться с прежним зомбированно-зарегламентированным образом жизни. Создание производственного или коммерческого кооператива на основе свободного труда свободных людей может и должно дать такие результаты, какие раньше и не снились. Так достигнем же, друзья, достойной жизни достойным путём!
Правда, все трое пока ещё не совсем ясно представляли себе, чем конкретно будут заниматься. Аркадию до зуда в ладонях хотелось открыть собственную юридическую консультацию, а ещё лучше – нотариальную контору. Иван мечтал о своей газете или журнале. Андрею снились современные, оснащённые по последнему слову техники ремонтно-профилактические мастерские автосервиса c отдельным высокоуровневым обслуживанием для автомобилей-иномарок, которых хоть пока и немного в стране, но можно ожидать в недалёком богатом будущем предостаточно. Но… и это «но» очень большое: для осуществления любого из этих желаний безусловно требовался первоначальный финансовый капитал, и немалый. Организационные трудности не в счёт. И как логично увязать совершенно разнопрофильные мечты и пристрастия каждого в единую систему, заставить эту систему эффективно работать? Учитывая, само собою, тот немаловажный фактор, что работать они хотели, без всяких оговорок, только вместе.
После долгих мучительных раздумий решили попробовать сколотить необходимый начальный капитал на сельскохозяйственном поприще как на самом, на их взгляд, простом и доступном для легкообучаемого дилетанта. Благодаря знакомствам Ивана уже было получено предварительное согласие на сотрудничество у некоторых руководителей пригородных колхозов и совхозов, в которых всегда хоть чуть-чуть, да не хватало приличной, читай непьющей или хотя бы умеренно пьющей рабочей силы. Можно было заняться откормом молодняка крупного рогатого скота или свиней. Со временем неплохо было бы построить у автострады мотель с автосервисом, рестораном, снабжаемым свежайшими продуктами с находящихся тут же, под рукой собственных животноводческих и птицеводческих ферм, фруктовых садов и овощных плантаций, и прочими услугами, привлекающими клиентов. Директор ближайшего плодопитомника предлагал выращивать саженцы плодово-ягодных культур, благо начинался дачный бум, обещавший хороший покупательский спрос по крайней мере на ближайшее десятилетие. Словом, реальная возможность создания материальной базы для дальнейших действий – под рукой. Пора засучивать рукава. Только не ленись!
Однако, мечты мечтами, планы планами, но если ты несколько часов кряду провёл на свежем воздухе да в хорошей компании, то вряд ли откажешься хорошенько перекусить. И, конечно же, естественно, что наши друзья давно уже исподволь озирались на опушку леса, где ещё утром они разбили большую туристскую палатку. Там у костра суетились молодые женщины, резвились дети. Хоть и говорят, что шашлык – не женских рук дело, но на этот раз жёны, заждавшись размечтавшихся героев дня, решились взять на себя святое действо: аромат популярнейшего яства выезжающих по выходным дням на природу, или, по продвинуто-заграничному – на уик-энды горожан щекотал ноздри так, что, наверное, и каменный истукан не устоял бы. Так вперёд же к доброй чарке и увесистому шампуру! Пора, пора «обмыть» судьбоносное решение. Такую веху в жизни и не отметить по русскому обычаю?!
Но, прежде чем приступить к приятному, трое друзей с озорством школьников и серьёзностью настоящих мужчин, не сговариваясь, по очереди взяли заранее припасённый острый нож и надрезали каждый себе руку чуть повыше ладони – там, где обычно нащупывают пульс, а затем разом соединили между собой три окровавленные раны. Слёз не стеснялись…
В это время небо над горизонтом за лесом слегка потемнело. Более сентиментальному, чем остальные, Ивану вдруг почему-то вспомнилась и тут же забылась не имеющая никакого отношения к происходящему пушкинская «Сказка о рыбаке и рыбке». Откуда-то издалека послышались глухие раскаты грома. Но ни на эти раскаты, ни на далёкие и пока редкие сполохи молний, обещавшие через некоторое время грозовой дождь, не хотелось обращать внимания: пронесёт, поди… Тем более, что в настоящий момент непосредственно над головой сияло яркое солнце, в ближней части леса весело щебетали птицы. Вопросительные же паузы в этом щебетании до беззаботно расслабленного слуха людей просто не доходили.
