Loe raamatut: «Характерник. Книга вторая. На переломе»

Font:

ISBN 978-5-4483-6181-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Пять лет назад я, вернее, мое сознание перенеслось из 21 века в далекое прошлое, 1670 год. Произошло это при трагических обстоятельствах, в темную ночь в глухом алматинском дворе я вступился за неизвестную девушку и погиб от рук ее насильников. Моя душа неведомым обычному разуму образом вселилась в телесную оболочку юного казака, воспитанника запорожского мага-характерника. Его душа покинула хозяина после странного падения юноши с коня, немыслимого для того, кто с раннего детства, едва ли не научившись ходить, твердо сидел в седле скакуна. Наверное, какое-то провидение, божий промысел предопределил мою судьбу в этом жестоком мире, даровав вторую жизнь, вынес мне свое высшее предназначение.

Наставник Ивана Свирькова, так звали моего предшественника в юном теле, едва ли не с первого взгляда определил подмену его личности на мою, но не стал противиться случившемуся, напротив, отнесся с полным участием, помогая в первых моих шагах, в буквальном смысле, в новой жизни. Сейчас, когда учителя нет уже рядом, он ушел в мир иной, дай господь ему упокоение, ясно осознаю, какую огромную роль сыграл наставник в моем успешном врастании в Запорожском братстве, раскрытии особых способностей, щедро посланных мне всевышним. Также божье благоволение сказалось во встрече с замечательной личностью, легендарным кошевым атаманом Сирко Иваном Дмитриевичем, взявшим меня под свою опеку по ходатайству наставника.

Под присмотром своих опекунов учился казацким наукам, владению оружием, конем, джигитовке, единоборствам, а особо в освоении своего дара. Он оказался исключительным, по словам моего наставника, я в самом скором времени сумел уже пользоваться им, вместе с учителем лечил людей, мог совершать наговоры, отводить глаза, внушать и управлять сознанием, даже левитировать и вызывать огонь. Меня ожидало будущее сильнейшего характерника, но я обратился к более земным заботам, лекарству и боевым походам казацкого братства. Да к тому же женился на любимой женщине, что характерникам не позволительно, считается, что семейная жизнь отнимает от мага его энергию и силу. Но я не жалел о сделанном выборе, моя жизнь стала богата незаурядными событиями и семейными радостями.

Во мне скрытно стали меняться наклонности и нравственные ценности, я, никогда ранее не увлекающийся воинскими забавами и познаниями, стал находить волнующим и захватывающим боевые походы, сражения, меня больше не поражали и не возмущали жестокость, коварство и измена ради победы над врагом, стал лучше понимать вольный нрав разбойного народа, которым по сути и было запорожское казачество. Получил признание своих воинских способностей у казаков, Сирко назначил меня сначала сотником, а после Рождественского побоища османо-татарского войска – куренным атаманом, не взирая на мой юный возраст. В походах, во взятых городах и крепостях сам до грабежей и насилия не опускался, но давал спуску подобным деяниям окружающих казаков, они в природе вольного братства, одномоментно ее не поменяешь, нужна кропотливая и долгая работа с негарантированным успехом. Но придется браться за нее, если есть стремление поменять трагическую судьбу Запорожского воинства и всего Днепровского казачества.

В прежней истории запорожцы стали изгоями на своей родине, когда отпала необходимость защиты южных рубежей от татарских и османских набегов и походов. Своими разбойным поведением и вольницей, изменой вызвали гнев московских государей, начались гонения и лишения, приведших к роспуску днепровского казачества, изгнанию на чужбину самых упорных сторонников своей самобытности. Те же донские или кубанские казаки, напротив, стали оплотом самодержавия, верными его слугами в войне против неприятеля. Надо постараться поменять своенравие запорожцев, их изменчивость в выборе союзников на верность московскому государству, не искать выгоду в кознях врагов русичей. Такую мысль я всеми мерами привносил своему благодетелю, в конце концов достиг некоторого успеха, Сирко выбрал сторону Московии, а не Речи Посполитой или Османской империи, связями с которыми он придерживался в прошлой жизни.

