Плодопитомник «Лесогорский»,
осень 1988 – весна 1989 гг.
Зарегистрировав в пригородном райисполкоме созданный на первое время кооператив «Русский сад», Иван Семёнов, Аркадий Синберг и Андрей Селиванов, просчитав возможные прибыли от различных видов сельскохозяйственного производства, сочли наиболее простым и выгодным выращивание саженцев ягодных кустарников вроде смородины и малины. Это не так рискованно, как, скажем, откорм скота, где в любой момент жди какой-нибудь каверзы в виде заболеваний, а то и вовсе падежа поголовья. Ладно, коль по недосмотру в единичных случаях, – это поправимо. А, ежели
– эпидемия? Тогда весь труд насмарку.
Выращивание посадочного материала кустарников – это и не такое
сложное занятие, как производство саженцев плодовых деревьев, требующее куда больших навыков и умения, например, правильно сращивать привой с подвоем, то есть прививать ростки культурных сортов к дичку – специально выращенным юным деревцам с сильной корневой системой. Да и производственный цикл в работе с будущим фруктовым деревом – не один год, как с кустом, который всего лишь за лето своей жизни становится полноценным товаром, готовым к продаже.
Судя по рассказам молодого оптимистичного директора плодопитомника, в недавнем прошлом – секретаря райкома комсомола, стоит только понавтыкать в землю побольше черенков с тремя-четырьмя нераспустившимися почками, затем укатать катком или утоптать ногами засаженный участок и хорошенько залить всё это в зиму водой, а зимой проследить, чтобы на участке было как можно больше снега, по мере необходимости подгребая его спецтехникой, и – дело в шляпе: весной гарантированы обильные всходы. И если потом в течение лета хотя бы один раз обработать всходы ядохимикатами, да подкормить почву азотными удобрениями и два-три раза тщательно выполоть сорняки, то осенью… стопроцентно обеспечен рекордный урожай, реализация которого по рыночным ценам может дать такие деньги, что и в мешке не унесёшь. Ведь себестоимость одного черенка-заготовки – меньше десяти копеек, а цена каждого саженца на рынке – целый рубль! Это как минимум – десятикратная отдача. А на одном гектаре посевных площадей, даже при соблюдении всех рутинных сложностей технологии посадки, реально рассадить до полумиллиона черенков. Есть, над чем подумать…
– Как видите, ничего сложного. Более того, – продолжал во время одной из встреч развивать и самому ему всё больше нравившуюся идею директор, – задачу можно ещё упростить: не суетиться сейчас, осенью, а отложить посадку до весны. Тогда и зимой за участком следить не надо. Но – не советую. Во-первых, озимые культуры всегда были выносливее и давали более гарантированный урожай, чем яровые. Это вам может подтвердить любой агроном. А во-вторых, осенью срок активной жизни почки на ветке той же смородины гораздо больший, чем весной от момента её разбухания до превращения в листочек. Именно в этот промежуток времени и следует производить посадку. Так что сейчас у вас есть шанс засадить вдвое-втрое, а может быть даже и вчетверо больший участок, чем будет весной. Если ваша цель – заработать деньги, то не теряйте времени.
– А исходный материал, сельхозтехника, орудия труда, эти самые химикаты и удобрения будут предоставлены? – практичный Андрей думал сейчас более всего о технической стороне дела.
– Без промедления! За ваш, правда, счёт. Но не с предоплатой, а – с последующим вычетом всех расходов при окончательном расчёте. Заранее оплатить надо будет только солярку для заправки трактора. Сами понимаете, что для вас её придется закупать дополнительно, сверх лимитов, скорее всего – где-нибудь на стороне. А за всё остальное вычтем, как я уже сказал, после итоговых взаиморасчётов. Да, о трактористе, который занаряжен вам в помощь. Если захотите его подстимулировать, чтобы веселее и добросовестнее работал, можете поставить ему магарыч. Я не возражаю. Только не спаивайте его до начала или во время работы, а пообещайте расплатиться по её окончании. И всё будет на мази. Он же привезёт и компрессор для перекачки с речки поливной воды, и оросительные трубы с разбрызгивателями доставит, когда поле уже засажено будет.