День выдался поистине чудесный, и его можно было считать удавшимся. Все чувства и помыслы гостей Крутого Яра были устремлены в будущее, навстречу новой судьбе. Судьбе большой и, хотелось верить, прекрасной. А значит – счастливой…
Двенадцать лет спустя
(лето 2000-го)
Дальше этого места Иван Иванович читать не мог, как ни старался взять себя в руки. Устало откинувшись в кресле пассажирского самолёта, он пытался самостоятельно справиться с удушьем, всякий раз накатывавшем на него при вынужденном воспоминании о последнем, пожалуй, безмятежном дне своей жизни. Как ему верили в тот день самые близкие для него на свете люди – дети, жена, друзья! И, что же он наделал…
Рукопись книги, унёсшая за время её создания столько жизней и разрушившая столько судеб, лежала сейчас перед ним на откидном столике, готовая к публикации в окончательном варианте. То, что с некоторых пор являлось целью и смыслом всей его жизни, как он был убеждён в течение этих двенадцати трагических лет, подошло, наконец, к своему логическому завершению: через несколько недель его труд, изданный огромным тиражом на нескольких языках, разойдётся по Европе и Америке. Множество людей лучше поймёт суть происходящего в России, а он, наверное, станет одной из мировых литературных знаменитостей.
Но зачем ему теперь известность и прочие сопутствующие успеху атрибуты, когда не с кем всем этим поделиться? После гибели по его вине всей семьи – жены и двоих детей – Иван Иванович искренне желал для себя только одного: смерти. Но и умереть он не имел права до тех пор, пока не оставит погибшим достойного памятника. Лучшим же памятником в данном случае будет всё-таки изданная книга, ценой создания которой и стала, по жестокому раскладу судьбы, их жизнь. Поэтому он и летел сейчас на итоговую, для подписания окончательно согласованного сторонами договора, встречу с известным западным издателем, решившимся опубликовать, рискуя, кроме всего прочего, и финансово, за свой счёт столь острое, возможно взрывоопасное, произведение.
Напоследок, до запуска в печать, Иван Иванович хотел ещё раз прочитать рукопись, но дело никак не шло дальше пролога, начало которого казалось ему банально-высокопарным, продолжение – нудным и многословным, завершение – опять высокопарным. Не нравилось, а исправить он ничего, при всём желании, не мог. Ни одного более подходящего слова никуда вставить не получалось. Любое сокращение ухудшало фактуру. А финал посещения Крутого Яра вызывал удушье. Вот и сейчас всё опять поплыло перед глазами, послышался детский смех, затем – автоматно-пистолетная стрельба, крики, мрак…
Пассажиры салона бизнес-класса авиалайнера «Боинг-747», в котором после принятия неотложной медицинской помощи, потребовавшейся из-за сердечного приступа, дремал этот странный русский господин, пребывали в состоянии нездорового возбуждения. Происходящее некоторым, наиболее суеверным из них, казалось дурной приметой, и они готовы были требовать досрочной посадки, чтобы избавиться от проблемного пассажира, который,
при всём том, надо признать, внушал непреодолимый интерес к себе и притягивал всеобщее внимание окружающих.
Это был крупный холёный, совершенно седой, хотя и вовсе не старый, мужчина в элегантных, с круглыми стёклами, съехавших на самый кончик носа очках в золотой оправе. Дорогой, прекрасно сшитый костюм, золотая булавка с бриллиантом чистейшей воды на изящно-небрежно завязанном шёлковом галстуке, того же высокопробного золота, что и булавка, с точно такими же бриллиантами запонки на строго классических манжетах ослепительной белизны сорочки, и прочие детали его туалета в сочетании с манерами, которых враз не выработаешь, выдавали в нём человека не просто преуспевающего, а по-настоящему богатого. Сильные ухоженные руки время от времени судорожно сжимали подлокотники кресла, затем, слегка подрагивая, бессильно расслаблялись, выдавая тревожность сна их хозяина.
Позабыв, несмотря на поздний час, о собственном отдыхе, особо активные пассажиры усиленно гадали, кем же мог быть этот непонятный русский, такой крепкий с виду, а на деле – заурядный сердечник. Если это крупный банкир или промышленник, то почему без свиты? Нет, явно не из так называемых олигархов, коим везде чудится покушение и охрана для них такая же обязательная принадлежность, как для новых русских рангом ниже – толстая золотая цепь на шее. Да и видимое внутреннее благородное достоинство этого человека исключало его принадлежность к полукриминальной «новорусской» среде.
На современного российского чиновника тоже не очень похож: для этой специфической среды неприемлемо интеллигентен, даже, можно сказать, аристократичен. Тогда кто же всё-таки этот человек на самом деле? Артист, художник, литератор? Но мелким творческим деятелем он никак не выглядит, а все крупнейшие давно известны миру. Лицом ни на кого из них и близко не похож. Учёный? Нет, слишком уж роскошен внешне.