Атаман деятельно принялся склонять правобережных гетманов к союзу с Московским государством, наиболее влиятельный из них, Петр Дорошенко, державшийся прежде Османской империи, внял уговорам Сирка. Осенью этого, 1675 года, он поклялся в верности царю и передал власть на Правобережье ставленнику Москвы левобережному гетману Самойловичу. Тем самым началось объединение разделенного Андрусовским перемирием между Московией и Речью Посполитою днепровского казачества, преодоление междоусобной Руины, когда братья казаки с разных берегов Днепра шли войной друг на друга по воле сильных государств, держащих под своей рукой многострадальный край казаков. В переговорах с гетманами кошевой привлек меня, я стал особым посланником атамана, много раз ездил по его поручению к гетманам, польскому королю, московскому наместнику, сам при случае убеждал противную сторону. За заслуги в ведении переговоров Сирко назначил меня есаулом, своим главным помощником по внешним отношениям Сечи с другими сторонами.

Глава 1

В мае 1676 года русские войска переправились через Днепр и вошли в правобережное гетманство, теперь присоединенное к Московскому государству по договору с бывшим гетманом Дорошенко. Однако вхождение гетманства в Русское царство и назначение новым гетманом Самойловича не было узаконено в глазах казаков общим решением Рады, поэтому ввод русской армии, неуважение к мнению правобережного казачества вызвали ропот среди немалой ее части. Такой шаг Московии также нарушал заключенное ею с Речью Посполитой Андрусовское перемирие, что вызвало понятное недовольство Варшавы.

Ради истины надо заметить, что она по сути сейчас не контролировала Правобережье, захваченное Османской империей три года назад, но лелеяла мысль вернуть потерянные земли. А тут ее прежнюю вотчину как на блюдечке преподносят извечному врагу, с чем король Ян III Собеский никак не мог согласиться. В том же мае он направил свою армию в Подолию, также к Киеву и Чигорину для восстановления власти Речи Посполитой в Приднепровье, при этом одновременно перекрывая путь русскому войску на свои законные, как считал король, земли. Создалась реальная угроза новой войны между двумя государствами, до этого объединившихся перед общим врагом – Османской империей.

Но нет худа без добра, войну между временными союзниками остановило вторжение стотысячной османской армии под командованием Ибрагим-паши в Подолию и Правобережье, им пришлось снова объединиться для отпора главному врагу. На этот раз против османов встало все казачество, в отличие от прежнего вторжения Порты, когда Дорошенко принял ее сторону. Запорожская Сечь направила свое воинство численностью 20000 казаков на помощь братьям с правобережья. Его возглавил сам кошевой, своими помощниками назначил есаула Крыловского и меня. В мое подчинение передал группу из пяти полков, буду выполнять свои задачи, действовать автономно от основного войска, также, как и Крыловский.

Вышли в поход в середине июня, движемся тремя колоннами, по центру основная группа кошевого, моя на левом крыле. Сирко торопит нас, идем скорым маршем, бои с захватчиком все ближе, на подступах к Умани и Гарду. Мы направляемся к Гарду вдоль Ингула, до него нам даже быстрым маршем надо неделю. Каждая колонна идет с охранением, здесь нередко можно встретить татарские разъезды, на моем крыле в особой мере. Стычки с неприятелем начались уже в первый день, как мы вышли к Ингулу, татары нападали из самых неожиданных мест, у нас появились первые потери в охранении. Из-за сжатых сроков не можем вести полноценное наблюдение в зоне движения, приходится на ходу отбивать наскоки, отвлекаться на их поиски и преследование нет времени. Но все же с минимальными жертвами успели вовремя выйти к заданному рубежу, выручили казаков Бугогардовой паланки, отбивающихся от османо-татарских отрядов у стен своей слободы.

В Гарде встретились со старшиной паланки, ее атаман рассказал нам о сложившейся на фронте ситуации. Здесь против нас стоит одна из группировок неприятеля численностью около 30000 человек, большей частью татары. Главное наступление ведется на Умань, основные бои ведутся там, вместе с казаками гетмана Гоголя против осман воюют казачьи отряды Самойловича с левобережья и русские полки под командованием Ромодановского. Бои идут трудно, наши войска медленно, но отступают, сказывается не согласованность совместных действий казаков и стрелецких полков. Под Гардом только правобережные казаки, с их паланки и ингульской, севернее стоят кодацкие, пока удерживают позиции, но с трудом, помощь Сечи пришла вовремя. Основной неприятельский лагерь стоит у Южного Буга, оттуда отряды выходят на штурм слободы и хуторов, большая часть округа в руках татар.