Юрист Аркадий, которого больше волновала правовая основа рождающегося совместного их с плодопитомником бизнеса, предложил директору уточнить некоторые детали:
– Рыночные цены, низкая себестоимость, прекрасные общие перспективы – звучит, конечно, заманчиво. А какова конкретно потребность на рынке и у государства в этой продукции? Сколько процентов от выращенного мы должны будем по договору сдать вам, а сколько – оставить себе для реализации? И по какой твёрдой цене вы примете у нас саженцы? Надеюсь, не бесплатно? И как, наконец, отнесётся трудовой коллектив плодопитомника к решению дирекции привлечь арендаторов со стороны? Желательно, чтобы подпись председателя Совета трудового коллектива как-то фигурировала в договоре. Хотя бы в виде резолюции «не возражаю».
– При благоприятных условиях, если будут проведены все необходимые агромероприятия, а для этого я специально закреплю за вами агронома-питомниковода, – минимум девяносто процентов черенков превратятся в полноценные саженцы.
– Какие площади можете выделить?
– Думаю, что если пообещаете хорошо сорганизоваться, гектар осилите.
– А если два?
– Это будет сложнее. За отсутствием навыка без наёмной рабочей силы однозначно не обойдётесь.
– Ничего, начнём, там видно будет. Как говорил Наполеон, главное ввязаться в бой, а дальше – война план покажет.
– Ну, хорошо, Наполеоны, тогда по рукам! Выделю вам лучший участок, есть тут один в запасе, два года под паром9 стоял, рядом с речкой – очень удобно для интенсивного послепосадочного полива. Как раз – два гектара. Только, пожалуйста, не подведите. Я и сам здесь человек новый, а сразу же привёл со стороны арендаторов-кооператоров, к которым сами знаете, какое отношение у населения: дескать, рвачи, хапуги и так далее. Без особой любви, как говорится. Словом, наблюдать будут за вами со всех сторон.
– Я задал вопрос совершенно конкретно, – напомнил Аркадий, – каковы цифры и проценты?
– Пятнадцать процентов от урожая в качестве натуроплаты вам хватит?
– Наверное, маловато.
– Ну, двадцать… ладно, двадцать пять!
– Сколько саженцев нужно от нас питомнику в цифрах? И по какой
цене примете их?
– По дополнительно спущенному из «Облплодопитомника» плану я должен заложить для обновления маточных плантаций кустарниковых сто тысяч саженцев. Это – минимум, который с вас потребуется осенью будущего года. Заплатить за эту партию товара можем только по государственным расценкам – двенадцать копеек за штуку. Не обессудьте, я ведь человек государственный и надо мной проверяющих куда больше, чем помогающих работать. Вот натуроплату свою увозите куда хотите, и продавайте за любые деньги – никто вам слова не скажет.
– Значит, если мы осилим с двух гектаров около миллиона саженцев и три четверти урожая сдадим государству, то есть вам, то плодопитомник перевыполнит план по закладке маточника в семь с половиной раз? Да вас же, Алексей Петрович, за такой трудовой подвиг сразу выдвинут в министры сельского хозяйства или в депутаты Верховного Совета! Где же вы раньше-то были? И о чём думали ваши предшественники-недотёпы, если на самом деле всё так, как вы сейчас нам рассказываете?
– Вряд ли куда-то выдвинут, – не приняв иронии, с серьёзной миной на лице отвечал директор. – Скорее, наложат казённую лапу на прибыль от перевыполнения. А от меня отделаются какой-нибудь премией в размере одного или двух месячных окладов. Поэтому, не лучше ли мне скооперироваться с вами, ребята? А что? Толкнём потихоньку большую часть урожая на рынках где-нибудь за пределами нашей области, разделим прибыль пополам, и всем нам будет хорошо!