Лет сто-двести назад гадать на эту тему вряд ли пришлось бы – любой безошибочно мог признать в нём русского барина, дворянина, аристократа. А признав, скорее всего подобострастно задал бы вопрос: «Вы какой департамент возглавлять изволите-с?» Сейчас же ясно было лишь одно – это птица высокого полёта. Дальше догадки окружающих пока не шли. Между тем возбуждение в салоне росло, уже упомянутые суеверные пассажиры начали втихомолку молить Господа, чтобы так неприятно начавшийся полёт не закончился какой-нибудь ещё большей пакостью. От них нервозность начинала как по цепной реакции передаваться остальным. В сторону Ивана Ивановича многие уже посматривали не только с любопытством, но и со всё большей опаской. Кое-кто начал развивать вслух идею о том, что давно пора бы принять на международном уровне закон, запрещающий продажу авиабилетов без предоставления покупателем медицинской справки об отсутствии у него противопоказаний для воздушных перелётов. И каково же было бы удивление приверженцев подобных законопроектов, если бы они узнали, что «сердечник», внёсший такую сумятицу в их умы, буквально за несколько дней до вылета успешно прошёл строжайшую медицинскую комиссию на предмет годности к работе в экстремальных условиях.
Для него и самого это неожиданное умирание с воскрешением в самолёте было если не шоком, то сильно в диковинку. Никогда в жизни не хворал, ни разу не пожаловался врачам ни на малейшую «болячку», и вот на тебе – сердечный приступ, да сильнейший, который мог поставить окончательную точку… Единственная догадка мелькала на задворках сознания: прощальный банкет-мировая, устроенный в его честь власть предержащими, никак не вписывался в логику событий последних лет. Тем более что именно этими людьми были инициированы публикации в центральной и местной прессе под броскими заголовками «Крысы бегут с корабля, только кто утонет первым?», «Имя ему – предатель» и так далее в честь не кого-нибудь, а именно его – Ивана Ивановича Семёнова, уезжающего сейчас из страны вряд ли только ради встречи с издателем своей роковой книги, а, наверное, навсегда. Уезжающего не в общем бурном потоке обычных для последнего десятилетия добровольцев-эмигрантов – искателей счастья на чужбине, а в гордом одиночестве после скандального публичного заявления по телевидению о том, что Родина для него стала с некоторых пор синонимом злой мачехи, с которой лучше расстаться.
Почему же он пошёл на тот банкет? Ведь от людей, сделавших из него, по определению прессы, «отщепенца, бросающего и предающего Родину горе-депутата, обманувшего надежды доверчиво отдавших за него свои голоса избирателей», можно ожидать всего, в том числе и квалифицированнейшего отравления, давно ставшего их излюбленным методом устранения противников. Как это уже не раз бывало в скандально известном Лесогорске, истинная причина безвременной кончины того или иного деятеля, отведавшего высочайшего гостеприимства, оставалась лишь предметом досужих «кухонных» разговоров-догадок. Официальной же точкой зрения во всех таких случаях объявлялись диагнозы, при которых чаще всего наступает скоропостижный летальный исход. И на самом деле всё внешне происходило именно так, как описывается в медицинской литературе. Только вот умирали как по команде именно те, кто сильнее всех мешал действующей власти, или наиболее реальные конкуренты первых лиц города и области в периоды предвыборных кампаний.
Однако, не слишком ли он мнителен?.. Не преувеличивает ли уровня масштабности своей персоны как общественно значимой фигуры? Сейчас обо всём этом думать не было сил, так же как не было и желания бороться с навалившейся слабостью. И он начал стремительно проваливаться в тёмную и тёплую бездну.
До посадки было несколько часов вынужденного безделья, и сам Бог велел расслабиться. Хорошо бы ещё и сновидения не досаждали, а они у Ивана Ивановича всегда были, что говорится, из жизни – реальные и отражающие текущие события настолько внятно и последовательно, что просыпался он нередко с уже готовым решением по той или иной проблеме. Можно сказать, думал этот человек практически круглосуточно. Погрузившись после пережитого сердечного приступа в сон, мозг его продолжал руководить памятью, а память безжалостно прокручивала, как в цветном, хорошо озвученном фильме то, от чего так хотелось отгородиться, спрятаться, но чего забывать он пока что не имел права.
Часть I.
ПОДЪЁМ
Лесогорск, конец лета 1988 г.