Казаки обороняются вокруг своих поселений, стать сплошной стеной с засеками и валами не хватает сил. Татары пользуются этим, скрытно подбираются и неожиданно штурмуют, наносят несколько залпов стрел, выбивают защитников, после скрываются и так за разом, пока не обескровят оборону, затем без особых своих жертв занимают казацкие укрепления. Вместе со старшинами паланки определяемся с расположение своих полков, застав и засек, мне тоже установили участок. Такая позиция меня не совсем устраивает, тактика от обороны вряд ли даст решающего успеха над врагом. Предлагаю моей группе дать особое задание, пройти рейдом по тылам противника, разгромить его лагерь, а после встречными боями моих драгунов уничтожать вражеские отряды. Высказанное предложение вначале обескуражило старшин и атаманов, подобная тактика пока не применяется в оборонительных сражениях, но поддержал кошевой, с сомнением, но все же приняли мой план.

Собираю командиров полков группы, разъясняю поставленную нам задачу, а потом вместе прорабатываем свои действия в ходе рейда, взятии неприятельского лагеря, встречных боях. Драгунская тактика всем хорошо известна, поэтому особых сложностей с планированием операции у нас не оказалось, через день подготовки необходимого снаряжения и припасов выходим на свое первое задание. У каждого полка свой маршрут, расходимся сразу после выхода из нашего лагеря. Им я дал команду на первом этапе пройти вдоль Буга, громить тыловые части, обозы, склады, в условленный час собираемся у неприятельского лагеря, будем его штурмовать на рассвете под моим покровом, скрытность я обеспечу.

В течении двух дней мы прошли вдоль Буга по тылам неприятеля, уничтожали его запасы и снаряжение, не вступая при этом в затяжные бои, залповым огнем сносили заслоны татар, а после нанесли главный удар по вражескому укреплению. На рассвете я взял под контроль охрану лагеря, наши казаки проникли к шатрам, без шума, криков и выстрелов перерезали всех их обитателей, свыше пяти тысяч, а потом сожгли все, что возможно. В последующих схватках сами искали встречи с противником, спешенные драгуны залпами разметали строй конных татар, а затем преследовали неприятеля до полного уничтожения. За нами подобную тактику боев с татарами переняли другие полки и отряды казаков, в течении еще недели с основными силами противника было покончено, его остатки ушли за Буг.

Кошевой дал нам приказ идти на Умань, уже оставленный русскими полками и казаками, будем отбивать его своими силами, не дожидаясь помощи отступивших войск. Идти на соединение с ними Сирко не стал, в царящей между ними сумятице толку от нового войска будет мало, только добавится неразберихи. Решил действовать самостоятельно, по примеру нашей группы пойти по тылам османской рати. К нашему воинству присоединились казаки из воевавших с нами паланок, на здешнем участке противника уже нет, решили помочь собратьям в Подолии. Да и успешные совместные боевые действия привлекли их к нам, загорелись охотой дальше вместе бить чужеземного ворога. Основная часть нашего войска пойдет по прифронтовой зоне, поможет с вражеского тыла отступающей русской армии, оттянет на себя осман.

Моей группе атаман поручил пройти вдоль Буга, разгромить тыловые части и коммуникации неприятеля, присоединиться к основному войску под Уманью. Передал мне половину из восьми тысяч местных казаков, я распределил их по полкам, пусть учатся нашей науке воевать с бывалыми бойцами. Через день после получения приказа выступил со своими полками походным маршем на север по левому берегу Южного Буга. Местность по нашему маршруту степная, равнинная, но испещрена балками и оврагами, чередующимися с холмами, удобных для засады мест предостаточно. Не стал форсировать наше продвижение, распорядился командирам полков больше внимания уделить скрытности и разведке, вовремя обнаружить вражеские ловушки и устраивать свои, если появятся вражеские отряды. Каждый полк идет своим коридором, с уступом от рядом идущего, начиная с берега.

Первый вражеский разъезд заметили на второй день своего марша, наши передовые дозоры скрытно подобрались к нему, в коротком бою уничтожили осман, захватили живым только их командира. Я сам допросил его, за минувшие годы сносно освоил татарский и близкий к нему османский языки, без особого усилия взял под контроль волю, а дальше только задавал вопросы, пленный охотно, с подробностями отвечал на них. Вызнал расположение ближайших отрядов, складов, транспортных путей, места переправ через Буг, других коммуникаций. Информацию получил богатую, в ее достоверности нет оснований сомневаться, обдумал план нашей операции по разгрому находящихся в этом районе османских частей и баз снабжения.