– Если это такое хорошее дело – то, что вы нам предлагаете, почему же местные жители им до сих пор не занялись? – подал, наконец, голос молчавший до сих пор и что-то сосредоточенно черкавший на бумажке Иван. – Что, никому на селе такие большие деньги не нужны? Богатейшая была бы деревня при желании, а не такая нищая и убогая, как сейчас. Ведь практически все здесь умеют выращивать саженцы, вот и сажали бы их в своих огородах вместо картошки. Они ведь как специалисты всю жизнь занимаются на своей работе тем, что нам, дилетантам, сейчас только предстоит освоить.
– А я, разве, вам не рассказал? Ну, значит, просто из головы выскочило. Мы же с главным агрономом и парторгом на прошлой неделе обошли каждый дом в нашем хозяйстве, переговорили поголовно со всеми специалистами, имеющими опыт выращивания саженцев, с ветеранами питомника. Предлагали возможность хорошо заработать, и уговаривали их помочь дирекции справиться с дополнительным планом. Ни одна душа не откликнулась. Основную свою работу вроде худо-бедно выполняют, а вот на школку – ни ногой. Хоть убей! И что за люди?
– На какую школку?
– Так на черенки эти, саженцы, что я вам предлагаю.
– Значит, не видят перспективы. И то, что вы нам сейчас так красиво расписываете – сказки.
– Ну, какие сказки? Это просто – инертность мышления. Ещё пока не дошло до этих людей, что в нашем государстве можно теперь зарабатывать приличные деньги законным путем. Не верят, что их труд будет по справедливости, достойно оплачен. Всех нынешних кооператоров, имеющих большие, непривычные для большинства населения доходы, считают жуликами. Необоснованно? Но так они привыкли думать и не скоро перестроят своё мышление. А дело действительно того стоит. Вот давайте ещё раз всё просчитаем, потом наведите справки, посоветуйтесь со специалистами. Ребята, теряем время! И деньги. Миллионами здесь на самом деле пахнет, если сработаемся. Лучше, конечно, чтобы одним годом не закончилось, а подольше поработать. Хотя, знаете, раз уж на то пошло и даже вы, приличные грамотные люди, сомневаетесь, давайте так: оплатите аренду двух гектаров земли вперёд, хотя бы за год, в законном порядке, и забирайте к чёрту весь урожай, который сумеете вырастить. Он – ваш. А сколько потом решите выделить питомнику саженцев для выполнения плана, столько и примем. И спасибо скажем. Ну, мне пора идти проводить вечернюю
планёрку. До встречи!
Тщательно выверив все расчёты, в основном подтверждающие реальность задуманного, заметно повеселевшие от действительно недалёкой перспективы высоких прибылей, свежеиспечённые кооператоры уже во второй декаде сентября с энтузиазмом взялись за дело.
Выделенный дирекцией питомника им в помощь тракторист за шесть бутылок водки тщательно вспахал и пробороновал два гектара хорошо отдохнувшей под паром земли рядом с речкой, нарезал наиболее подходящие технологически борозды сорокасантиметровой ширины. В эти борозды и втыкали потом через каждые четыре-пять сантиметров друг от друга дециметровые черенки, с парой-тройкой почек на каждом, наструганные из черносмородиновых и прочих хлыстов, которые, в свою очередь, срезались с маточных кустов на специальных участках питомниковых плантаций.