Алымову не спалось. Уже которые сутки подряд нещадно болели передние верхние зубы под золотыми коронками, а вернее – то, что от этих зубов осталось. Давно бы пора заменить ставшее уже немодным золото на более престижный фарфор или правильнее – металлокерамику. А заодно и удалить сгнившие остатки некоторых зубов вместе с корнями. Но при одной только мысли о зубоврачебном кресле его прошибал холодный пот.
И, тем не менее, свою внешность, хочешь не хочешь, а требовалось облагородить как можно скорее. Ведь с завтрашнего дня начиналась новая, светлая и яркая полоса в жизни бывшего спивающегося завхоза, а отныне – крупного и серьёзного государственного деятеля Адама Альбертовича Алымова. Да что там полоса – новая эра, эпоха! Теперь вся его жизнь без остатка принадлежит одной цели, ясной как день и прекрасной как любовь. Цель эта будет достигаться поэтапно, и с каждым этапом будет расти в масштабах, подобно горизонтам, которые постоянно расширяются, когда ты поднимаешься выше и выше в гору.
Пару дней назад после недолгих раздумий Алымов дал согласие занять неожиданно предложенную ему высокую должность, на этот раз окончательно и бесповоротно определившись, зачем и как проживёт он свою дальнейшую жизнь, которая до этого мало чем была примечательна. Сорокалетний весельчак и балагур, всегда любивший от души выпить и закусить, знаток и умелый рассказчик анекдотов, удалой драчун и плясун, душа любой пьющей компании и большой проказник по части женского пола, он легко вписывался в каждый новый коллектив, коих сменил за последние полтора десятка лет, с момента окончания института, великое множество.
Причина частой смены мест работы была прозаическая и во всех без
исключения случаях одна и та же – отстранение от занимаемой должности за пьянство. Поэтому способный, в общем-то, лесоинженер нигде и не вырастал выше предыдущего уровня, в лучшем случае достигая ранга второго или третьего заместителя руководителя какого-нибудь производственного предприятия районного масштаба. И в Лесогорском лесхозе, пропивая потихоньку скромную должность замдиректора по хозяйственной части, он так же, как и везде, не планировал долго засиживаться. Тем более что с началом грандиозных перемен, навеянных перестройкой в жизни страны, появилась надежда и собственную жизнь как-нибудь подправить в более интересное русло.
Масла в огонь, как говорится, подлил побывавший недавно в лесхозе и
взявший интервью в числе прочих и у Алымова журналист одной из местных газет. Побеседовав о перестроечных и ускоренческих веяниях на уровне государства, города и конкретного лесхоза, они хорошо выпили, совместив ужин с парной баней и банальным развратом с лесхозовскими управленческими работницами, по совместительству обслуживающими эту баню. Журналист рассказал немало интересного из жизни новоявленных богачей-кооператоров не только местного значения, но и столичного уровня. Из этих рассказов явствовало, что наступает поистине золотой век для людей с головой.
Алымов тогда крепко призадумался…
А через несколько дней судьба преподнесла ему подарок. Лесхоз навестила высокая комиссия, в составе которой, помимо руководителей города и области, были важные чины из Москвы. Один из этих «чинов», делегат прошедшего недавно Всесоюзного съезда народных депутатов, показался Адаму Альбертовичу знакомым. Приглядевшись, он не удержался и скромно спросил:
– Серёга, то есть Сергей Сергеевич, это ты, то есть вы?
Делегат съезда, немного растерявшись, озадаченно всмотрелся в говорящего и вдруг просветлел лицом:
– Адам, дружище!
По-мужски порывисто, крепко обнялись. Вспомнили совместную учёбу в Свердловском лесотехническом институте. Кратенько поговорили о незабываемом: однокашниках, весёлых студенческих пирушках и сопутствовавших им амурных похождениях. Договорились о встрече вечером в спецгостинице обкома партии.
Вечером и решилась судьба Адама Алымова, неожиданно ставшего частицей некоего братства, разъединить его с которым отныне могла, вероятнее всего, только смерть. Но о смерти ли думается, когда перед тобой вдруг открываются необозримые возможности, когда ты уже не один, не сам по себе, а под надёжной защитой, гарантированно сыт и скоро будешь обеспечен всем, о чём раньше мог только мечтать? И голову ломать особо ни над чем не надо, только чётко выполняй свои новые обязанности, до конца и с полной самоотдачей играй роль, тщательно прописанную для тебя умными людьми. Эти люди помогут тебе самоутвердиться, достичь высот, которых вполне заслуживаешь вопреки мнению окружавших тебя до сих пор ничтожеств. А ещё – дадут тебе возможность реально помочь в чём-то своим близким, родному городу и даже целой области, по своей специфике давно имевшей право на автономию со всеми вытекающими отсюда выгодами. И тогда народ поймёт и оценит тебя, Алымов, по-настоящему. Ты станешь всеобщим любимцем и авторитетом номер один!