Вызвал командиров полков и сотен в свою штабную палатку, привел им подробный расклад сил в неприятельском тылу, после выдал каждому из полков свою задачу. Они будут выполнять их самостоятельно по своим направлениям, за собой оставил общую координацию. Выслушал мнения и предложения командиров по выполнению общей задачи, вместе обсудили и приняли решение. В ходе обсуждения я давал возможность каждому присутствующему высказаться, приводить свои доводы и аргументы, тем самым поощрял инициативу младших командиров, осмысленный и творческий подход в решении поставленной задачи. Но жестко пресекал общие разглагольствования и пререкания по принятому приказу, чем иногда грешили старые командиры.

Полки разошлись вдоль Буга выполнять свои задачи, я с двумя полками занял участок у села Четвертиновка близ Ладыжина, главной османской переправы. Здесь четыре года назад, в 1672 году, войска Дорошенко и Ханенко сошлись в бою против друг друга, первый стоял за осман, второй за Речью Посполитою. Сейчас о той братоубийственной битве, унесшей свыше 3000 казацких жизней, ничто не напоминает, все поросло травой и забвением. Скрытно, ночью, выстроили вдоль берега цепь редутов с валом и рвом для круговой обороны, в каждом оставили по сотне стрелков с большим боезапасом, походную артиллерию – гарматы (фальконеты). Со стороны степи выкопали окопы, там тоже посадили драгун-стрелков, оставшаяся конница скрылась в балке поблизости, наш резерв и ударная сила по бегущему врагу.

Бои с неприятелем на переправе велись с самого утра следующего дня, захватывали обозы, били османские и татарские отряды с правого берега, а затем пришедшие им на подмогу части со стороны Умани. Атака шла за атакой, с обеих сторон, но мои бойцы держались стойко, огнем сбивая напор штурмующего нашу линию обороны неприятеля. Иногда, по сигналу трубачей, вступала в бой наша конница, сметая наступающие вражеские ряды, обескровленных залпами стрелков. Сражение шло два дня, пока к нам на подмогу не пришли полки, совершившие свои рейды по османским тылам. Вместе с ними отбили потерявшие напор атаки, а после принялись преследовать и уничтожать вражеские отряды на нашем берегу. Переходить на другой берег и штурмовать Ладыжинскую крепость, основной опорный пункт осман на этом участке, не стали, такая задача пока преждевременна, сначала надо освободить Умань и очистить его окрестности от неприятеля.

Так, в боях с вражескими отрядами, встававших у нас на пути, дошли до казацкой твердыни – Умани, захваченной неприятелем. Штурмовать ее в лоб не стали, османы наскоро восстановили его укрепления, поставили на стенах и башнях артиллерию, пусть и немногочисленную, неподготовленный приступ приведет только к лишним потерям. Мои полки обошли крепость по кругу, взяли в полное кольцо блокады. Полковой артиллерии, чтобы подавить огонь вражеских пушек у нас нет, придется взять крепость другим путем. Сразу приходит в голову моя с Сирко операция с взятием под контроль стражи ворот и ночной штурм специальными отрядами в наших походах к Газы-Кермен и Крым. Сейчас Сирко нет, но, думаю, после Рождественского побоища для меня не составит проблемы самому справиться со стражей или даже всем гарнизоном крепости.

Передал командиров полком приказ подготовить штурмовые группы с казаками-скалолазами, ночью в условленный час приступить к взятию стен по всему периметру, стражу на них я возьму под свой контроль. Перед самым рассветом приступил к своей операции, без особых трудностей охватил всю крепость своим полем, обозначил ауры стражей, как и в Рождественскую ночь, просто обездвижил объекты своего влияния. Сил на удержание воздействия ушло на этот раз намного меньше, я держал подопечных в фоновом режиме, видел атаку штурмовых отрядов, а потом полков в полном составе, их движение от стен крепости к центру, при этом ауры осман гасли одна за другой. Когда рассвело, вся крепость оказалась занята нашими войсками, практически без потерь.

Еще перед началом похода на Умань предписал всем командирам, от полков до сотен, местных жителей в освобожденных селениях и городах не трогать, только осман и татар, здесь наши люди, обижать их не позволю. Предупредил, за нарушение сего распоряжения взыщу строго, накажу как самих грабителей и насильников, так и их командиров. Пусть пеняют на себя, но не остановлюсь перед самыми строгими мерами, вплоть до казни. По-видимому, проняло не всех, в первый же день после освобождения крепости поступили многочисленные жалобы в мою канцелярию от местных торговцев, кустарей, работных людей, особенно евреев, поляков, русинов на притеснения, грабежи, изнасилование их жен и дочерей. Произошло то, что я собирался изжить в своем народе – жестокость и жажду наживы любым путем, даже против своих соседей.

Я потворствовал таким выходкам лихих воинов в захваченных вражеских городах, крепостях, но на своей земле нельзя. На следующий день собрал на центральной площади Умани на круг всех казаков своего войска. Когда оживленно гудящий народ, гадающий по столь необычному в походе событию – общему собранию, немного угомонился, вышел в центр круга и громко, на всю площадь, произнес: – Братья казаки!

Казаки замолкли, тысячи глаз ожидающе смотрели на меня. Так же громко продолжил, выговаривая с небольшой паузой каждое слово:

– Собрал я вас на суд над своими товарищами, преступившими божьи заповеди и законы нашего братства. Перед походом мною был дан приказ, местных людей не обижать. Мы не тати, а братья, пришедшие на помощь. Объявили ваши командиры сей приказ?

В настороженно молчащем строю в нескольких местах раздались ответные крики: – Объявили, пан есаул!

– Какое же наказание по закону товарищества следует за неисполнение приказа командира в боевом походе?

Минуту стояла тишина, никто не хотел выносить приговор своим товарищам за пустяшное по мнению многих казаков прегрешение. Наконец, кто-то не выдержал нервного напряжения, повисшего на площади, возмущенно выкрикнул:

– Есаул, разве можно казнить своего брата, боевого товарища, немного пошукавшего какого-то жида?

Выдержав паузу, отвечаю бузотеру:

– Казак, выйди в круг и представься, как службой предписано!

Тот замялся, но все же выполнил мой приказ:

– Десятник ингульского куреня Козак, пан есаул!

Все понятно, боец из числа присоединившихся к нам в Гарде правобережных казаков, воспринимает меня как юнца, неизвестно за что удостоенного высокого чина, а не заслуживающим уважения боевым командиром.

– Десятник Козак, ты считаешь, что приказ можно не исполнять, если он тебе не нутру. Так?

Казак молчал, ему нечем ответить. Отпускаю его: – Десятник, вернись в строй. – А потом обратился ко всем:

– Кто еще так считает, приказ казаку не указ?

Круг молчал, даже несогласные не осмелились пойти против главного закона воинского братства. Продолжаю:

– А теперь по самому приказу. Нашему воинству нельзя на родной земле стать татем мирному люду, в Подолии или на Слобожанщине, северском краю или Запорожье. Если будем бесчинствовать, то терпение народа иссякнет, призовет на нас гнев божий и человеческий, станем изгоями, всем чужими и ненужными. Пока терпят нас, обороняем от османских и татарских недругов, но нет к нам веры и приязни. Я же хочу, чтобы мы стали едины со всем народом, евреями или русинами, все равно, быть ему защитником, а не ворогом. Всем понятна суть моего приказа?

Из круга раздался нестройный возглас согласия, основная масса казаков продолжала сохранять молчание. Но ропота не последовало, это меня обрадовало, хотя бы нет явного протеста вольного братства. Ясно понимаю, что до коренной ломки его разбойной натуры ой как еще далеко, но первый шаг сделан и он не вызвал бунта, дает надежды на некоторый оптимизм в будущем. После начался сам суд, приглашенные жалобщики выходили к казакам, высказывали свою обиду, тут же устраивали следствие с виновными и решали с их наказанием. Я немного смягчил наказание, не стал применять казнь за нарушение приказа, довольствовался вирой пострадавшим за нанесенный урон. Ограбленным возвращали их добро и еще столько же отдавал провинившийся казак, наложенный на насильников крупный штраф выплачивался жертвам из общей кассы, потом вычтем из причитающейся доли.

Такая мера наказания не вызвала общего недовольства казаков, если не считать проштрафившихся, которых потеря серьезной доли добычи немало удручила, но утешались тем, что остались живы, а не забиты камнями, как казнили военных преступников. В последующем к нарушителям за подобные проступки также накладывали начеты, смертную казнь применяли редко, за самые серьезные преступления. Не сразу, постепенно, грабежи и насилия в моих полках сошли на нет, также, как и нарушения каких-либо приказов. В ходе проведения последующих операций по освобождению прилегающих к Умани земель подобные эксцессы происходили редко, к середине июля, до прихода основного войска, мы полностью очистили от неприятеля весь округ, отбивали атаки осман, отступавших по нашей земле.

К Умани вместе с нашими полками подошло объединенное войско русского воеводы Ромодановского и казаков Самойловича, сумевших с немалой подмогой от запорожского воинства переломить ход войны с османской армии, остановить ее наступление, а затем отбросить назад. Сейчас они продолжают громить части неприятеля, идут в направлении к Бугу и дальше до самого Днестра, освобождать всю Подолию. Нашему войску поручено идти к югу, в Причерноморье, брать османские крепости в междуречии Буга и Днестра. Вместе дошли до переправы у Ладыжина, повернули по правому берегу Буга вниз по течению, мою же группу кошевой отправил к Днестру, громить крепости и османские отряды по ее левобережной стороне.

Наше продвижение замедлилось, с нами обоз и полевая артиллерия, переданная запорожскому воинству Ромодановским для взятия крепостей. На марше к Днестру встретили разрозненные отряды татар и осман, основные их войска севернее, отбиваются от русских полков, а также под Каменец-Подольском, где наступает армия Речи Посполитой. При виде моих полков неприятельские отряды тут же уходят прочь, в бой не вступают, а мы их не преследуем. Вот так, без особых трудностей и боев прошли междуречье, вышли к Днестру у Сорокской крепости. Здесь переправились на правый, молдавский, берег и подступили к османской твердыне. Укрепления в нем основательные, высокие каменные стены и башни, много артиллерии, да и османов там немало, свыше 3000 человек, эти сведения дал пленный, взятый нашими разведчиками у переправы.

Брали крепость привычным нам образом, единственно перед началом штурма взял под свой контроль стражу у ворот и на стенах, дальше наши бойцы давно отработанным и согласованным действиями уничтожили осман в опорных пунктах, а после зачистили от остатков неприятеля на улицах и дворах. При этом случались факты излишней жестокости, когда при малейшем сопротивлении вырезались семьи жителей, не только османских, несмотря на мое распоряжение без особой нужды не прибегать к убийству мирного населения. О грабежах и насилиях речи нет, тут казаки разошлись после воздержания на своих землях, брали все, что представляло какую-либо ценность, на глазах мужей и отцов насиловали их жен и дочерей, вступившихся за честь своих близких убивали на месте.

Запретить казакам убивать и насиловать во взятой вражеской крепости я не мог, только через командиров выразил недовольство чрезмерной их жестокостью, предписал в последующем обходиться с мирными жителями не столь радикально. Понимаю, вряд ли казаки перестанут злодействовать в последующем, но все же как-то будут остерегаться, не нарушать явно мое указание чрезмерными убийствами и резней. После разграбления крепости с заметно пополнившимся обозом направились вниз по течению Днестра, к хорошо знакомому многим Тягину. Через неделю в целом спокойного пути, с редкими стычками и наскоками осман и татар, подошли к крепости, повторили здесь подготовку и захват крепости, обошлись, как и в Сороках, с малыми потерями у нас. За весь поход в открытых сражениях и взятии Умани, Сороков и Тягиня убитыми и ранеными у нам менее двух тысяч бойцов из числа десяти тысяч, с которыми я вышел из Гарда. При таком масштабе боевых действий, проведенных нами, потери чрезвычайно малые, выбили противника в пять раз больше.

После Тягиня переправились на левый берег Днестра и двинулись обратно к Бугу, на соединение с основным нашим войском. По нашему плану, принятому еще в Умани, основная группа к этому времени должна взять Очаков, а Крыловский со своими казаками пройти и зачистить от татар правобережье Днепра от устья до Газы-Кермена. Через неделю подошли к Бугскому лиману, здесь тепло простились с правобережными казаками, за время похода сблизились с ними душой. Ко мне их отношение за два месяца изменилось заметно, с начальной настороженности до полного уважения и доверия, даже попросились со мной в следующие походы, дать им клич, они тут же отзовутся. На условленном месте основной группы Сирко не застали, после дневного отдыха пошли дальше вдоль Ингула к Газы-Кермену, последнему татарскому оплоту перед завершением нашего похода.