Труд, с учётом огромного количества требуемого материала, был и в
самом деле каторжным. Работая в полном смысле слова от зари до зари и при этом мало что успевая сделать за день, изодрав в кровь руки, друзья быстро поняли, что директор питомника был прав – справиться самим, без привлечения наёмной рабочей силы, с так смело запланированным объёмом посадок им будет не под силу. Пришлось, выделив из своих семейных бюджетов посильные денежные суммы для хотя бы минимальной оплаты привлекаемых трудовых ресурсов, срочно мобилизовать всех своих родственников и знакомых, у кого для этой работы нашлись желание и время. Собралась достаточно сплочённая бригада в полтора десятка человек, поселившаяся на сцене пустующего сельского клуба. Жили по-походному, пищу готовили поочерёдно специально взявшие ради этого дела отпуска жёны кооператоров, хором мечтавшие в недалёком будущем на заработанные деньги построить в этих живописных местах хорошие дачи, а может быть даже и более основательные дома-усадьбы, в которых потом всю свою жизнь вместе с мужьями и детьми будут наслаждаться благами здешнего микроклимата.
Закончив к началу холодов посадку черенков и проведя все необходимые мероприятия вроде укатки участка тяжёлыми асфальторазравнивающими катками и его тщательного полива, а точнее сплошного залива водой из протекающей рядом речки, разъехались на зиму по домам. Избранный председателем кооператива Аркадий оформил в конторе плодопитомника наряд, в котором значилось, что на арендованном и оплаченном участке пашни площадью в два гектара заложено чуть более миллиона будущих саженцев чёрной смородины, и понемногу, для разнообразия – смородины красной, малины, ежевики, крыжовника и облепихи.
Поскольку в зимний период постоянного присутствия арендаторов поле не требовало, друзья, чтобы не скучать до весны, да и, исходя из необходимости что-то регулярно зарабатывать на прокорм своим семьям, решили заняться, кроме периодических наездов в питомник, ещё каким-нибудь полезным прибыльным делом. Но – не довелось. Пришлось всю зиму ходить по инстанциям и защищать свои законные права. В основном – безуспешно.
Беда оказалась в том, что пока они работали в поле, центральное телевидение в информационной программе «Время», которой народ всецело и безоговорочно доверял, показало как-то одну из московских осенних ярмарок, где ушлые столичные кооператоры-перекупщики бойко торговали широчайшим ассортиментом саженцев плодово-ягодных культур по немыслимым в те годы ценам: кустик смородины здесь стоил в среднем пять рублей. То есть все сельхозпроизводители страны, и труженики-ветераны описываемого нами плодопитомника в частности, воочию убедились, что огородно-садоводческий бум среди огромнейшей массы горожан-дачников не надуман, он есть, и уже начал обогащать предприимчивых людей. А это означало, что при нормальном течении событий члены лесогорского кооператива «Русский сад» всего через какой-то год, продав выращенный урожай по таким-то ценам, станут настоящими миллионерами!
Такой социальной несправедливости уважающие себя сельчане, которые всю осень иронически наблюдали за кучкой чудаков-горожан, надрывавшихся на сомнительной работе, от которой сами они (теперь тут же забыв об этом) все до единого в своё время категорически отказались, допустить, конечно же, не могли. Многие из этих «жестоко обойдённых коварными пришлыми проходимцами» сельчан, особенно не самые удачливые с материальной стороны жизни, сразу же по окончании программы «Время», отставив в сторону бутыль с самогоном и миску со щами, принялись усердно «сигнализировать в верха» о творящемся на исконно социалистической земле безобразии. Да и дирекции плодопитомника, его партийному и профсоюзному комитетам стало вдруг до слёз обидно «дарить миллионы приезжим», когда собственные работники живут «чуть не впроголодь». Как говорится, пошла писать губерния!
В село зачастили ревизоры и проверяющие из всех мыслимых контролирующих органов и организаций. Аркадия Синберга, как председателя кооператива и коммуниста, раз за разом вызывали на долгие и нудные беседы в райком партии, райисполком, районный комитет народного контроля. Начала проверку районная прокуратура. К этой проверке тут же был подтянут ОБХСС10 райотдела милиции. И везде Аркадию приходилось писать подробные многостраничные объяснения, доказывать законность своих будущих фантастических доходов, обосновывать целесообразность и государственную необходимость избранного кооперативом «Русский сад» вида деятельности как бизнеса. Ну, почему это вдруг, – вопрошали контролёры-ревизоры, – приоритетное право коренных жителей и штатных работников плодопитомника на эти сверхвысокие доходы каким-то непонятным образом не реализовано ими, а дело перехватили в свои загребущие руки чужаки-кооператоры? Не пахнет ли здесь крупной взяткой или ещё чем похуже? Аркадий, Иван и Андрей уже после первых нескольких проверок знали, что директор питомника покаялся перед властями в своей «ошибочной партийно-хозяйственной политике», и со своей стороны издал
приказ о расторжении договора аренды земли с «Русским садом».
В конце концов, однажды прямо в кабинете очередного проверяющего с Аркадием на нервной почве случился острый гипертонический криз, и его немедленно пришлось госпитализировать. Проверки на некоторое время поутихли. Когда он вышел из больницы, на состоявшемся тут же семейном совете все его близкие родственники настояли, чтобы он до лучших времен отказался от всяких кооперативных глупостей, которыми серьёзный, культурный и образованный человек вряд ли станет заниматься вообще. А если Аркадий подался в кооператоры, значит он что, ни то, ни другое и не третье, то есть и необразованный, и некультурный, и несерьёзный? А если ещё раз, да покрепче прихватит очередной приступ? Где же ответственность перед семьёй, детьми, которых ещё вырастить надо, на ноги поставить? Аркадий, и впрямь чувствовавший после происшедшего нешуточно затянувшуюся физическую слабость, согласился временно, как он надеялся, поработать в относительно спокойных государственных структурах. Отец-профессор помог ему устроиться на должность инструктора горкома партии, и он без особого удовольствия, с надеждой при первой же возможности покинуть эту дышавшую уже на ладан организацию, окунулся в блеклые будни среднестатистического линейного партийного работника городского масштаба. Круглую печать и всю документацию кооператива он передал его новому председателю – своему верному другу Ивану Семёнову.
Оставшись в кооперативе вдвоём, без Аркадия, Иван и Андрей, учитывая всю уважительность причин выбытия друга, не стали отторгать его как компаньона, оставив третьим полноправным пайщиком неофициально, на джентльменских, что называется, началах. С превеликим трудом, использовав все свои знакомства в местных средствах массовой информации и иных структурах, Иван сумел с помощью привлечённого к своей проблеме общественного мнения отстоять и оставить за кооперативом на означенный в договоре рабочий год арендованные в плодопитомнике «Лесогорский» два гектара пашни, на которой вот-вот готово было зазеленеть нежными ростками их будущее благосостояние.
В один из солнечных апрельских дней, как только сошёл последний снег, они с Андреем подъехали на машине к вожделенному участку. И – Боже мой, что же ошарашенные представшей пред их очами картиной кооператоры-арендаторы увидели на поле! Всё село, от мала до велика, кто в сапогах, кто – в калошах, с листками бумаги, тетрадками, блокнотами, ручками и карандашами в руках месило, еле передвигая ногами по участку, ещё не высохший жирный чернозём и скрупулёзно подсчитывало всходы: сколько же проклятые кооператоры намеревались огрести неправедных миллионов.
Андрюха Селиванов, не устояв перед комичностью ситуации, покатился было со смеху:
– Прям, как у Высоцкого11: «Вань, погляди, какие клоуны!»
Но, увидев, как окаменело лицо ставшего вдруг мрачнее тучи Ивана, он
запнулся и мгновенно прекратил веселье.
– Эти клоуны, Андрюша, нам ещё покажут, где раки зимуют. Придётся где-то брать пару-другую хороших собак, ружья и охранять нашу землицу круглосуточно. Поставим здесь палатку, или приволокём откуда-нибудь на время вагончик. По очереди, вахтовым методом, будем жить тут безвылазно, до сентября, пока не выкопаем все саженцы. Вот и проблема прополки между делом решена. Не наскоком, а планомерно станем мотыжить. Сорняки даже не будут успевать разрастаться. Всё понял?
– Понял, Ваня! Как говорил один мой знакомый кооператор: «Где пахнет большими деньгами, там всегда жди больших проблем».
Лесогорск – Москва,
осень 1989 г.
Тяжёлая и упорная борьба кооператоров «Русского сада» за урожай подходила к концу. Раньше, в свою бытность сельским журналистом, Иван с усмешкой иронизировал над традиционными для советской прессы «военными» газетными заголовками, которыми постоянно грешили многие его коллеги-журналисты: «Битва за урожай», «Фронт работ», «Борьба за выполнение и перевыполнение…» А теперь с горечью усмехался над самим собой – ну чем не «передний край битвы…»? После того, как струсивший директор питомника фактически объявил «Русскому саду» бойкот, под разными предлогами, да и частенько просто без всяких объяснений отказывая его членам в предоставлении техники, ядохимикатов, удобрений и прочего, не говоря уже о мелком инвентаре вроде мотыг, лопат и секаторов, всё необходимое им пришлось в течение лета раздобывать за наличные деньги в соседних, иногда не самых близких хозяйствах, порою расположенных в десятках километров от арендуемого поля. Естественно, иногда приходилось отсутствовать по несколько часов, а то и целыми днями. В это время и происходило активное и целенаправленное сведение к нулю будущего урожая: то стадо коров будто ненароком забредёт на поле, то трактор заедет да покрутится, уничтожая своими гусеницами всходы на сотнях квадратных метров. К сентябрю, по подсчётам арендаторов, в живых оставалось всего около ста тысяч разнокалиберных саженцев. Из них нормальных, кондиционных, которые можно выставлять на продажу, едва ли наскребётся половина, то есть всего лишь около пяти процентов от заложенного минувшей осенью.
При таком раскладе нечего было и рассчитывать на какую-то натуроплату. Ведь директору питомника для выполнения плана даже всех этих спасённых саженцев уже сильно не хватало. Поразмыслив, Иван с Андреем приняли единственно справедливое, с их точки зрения, в данной ситуации решение: поскольку дирекция практически уклонилась от выполнения договорных обязательств и даже наоборот – всячески вредила, планомерно уничтожая плоды таких нелёгких трудов кооператива, то она и не имеет никакого – ни юридического, ни морального права на участие в дележе урожая, каковы бы ни были её производственные планы. И сохранившуюся часть, имеющую хоть какой-то товарный вид, более чем справедливо будет изъять с поля полностью и реализовать, чтобы покрыть хотя бы понесённые кооперативом расходы.
Андрей взял в соседнем, дабы исключить ненужную огласку, колхозе в аренду гусеничный трактор и специальную прицепную «лапу», с помощью которой подкапываются корни растений. За ночь он в авральном режиме прошёл на тракторе с этой «лапой» все ряды саженцев, которые заблаговременно нанятая в городе бригада тут же быстро отряхивала от лишней земли, увязывала в пучки по сто штук и складывала в подогнанный Андреем взятый также в аренду на стороне крытый грузовик. К началу следующего дня, когда труженики плодопитомника потянулись на свои рабочие места, удивлённо глазея на непривычный опустошённый вид арендованного горожанами участка, Селиванов за рулём грузовика уже мчался по автостраде в сторону Москвы. На краю поля лишь одиноко стоял трактор с «лапой».
Иван, которому нужно было навести порядок на убранном поле и рассчитаться с нанятой рабочей силой, вылетел в Москву чуть позже самолётом. Встретившись с Андреем в условленном месте, он взял на себя проблему сбыта. Не очень выгодно, но саженцы удалось пристроить – сдать под реализацию, то есть с послепродажной делёжкой выручки местному торгово-закупочному кооперативу на одной из самых шумных осенних ярмарок. После чего Иван остался в Москве проследить за реализацией товара, а Андрей возвратился в Лесогорск, чтобы вернуть в выручившее его хозяйство арендованные трактор и грузовую автомашину. Прямо на поле его и задержал наряд милиции. Тут же было возбуждено уголовное дело по факту хищения государственной собственности в особо крупных размерах. Прокурор без проволочек выдал санкцию на арест задержанного и правоохранительная система района начала в отношении кооператива «Русский сад» свою добросовестную работу.
В Москве Ивану пришлось пробыть, с периодическими отъездами в Лесогорск на допросы пока что в качестве свидетеля, почти всю осень. Кооператив, торговавший саженцами, семенами и садово-огородным инвентарём, выплатил ему оговоренную сумму лишь к ноябрьским праздникам, да и то не в полном объёме. Существенное уменьшение размера договорной оплаты председатель и бухгалтер кооператива, производившие расчёт, объяснили тем, что весомую часть выручки им приходится «отстёгивать рэкету».
– А я тут причём? – Иван уже был наслышан о хорошо организованных неформальных группах физически крепких молодых людей, регулярно собиравших дань с нередко жуликоватых, но почти поголовно быстро богатевших торговцев-кооператоров. Однако он искренне полагал, что к «Русскому саду» это никакого отношения иметь не должно, ведь всё, что они с Андреем и Аркадием заработали, достигнуто честным тяжёлым трудом. И никаких теневых сверхдоходов они ниоткуда не извлекали.
– Как причём? Вы что, с луны свалились? – председатель кооператива,
удивлённо моргая, смотрел на Ивана, как на чудо.
– Объясните.
– Ну, хорошо. У вас какие документы есть на товар?
– Подлинник договора на аренду земли я вам предоставил, договор комиссии с вами заключил, накладную выписал. Что ещё нужно?
– А карантинный сертификат, сортовое свидетельство? Нету! Поэтому мы имеем полное право запросить у вашего арендодателя и в соответствующих службах райисполкома, насколько вывоз данного товара за пределы вашей области законен вообще. Вам это надо?
– Не надо.
– Идём дальше. Вы привезли большей частью чёрную смородину, да и то всего лишь одного сорта, причём не любительского, а промышленного, дачнику и даром не нужного. «Память Мичурина», кажется? И, наверное, помните, что внешний вид ваших саженцев значительно уступал почти всему, чем мы торговали на ярмарках. А в целом сортов, новейших и модных, только одной смородины у нас продавалось около пятнадцати. Так что конкурентоспособность вашего товара, как понимаете, оставляла желать лучшего. При таких обстоятельствах интересно ли было нам брать его на реализацию?
– Согласен, в отношении ассортимента, несмотря на значительно более сильную, чем у прочих, корневую систему моих саженцев, может быть, и не очень интересно. Но в чисто коммерческом плане… Вы же взяли у меня товар? Взяли. И практически весь продали от рубля до пяти за штуку. И моя оптовая партия по количеству единиц товара была самая, наверное, большая из всего, чем вы торговали.
– А мы и по восемь рублей продавали некоторые сорта смородины. С вашим же товаром намучались. Продавцам приходилось краснеть за его не совсем, мягко говоря, товарный вид в вершках, а не корешках, да и жульничать при продаже, выдавая один неходовой сорт за несколько популярных. Да вы хоть азотом-то саженцы при их выращивании подкармливали?
– Ладно, некоторые ваши доводы, не спорю, резонны… – Иван не хотел объяснять сейчас, по какой причине саженцы не очень удались «Русскому саду» в рост. Да и с ассортиментом, действительно, явная промашка вышла… В этом плане возразить директору кооператива ему было, в общем-то, нечего. – Ну, а что же рэкет?
– Так вот, при обычном раскладе рэкет забирает у нас до четверти выручки. С вашего товара, в виду всей совокупности причин, пришлось заплатить побольше – половину вырученной суммы. Из оставшегося, как указано в договоре, сорок процентов мы вычли в свою пользу за услуги, шестьдесят – причитается вам. И минус усушка-утруска, ведь отсев некондиции оказался повышенным. Итого, в среднем, получается по
тридцать пять копеек за каждую числящуюся по накладной штуку.
Иван густо покраснел от сдерживаемого с величайшим трудом гнева:
– Это же грабёж!
– Но, вы могли бы и вовсе ни с чем остаться, если бы с нами не зазнакомились.
– А не жирно ли всё-таки вашему пресловутому рэкету иметь столько с
каждого кооператива? Этим бездельникам…
– Милый мой! Этими суммами мы покупаем себе в это неспокойное время относительно спокойную работу. Иначе – хоть закрывайся. Проверок будет больше, чем покупателей. И всем дай. Дороже встанет. А эти «пресловутые», как вы изволили выразиться, мгновенно утрясают все наши проблемы.
– И вас это не унижает?
– А что, возвращаться на завод инженером и, добросовестно вкалывая по восемь часов в смену, получать в месяц столько, сколько сейчас имею за один день, а порой и за час? Ну уж, дудки!
– Для кого как… Иногда всё же люди своё достоинство ценят выше денег. Думаю, таких немало.
– Хороший вы парень, Иван, но удивительно наивный. Ничего-о, это пройдёт. Если захотите и впредь заниматься бизнесом в нашей стране, то со временем убедитесь в моей правоте и не раз ещё совета спросите. Просто у вас, в провинции, все процессы идут с запозданием по сравнению со столичными на полгода-год как минимум. И если в вашем Лесогорске, или как там его, малограмотные рэкетиры-недоумки пока ещё спонтанно грабят лишь рыночных лоточников и разных мелких кооператоров, то в Москве это уже серьёзная, грозная, высокоорганизованная сила, целенаправленно и планомерно прибирающая под свой контроль всё, что даёт хоть какую-то прибыль. И от контроля этого бесполезно даже пытаться укрыться. Ведь у руля столичного рэкета стоят не те балбесы, которые бесчинствуют на провинциальных рынках, а персоны очень солидные, связанные с самыми «верхами». Дальше будет ещё сложнее: слишком многие люди, имеющие хоть какие-то возможности, желают теперь есть хорошо, вкусно. А вкусно – значит дорого. Денежный же оборот в Москве, ну и, конечно же, уровень цен, сами понимаете, не чета периферийному. Иначе и саженцы свои реализовывать вы и вам подобные сюда не ломанулись бы.
Иван вздохнул, не пересчитывая сгрёб со стола в сумку причитавшуюся «Русскому саду» горку денежных пачек и молча вышел. Так он впервые столкнулся с явлением, которому будет противостоять в буквальном смысле насмерть все последующие годы, вплоть до своего полного поражения. Или – победы? Смотря под каким углом зрения это рассматривать.
Лесогорск, весна 1990 г.
Сенька Тараканов не любил рано вставать, и по этой естественной с его точки зрения причине лютой ненавистью ненавидел понедельники. Ведь, в каждый такой «день тяжёлый», в отличие от субботне-воскресной неги со сном до полудня и долгим-долгим потом лежанием в тёплой уютной постели с книжкой в руках, приходилось, хочешь ты этого или нет, вскакивать чуть свет и, не успев нормально позавтракать и привести себя в надлежащий вид, мчаться на планёрку в редакцию. Жил он в пригороде, работал корреспондентом отдела информации в пригородной же районной газете, но редакция, как и пригородные райком с райисполкомом, будь они неладны, почему-то находилась в центре Лесогорска, куда добираться приходилось переполненным общественным транспортом с пересадками, затрачивая на дорогу до полутора часов в один конец. Редактор опозданий сотрудников не