Через день после отъезда высоких столичных гостей Адам Альбертович был приглашён на беседу в обком КПСС, где секретарь по промышленности сделал ему предложение избраться для начала вторым секретарём городского комитета партии, то есть курировать отныне всю промышленность и строительство города.
Сразу огульно соглашаться Адам, по совету своего бывшего однокашника и нынешнего покровителя Сергея, не стал. Попросил денёк-другой на раздумье. Во-первых, надо было показать свой взвешенный, основательный подход к принятию столь важных решений. Во-вторых, ему и в самом деле был страшноват резкий переход от ничем особо не обременённой разгульной жизни к строгой партийной и самодисциплине, к повседневной ответственной работе. Но и отказываться от поступившего предложения было глупо, так как второго такого случая в жизни может и не представиться. А главное, после беседы с убывшим в Москву Сергеем, являющимся теперь для Алымова чем-то вроде полубога, занимающего в столице высокую должность и вне всяких сомнений принадлежащего к какой-то глубоко законспирированной таинственной силе, наверняка влияющей нынче на судьбы страны гораздо реальнее, чем официальная власть, Адам уже себе как бы и не принадлежал. Да и не считал нужным принадлежать. Он дал Сергею слово, по сути – клятву. И был, можно сказать, счастлив.
Однако ж, для ощущения полного счастья Алымову всё-таки чего-то не хватало. Какой-то малой, но досадной в своей заковыристости малости, от которой трудно отмахнуться, на трезвую голову во всяком случае. Хотя и довольно смутно, а догадывался он, какой ценой придётся со временем заплатить за такой подарок судьбы. Ведь бесплатным на этом свете не бывает, вопреки расхожему мнению, даже сыр в мышеловке. Так или иначе, с некоторой тоской резонно думал он, платить в этой жизни приходится за всё. И тут же без возражений с этим соглашался: надо, так надо. Простым мужицким умом, подкреплённым честно полученным когда-то высшим образованием и неплохим жизненным опытом, Адам понимал, что чем больше он теперь получит от жизни, тем больше, вероятнее всего, придётся потом отдать на сторону богатств области. Но область-то большая, хватит надолго. А вот подлежит ли обратному выкупу проданная однажды душа? На этот вопрос, относящийся к более тонким материям, ответа он пока ещё не знал…
Поднявшись по привычке в полседьмого утра, так и не сомкнувший всю ночь глаз Алымов, проклиная неудачную наследственность (в его роду все были с плохими зубами), нехотя, изо всех сил затягивая время, засобирался к стоматологу. Когда через долгих два с лишком часа борьбы с самим собой – идти не идти – он уже совсем было вышел из дома, успел расслышать звонок телефона. Судя по характерному прерывистому дзиньканью, это был межгород. Возвращаться не хотелось, отчасти из-за отбивавшей всякую охоту с кем-либо разговаривать ноющей зубной боли, отчасти из-за страха перед дурной приметой: вернулся – удачного пути сегодня не будет. Но, уже дойдя до калитки, Алымов резко вспотел: а вдруг это Сергей из Москвы? И опрометью кинулся назад в дом. Телефон молчал. Но не успел Адам отдышаться, как межгород затренькал снова. Мгновенно снятая трубка тут же технически безупречно донесла до алымовского уха приятный, доброжелательный, чёткой дикции женский голос:
– Адам Альбертович? Доброе утро! С Вами сейчас будет говорить Сергей Сергеевич. Вы готовы?
– Слушаю! – претендент на звёздную карьеру вытянулся перед телефонным аппаратом как солдат перед генералом. Да так и простоял весь разговор.
– Адам, слушай внимательно. Возникли тут небольшие нюансы с твоей новой должностью.
– Сергей… Сергеич, – у Алымова пересохло в горле.
– Поэтому к своим новым обязанностям приступишь не завтра, а чуть позже. Скажем, дней через десять, как раз с начала следующего месяца. Всё понял?
– Понял! – отлегло от сердца у Алымова. – А если кто чего спрашивать будет, как отвечать?
– Тебя никто ни о чём не спросит, на работу выйдешь, как образцовый школьник, утром первого сентября, – директивным тоном отрезал Сергей и тут же, как бы между прочим, уже тоном более свободным, близким к дружескому, поинтересовался: